Шрифт:
– И что, будем задерживать всех, кто в пальто и кепке?
– Во всяком случае, будем проверять документы.
Турецкий покачал головой.
– И что будем искать в паспорте? Михась, в скобках – «батька». Так, что ли?
– Ну почему, – возмутился Грязнов, – Михаил Семенович. Я думаю, если будет совпадать внешность и имя-отчество, можно задерживать до выяснения личности.
Они прохаживались по площадке перед перроном, глядя на толпу двигавшихся во всех направлениях людей. Да, обнаружить здесь кого-либо почти невозможно.
– Нет, Слава, не найдем мы никого. Даже с помощью оперативников, – качал головой Турецкий.
– Что ты предлагаешь?
– Нужен человек, который видел Михася.
– Что, бандитов из ДПЗ вызывать?
Турецкий покачал головой:
– Нет. Он могут специально не узнать.
– Мама Люба?
– Тоже не подходит.
– Тогда кто?
– Оля Мартемьянова.
Теперь Грязнов качал головой:
– Ее только что вызволили из плена. Она пережила сильнейший нервный стресс. Кто возьмется уговаривать ее отца отпустить на опознание преступника?
– И такой человек у меня на примете есть, – улыбнулся Александр Борисович.
22
Нет, все-таки каждое событие в нашей несчастной жизни имеет как положительные, так и отрицательные стороны. Вот, например, занялся я делом Елены Мартемьяновой. Вроде бы никакой пользы я из него не извлек. Зато появилась уважительная причина некоторое время не ходить на работу, где я целыми днями выполняю тяжелую повинность – втолковываю людям то, что они сами прекрасно могут прочитать в любом юридическом справочнике. Адвоката ноги кормят: не будет бегать – не будет работы, не будет денег… Так что сидение в юрконсультации для адвоката – последнее дело. К тому же дело Мартемьяновой оказалось не совсем по моему сегодняшнему профилю, то есть почти не связанное с адвокатской поддержкой. Но это уже в прошлом. Вчера Мартемьянова была убита. Событие, безусловно, печальное. Даже трагичное. Однако прямым следствием вчерашнего убийства для меня оказалось то, что раз нет самой Мартемьяновой, то нет и ее дела. А это значит, что я не должен больше заниматься розысками ее дочери – это теперь будет делать следователь, Александр Борисович Турецкий. Думаю, сделает он это гораздо лучше, чем я.
Я лежал на спине и размышлял. А потом повернулся и увидел рядом с собой посапывающую Машу. Вот еще один пример. Нашел я на улице замерзающую девушку, которая оказалась убийцей троих подонков. Я, как человек, считающий себя более-менее порядочным, не мог выдать ее милиции. И тем самым фактически пошел против закона. Неприятная ситуация. Очень даже неприятная. Но в настоящий момент Маша Пташук спит рядом со мной. И, как мне кажется, она счастлива. Не говоря уже обо мне. Факт, безусловно, положительный. Так что все в нашей жизни относительно, господа присяжные заседатели…
Чего это меня, интересно, среди ночи на философию потянуло? Хотя какая там ночь? Уже почти утро. Половина четвертого. Самое время спать. Я повернулся на другой бок и закрыл глаза…
Сон уже потихоньку начал затуманивать сознание, когда резко зазвонил телефон. Я не открывая глаз потянулся к трубке:
– Да.
– Юра, это Турецкий. Срочно дуй к Мартемьяновой.
– Зачем это? – Я моментально стряхнул с себя остатки сна и сел в кровати.
– Уговори отца Оли отпустить ее с тобой. Как хочешь, но уговори. Мы находимся на Белорусском вокзале, нам нужен человек, который видел и может опознать батьку Михася. Понял?
– Да, но…
– Никаких «но». Говори что хочешь, но вытащи ее. Если мы упустим его – пиши пропало. Понял?
– Да. Беру Олю и еду на Белорусский вокзал.
Если Турецкий говорит таким тоном, то дело действительно очень серьезное. И нужно поторопиться.
Через три минуты я уже стоял у входной двери одетый и готовый в бой. Из спальни вышла Маша:
– Ты куда, милый?
– На задание.
Она округлила глаза:
– А можно мне с тобой?
Я покрутил пальцем у виска:
– Ты что, с ума сошла? Тебе мало приключений за последнюю неделю? Может быть, еще пистолетик свой возьмешь?
Маша обиженно надула губки:
– Я хочу посмотреть, как задерживают опасного преступника.
– Цыц, – воскликнул я, – сиди дома! Не забывай, что ты все еще под домашним арестом.
И, не вступая в дальнейшие разговоры, я вышел из квартиры и почти кубарем скатился по лестнице. Старичок «жигуль» не подвел, завелся сразу, и я на полной скорости погнал по направлению к Рублевскому шоссе.
Валерий Николаевич поначалу даже слушать не хотел. Но пока мы с ним препирались в прихожей, Оля, которая, видимо, услышала наш разговор, оделась и вышла из своей комнаты.
– Я согласна ехать.
Через полчаса мы были на Белорусском вокзале.
– Конечно, надежды мало, – сказал Турецкий, встретивший нас у входа, – за это время успело отъехать два поезда. Правда, мы тщательно осмотрели почти каждого пассажира и даже прошли по вагонам, но кто его знает… В лицо мы его не видели. Так что вся надежда на вас, Оля.