— Пришлось делать операцию, чтобы спасти ребенка.

— Когда вас отпустят домой?

— Через пару дней.

Кейт печально опустила глаза. Сейчас у нее не хватало сил, даже чтобы взять на руки собственную дочь, и мысль о том, что уже через два дня ей придется самой заботиться о себе и ребенке, приводила ее в панику.

— Это же слишком скоро. — Алекси был потрясен. — Когда моей кузине сделали кесарево, ее держали в больнице неделю.

Тут Алекси перевел взгляд на детскую кроватку, вспомнив, что правила хорошего тона требуют сказать что-то хорошее о малышке, но, когда он увидел ее, ему не пришлось ничего придумывать. Девочка оказалась удивительно хорошенькой, с короткими светлыми кудряшками, огромными голубыми глазами и розовыми, полными, как и у матери, губками.

— Она такая очаровательная, — честно сказал он.

— Да. Думаю, ее глаза уже через пару недель станут карими, — улыбнулась в ответ Кейт. — Но, Алекси, скажите мне, что вы тут делаете?

— Я решил заехать проведать вас по дороге в аэропорт.

Судя по лицу Кейт, это объяснение не показалось ей достаточно убедительным.

— После пяти часов, проведенных в компании любимых родителей, мне нужно было увидеть хотя бы одного нормального человека.

В это время малышка заворочалась в кроватке.

— Похоже, она окончательно проснулась.

— Хотите ее подержать?

— Господи, нет! — отказался было Алекси, но любопытство пересилило. — Хотя… А это ее не побеспокоит?

— Нет, конечно, — мягко улыбнулась Кейт, наблюдая за тем, как сильные мужские руки бережно поднимают маленький сверток из кроватки.

На секунду ее охватило невозможное, глупое желание, чтобы именно Алекси был отцом ее ребенка.

— Мой отец болен, — тихо сказал он.

Это была секретная информация, которую Кейт при желании могла бы продать за десятки тысяч долларов, но сейчас ему было все равно. Он осторожно держал в руках этот комочек новорожденной жизни и чувствовал, как в его груди разливается странное, незнакомое, теплое чувство. Он осторожно провел кончиком пальца по маленькой бархатистой щечке.

— Мне очень жаль.

— Я знаю.

— Никто не должен об этом знать, — сказал Алекси, все еще не отрывая взгляда от малышки. — Как ты ее назвала?

— Джорджина.

— Джорджи, — улыбнулся Алекси своей новой знакомой.

— Джорджина! — возмущенно поправила его Кейт.

— Интересно, когда я родился, я тоже был таким хорошеньким? Представь, если бы сейчас здесь было сразу два младенца.

Кейт улыбнулась. Два крошечных, совершенно одинаковых Коловски в одной кроватке, наверное, надолго приковали бы к себе внимание всего родильного отделения.

— Не могу представить вас младенцем.

— А зря, судя по фотографиям, я был очень милым и забавным. А Йозеф у нас с рождения был безумно серьезным. — Он осторожно положил Джорджину в кроватку и ласково улыбнулся Кейт. — Ты станешь прекрасной матерью.

— Но как?

Может быть, свою роль сыграли гормоны или страх, но по щекам Кейт потекли слезы.

— Я очень хочу быть для нее хорошей матерью, но как же мне справиться со всем этим?

— Ты справишься, — уверенно сказал Алексей. — У моих родителей было все, чего можно пожелать, но это не помогло им. Ты не такая, как они.

Он заглянул в ее мягкие, теплые карие глаза, полные слез, беспокойства и потаенной веры в то, что все будет хорошо.

— Прости, я должен идти.

— Спасибо тебе, — сказала она, заставив себя приподняться на кровати, и вдруг оказалась в его объятиях.

Его прекрасное лицо было так близко, что она могла чувствовать его запах, смесь фирменного одеколона Коловски и чего-то еще, его собственного уникального, мужского аромата.

— Нельзя оставить наших зрителей без яркого финала, — прошептал он.

А потом поцеловал ее!

Ужасно, невыносимо нежно и осторожно — ведь после операции прошло всего несколько часов. Кейт показалось, что на мгновение она попала в рай: вкус его губ, движения его языка, проникшего в ее рот сквозь податливо приоткрытые губы, страсть, которая заглушила мысли о причине, по которой он целует ее…

Но поцелуй прервался.

— Прости, я должен успеть на самолет.

«Ему следовало стать актером», — с тоской подумала Кейт, потому что в его голосе и взгляде было почти искреннее сожаление. Она обессиленно опустилась на подушки, закрыла глаза, чтобы не видеть любопытных взглядов соседок и их, таких блеклых на фоне Алекси, мужей.

Она почти заснула, но была весьма грубо вырвана из дремы, когда санитар начал со стуком откреплять ее кровать от стены.

— Вас переводят в другую палату, — пояснил он свои действия.

— Куда?

Нет, господи, только не это, только не новая палата с тремя новыми любопытными женщинами. Или еще страшнее: ее переводят в восьмиместную палату.

Но ее кровать аккуратно вывезли из общественной секции и по мягким коврам повезли в частное крыло. Кейт сгорала от смущения, чувствуя, что ей здесь не место, но персонал это совершенно не интересовало, ведь Алекси Коловски оплатил ее пребывание в больнице на ближайшую неделю.