Оказавшись на берегу, Кузька вновь плюхнулся на снег. Ему казалось — весь он так сильно замерз, что даже шевельнуться не может. Поэтому домовенок вновь горько заплакал.

— Ой, не ходят мои ноженьки, не шевелятся мои рученьки. Ой, замерзну я здесь в страшном лесу, пропаду пропадом!

Кузька зубами стучит, на холод ворчит. Снежинки закружились, завертелись вокруг домовенка. Лепечут о чем-то между собой. Наконец одна девочка-снежинка подлетела поближе к Кузьке и проговорила:

— Ты, наверное, погреться хочешь? К огню, к жару опасному, ужасному вернуться решил?

— Да!

Кузька с загоревшимися глазами посмотрел на девочку. Сейчас она путь укажет. И действительно, девочка-снежинка продолжала:

— Тогда пойдем с нами. Здесь рядом совсем. Немножко пролетишь с нами и будешь там.

Кузька попробовал было снова подняться, но замерзшие и усталые ноги его уже не держали. Тогда девочки-снежинки сказали:

— Ничего, сейчас придут тетушка Пурга, тетушка Метелица, тетушка Вьюга. Они помогут. Они подкинут, подбросят и долететь поспособствуют.

— Ну нет уж, — рассердился Кузька. — Метель и пурга меня совсем здесь заморозят, снегом запорошат!

Вскочил домовенок и по тропинке припустил. Девочки-снежинки, увидев, как странно он передвигается, вновь захихикали, показывая пальчиками на ноги домовенка:

— Какие странные подпорки! Ты почему не летишь? Лети! Лети с нами!

Но Кузька, крепко прижав к груди сундучок, вначале бежал впереди всех. Хотя куда ему равняться с девчонками! Через мгновение снежинки оказались перед ним и повели домовенка в глубь леса. По дороге они успевали играть в салочки и смеяться, присыпая снежком обнажившиеся ветки елок.

— И зачем только эта зима нужна! — обиженно бормотал домовенок. — Всем от нее плохо, всем нехорошо…

— Что ты, что ты говоришь, — тут же расслышали его девочки и возмущенно загалдели.

Они даже замедлили свой полет.

— Зима всем нужна — деревьям, полям, зверям.

— Зачем это она нужна?

— Ну как же? А отдыхать когда? Видишь, деревья спят, отдыхают. Трава отдыхает.

— Ну тогда снег не нужен, — домовенок сердито стряхнул снежинки, запорошившие его волосы.

— Ну уж нет! — Тут девочки совсем обиделись. — Смотри, снежок деревья и землю укутал — и им тепло, хорошо. Они как под шубой спят себе и спят. Давай мы тебя снежной шубой прикроем, и тебе хорошо будет.

— Ну, нет уж! Я совсем тогда замерзну. И найдут весной только сосульку. Мне такая шуба не подходит. Мне бы к печке, к теплой.

— Приведем, приведем мы тебя сейчас к этому страшному, ужасному огню.

— Так, значит, там печка? — обрадовался Кузька. — Вот согреюсь-то у огонька!

— А что это такое, печка?

— Ну как же, — важно проговорил домовенок. — Печка это… Это такая штука. Заслонка в ней открывается, дрова туда кидаются, а оттуда огонь вырывается.

Девочки-снежинки внимательно слушали Кузьку, но после его слов вновь обрадовано загалдели:

— Да-да, туда мы и летим. Там что-то открывается — а оттуда огонь, огонь. Только вот мы подлетать не будем близко. — Девочки все приостановились. — Беги вон туда, мимо этой маленькой елочки — пушистые лапки и вон того кустика с красными ягодами. А мы не можем дальше. Мы от огня растаем-таем-таем…

Кузька радостно припустил по указанной ему дорожке. Девочки-снежинки недолго смотрели ему вслед, кружась хороводом вокруг маленькой елочки и присыпая ее снежком. А затем улетели.

Пробежав по дорожке, Кузька вдруг оказался рядом с большущей норой. А в глубине была дверь деревянная, крепкая.

— А где же деревня? Может, я не дошел? — удивился домовенок.

Побежал Кузька вперед — а там лес непроходимый, непролазный. В такие дебри и зайдешь, так сразу пропадешь. Кинулся назад — а нет уже девочек-снежинок, улетели, исчезли.

Где теперь искать путь-дорогу? Стоит Кузька, по сторонам глядит, а куда податься и не знает. Бестолковые снежинки-смешинки совсем не туда, куда надо, Кузьку завели.

Кто в такой пещере жить будет? Человек не поселится — это же не домик. И не избушка, пусть даже и на курьих ножках. Так что и Бабе Яге делать тут нечего. Но и медведь в такой берлоге не спит — уж больно большая. А больше медведя никого в лесу домовенок и не знал. Разве что только леший, может быть, отец маленького Лешонка. Он-то большим может становиться.