– Чувствую! Рука до сих пор саднит… Хотя где это видано, чтобы адвокаты ползали по крышам и сражались с преступниками? Что-то я ни одного такого не знаю. Они обычно в конторах сидят, в судах выступают. У них офисы шикарные…

– Ну-ну, размечтался. Видно, тебе, Гордеев, на роду написано за бандитами гоняться. И никуда от этого не денешься – хоть в дворники уходи.

Я только вздохнул.

– Ну ладно, шутки в сторону, – продолжал Турецкий, – я сейчас еду в Склиф допрашивать Петра Пташука. Мне нужно, чтобы ты тоже присутствовал. Кстати, там, насколько я знаю, находится его сестра. Она рассказывала тебе свою историю, так что в твоем присутствии ему будет труднее врать. Если, конечно, он захочет увильнуть. Так что жду тебя в больнице. И постарайся быть там как можно скорее. Скорее всего, я проведу между тобой и Пташуком очную ставку.

Я протер глаза, наскоро побрился, позавтракал и спустя пятнадцать минут уже садился в машину.

Да, Склиф – это вам не ЦКБ. Хоть я бывал тут не раз, после посещения больницы для избранных диссонанс оказался настолько явным, что я невольно задумался о построении в отдельно взятой стране бесклассового общества.

Коридоры здесь выкрашены экономичной желто-зеленой краской, везде пахнет смесью эфира, застарелого пота и вчерашнего борща. У врачей на лицах тревожное выражение – их работу здесь иначе как подвигом не назовешь. Но самое главное – больные в Склифосовского, в отличие от ЦКБ, худые, изможденные, с голодными испуганными глазами. Я вспомнил сытую ряшку Игоря Вересова, переключающего каналы на персональном телевизоре, и загрустил. Да уж, воистину – два мира, два детства…

У дверей этой палаты сидел сонный милиционер и читал какой-то детектив в красочной обложке. Видно, ему в жизни не хватало стрельбы и погонь…

– Пташук здесь лежит? – оторвал я милиционера от захватывающего чтения.

– Да, – ответил он, – но посещения ограничены.

– Знаю. Меня пригласил Александр Турецкий, следователь, который ведет дело. Я адвокат Юрий Гордеев.

Милиционер долго с сомнением осматривал мое удостоверение, потом все-таки пропустил.

Я толкнул крашеную дверь в палату. На кровати лежал Петр Пташук. Его туловище было перевязано многочисленными бинтами, а загипсованная нога укреплена на специальной распорке с противовесами. Рядом на стуле сидела Маша. Турецкий, видимо, еще не подъехал.

Увидев меня, Маша улыбнулась. Братишка же ее налился кровью и пробурчал что-то похожее на ругательство.

– Не обращай внимания, – посоветовала Маша, – он сегодня не в духе.

Хотелось бы мне видеть человека, который был «в духе» после падения с двадцатиметровой высоты и которому грозит как минимум червонец за умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами.

Я огляделся по сторонам. В палате, кроме Пети Пташука, никого больше не было. Интересно, как Турецкому удалось выбить для Пташука отдельную палату?

– Как он? – спросил я Машу, кивнув в сторону кровати.

– Да так… Врачи обещают, что ходить будет. Не сразу, конечно. Переломы очень сильные. Хорошо еще, никакие важные органы не задеты. Эх, Петюнчик, что же ты полез под потолок?..

«И еще палил из снайперской винтовки», – хотел добавить я, но сдержался.

– А ты бы помолчала! – грозно вращая глазами, огрызнулся Петя. – Чего языком чешешь? Пойди вон воды принеси лучше!

– Тебе много пить вредно, – таким же ровным тоном отвечала Маша, – сидел бы дома, в Бердичеве, вот бы и не попал в больницу.

«И под суд», – подумал я.

Петя не нашелся что ответить, только сдвинул брови и отвернулся, бормоча что-то под нос. Вообще, сцена больше всего напоминала что-то вроде воспитательного процесса – старшая сестра учит набедокурившего брата уму-разуму. Ну что ж, брат есть брат, и, какой бы он ни был, родственные узы разорвать невозможно. Кто не верит, пусть посмотрит фильм, который так и называется – «Брат».

– Ты так не волнуйся, Пташук, – попытался урезонить я Петю, – сейчас придет следователь, он тебя допросит.

– Да, – встряла Маша, – только ты, Петюня, ничего не скрывай! Глядишь – и срок скостят.

Тут вошел Турецкий.

– Всем привет, – поднял он руку, – ну как тут, все благополучно? Киллер наш не буянит?

– Где уж ему буянить? – ответила Маша. – Вон как его загипсовали. И правильно. Чтобы опять чего не натворил.

Петя оглядел вошедшего Турецкого и снова отвернулся.

– Ну что же, – придвинул стул к его кровати Александр Борисович, – начнем, пожалуй.

Я наклонился к нему и прошептал:

– Может, увести Машу?

Турецкий покачал головой:

– Не надо. Она, кажется, на него благотворно влияет.

Он развернул на коленях папку и сказал Пташуку:

– Меня зовут Александр Борисович Турецкий. Я старший следователь Генпрокуратуры по особо важным делам.

Он разъяснил Пташуку его процессуальные права.

– Итак, прошу вас ответить – имя, фамилия, место и время рождения…

– Адвокат, – негромко произнес Пташук, глядя на Турецкого.