Шрифт:
Дездемона откидывается на траву, увлекая на себя Кассио. И тот, дрожащий от возбуждения, оказывается сверху.
Его эрегированный фаллос вот-вот войдет во влажную и трепещущую Дездемону...
Но тут – с невероятным изгибом – Кассио выворачивается из объятий Дездемоны, хватает ее за руки, прижимает к себе, разворачивает, стараясь повернуть Дездемону спиной и поставить ее на колени.
Но она всячески исхитряется остаться снизу. Сначала это кажется забавной любовной игрой.
Наконец-то Дездемона поддается неистовым усилиям Кассио!
Он торжествует, держа перед собой в крепких ладонях ее нежную розовую попочку. Идеальную двойную выпуклость на тонком стебельке талии.
Руки Кассио раздвигают нежные сферы Дездемоны...
И фаллос, чуть прогибаясь от усилия, преодолевая сопротивление, медленно входит в анус!
– А какова ваша личная позиция в сложившейся производственной ситуации? – перевел дыхание Гордеев.
В зале вспыхнул свет.
Вадим Викторович с явным интересом и наслаждением разглядывал раскрасневшееся лицо адвоката:
– Моя позиция до крайности примитивна. Я хочу участвовать в эксплуатации результатов своего творческого труда. И в получении прибыли. Я не хочу, чтобы меня, как теперь модно выражаются, кинули. Это моя идея – ремейк «Отелло» в таком аспекте. Очень перспективно! Моя работа, за которую я не получил пока еще практически ничего.
– У Татьяны Федоровны, безусловно, есть ведомости на выдачу денег с вашей подписью?
– Должны быть. Она как-то выдавала зарплату.
– Вы точно видели, что в заголовке ведомости было написано, что это именно на выдачу зарплаты?
– Не помню. Она так много бумаг приносит на подпись. Потом, ей же надо списывать деньги. Все мы регулярно расписываемся в пустых ведомостях. На всякий пожарный случай. Вдруг нагрянут из прокуратуры или из Комитета с финансовой проверкой?
– Вы уверены, что там не было ведомостей на оплату приобретения всех авторских прав?
– Ведь нужен договор? А не ведомость, – растерялся Вадим Викторович. – Разве можно без договора?
– Можно все. Судя по замашкам вашего продюсера, можно ожидать всего, что угодно. И последний листочек договора вместе с новогодними поздравлениями подсунуть на подпись. Вы же не всегда читали все, что подписывали?
– Я доверял ей, как всякий порядочный человек!
На холеном лице Вадима Викторовича Локтева было изображено благородное негодование самого высокого качества.
Глава 12
Эдик нашел сортир очень быстро. Еще бы не найти. В сортир пускали только вечером после окончания хозработ. Это было единственное место, где можно было в рабстве получить хоть какую-то информацию. Чумазые по-старинке пользовались газетами. С опозданием, но рабы имели информацию о событиях на Балканах, урожае и перипетиях в правительстве. Пока толстомясые дебатировали, вскарабкавшись на трибуны, настоящее человеческое мясо, униженное, оскорбленное недоверием и неверием соотечественников, перло под пули освобождать селения с трудно выговариваемыми названиями, с грязью по колено, с кровью, мешающейся с навозом, с голодными детьми и гордо-испуганными женщинами, с молчащими стариками и убогим бытом.
Именно здесь можно было найти обрывок статьи корреспондента от такого-то августа и узнать, что суть вовсе не в том, что гибнут солдаты, это так и должно быть при любом конфликте, суть в том, что гибнут ни в чем не повинные люди. Всякий раз после чтения у раба возникал вопрос: а в чем повинен он? Попадались статьи, где их жалели, где говорилось об обменах, но все это было так далеко, как жителям Уренгоя до ужина с легким вином и лобстером на закуску. Выжимали слезу только сугубо мирные сообщения: «1-е сентября, дети пошли в школу...»
Бывшие школьники не могли долго задерживаться в сортире, и потому статьи не всегда дочитывались.
Эдик схватился за проволоку поверх металлического забора и рванул что было сил. На удивление, проволока поддалась сразу. Он взялся за другой прут, но тут пришлось потрудиться. Эдик разорвал колючкой ладонь, вгорячах не заметил и рванул с удвоенной силой. Третью пришлось брать на излом.
Когда проход был расчищен, раб прислушался. Ничто во дворе не выдавало действий Николая, разве что он услышал, как тоненькой струйкой полилась вода из бака, а потом вдруг забулькала и зашипела на манер плюющегося человека.
Он не стал долго раздумывать. Перевалился через забор и плюхнулся в водосток. На востоке его назвали бы арык. Здесь – просто канава между владениями двух хозяев. Он пополз, стараясь производить как можно меньше шума. Дно канавы было усыпано осколками бутылок, ржавым железом и еще черт-те чем, что выбрасывают за забор местные, повторяя средневековых итальянцев в крупных европейских городах.
Он выбрался из поселка к подножию первой высотки и сгоряча сунулся было вверх, прополз метров тридцать и вдруг осознал, что находится на минном поле, затих и заскулил. Со стороны селения не раздавалось ни звука, и это успокаивало. Было бы хуже, начнись суматоха. Стараясь не шевелиться, Эдик застыл. Страшная мысль пронзила его – что, если он уже лежит на мине и взвел взрыватель и теперь, стоит ему подняться – бах! И Эдика нет. Так было у них в полку. Соседи взяли позиции, сели на бруствер сфотографироваться. Сфотографировались. Встали. В живых с осколочными ранениями остался один фотограф.