– А может быть, стоило бы ей все это объяснить? Вот как вы – мне.

– Я уже сказал: она не желает встречаться. Думаю, боится. Или у нее другие, более серьезные причины.

– Но какие же?

– Вероятно, она чего-то ждет. Что-то может резко измениться в ее жизни. А что в прошлом, ее уже, извините, не колышет.

– Не знаю, почему я готова поверить вам, Юрий Петрович… Но мне очень не хотелось бы фигурировать в ваших… соображениях ни в каком плане.

– Это я вам гарантирую категорически.

– Ну… хорошо, тогда я пойду к себе и постараюсь принять унылый вид. В знании психологии вам не откажешь. Отдыхайте пока.

Они прошли в центр зала и сели за столик вдвоем. Подошедший официант бара тут же зажег им свечу, принес от стойки бокалы.

Гордеев, сидевший в темном углу бара и не зажегший ни свечи, ни настольной лампы, вопреки стараниям официанта, мог наблюдать Бойко без всякого опасения, что она его увидит. А то еще и узнает. Чем черт не шутит!

Выглядела она великолепно, даже ослепительно. Ни о какой болезни, тем более душевной, и речи не могло идти. Рядом с ней очень броская Елена Петровна просто гасла. У Киры была короткая модная стрижка и светлые волосы покрыты блестками. Высокая шея, полная грудь, плавные движения оголенных рук – все указывало на то, что эта женщина знает себе цену. И бокал она держала чуть на отлете, а во второй, изогнутой лебединой шеей руке дымилась сигарета.

Елена Петровна что-то рассказывала, Бойко ее слушала, но, кажется, вполуха – между глотками и затяжками сигаретой. По всему было видно, что откровения подруги ее тяготили. Не настолько, чтобы прервать монолог, а просто как все необязательное, но с чем поневоле иногда приходится считаться.

Встреча не заняла и получаса. Последние десять – пятнадцать минут Кира почему-то вдруг заволновалась, стала оглядываться, словно слегка нервничая. Нет, она не должна была почувствовать на себе взгляд Гордеева, он не разглядывал красотку в упор, как это без всякого зазрения совести делали остальные, уже не совсем трезвые посетители бара. Кажется, и в разговоре у них произошел какой-то сбой. Может быть, не выдержала игры Елена Петровна, а подруга, как всякая актриса, вдруг почувствовала фальшь? Теребова, похоже, предложила ей перекусить, но Кира отказалась, судя по ее отрывистым жестам. Она уже порывалась встать и уйти. Неужели интуиция, будь она неладна!..

И тогда Елена Петровна поступила так, как и должна была: она забрала свой недопитый стакан, предложила то же самое сделать и Кире и, поднявшись, дунула на свечку. Обняв подругу за талию, Теребова медленно повела ее к выходу из бара. Они ушли, попивая на ходу и вызывая откровенную зависть у раздобревших было мужиков.

Минут двадцать спустя зазвонил телефон под стойкой у бармена. Тот снял трубку, выслушал и, найдя глазами Гордеева, позвал его к трубке. Жестами, не говоря ни единого слова.

Юрий взял трубку из его рук и услышал голос Елены Петровны:

– Вы можете зайти ко мне, Юрий Петрович. Я ее проводила.

В кабинете директора «Синей саламандры» в углу на столике с хрустальным графином и полоскательницей стояли два стакана. Один с недопитым соком, второй – пустой.

– Я никогда не подумала бы, что мне придется так трудно, Юрий Петрович, – тихо сказала Теребова и показала пальцем на пустой стакан. – Можете забрать.

– Понимаю вас, – ответил Гордеев, беря высокий стакан за край и донышко. – У вас в заведении случайно не найдется ненужного вам футляра от какого-нибудь напитка?

Теребова открыла высокий шкаф и достала оттуда круглую коробку c водкой «Юрий Долгорукий». Бутылку вынула и поставила на стол, а футляр протянула Гордееву:

– Подойдет?

Он посмотрел и хмыкнул.

– У меня сегодня весь день с ним связан, – сказал Юрий. – В самый раз.

Он взял из стопки бумажных салфеток парочку, расправил их и затем скомкал. Сунул на дно футляра. Туда же осторожно опустил стакан, снова сунул несколько скомканных салфеток и закрыл футляр крышкой.

– Теперь я могу быть спокойным.

– Да, но мне-то каково? – вздохнула Елена Петровна.

– Все, может быть, еще не так страшно, – задумчиво сказал Гордеев. – Я человек и могу ошибаться.

– Боюсь, что вы не ошиблись, – покачала головой Теребова, и получилось это у нее как-то обреченно.

– Почему вы так считаете? – насторожился Гордеев.

– Тут виновата, скорее всего, одна ваша фраза. Насчет прошлого, которое ее не колышет. Вы оказались абсолютно правы. А ведь ни разу ее в глаза не видели… Я специально нашла тему, чтобы чуть-чуть всколыхнуть это наше прошлое, юность, надежды… Ей было наплевать, она прямо-таки плавала в похотливых флюидах, сочившихся из глаз мужиков, там, в баре. Но потом вдруг забеспокоилась о чем-то, я сразу и не поняла. Она сказала: «Давай уйдем, мне что-то здесь не по себе…» И мы ушли сюда. Она выпила почти махом еще бокал чистого вермута, чего с ней давно не случалось, и сказала, что вспомнила о каких-то своих неотложных делах. Но я почувствовала: она чего-то испугалась. Может, вас?

– Я старался ничем себя не выдать.

– Она актриса. Изделие оригинальное… Вы считаете, что она могла поднять руку на… человека?

– Скорее всего, на такого же убийцу, как она сама, – спокойно ответил Гордеев и заметил, как вздрогнула Теребова. – Не считайте сие деяние чем-то исключительным. Особенно по нашим-то временам. Это, говорят, трудно в первый раз. А потом…

– И вам… ну, в силу вашей профессии, тоже приходилось?..

– Видите ли, Елена Петровна, – постарался уйти от прямого ответа Гордеев, – несколько дней назад прямо на моих глазах из ружья расстреляли человека, который нес мне свидетельства невиновности Невежина. Два выстрела почти в упор – в голову и в грудь. Неприятное зрелище. А сегодня, – он посмотрел на свои наручные часы, – три с половиной часа назад мы взяли того убийцу. Причем без единого выстрела. Просто он не успел, а мы оказались проворнее. Как в старом анекдоте.