Россия 2015. Эпидемия

Аннотация

Москва. 2015 год. В городе происходят странные и зловещие события: неизвестная болезнь, от которой гибнет все больше и больше людей, грозит превратиться в эпидемию, а Москва – в изолятор.

В это же время группа людей пытается добраться до острова на Волге, где может быть вакцина от смертельного недуга. Начинается настоящая игра на выживание, турнир, в котором победитель получит все, а проигравший погибнет.

Глава 1 Виктор Петрович Колосов перевернулся на бок и открыл глаза, разбуженный собственным храпом. Солнечный луч, пробиваясь сквозь неплотно задернутые шторы, светил прямо в глаза. На часах было шесть пятьдесят пять. Виктор Петрович поднялся, потянулся, сделал несколько наклонов вперед и вбок, помахал руками, изображая некую пародию на бокс, натянул штаны и поплелся на кухню. По дороге заглянул в комнату сына: «Михаил, подъем!» Наполнив чайник водой, щелкнул выключателем. Нажал пятую кнопку на телевизионном пульте и принялся готовить бутерброды с ореховой пастой и джемом. Телевизор ожил и стал вещать политкорректным голосом диктора из «Euronews»: «…будет подписано соглашение об установлении контроля ОБСЕ за ядерными объектами как гражданского, так и военного назначения на территории Российской Федерации. Таким образом, сегодня, 22 мая 2015 года, будет завершен первый этап интеграции России в общеевропейские структуры, начатый два года назад соглашением о контроле над источниками энергии и энергоносителей, а также путей их транзита на Запад. Данное соглашение, подписанное на саммите Большой Восьмерки, позволит России наиболее эффективно участвовать в международном разделении труда и …» – Сволочи, – процедил сквозь зубы Колосов. Видеоряд в этот момент был заполнен благостными, улыбающимися лицами лидеров Большой Восьмерки, поцелуями, объятиями, дружескими рукопожатиями и похлопываниями. Мишка ввалился на кухню всклокоченный, заспанный, в одних трусах. – Ты чего ругаешься, пап? – Да вот, смотрю, как они вас продают. – Почему только нас, а вас? – Мне 45 лет, я свое уже отжил, кое-что в жизни видел, в том числе и хорошее, а вашему поколению еще жить да жить. – А что там такое-то? – Михаил сделал пару шагов и остановился перед экраном телевизора. Но сюжет на канале уже сменился, шли новости из Китая: «Похоже, что на северо-востоке Китая разразилась настоящая эпидемия атипичной пневмонии. По крайней мере, об этом сообщают китайские беженцы, десятками тысяч проникающие на территорию России. Сказать точнее, каковы масштабы эпидемии, не представляется возможным, так как китайские власти закрыли область эпидемии для иностранцев и на любые предложения о помощи отвечают, что ситуация находится у них под контролем…» – Сынок, иди умывайся и не буди Вику. Сейчас будем завтракать. Эта чертова атипичная пневмония. Впервые Колосов услышал о ней лет 10 – 12 назад. Сначала были какие-то забавные сюжеты о заболевших курах, и название болезни было какое-то смешное, несерьезное – куриный грипп. Потом погибшей птицы становилось все больше и больше. Кур уничтожали уже в целых районах и областях. Тут-то и появились первые смертельные случаи среди людей. Тогда впервые прозвучало с экранов это тяжеловесное, пугающее словосочетание «атипичная пневмония». Все это воспринималось, как какое-то недоразумение, хоть и опасное, но достаточно далекое и оттого какое-то нереальное событие. Что-то вроде голливудской страшилки «Хищник-5». Эдакий легкий сквознячок в глобальной мировой квартире. С тех пор локальные эпидемии в Юго-Восточной Азии случались каждый год, несколько смертельных случаев, как правило, разлетались по всему миру. Экраны телевизоров заполняли кадры из китайских или вьетнамских городов. Миллионы трудолюбивых, дисциплинированных людей. И все в марлевых масках. Колосов тогда думал: «Не дай Бог у нас такое случится. Никто ведь марлевый намордник не наденет. На водку только приналягут, профилактики ради». На этом все обычно и заканчивалось. Но в 2011 году ситуация изменилась. Мутировавший вирус обрушился не только на птицу, но и на других домашних животных. Началось все, как обычно, на юге Китая. Когда обнаружилось, что заболевают и коровы, и свиньи, начался массовый забой скота. Даже могучая рука компартии Китая не смогла остановить его. Но эпидемия продолжала развиваться. Уже в следующем году в Казахстане и России были зарегистрированы первые случаи падежа скота от атипичной пневмонии. Хилое российское животноводство при фактическом отсутствии в стране санитарной службы, попросту говоря, перестало существовать. Евросоюзу, закрывшему границы и практически прекратившему транспортное сообщение с Россией и странами Азии, удалось не допустить проникновения вируса на свою территорию. Даже грузовые суда, идущие в европейские порты, были вынуждены выстаивать на рейде в трехсуточном карантине. Отец с сыном уже допивали кофе, когда на кухне появилась Вика. – Доброе утро. – Привет. Ты что так рано поднялась? Разве тебе сегодня нужно идти в школу? – Не-а. Схожу 25-го на последний звонок, а потом ЕГЭ. – Ты готовься к экзаменам-то, дурака не валяй. – Пап, мы последние два месяца только и делали, что заучивали возможные варианты ответов. Ну прямо, как на экзамене в ГАИ. – Да Бог с ним с этим ЕГЭ, но к поступлению в институт все равно надо готовиться. Конкурс хоть и хилый, но все равно какой-нибудь будет. – Пап, ну зачем нам тратить деньги на этот дурацкий институт? Делать тебе бухгалтерские отчеты я и так умею, или там карбюратор подкрутить, инжектора настроить. Да не нужно мне это высшее образование. Я лучше в семейном бизнесе останусь. Ведь тебе все равно придется кому-то платить, чтобы делали эту работу. – Поговори мне еще. – Виктор Петрович поставил чашку и встал из-за стола. Сердиться на Вику по-настоящему он не умел. Высокая, стройная, с гривой темно-каштановых волос, с большими карими глазами, она удивительно была похожа на свою мать. «Да уж, мамочка», – пронеслось в голове у Колосова. Любое воспоминание о бывшей жене не то чтобы вызывало у него боль, но повергало его в состояние непроходящего ступора. Казалось бы, подумаешь – развод. Что в этом необычного? В наше время четыре брака из пяти заканчиваются разводами. Да и их общие друзья, те же Колодниковы или Ивановы, спокойно реагировали на эту историю, вовсе не считая ее чем-то из ряда вон выходящим. Но Колосов считал по-другому. Мало того, что его сделали рогоносцем, но еще и проделали это самым изощреннейшим образом, как он сам говорил, с применением самых наисовременнейших технологий. Суть дела была в следующем. Семь лет назад его жена Нина по Интернету познакомилась с немцем, съездила по турпутевке в Германию, а вернувшись домой, потребовала развода. Самое противное, что она объясняла свой поступок исключительно заботой о детях. Мол, она станет немецкой гражданкой, и дети, когда подрастут, смогут выехать к ней на Запад. «Да пойми же ты, – говорила она Колосову, – у детей нет никаких шансов в этой занюханной дыре под названием „Россия“. Ты не хочешь ничего делать, чтобы перебраться на Запад. Должен же кто-то подумать о будущем наших детей. Так что, приходится это делать мне». Колосов потом видел фото этого немца. Маленький восточный человечек с большими черными усами. «Ладно бы уж немец, а то ведь – курд немецкий», – думал Колосов. Уж никак новый Нинин избранник не был похож на цивилизованного европейского общечеловека. Одним словом, омерзительная, грязная история. Забыть бы ее навсегда. Старенький, но добротный «Транзит» Колосовых двигался по Барышихе. Виктору Петровичу нравилась эта улица. В свое время, в 1997 году, когда он собирался покупать квартиру, это место привлекло его не только дешевизной, но и тем, что через дорогу было озерцо, а вокруг него – молодой лесок. – Бать, мы как в Москву въедем, ты меня на первой остановке высади. Я в институт на общественном транспорте подскочу на часок, а потом сразу же – в мастерскую. – Что у тебя сегодня? – Зачет по электротехнике. – Ты готов? – Спрашиваешь! Мишка учился в МАДИ, заканчивал третий курс, учился охотно и легко, умудряясь еще помогать отцу в мастерской. Виктор Петрович и сам закончил этот вуз в 1992 году, а потом еще два с лишком года отдавал долг Родине, служа в армии лейтенантом, или, как их называли кадровые офицеры, «пиджаком». Вообще-то у Колосова была вторая машина – «Пассат». И казалось бы, самое правильное – отдать ее парню, пусть мотается в институт. Но Виктор Петрович просто не тянул расходы на вторую машину. Цены на бензин, которые и без того росли каждый год, три года назад, словно взбесившись, одномоментно подпрыгнули в несколько раз. Тюменская нефть как-то неожиданно и без всякого предупреждения, вдруг, иссякла. «Слава богу, – думал Колосов, – у нас в Москве хотя бы зимой топят. Правда, не очень хорошо, не так, как раньше, но топят. В других городах, говорят, и этого нет. В программе „Время“ ничего такого, конечно, не показывают, но, как говорится, слухами земля полнится». Вот и пользовались одной машиной. А почему «Транзит», так это понятно. Хоть у него расход бензина и больше, но на нем можно запчасти для магазинчика перевозить. Миновав пост ГАИ, Колосов высадил сына на автобусной остановке и через пару минут уже открывал двери своей мастерской. Было ровно 8:00. В свое время ему очень повезло, что он нашел здесь место для автомастерской, практически на въезде в город. Да и заправка к тому же рядом. Одним словом, хорошее место, хлебное. На отсутствие клиентуры, за исключением последних трех лет, жаловаться не приходилось. В девяносто пятом году, лежа в госпитале в Моздоке, Колосов познакомился с капитаном-омоновцем, тоже москвичом. Тот, узнав, что Виктор автоинженер, предложил открыть автосервис: «Приедешь в Москву, подыскивай место для сервиса. Деньги на раскрутку, бумаги, разрешения там всякие – моя проблема. О долях договоримся, ты только работай». Колосов и работал. Со временем здесь же открыл магазин автозапчастей для иномарок на заказ. Компаньон слово свое держал, в мелочи не влезал, сначала от бандитов, а потом от своих коллег Колосова прикрывал. Правда и большую часть заработанного забирал. Поначалу, до пресловутого дефолта, как говорится, хватало всем. Ну а после с каждым годом становилось все труднее и труднее связывать концы с концами. С мечтами о каком-либо развитии пришлось расстаться. А как цена на бензин подпрыгнула за три доллара, то, вообще, клиентура поредела. Сбылась многолетняя мечта московских властей – в Москве не стало пробок. «Да…компаньон теперь большой человек, полковник, начальник отделения, – с сарказмом думал Виктор Петрович, глядя, как подтягивается его команда – Семен Маркович с Пашкой, Ринат и Николай Николаич, – аппетит у него растет, а оборот у нас падает. В последнее время народ ремонтироваться собирается, когда машина уж совсем разваливается. Бросить бы все к чертовой матери. Если б не дети…а вот и первый сегодняшний клиент». Маховик еще одного длинного, бессмысленного рабочего дня начинал набирать обороты. Марина вдыхала, синхронно подводя мушку под обрез мишени, на долю секунды затаивала дыхание, б-бах – выстрел, выдох, и все повторяется снова. Марина стреляла по-старинке, держа пистолет в одной руке и повернувшись боком к цели, как учил ее Кит Китыч. – Мариша, деточка, ты всю обойму уже расстреляла? Ну хватит, хватит. Коля, пойди сними мишень. – Большой грузный человек, лет 65–70, с крупными чертами лица и седым ежиком на голове, сидящий на раскладном стуле рядом с огромным черным джипом, в десяти шагах за спиной Марины, кивнул охраннику. Охранник, он же водитель, вдавливая квадратные каблуки модельных туфель в мягко пружинящую лесную подстилку, направился к березе, на которой висела мишень. «Странно, – подумала Марина,– но он в своем черном костюме и солнцезащитных очках совсем не кажется чужеродным в этом светлом, согретом июньским солнцем березовом лесу». Глядя на него, эдакого современного Ахиллеса в корректном чиновничьем облачении, Марина почувствовала, как тепло разливается внизу ее живота. Она вспомнила, как сегодняшней ночью, выбравшись из постели храпящего Кит Китыча, она прошмыгнула в комнату охранника. Верный пес Николай недолго сопротивлялся. Нет, Марина не была нимфоманкой, ни в коем случае. Ей просто нравилось пробовать на мужчинах свою силу. Еще в ранней юности она обнаружила эту свою способность. Ни один, самый здравомыслящий, самый холодный мужчина не мог не выполнить Марининой просьбы. К своим 32 годам эти способности Марина развила до совершенства. Вот и собирала свою коллекцию страстных поклонников. Мало ли кто, когда, где и зачем может понадобиться. – Ну, ты прямо олимпийская чемпионка, все в десятку, кроме одной, – Кит Китыч, обнял Марину сзади, держа перед ней мишень, – хотя «макаров» тяжеловат для твоей нежной ручки. Хватит, поехали домой. Николай сбоку, пока его не видит шеф, откровенно и пристально разглядывал Марину, любуясь ее красотой. Блестящие, пышные черные волосы, огромные синие глаза, излучающие колдовскую энергию, и соболиные, с изломом, брови. Аккуратный, прямой носик и большой, чувственный рот с бесстыжими, припухшими губами. Точеный подбородок и высокая, без единой складочки, белая шея. Николай смотрел, как этот старый маразматик ее лапает, и в душе его поднималось желание придушить своего босса. Домой добрались быстро, минут за пятнадцать. Дом у Кит Китыча был простой, без особых изысков, ничем не выделяющийся среди соседских, да и участок небольшой, как у всех, 40 соток. В этом скромном коттеджном поселке под Рузой Кит Китыч поселился выйдя на пенсию. Хотя, что значит «вышел на пенсию»? Он перестал быть правительственным чиновником, но оставался главой фонда «За демократию и правовое государство», академиком нескольких академий и занимал еще кучу должностей в различных общественных и неправительственных организациях. Но все эти обязанности требовали его присутствия в Москве не чаще одного дня в неделю. Да и никакой он, собственно говоря, не Кит Китыч. Никита Никитич Вахрушин – в свое время самый молодой и многообещающий член ЦК, первый секретарь одного из обкомов, впоследствии министр и вице-премьер в нескольких демократических правительствах. А Кит Китычем его прозвала чертовка Марина, отчасти из-за отчества, отчасти из-за комплекции и добродушного нрава. С Мариной он познакомился пару лет назад на одном из скучных, обязательных для посещения сборищ, где она была вместе с мужем (так, мелкая сошка). Марине, впервые попавшей на такое мероприятие, скучным оно не показалось. (О, какие люди!) Черт его дернул тогда к ней подойти (это все ее ведьминские глаза). Никита Никитич, давно вдовствующий, уже несколько лет считал, что женщины его больше не интересуют (что поделаешь, физиология). После смерти жены в его жизни была парочка женщин, не считая спецсотрудниц VIP-учреждений типа правительственных домов отдыха, санаториев и т.п. Но он считал, что это все уже давно в прошлом. И тут – эта Марина. Не то чтобы он в нее влюбился с первого взгляда, нет, но он ее так захотел, что это просто становилось неприличным (а может быть, смешным). Роман их вспыхнул, как хорошо просушенная вязанка хвороста. Как правило, выходные Марина проводила в загородном доме у Вахрушина, да и когда он приезжал на неделе в Москву, они умудрялись иногда встречаться. Маринин супруг начал стремительно расти и занимал уже должность руководителя департамента потребительского рынка в правительстве Москвы. – Лиза, мы чертовски проголодались. Что у нас с обедом? – спросил Вахрушин, войдя в дом. – Все готово, Никита Никитич. Через тридцать секунд подаю. – Ну и отлично. Лиза, женщина 55 лет, выполняла в доме Вахрушина обязанности и кухарки, и прислуги, и секретаря. Она работала с ним уже давно, и после его выхода на пенсию последовала за ним в эту добровольную ссылку. Обедали молча. Марину тяготило это неожиданное, тяжелое молчание: – Лиза, а что у нас на второе? Лиза, убирающая посуду после первого блюда, откликнулась: – Эскалоп из молодой свинины и картофельные крокеты. – Лиза, вы у нас волшебница. Китыч, ты чего молчишь? – Пообедаем и поговорим. Нам нужно с тобой кое-что сегодня обсудить. После обеда они устроились в библиотеке. Мягкие кожаные кресла, вокруг книги с золочеными обрезами в шкафах от пола до потолка. В дальнем углу комнаты, у окна, стоял громоздкий письменный стол. Марина удобно расположилась в кресле. Кит Китыч достал из бара початую бутылку «Мартеля», два больших, пузатых бокала и поставил на столик перед Мариной. Плеснув коньяку в бокалы, он направился к письменному столу, достал из стоящего на нем ящичка гаванскую сигару, обрезал ее и, чиркнув спичкой, долго, сосредоточенно раскуривал. «Священнодействует», – усмехнувшись, подумала Марина. Кит Китыч опустился в кресло напротив нее. В одной руке сигара, в другой бокал с коньяком. – Завтра твоему мужу объявят о том, что в Москве вводятся продуктовые карточки, хотя называться это будет не столь откровенно – «гарантированная продовольственная корзина», сути вопроса это не меняет. Нормированному распределению подлежат хлеб, крупы, рыба. На подготовку им дадут 10 дней. 18 июня об этом будет объявлено народу. Ты понимаешь, что все это значит? – Ну, надеюсь, на нас это не очень скажется. – Естественно, твой муж как получал продукты в спецраспределителе, так и будет получать. Но сейчас я не об этом. «Боже, за что мне такое наказание на старости лет, – думал Вахрушин, – я прекрасно понимаю, что она глупа, вздорна, к тому же изменяет мне с моим шофером. Но я ни дня не могу без нее прожить. Когда ее нет рядом, я постоянно думаю только о ней. Это непроходящее желание буквально разъедает мой мозг. Я становлюсь нормальным человеком, способным трезво мыслить, только когда она рядом и когда у меня есть возможность обладать ею. Я отравлен прямо какой-то подростковой гиперсексуальностью. Я становлюсь ее рабом. – Вахрушин сделал глоток коньяка. – Хотя…Что это я на нее взъелся? Да, она не понимает некоторых вещей, она просто не чувствует их важности. Ну и что? Я знаю многих серьезных и важных мужчин, удостоенных ученых степеней и званий, облеченных государственной властью, которые в еще меньшей степени, чем Марина, были бы способны осознать важность и серьезность того, что я хочу ей сказать. А она всего лишь слабая, но бесконечно прекрасная женщина». – Это означает, как минимум, две вещи. Во-первых, ближайшие десять дней твоего мужа не будет дома. Работа ему предстоит колоссальная, так что ночевать дома ему будет некогда. Может быть, останешься у меня? – Не-ет, Китыч, миленький, мне надо в Москву, а в субботу я к тебе приеду. А во-вторых? – Во-вторых, милая, это означает, что нашему богоспасаемому отечеству пришел конец. Мы вернулись в ту же точку, из которой стартовали 30 лет назад. Только на другом качественном уровне, с гораздо худшими начальными условиями. Страна вдвое меньше, населения втрое меньше прежнего, национальное богатство разбазарено, разграблено, прожито, прогуляно в ниццах и куршавелях. Народ окончательно деградировал, отравленный алкоголем и наркотиками. В самом ближайшем будущем нас ждет элементарное одичание и, как следствие, массовое вымирание. Государственная власть в России попросту себя дискредитировала, народ никому и ничему не верит. Поэтому любые шаги власти, даже вполне разумные, по исправлению ситуации народ будет саботировать. Системный кризис. Бей, круши, грабь то, что верхи не успели разграбить. Война всех против всех. – И… и что же нам делать, Ника? Ведь можно же что-то сделать? Уехать в Европу, в Штаты, в Канаду, в какую-нибудь Аргентину, наконец? А? – в глазах Марины загнанным зверем заметалась растерянность. – Я понимаю, у нас с Игорем нет счетов в западных банках, даже квартирки завалященькой где-нибудь в Марбелье купить не успели. Все откладывали, все думали – успеется, то квартира в Москве, то дом на Рублевке. Но кое-что накопить успели. Ты ведь поможешь нам? Ведь ты меня не бросишь? – Деньги? Как говорится, не в деньгах счастье. Сейчас я тебе кое-что покажу. Вахрушин подошел к одной из секций книжного шкафа, трижды повернул ключ и потянул секцию на себя. Шкаф неожиданно легко повернулся. За ним оказался простой стеллаж, где без всякого сейфа на полках лежали деньги. – Здесь почти три миллиона долларов. И заметь, все они заработаны честно. Ну…или почти честно. Все, что у меня было в московских банках, я давно снял со счетов и храню здесь. – Но как же можно без сейфа! – Марина была шокирована. – Ну, милая, если кому-то очень захочется до них добраться, то никакой сейф не поможет. А дома держу потому, что в ближайшие дни, я думаю, никому и ста рублей в банках не удастся обналичить. Теоретически еще, конечно, можно перебросить деньги на Запад, но я бы, за исключением очень узкого круга лиц (хватит пальцев одной руки, чтобы их пересчитать), никому бы не советовал этого делать. – Почему? – Очень просто. Отнимут. – Как это – отнимут? Кто отнимет? – Видишь ли, эта история началась не сегодня и даже не вчера. Так что у меня есть основания так говорить. Когда мы приезжаем на Запад, я имею в виду представителей нашей власти, нашей элиты, за нами стоит вся мощь государства, хотя и изрядно уже потрепанная, но все-таки великая Россия. И тогда… И тогда с нами разговаривают на равных. И нам, ничтоже сумняшеся, кажется, что наша страна стала неотделимой частью мирового демократического сообщества, а мы, конкретные людишки, прочно стали частью мировой элиты. Ну, как же, мы отдыхаем на лучших мировых курортах вместе с мировыми знаменитостями (да что там, мы сами теперь мировые знаменитости), мы покупаем популярные футбольные клубы, мы скупили чуть ли не всю недвижимость в Лондоне и на средиземноморских курортах, приобретаем производственные активы по всему миру. Но все это, повторюсь, до тех пор, пока за твоей спиной Россия. Но как только ты становишься частным лицом и пытаешься устроить там свою частную жизнь, у тебя начинаются проблемы. Ведь кое-кто из моих бывших коллег уже хлебает тюремную баланду. Причем делает это не в Магадане, а где-нибудь в Аризоне. А капиталы их, так предусмотрительно размещенные в западных банках, конфискованы, как преступно нажитые. – Китыч, ты преувеличиваешь. Ведь это единичные случаи. Далеко не все имели дело с западными кредитами. Очень многие сделали свои деньги исключительно в России, не имея с западниками никаких контактов. За что их сажать? А наши олигархи? Они все уже давно живут в Европе, в Москву только на работу летают. Лондон теперь – что твоя Рублевка в прошлом. – Да, все так. Дети и внуки отправлены на Запад, денежки надежно попрятаны в разных уголках земного шара, у каждого по одному-два гражданства, кроме российского, про запас. Россия нужна нам только с одной целью – грабить ее. А когда наступит час «Ч», все «приличные люди» сядут в свои самолеты и отбудут в свое новое отечество. Но здесь они глубоко заблуждаются. Без России, сами по себе, они там никому не нужны. Более того, нашу элиту там считают социально опасной, как носителей вируса вырожденчества и социального разложения. Я уж не говорю о вполне конкретных преступлениях. Там, на западе, прекрасно помнят то, о чем мы за 30 лет «демократических реформ» подзабыли, а именно, из чьей шинели мы вышли. И шинель эта отнюдь не гоголевская, а феликсэдмундычева. Я говорю обо всей нашей элите: и политической, и экономической, что, впрочем, одно и то же. Ведь это наши деды и отцы, убивая своих соотечественников десятками миллионов, грозили всему миру мировой революцией, а потом и термоядерной войной. А мы, их дети и внуки, унаследовав те же уголовные наклонности, предпочитаем нынче грабеж и воровство откровенному убийству. Поэтому-то я тебе и говорю: «Посадят. Посадят как социально опасных выродков. Посадят, а деньги отнимут под любым предлогом». – Ну, хорошо, хорошо, – Марина допила коньяк одним глотком и протянула бокал Китычу, – по-твоему, выходит, что все, кто сейчас в жизни чего-то добился, самым теснейшим образом, а именно через родственные отношения, связан с советской элитой? Так? А как же мой Игорь? Да у него родители были – никто. Ведь это я с твоей помощью, естественно, сделала его тем, кем он сейчас является. – Естественно, – улыбнулся Вахрушин, наливая «Мартель» в протянутый бокал. – Прекрасный напиток. Без него мне будет трудно. Привык я к нему за долгую жизнь. Хотя двенадцать ящиков у меня припасено. – Китыч, не уходи от ответа, – настаивала Марина. – Ну что, не вписывается Игорь в твою схему? – Ну почему ж не вписывается? Мы с ним теперь тоже родственники в некотором роде. А если серьезно, то министром московского правительства он без меня не стал бы, но я не думаю, чтоб в эту систему взяли мальчика с улицы. Ведь ты же сама мне рассказывала, что пристраивал его туда твой папа, всю жизнь проработавший в УПДК. Но давай вернемся к нашим баранам. Я хочу, чтобы до тебя, наконец, дошло. В самое ближайшее время (через месяц, через два, через три не более) в стране произойдет социальный взрыв такой силы, что он окончательно разрушит государство. Начнется хаос. Ужасный кошмар. Или кошмарный ужас, как тебе больше нравится. К этому надо подготовиться. Бежать за границу бессмысленно, по крайней мере, для тебя с Игорем. Я предлагаю, – Кит Китыч поднялся из кресла и стал мерить комнату широкими шагами, – вам с Игорем переехать ко мне. В самом ближайшем будущем. Одна, максимум две недели. Марина заметила, что Кит Китыч начал волноваться, и это волнение передалось и ей: «А что если это все правда? И моя такая удобная, такая сладкая, комфортная жизнь вдруг в одночасье рухнет. Все, что я в течение долгих лет так кропотливо и заботливо создавала, испарится? И вместо этого – кровавый кошмар?» – Бросьте все. Берите с собой только деньги, драгоценности, все документы, какие у вас только есть, ну, одежды побольше. Продукты не нужны. У меня все заготовлено для пяти человек на десять лет. Есть целый арсенал оружия. Дизель-генератор. Запас топлива. А теперь нас осталось четверо. – То есть? – удивилась Марина. – Николая я уже уволил по твоей милости. – Вахрушин пристально посмотрел на нее. «Так он все знал». – Марине стало не по себе. – Заранее предупреждаю, что отсидеться в вашем рублевском дворце не удастся. Туда бросятся наводить социальную справедливость в первую очередь. А наш поселок достаточно скромный, чуть-чуть покруче обычного садоводческого товарищества. Конечно, организованной осады мы не выдержим, но здесь, я думаю, такого не будет. А от мародеров, бомжей и случайных хулиганов мы отобьемся. – Китыч, а может, все обойдется? Ну, произойдет какая-нибудь серо-буро-малиновая революция, к власти придет оппозиция, и все утрясется? – Нет, не утрясется. Наша оппозиция отличается от действующей власти только одним – тем, что их к рулю не допустили. А в остальном – это близнецы-братья, сделанные из одного партийно-комсомольско-гэбэшного теста. И самое печальное, что наш народ это понимает. Больше обмануть его никому не удастся. Да и сама посуди, положение в стране – дальше ехать некуда. Города, кроме Москвы и Ленинграда, уже две зимы не топятся, электричество то и дело отключают, мяса и птицы в магазинах не купить, все остальное страшно дорого, безработица колоссальная, в армии бардак, милиция фактически перешла на самообеспечение и никому не подчиняется. Люди из городов бегут в деревни, переезжают на свои дачные участки. А тут еще вдобавок то тут, то там вспыхивает чертов куриный грипп. Слава Богу, еще нигде дело до эпидемии не дошло, ограничивается отдельными случаями. Марина наморщила лоб и, скорчив гримасу недовольства, посмотрела Вахрушину в глаза. – Я не понимаю, ты что, предлагаешь просидеть здесь взаперти десять лет, поедая консервы и грызя сухари? – Думаю, столько ждать не придется. Трех-пяти лет будет достаточно. Свято место пусто не бывает. На опустевшие бескрайние просторы России придут с одной стороны китайцы, а с другой – европейцы. Где пройдет между ними граница, покажет время. Наконец-то извечный вопрос так называемой русской интеллигенции, Россия – это Европа или Азия, разрешится самым естественным образом. – Вахрушин рассмеялся, довольный придуманной шуткой. – Конечно, лучше иметь дело с европейцами. Но я тебя уверяю, кто бы ни пришел, им потребуются такие люди, как я и твой муж, люди, которые знают эту страну и могут помочь новым хозяевам в общении с остатками туземного населения. Пойми, Марина, это наш единственный шанс. Красный спортивный «Мерседес» Марины остановился перед воротами на выезде из поселка. Охранник в черной униформе выбежал из будки и принялся распахивать ворота. «А ничего мальчик, белобрысенький, наверное, недавно из армии демобилизовался», – промелькнуло у Марины. Охранник стоял навытяжку, придерживая створку ворот: – До свидания, Марина Викторовна. Счастливого пути! «Мерседес» медленно тронулся. Марина протянула в окно свою визитную карточку: – Позвони мне завтра, солдатик. Пустынное шоссе упруго стелилось под колеса автомобиля. На темнеющий небосвод выползла блеклая луна, серебристыми булавками засверкали первые звездочки. Высокие темные ели, стоящие вдоль дороги, безучастно провожали женщину, несущуюся мимо них в автомобиле с открытым верхом. Марина сосредоточенно смотрела вперед сквозь лобовое стекло, придерживая руль одной рукой. Она напряженно думала. Глава 2 Низкое серое небо придавило город. Мелкая морось повисла в воздухе. Время от времени дул порывами холодный северный ветер и, если бы не ярко-зеленая, изумрудная молодая листва на деревьях, можно было бы подумать, что на дворе то ли ранняя весна, то ли поздняя осень, но никак уж не начало июня. Колосовская мастерская работала в напряженном ритме. Оба подъемника были заняты. Там возились Ринат и Николай Николаич. Во дворе, перед зданием мастерской, Семен Маркович и Пашка ковырялись в двигателе пожилой «девятки», а Колосов-младший, ныряя с тестером то под капот, то в салон синего «Гольфа», выискивал обрыв в электрической цепи. Растерянная хозяйка стояла рядом с машиной, наблюдая за тем, как работает Михаил. Колосов-старший сидел в конторке (она же – магазин запчастей) и наблюдал через широкое, приоткрытое окно за происходящим. Ребята справлялись сами, и помощь его никому пока не потребовалась. До него доносился разговор, который вели между собой Пашка и Семен Маркович. – Нет, Семен Маркович, мы не против евреев вообще, особенно таких, как вы. Таких евреев мы уважаем. Вы ведь не гнушаетесь собственными руками работать. Вон у вас руки какие. Все в мозолях. Рабочие руки. Мы только против сионистов, которые русский народ угнетают. Короче, евреи едут в Израиль, черные там всякие – на Кавказ, ну и там в Среднюю Азию, а Россия – для русских. Пашка появился в мастерской год назад. Окончив школу в Твери, перебрался в Москву и жил у тетки нелегально, без всяких регистраций. Не регистрировался специально, чтобы откосить от армии. Исходил и объездил пол-Москвы в поисках работы, но если где-то и брали, то норовили денег не заплатить, особенно на стройках. К Колосову он забрел случайно и, обнаружив автосервис, принялся проситься на работу. Виктор Петрович хотел было отказать ему (какой прок от мальчишки-неуча), но Семен Маркович упросил его оставить, пообещав: «Я из него толкового моториста сделаю, вот увидишь». Так они с тех пор и работали вместе, и, действительно, по прошествии нескольких месяцев Пашке можно было уже доверить самостоятельную работу, по крайней мере, на отечественных машинах. – Ты, Павел, рассуждаешь, как самый настоящий сионист, – заметил Семен Маркович. – Кто? Я – сионист? – Ну да. Знаешь, кто такие сионисты и откуда они взялись? – Конечно. Сионисты – это которые русский народ… – Сионисты, Паша, это люди, организовавшие свое движение в конце 19-го века с целью переселения евреев всего мира в Палестину, туда, где сегодня находится государство Израиль. Так что, получается, цели сионистов и твои цели совпадают. – Я не знал… – Надо, дорогой, иногда хотя бы книжки читать и думать собственной головой, а не только фюреров своих придурковатых слушать. Ладно, давай собирай, а я пойду чашечку чаю выпью. Семен Маркович, вытирая на ходу ветошью руки, направился в конторку. Зазвенел колокольчик, задетый раскрываемой дверью. – Что это за тема такая у вас сегодня? – Колосов повернулся к вошедшему. – А…это наш Пашка в фашисты поступил. – Семен Маркович, я…может быть… – Ты даже не думай, Витя. Это у мальчишки болезнь роста, что-то вроде кори. Этим надо переболеть и забыть. Он же тоже видит все это окружающее свинство, думает, пытается как-то осмыслить происходящее. Тут-то и находятся добрые дяди, «истинные патриоты» с готовыми рецептами: «Бей жидов – спасай Россию». Тут иногда нахлынет дурь даже в мою старую еврейскую голову, и думаешь: «А может быть, действительно мы во всем виноваты?» Ведь что греха таить, среди тех, кто так активно продвинул страну по пути «рыночных реформ» и прочих других «преобразований», мои соплеменники занимают далеко не последнее место. Тогда почему я, как старый ишак, вынужден работать на восьмом десятке лет? В общем, получается, как в том старом советском анекдоте: – Это кегебе? – КГБ, КГБ! – Это правда, что евреи продали Россию? – Да, жидовская морда! – А скажите, пожалуйста, где я могу получить свою долю? – Семен Маркович изобразил в лицах этот диалог. Колосов рассмеялся. Старый механик заварил себе чаю и уселся рядом с Колосовым. Семен Маркович всю свою жизнь проработал конструктором на АЗЛК, в отделе перспективных разработок. Видел и расцвет завода и его закат, а на пенсию выходил в эпоху «арамобиля». Не один десяток новых моделей как в чертежах, так и в железе прошел через его руки. Поэтому для колосовкой мастерской он был, конечно, находкой. В конторку вошел Николай Николаич со своим клиентом. – На, рассчитай, Петрович, – сказал он, кладя на стол Колосову листок с перечнем проделанных работ. Колосов подсчитал, назвал сумму клиенту и пробил чек. Клиент, рассчитавшись, вышел. – Так ты скажи, Вить, – Семен Маркович позвякивал ложкой, размешивая сахар, – кто все-таки виноват, что я в свои почти семьдесят пять вынужден работать, а не могу жить на пенсию, что ты, толковый мужик в расцвете лет, валандаешься в этой помойке, командуя двумя инвалидами и тремя пацанами, вместо того, чтобы делать большие дела на благо Родине и, между прочим, своей семье? – Ну и вопросики у вас, Семен Маркович, вечные русские вопросы – «кто виноват?» и «что делать?», – улыбнулся Колосов, совершенно не собираясь втягиваться в серьезный разговор. – Я бы на твоем месте, Маркыч, вместо того, чтобы дурацкие вопросы задавать, давно бы в Израиле на пляже пузо грел. Кстати, и пенсию там приличную получал бы. – Николай Николаич тоже налил себе чаю. – Видел я тот Израиль. Младший мой купился вот на такие разговоры, уехал. Был я у него в гостях. Квалифицированный авиационный инженер, конструктор теперь в колхозе за коровами навоз выгребает. Мне говорят – это твоя Родина, здесь жили твои предки. Вранье все это. Полоска выжженной, прокаленной солнцем каменистой пустыни. По-моему, там вообще никто не мог жить и сейчас бы не жил, если бы только не американские доллары, миллиардами и миллиардами зарываемые в эту землю. Моя Родина здесь, в России. Я москвич в пятом поколении, мой отец, доцент МГУ, погиб в 41-м в народном ополчении, защищая Москву. – А я вот думаю, что когда была советская власть, и Родина у нас была. И никто тебя не спрашивал кто ты: русский или еврей, или, положим, чукча какой-нибудь, – Николай Николаич произнес это почти торжественно, назидательно потрясая указательным пальцем. – А как же пятая… Конца фразы Колосов уже не услышал, выйдя на улицу и захлопнув за собой дверь. Он увидел как во двор въезжает, рыча двигателем, гремя бортами и хлопая продранным тентом, расхристанная, раздолбанная «Газель». «А вот и Сережа приехал», – подумал Колосов, завидя машину своего постоянного клиента. Сергей держал ларек на недалеком отсюда Тушинском рынке. Вообще, ларечники с Тушинского (или как называл их Николай Николаич – «базарники») составляли костяк колосовской клиентуры. Виктор Петрович выделял Сергея из общей массы его коллег, потому что он единственный из всех «базарников» был русским. Все остальные для Колосова были на одно лицо. – Привет. Глушитель отвалился? – Привет. Прогорел. – Сергей пожал Виктору руку. – Будешь менять? – Нет, пусть Николай Николаич заплатку приварит. – Загоняй на эстакаду. Пока «Газель» заезжала на расположенное здесь же во дворе сваренное из швеллеров сооружение, громко названное эстакадой, Виктор крикнул в окно конторки: – Николай Николаич, на выход. Твой любимый клиент приехал. Сергей и Виктор стояли рядом с эстакадой, глядя как Николай Николаич возится с глушителем. – Ты сейчас чем торгуешь-то? По-прежнему рыбой? Надо к тебе заехать затариться, а то дома шаром покати. Одни джемы да сладкие пасты. Дети их едят с удовольствием, а меня с души воротит. Скажи кто раньше, что можно жить без мяса, не поверил бы. Одна надежда на рыбку осталась. – Давай мы сделаем по-другому, Вить. Я поеду на базу и возьму тебя с собой. Все дешевле для тебя будет. Вообще должен тебе сказать, странные вещи какие-то происходят в последнее время. Я ведь на хладокомбинате бываю почти каждый день. Рыбы везут очень много, гораздо больше, чем обычно. Фуры стоят в очереди на въезд на территорию холодильника. В то же время арендные договора с фирмами, сидевшими на территории комбината, расторгли и выкинули их оттуда. Остались несколько небольших фирмочек, сидящих за территорией. У них цены каждый день растут процентов на 10. А сам хладокомбинат ничего не продает. Такое впечатление, что они готовятся к чему-то. То ли к восстановлению госторговли, то ли к талонной системе. Но при любом раскладе не худо было бы тебе несколько ящиков консервов приобрести. Знаешь ли, запас карман не тянет. Рабочий день близился к концу, нудный холодный дождик прекратился, а ветер разорвал кое-где прорехи в облаках, и на западе даже было видно мутное марево заходящего солнца, когда в колосовскую мастерскую приехал Игорь Павлович Кузьмин. Был он на красном спортивном «Мерсе»-купе. Колосов знал эту машину, так же как он знал все машины, перебывавшие в семье Кузьминых. Он познакомился с Игорем Кузьминым, когда тот был чиновником средней руки в префектуре Северо-Западного округа. Виктору нужно было оформить экологический сертификат на свою мастерскую, и Игорь ему помог. С тех пор, лет около десяти, и продолжалась их дружба – не дружба, а скорее взаимовыгодное сотрудничество. Правда, последние два года карьера Игоря стремительно пошла в гору, и он достиг таких высот, что колосовские услуги вроде бы были ему и ни к чему, но он по старой памяти заезжал ремонтироваться к Колосову. – Петрович, посмотри, что-то ближний свет не работает. Дальний работает, а ближний – нет. Это машина жены. Представляешь, трое суток не был дома. Приезжаю на дачу, сидит мрачнее тучи. К первому попавшемуся прицепилась, и понеслось. И такой я, и сякой, и разэдакий. И бутики ей не бутики, и бриллианты – не бриллианты. И даже со светом у «Мерса» проблемы, все я виноват. Оказывается, пробовала получить Шенгенскую визу, на какие только клавиши не давила, а ее послали. Так чего беситься-то. Сейчас с Шенгеном у всех проблемы. Ну, я «Мерс» этот долбаный схватил и к тебе, от греха подальше. Может быть, успокоится пока. Игорь Павлович, молодой человек тридцати пяти лет, всем своим видом свидетельствовал, что «жизнь хороша и жить хорошо», и даже небольшое брюшко и ранняя лысина не портили его, а как бы придавали его облику еще больше значительности и важности. Он был в темном рабочем костюме от «Бриони» и галстуке «Хьюго Босс». Ясное дело, улепетывал из дома в пожарном порядке, не успев даже переодеться во что-то менее официальное. Пока Михаил возился с «Мерсом», Игорь рассказывал Колосову-старшему о том, какой он заказал новый эксклюзивный «Бентли» и уже заплатил 700 тысяч долларов за него и на следующей неделе ждет доставки заказа. Частые телефонные звонки прерывали страстный рассказ Игоря о приобретенной новой игрушке, и в конце концов он попросту отключил свою трубку. Но веселое блямканье телефона снова прервало их беседу. На этот раз звонили Колосову. Игорь слышал, естественно, только колосовские реплики, но и по ним понял, что звонит Колосову близкий человек, и что Колосов этому страшно рад, и звонит издалека. Но по ходу беседы реплики Колосова становились все короче, лицо его становилось все более озабоченным. Когда разговор закончился, и Виктор захлопнул свою древнюю трубку, то выглядел он совсем уж озадаченным и даже, можно сказать, растерянным. – Что-нибудь случилось? Кто звонил-то? – неделикатно поинтересовался Кузьмин. – Да…знаешь ли… звонил мой старый армейский друг, – Колосов замялся, – кому-нибудь другому я ничего рассказывать не стал бы, но ты теперь сам, как говорится, носитель больших государственных тайн. Так что… Может быть посоветуешь что-нибудь. Он – серьезный бизнесмен. В масштабах области, а может быть, и всей России. Не знаю, врать не буду. Человек, очень близкий к губернатору. Ну, так вот…Он настоятельно советует мне с детьми переехать к нему. Говорит, что в Москве в ближайшем будущем возможны большие проблемы. Точнее ничего не сказал, нетелефонный, мол, разговор. Кузьмин, посерьезнев так, что даже его круглое, с высоким из-за лысины лбом и пухлыми щеками лицо вдруг вытянулось и стало казаться враз похудевшим, спросил: – А что у него есть там такое, чего нет в Москве? И где это? – На Волге есть остров. Остров большой, километров двадцать в длину и десять-пятнадцать в ширину. Так вот этот остров принадлежит моему другу. Вообще-то, ему много чего там принадлежит, но на острове у него поместье. Вот туда-то он меня и зовет. – Остров, говоришь? Остров – это интересно. А ты его хорошо знаешь, ну, парня этого, твоего сослуживца? – Мы дружим уже двадцать лет и, вообще, он считает себя по жизни обязанным мне. Считает, что я ему жизнь спас. – А ты что, не спасал? – Я просто делал то, что должен был делать. На Колосова нахлынул целый сонм воспоминаний, вызванных этим разговором. Срочную он служил после окончания автодорожного института в мотострелковой дивизии, расположенной в Северо-Кавказском округе. Дивизия была элитная, только выведенная из Германии. А так как ее расквартировали почти что в чистом поле, то работы по обустройству всем хватало. Ну а венцом колосовской военной карьеры (хай ему грець, как говорят на Украине) стала первая чеченская. В декабре 94-го дивизию бросили в Чечню наводить конституционный порядок. Грязь, холод, голод, а тут по тебе еще и стреляют, между прочим. Виктор все ждал приказа об увольнении в запас, а приказ задерживался. Застрял где-то в длинных бюрократических коридорах. Уже в январе 95-го лейтенант Колосов, как зампотех, из расположения своей части должен был гнать колонну неисправных машин в Моздок на ремонтную базу. Выехали рано утром. Впереди БМП с барахлившей коробкой, за ней два «Урала». Колосов ехал на переднем, а водителем у него был тот самый Илья. У машины были проблемы с одним из задних мостов. Можно было бы и в полевых условиях отремонтировать при наличии запчастей, но поскольку второй «Урал» вообще не мог двигаться самостоятельно, то было решено и первую машину отправить на базу. В кабине второй машины, которую тащили на прицепе, кроме водителя сидел еще командир второй роты капитан Иванов, человек опытный, прошедший афганскую войну. Если бы не его разгильдяйство и какой-то хронический антагонизм с начальством, быть бы ему уже подполковником и командовать, как минимум, батальоном. Вот и сейчас приспичило ему в Моздок по личному делу, а с Колосовым он договорился, что тот подбросит его до места. Виктор Петрович до сих пор не знал, отпускало капитана начальство или нет. Местность, по которой они ехали, считалась вроде бы «мирной». Хотя кто их разберет, днем они «мирные», а по ночам с автоматами по лесу шастают. Двигались медленно, километров 20–25 в час, не больше. Когда въехали на участок дороги, где справа была гладкая, ровная безлесая местность, а слева холм, покрытый редким лесом с густым подлеском из орешника, у Колосова даже ощущения опасности не было. Притупилось внимание, замылился глаз за два часа дороги. И тут впереди рванул фугас. БМП подкинуло, чуть ли не поставив на попа. Одновременно из кустов ударили автоматы. Виктор только почувствовал, как их машина, резко дернувшись, встала. Илья сидел, ткнувшись головой в руль и свесив вниз руки. Из оцепенения Колосова вывела резкая боль, вдруг ожегшая правое плечо. Он открыл дверь кабины и вывалился наружу, таща за собой одной рукой оружие, а другой – Илью. Илья грузно свалился на Колосова. Его левая нога как-то неестественно вывернулась в колене. Все это продолжалось не более секунды-двух, но Виктор видел происходящее, в том числе и себя, как бы со стороны, как в кино с замедленной съемкой, и время затормозилось, растягиваясь до бесконечности. Мимо пронесся капитан, командуя: «В канаву, в канаву!!» Разбуженное этим истошным криком, время снова закрутилось все быстрее и быстрее, спрессовывая события. Виктор сполз в придорожную канаву, стащив за собой бесчувственного Илью. Там лежал водитель второй машины, уже отвечающий короткими очередями на огонь нападавших. Капитан добежал до БМП и, прикрываясь крышкой люка, помог выбраться сержанту Измайлову. Лицо сержанта было все залито кровью. Коротким рывком они добрались до обочины. «Не сиди, отвечай!» – заорал капитан, передернув затвор и открывая огонь в сторону леса. «Сумели бы мы тогда отбиться сами? Навряд ли», – думал Колосов. Они отстреливались около часа, ранены были все, механик-водитель БМП погиб на месте. Только капитан, как заговоренный. Ни единой царапины. К счастью, навстречу по дороге шла колонна десантников. Чеченцы, отбитые мощным огнем, рассеялись. Так все вместе, кроме капитана, они оказались в госпитале, в Моздоке. Там и нашел Колосова приказ об увольнении в запас. Виктор и Илья, уже не разделяемые субординацией, как-то особенно близко сошлись. Ходячий Колосов частенько сиживал у лежачего Ильи. Темы для разговоров у них никогда не кончались. Обсуждали они буквально все – от футбола до большой политики. Так завязалась между ними настоящая мужская дружба, скрепленная, говоря высоким штилем, совместно пролитой кровью. Когда Колосова выписывали из госпиталя, они обменялись адресами, договорились писать друг другу. Илья вбил себе в голову, что Виктор спас его от верной смерти, вытащив тогда бесчувственного из кабины «Урала». «Если кто кого и спас тогда, так это капитан Иванов нас всех, не считая, конечно, помощи десантников. Без него нас перещелкали бы, как куропаток», – подумал Колосов. Комиссовавшись, Илья Шатунов вернулся домой, в Волгоград. На память об этой войне у него на всю жизнь осталась отметина – плохо гнущееся левое колено. Работал сначала на химкомбинате сменным мастером, так как до службы в армии закончил химический техникум, а потом с подачи Колосова занялся бизнесом. Открыл свое дело по производству автозапчастей из резины. Через несколько лет женился и, как оказалось впоследствии, женился очень удачно. Его тесть, чиновник в областной администрации, активно карабкался по служебной лестнице и, в конце концов, добрался до губернаторского кресла. Синхронно с ним рос и бизнес Ильи Шатунова. Уже и химия, и нефтехимия, и машиностроение, и металлургия, и пищевая промышленность входили в сферу его интересов. Одним словом, олигарх областного масштаба. Все эти годы друзья частенько встречались то в Москве, то в Волгограде. И регулярно, раз за разом, между ними возникал этот короткий разговор, так же регулярно заканчивающийся ничем: – Вить, я перед тобой в долгу. Позволь мне что-нибудь для тебя сделать. – А что ты хочешь сделать? Мне ничего не надо. – Ну…давай я тебе денег дам. – Ты что, обидеть меня хочешь? Я не альфонс. – Да нет, ты не понял. В кредит дам. – А зачем мне кредит? – Расширишь свою мастерскую, оборудуешь ее по последнему слову. Откроешь еще десяток-два таких же, целую сеть по Москве. – Ты же сам прекрасно знаешь, что для того, чтобы такая мастерская что-нибудь приносила, а не разоряла своего владельца, за всем надо присматривать лично. А как я один буду присматривать за двумя десятками? – Начнешь какой-нибудь другой бизнес, – упрямился Илья. – Ну какой у нас может быть бизнес. Бизнес – это когда в стране рынок есть. А у нас рынка нет. Одна большая монополия. Мне ли тебе рассказывать, что если хочешь чего-то добиться, надо иметь так называемый административный ресурс. А у меня его нет. Да и не нужен он мне. Мне так неинтересно. – Хорошо. Давай я тебя назначу директором любого из моих предприятий. – Илюша, дорогой, я в своей жизни ни одного дня ни на кого никогда не работал. И на тебя, извини, не буду. Я – птица вольная. И… давай, пожалуйста, закончим этот дурацкий разговор. Остров Сарпинский, где Илья сначала купил небольшой участок и построил загородный дом, а потом расширил свои владения до размеров всего острова, лежит прямо напротив Волгограда. Несколько раз Виктор принимал приглашение Шатунова и проводил летний отпуск с семьей на острове. Это было поистине райское место. Заливные луга, покрытые сочной зеленой травой, тенистые дубовые рощи, а вдоль всей береговой линии – золотистые песчаные пляжи, над которыми высятся гордые мачтовые сосны вперемежку с вековыми вязами. Вся поверхность острова изрезана длинными узкими озерцами, ериками, остающимися после разлива Волги. И как же здорово там было отдыхать! Хочешь – катайся на лошади (у Ильи своя конюшня), а хочешь – купайся. Причем на выбор: в хлорированной воде бассейна или в теплой, как парное молоко, стоячей воде озер, или в холодной, стремительно и мощно несущей свои воды Волге. А можно кататься в лодке на веслах, путешествуя по ерикам, соединяющимся друг с другом, из одного конца острова в другой или гонять по ним на водном мотоцикле. А какая там рыбалка! От спокойного сидения с удочкой на озере до будоражащей кровь охоты на осетра. Ну и, конечно, теннис и гольф. Поле для гольфа было отличным, Шатунов выписывал для его строительства лучшего специалиста из Англии. Единственное, что им так и не удалась попробовать, это путешествие на роскошной шатуновской яхте в Иран или, положим, в Константинополь. По реке ходили, а до моря, что называется, руки не дошли. Рабочий день закончился. Ребята уже разошлись. Игорь тоже уехал. Уезжая, он сказал Виктору: «Твой приятель – уже второй человек на этой неделе, от которого я слышу какие-то катастрофические прогнозы. Но, поверь мне, я ничего такого не знаю, честно. Даже намека на какую-либо катастрофу у меня нет. Есть кое-какая не очень приятная новость, но это далеко не катастрофа. А многие, может быть, воспримут эту новость положительно. Но мой тебе совет, Петрович, ты постарайся завтра-послезавтра запастись продуктами на будущее». Сергей заехал за Колосовым, как договаривались, в девять утра. День был, не в пример вчерашнему, солнечный, яркий. Хотя было еще все-таки прохладно, градусов восемнадцать, не более. Быстренько проскочив по МКАД, они свернули в город по Ленинградскому шоссе. Портхладокомбинат, куда они ехали, находился недалеко, сразу же за каналом. Спускаясь с моста через канал, приятели увидели, что двор хладокомбината и даже прилегающая к нему улица плотно забиты фурами-рефрижераторами, ожидающими своей очереди на разгрузку. – О, здесь мы не проедем. Давай попробуем со стороны коньячного завода, – сказал Сергей, критическим взглядом оценив ситуацию. Но и там их встретила длиннющая очередь из микроавтобусов, легковых машин и грузовичков, протянувшаяся к ангару, в котором находились фирмы, торгующие мелким оптом. Припарковавшись в хвосте очереди, Сергей предложил: «Сходим, посмотрим обстановку». От самого выезда на Ленинградское шоссе до ворот ангара двор был плотно забит машинами. Оставалась лишь узкая полоска для проезда. У самых ворот столкнулись две машины. Микроавтобус «Фиат», видимо пытаясь развернуться, въехал задним бампером в дверь старой, видавшей виды «Волги». Оба хозяина-кавказца яростно лаялись, размахивая руками и виня друг друга в произошедшем. За «Фиатом», перегородившим дорогу, уже выстроились на выезд три машины и остервенело гудели клаксонами. В спор влезло еще несколько человек и, казалось, еще чуть-чуть и все это закончится колоссальной дракой. – Хозяин «Волги» настаивает на том, чтобы вызвать ГАИ, ну а все остальные говорят, чтобы те убирались на Ленинградку и там разбирались, – перевел Сергей. – А ты что, по-ихнему понимаешь? – удивился Колосов. – Да, я ведь родился и до двадцати лет жил в Баку. Пошли посмотрим, что внутри делается. Приятели зашли в ангар. В кассу каждой из пяти фирм стояла очередь из десяти-пятнадцати человек. Двери холодильных камер были распахнуты, и оттуда шла активная отгрузка товара. Приятели остановились у открытых дверей одного из холодильников. – Привет, Валентин, – поздоровался Сергей с грузчиком, подававшим наружу клиенту коробки с замороженной рыбой. – Как дела сегодня? – Привет. Да какие дела? Рабочий день только начался, а я уже весь мокрый. Это при минус двенадцати. – На сегодня запас большой? – Обещали еще подвезти, но если будет, как вчера, то только до обеда торговать. – Валь, у меня машина очень далеко. Я закуплюсь пока и сложу здесь у тебя, у дверей. Присмотришь? Хорошо? А я потом машину подгоню поближе, и загрузимся. – Ладно. Давай. Будешь готов, я камеру запру и помогу тебе погрузиться. – У тебя здесь со всеми такие отношения? – удивился Колосов. – Еще бы! В течение стольких лет сюда ездить практически каждый день… Ты морожку брать будешь? – Что брать? – не понял Виктор. – Рыбу мороженую. – Нет, только консервы. – Тогда иди вон туда, – Сергей показал в дальний угол ангара, – займи очередь и возвращайся. Когда очередь дойдет, пойдем туда вместе. – Так как же все-таки ты умудрился родиться в Баку? – спросил Колосов, вернувшись к Сергею. – Как-как. Очень просто. Да таких, как я, десятки миллионов по всему Советскому Союзу жизнь раскидала. Меня всегда поражало – насколько вы, москвичи, плохо знаете свою страну. Обычная история. Отец – офицер, так сказать, «солдат империи». Вышел в отставку, остался жить в Баку. А что, разве был шанс бросить с таким трудом полученную квартиру, куда-то поехать и получить там жилье? Да… Но в конце концов так мы все там и бросили. А мама… Мамины предки приехали в Баку еще в конце девятнадцатого века, вместе с Нобелем, нефть добывать. А в декабре 89-го в Баку началась резня. Республиканская власть то ли с испугу попряталась, то ли намеренно самоустранилась, но в городе власти не было, полный хаос. Вернее власть была – Народного фронта. Толпы бородачей, все в черном, ходили по дворам, искали армян. Все с ножами, дубинками, железными прутами. Если кого найдут, забивали на месте. В нашем дворе нашли одного, он прятался у соседей – азербайджанцев. Семью отправил, а сам остался имущество стеречь. Пропади оно пропадом это имущество… Так его, этого мужика, выбросили из окна с четвертого этажа. На моих глазах это было. Да… А у людей, которые его прятали, все в квартире разгромили. И им самим досталось. Ну мы и думаем: «Этот ужас продолжается уже несколько дней, а власти и местные, и московские не чухаются. Сегодня армян убивают, а завтра за русских примутся». И решили бежать. Страшно было. Выходили из дому порознь с пустыми руками, с собой взяли только документы и деньги. Внизу круглые сутки дежурили два боевика. Каждому входящему и выходящему устраивали допрос: «Кто? Куда идешь? Что несешь?» Вот и пришлось принимать такие меры предосторожности. Транспорт по городу не ходил. Мы пешком на вокзал. Все поезда отменены. Мы с трудом поймали частника, заплатив бешеную сумму, добрались до аэропорта. А там таких, как мы, тысячи. Слава Богу, Народного фронта там не было. Аэропорт держали под контролем военные, Народный фронт туда не совался. Погрузили нас в военно-транспортный Ил-76 и привезли в Москву. Мы толпой – в Верховный Совет РСФСР. Смешно, но при тогдашнем тоталитаризме можно было как-то с представителями властей пообщаться, попасть на прием, а при нынешней демократии тебя к ним на пушечный выстрел не подпустят. Учли недоработки… Ну вот… А в Верховном Совете на нас смотрят со страхом и раздражением. Кто мы для них? Так… Побочный продукт перестройки, лес рубят – щепки летят. Помнишь, тогда возродилось подзабытое со времен Отечественной войны слово «беженцы». Намаялись мы тогда по общежитиям и съемным углам, но вернуться в Баку – даже мысли такой не было. Мне уже в 89-м было ясно, что единый Советский Союз закончился. Да никогда его, собственно говоря, и не было. Были только страх и ненависть. А когда страха не стало, осталась только ненависть, и эта ненависть в полной мере изливалась на нас как представителей России. Я и по сию пору удивляюсь глуповатой наивности людей, безапелляционно изрекающих: «Развалили Советский Союз». Имеется в виду, что пришли несколько злых дядей и развалили, как кучу песка. 280 миллионов были против, а они развалили. Я таким, когда меня спрашивали: «Да что вам там в Баку не живется? Я там был в прошлом году в командировке. Меня там отлично принимали. Там очень любят русских», – еще в 90-м году отвечал: «Вот тебе ключи. У меня там прекрасная четырехкомнатная квартира почти в центре города. Я тебе ее дарю. Живи там, проводи в жизнь то, во что ты веришь. Хочешь – пролетарский интернационализм, а хочешь – колонизацию инородцев. А я свою колонизаторскую миссию закончил. Я русский человек и хочу жить в России». Но желающих, знаешь ли, не находилось. Ни до 91 года, ни после. – Так что с вашей квартирой в Баку? Так вы с ней ничего и не сделали? – прервал монолог Сергея Колосов. – Нет. Мы туда никогда уже больше не возвращались. Скорее всего, ее сразу же занял какой-нибудь активист Народного фронта. Тогда это было сплошь и рядом. Сергей и Виктор, переходя от одной кассы к другой, закупали рыбу, складывая коробки и крафт-мешки рядом с дверью Валентиновой камеры. – Самое интересное, что до сих пор находятся грязные политики, которые призывают русский народ то Советский Союз восстановить, то либеральную империю построить. И никто из них ему, русскому народу, не говорит, что делать они будут это за его счет. Ибо терпеть нас в бывших республиках будут только в одном случае. Если мы их будем содержать. И то спасибо не скажут. – А что было потом? – спросил Колосов. – Потом был август 91-го и гайдаровский указ о свободной торговле, общий смысл которого сводился к тому, что любой гражданин может торговать, где хочет и чем хочет. Я до сих пор уверен, что за 30 лет реформ, эта – единственная полезная для народа и государства. Ну, мы и торговали. Ездили в Польшу, в Турцию. Работали, как сумасшедшие. И богатеть стали прямо на глазах. Уже в 93-м купили себе квартиру в Подмосковье. В 95-м – ту трехкомнатную «хрущобу» на Речном, в которой я и сейчас живу. Открыли свою фирму по оптовой торговле одеждой. Товар импортировали уже фурами. У нас по всей Москве было почти двадцать реализационных точек. Знаешь, я лет десять-двенадцать назад побывал на турецкой выставке одежды и принес оттуда каталог участников. Продукция – высший европейский класс. Но что интересно. 90% участников выставки основали свои швейные предприятия в 95, 96, 97-м годах. То есть это те самые люди, с которыми мы начинали работать в начале 90-х. Их страна сумела создать такие условия, что люди из мелких торговцев доросли до солидных бизнесменов средней руки. Открыли новые предприятия, создали новые рабочие места. А наше государство создало нам дефолт 98-го. Я и тогда был уверен, а сейчас-то тем более, что устроили они его специально. Конечно, задач они решали несколько: и очередной кредит под шумок украсть, и на пирамиде ГКО нажиться, и еще что-нибудь в этом роде; но главным для них было – это подкосить таких людей, как мы с тобой. Им не нужны граждане, независимые и гордые, им нужны подданные, жалкие и вечно канючащие подачку, с обожанием следящие за каждым мановением царственной руки, а не кинут ли им еще кусочек. Если до дефолта я уже вполне отчетливо представлял, как буду строить свою первую фабрику, то после все изменилось. Нет, мы не потеряли деньги (у нас почти все было в обороте, в товаре), мы потеряли главное – покупателя. У людей не то что поведение, психология поменялась. Покупателя перестало интересовать качество, только цена. И вообще, обнищал народишко. Я конечно не говорю о тех, кто одевался в «Версаче», «Гуччи» и «Прада». Но они никогда и не были нашими клиентами. – Да, у меня была почти такая же петрушка, – поддакнул Колосов. – А тогда, помнишь, как раз начался нефтяной бум. И каждый день мне по телевизору рассказывают, что у них рост, что жить стало лучше, жить стало веселей. У них рост, а у меня каждый год оборот падает в разы. А налоги, зарплату людям, аренду хочешь – не хочешь надо платить регулярно. Вот и получается чистый убыток. Накопленный потенциал растаял, как дым, вместе с надеждами на развитие. Магазины позакрывал один за другим и, вообще, завязал с тряпками. Что я только ни пробовал после этого. Результат был один – отрицательный. Так я и докатился до палатки на продуктовом рынке. С палаткой этой одни слезы. Заработок – только с голоду не подохнуть, да срам прикрыть. Смотри сам. Средний месячный оборот примерно девять тысяч долларов. При тридцатипроцентной торговой наценке доход получается в две тысячи. Полторы тысячи я плачу арендную плату рынку. Если брать продавца, то это еще, как минимум, 300 долларов. Значит, продавцом работает жена. Если я честно заплачу налог государству, то мне нужно будет отдать еще 540 долларов. Считаешь, да? Это мне уже нужно 40 долларов из своего кармана выложить. Вот и приходится мухлевать с кассовым аппаратом. Вот тут-то по мою душу и находятся проверяющие из налоговой, из санэпидемстанции, из экологической милиции, из пожарки, из префектуры. И всем им надо давать. А тут еще менты из близлежащего к рынку участка: «Мы вот тут на день милиции собираем…» А еще расходы на бензин, на запчасти. И получается, что перелопачиваю я тонны рыбы, работая на московское правительство, которому идет арендная плата с рынка. Причем удавку арендной платы они затягивают ровно настолько, чтобы ты чуть-чуть дышать мог. Поэтому их устраивают иностранцы. Тех сколько ни души, они будут молчать, потому что у себя дома они и этого не заработают. Я, вообще, удивляюсь нашим властям. В стране половина населения – безработные, спивающиеся от безделья и безысходности, а они все твердят: «Нам нужна иностранная рабочая сила, – и тут же удивленно разводят руками: – почему у нас такая утечка капитала за границу?» В одной только Москве – пять миллионов наших бывших братьев из союзных республик. Каждый из них отправляет домой семье, как минимум, по двести долларов. Миллиард – в месяц. Двенадцать миллиардов в год. Хорошо. Если вам так нужна рабочая сила, помогите вернуться на Родину десяткам миллионов русских людей, живущих в бывших союзных республиках. «Не можем, – говорят, – у нас „квартирный вопрос“. А я тебе сейчас докажу, что „квартирный вопрос“ – проблема надуманная. Ее создало государство и искусственным образом ее поддерживает. Это элементарно доказывается. – Ну-ну, – подзадорил его Колосов. – Представь, что государство с его условностями и правилами игры отсутствует. Есть только ты и природа. У тебя есть инструмент: лопата, топор, пила, как минимум. Рядом с тобой твоя семья, родственники, соседи. Земли – море, леса – тоже. Решишь ты «квартирный вопрос»? Виктор, ненадолго задумавшись, ответил: – В самом худшем случае за несколько дней вырою землянку и перекрою ее бревнами, а потом уж можно и на дом лес начинать заготавливать. А на юге, я знаю, мешали глину с соломой, лепили кирпичи и у себя же во дворе сушили их на солнце. Ты прав, любой человек, если ему не будут мешать, в состоянии самостоятельно обеспечить себя жильем даже с помощью самых примитивных технологий, не говоря уже о более высоком технологическом уровне. – Правильно. Так испокон веков и было. Получается, что нет нашего государства, нет и «квартирного вопроса». Заметь, что «квартирный вопрос» возник с появлением советской власти и существует до сих пор при ее преемниках. Да Бог с ним, с жильем, они не могут решить вопроса, который вообще никаких материальных затрат не требует. Дать каждому русскому человеку российское гражданство. «А вы, – говорят, – не в России родились, вам не положено российское гражданство». Да как же я мог родиться в России, если ваша же гребаная партия отправила моих родителей в Азербайджан? Знаешь, я раньше думал, что наши правители просто заблуждаются. Живут себе в хрустальных чертогах, не пачкают ног своих в пыли нашей грешной земли, жизни реальной не знают. Так и хотелось проорать им туда, в заоблачные эмпиреи: «Те, кого вы призываете работать на благо России, вовсе не хотят становиться членами российского общества, им чужда российская культура, они не уважают наших традиций, обычаев и нравов. Они решают исключительно свои задачи. А на Россию им, извините, наплевать. Опомнитесь, это плохо закончится. Посмотрите хотя бы на Косово. Там тоже начиналось с приглашения гастарбайтеров, а закончилось тем, что сербский народ потерял свою землю, колыбель своей цивилизации!» А теперь я уверен в том, что они прекрасно знают, что они делают. Они нас просто морят, как тараканов. Мы им мешаем одним своим присутствием на этой земле. Порой кажется, что мы и они – не одной крови, что наша элита – это не представители нашего же российского народа, а инопланетяне какие-то, тайком захватившие власть и теперь вытаптывающие плацдарм для массового вторжения. Обратно возвращались молча. Свернув с кольца на Волоколамское шоссе, Сергей поддал газу, и старушка «Газель», утробно рыча двигателем, понеслась на предельной скорости. – Ты не забудь меня к моему «малому бизнесу» подвезти, – напомнил Колосов. Прощаясь, глядя прямо в глаза, он крепко пожал Сергею руку, искренне сказав: «Спасибо тебе». Серые, усталые глаза, изможденное лицо, поникшие плечи, и столько боли за свой народ, за свою страну. «Господи, – взмолился Колосов, – научи нас, что нам делать». Глава 3 Ли Чен вел свой микроавтобус по Преображенке, напевая веселый мотивчик. Он ездил по этому маршруту уже пять лет и помнил не то что каждый светофор, а каждую выбоину на асфальте. Поэтому он мог позволить себе немного отвлечься от дороги и помечтать. Дела шли в гору. Чен уже смог нанять себе помощника. Машину вот сменил. Ей, правда, уже двадцать лет, зато – «Мерседес». И самое главное – он с женой и ребенком живут в комнате одни. Они теперь могут платить за комнату целиком, не входя в долю с семьей двоюродного брата, у которого было четверо детей. «Драконам» он вчера заплатил вперед за следующее полугодие, и их бригадир на радостях пообещал Чену через месяц сделать русский паспорт. Как это здорово. Это даже лучше, чем ехать ранним июльским утром по пустынной московской улице и видеть перед собой встающее красное солнце. Это позволит сэкономить больше тысячи долларов в месяц, которые Чен должен был платить жадным русским полицейским. Если так пойдет дальше, они с женой смогут снять отдельную квартиру, и прощай общежитие в Огородном проезде с его скученностью, толкотней и вечным страхом облавы. Да разве мог Чен еще несколько лет назад, когда он жил в своей родной деревне и от зари и до зари гнул спину на рисовом поле, на котором рождались и умирали многие поколения его предков, представить себе, что он станет успешным бизнесменом, уважаемым человеком и будет жить в большом, богатом европейском городе, и у него будет своя отдельная квартира? Конечно, надо сказать спасибо двоюродному брату. Тот был постарше и поопытнее. Уже попробовал устроиться в Шанхае и в Пекине, но вернулся в родную деревню. «Там везде слишком много народу, Чен, – сказал он, – осталась самая грязная и самая дешевая работа. В Китае у нас нет шансов выбиться в люди. Надо ехать в Россию, там мы сможем заняться бизнесом». Они перебрались в Хабаровский край. Но там тоже было слишком много китайцев. Многие начали заниматься сельским хозяйством в России. «Нет, спасибо, – сказал брат, – не за этим мы уезжали из родной деревни». Один мудрый человек посоветовал ехать в Москву, дал адрес своего родственника, сказал, что там они смогут заняться торговлей. Конечно, не так все просто оказалось. Но они сумели зацепиться, буквально зубами выгрызая себе место в жизни. Потом выписали из дома свои семьи. И жизнь закрутилась, завертелась по маршруту: общежитие – Черкизовский рынок – общежитие. А позавчера, в воскресенье 5 июля, Чен получил новую партию товара. Много товара, хороший товар. Точнее сказать, хорошего в нем было только то, что его было много. Кофточки, маечки, джинсы, курточки. Чен с женой уже все разобрали и разложили по отдельным баулам. А теперь и дел-то осталось всего – перетаскать баулы из машины в здание рынка. Въезжая на парковку, Чен заметил своего помощника, заранее занявшего место для хозяина. Чен припарковался, они вытащили из микроавтобуса баулы, погрузили их на тележки и повезли в здание рынка. Место у Чена было хорошее, недалеко от главного входа. Длинной, холодной русской зимой, правда, там постоянно гуляли сквозняки, и Чен частенько работал простуженным, но летом зато было хорошо. Чен с помощником еще не успели до конца распаковать, развесить и разложить товар, как у них появился первый покупатель. Высокий, худой русский в стареньких джинсах и синей футболке с фирменным значком «Adidas». Футболка была разодрана от ворота и почти до пупа, и высокий человек придерживал разорванные края рукой. Он явно торопился, и Чен быстренько, прикинув на глаз размер, предложил ему несколько футболок на выбор (не дай Бог упустить первого покупателя, тем более мужчину, торговли не будет). Покупатель тут же примерил их на себя, посмотрелся в зеркало, заботливо подставленное помощником, и выбрал красную с надписью «Manchester United» из новой партии. Расплатился и быстро ушел, унося в руках свою разорванную футболку. День, по всем приметам, начинался хорошо. Боря Бобцов, 28 лет от роду, работал мастером по вентиляции и кондиционированию в «Гипермолле» на юго-западе. Платили там хорошо, и Боря своим местом дорожил. Поэтому и ездил через всю Москву с северо-востока на юго-запад. До метро ему надо было ехать семь остановок. Автобусы ходят редко, забиты битком. Вот и сегодня: стоит Борис, держится за поручень, а к нему прижало какую-то толстую, коротконогую, совершенно квадратнообразную тетку. Уже почти доехали до метро, когда автобус резко затормозил, все пассажиры синхронно качнулись в сторону движения, а та самая тетка, чтобы не упасть, ухватилась за Борисову футболку и разодрала ее самым бессовестным образом. Хотела, видимо, схватиться за плечо, а получилось – за ворот. И сама же на него и наорала. Что делать? В таком виде ехать нельзя, непристойно, да и менты могут загрести. Возвращаться домой – опоздание на работу гарантировано. «А заскочу-ка я на Черкизовский и куплю что-нибудь дешевенькое, – решил Борис, – ведь здесь только мост перейти. Успею». Купил у китайца майку «Manchester United» с номером семь и фамилией Bobcat на спине. Привлекло то, что надпись созвучна с его собственной фамилией Бобцов. На работу Боря приехал во время, даже 5 минут в запасе оставалось. А сменщик ему сюрприз преподносит. В корпусе «А» полетел главный нагнетающий вентилятор. Правда, он уже разобрался, что к чему. Обмотки целы, похоже, надо пусковое реле заменить. Сменщик обещал домой не уходить, пока работу не закончат. Боря отметил приход, сунув личную карточку в считывающее электронное устройство, и, не переодеваясь, отправился помогать сменщику. Провозиться пришлось гораздо дольше, чем предполагали. Часа три с перерывами. Несколько раз пускали двигатель, он поработает минут 10–15 и… обрыв цепи. Начинай все сначала. Пока нашли перегрузку, пока устранили… Борин сменщик, человек уже немолодой, после суточного дежурства (да еще эта авария) явно вымотался. Вентилятор запустили окончательно, и присели там же, в вентиляционной камере, решили передохнуть полчасика, прежде чем выходить на раскаленную июльским солнцем крышу. Воздушный поток, создаваемый вентилятором, приятно охлаждал их разгоряченные, потные тела и бежал дальше по вентиляционным штрекам, через систему кондиционеров и по воздуховодам прямо в торговые залы. «Гипермолл», привлекающий покупателя сверхнизкими ценами, был, как всегда, переполнен. Невидимые глазу, но оттого не менее опасные, мириады вирусов «куриного гриппа», сдуваемые с мокрой Бориной футболки, неслись мощным потоком воздуха в торговые залы, где бродили сотни набивающих свои тележки покупателей. Торговля у Чена сегодня шла замечательно. Покупатель шел за покупателем. Причем каждый второй – оптовик. К обеду с Ченом случилось небывалое – он устал. Его руки и ноги налились тяжестью, позвоночник ломило. «Хороший сегодня день, – подумал Чен, присаживаясь передохнуть, – столько сегодня пришлось говорить на этом трудном русском языке, что даже устал». В три часа он забрал выручку и уехал домой, оставив лавку на помощника, чего раньше никогда не делал. «Наверное, старый становлюсь, – думал Чен, крутя баранку, – умудрился простудиться в разгар лета. Вон, насморк какой, не успеваешь нос вытирать. А все проклятый сквозняк». Во рту было сухо. Тело бил озноб. В голове появился туман, как будто Чен накурился гашиша. Кое-как припарковавшись у входа в общежитие, он с трудом добрался до своей комнаты. Жене, открывшей дверь, Чен заплетающимся языком стал объяснять, что день был сегодня хороший, выручка большая, но он, видимо, простудился на этом чертовом сквозняке. Чен, поддерживаемый женой, сделал несколько шагов по комнате и рухнул на постель. Не успело солнце завершить свой ежедневный бег и спрятаться за московскими высотками, как Чен уже перестал дышать. Ласковые струи душа как бы нехотя смывали пену с кожи. Марина открыла кран посильней и, нежась, подставляла горячей воде то грудь, то спину. Из душа вылезать не хотелось. «Успеется», – подумала она. До окончания срока аренды номера было еще достаточно времени. Дверь ванной распахнулась. На пороге стоял «солдатик» из охраны Вахрушинского дачного поселка. Уже одетый. – Я побегу, Мариш? – Давай. Номер я сдам сама. Ты хорошо запомнил то, что я тебе рассказала? – Спрашиваешь. Еще бы. – Действовать начнешь по моему звонку. Никакой самодеятельности. Я позвоню тебе на мобильный в ближайшие дни. До этого связываться не будем. Не забудь взять с собой чемодан, который я тебе приготовила. Он у дверей. Все понятно? – Так точно, мой генерал, – молодой человек шутливо вскинул правую руку к виску. – Ну иди, я тебя поцелую. Проводив любовника, Марина еще некоторое время понежилась под душем, потом не спеша закрыла краны и выбралась из ванны. Накинув халат, она прошла в комнату и достала из сумочки крем. «Мне уже 32 года и я не могу себе позволить не ухаживать за своим телом, ведь моя красота – это главное, что есть у меня. Даже когда вокруг такой бардак и, кажется, что мир готов вот-вот рухнуть, – думала Марина, плавными движениями нанося крем на тело, – с „солдатиком“, похоже, все будет нормально. Мальчик выполнит все безукоризненно, как я ему приказала. Влюбился по самые уши. Недаром я с ним почти месяц занималась». Марина усмехнулась. Надела халат, достала из сумочки сигареты и зажигалку, закурила. Взяв пепельницу в руки, она, одернув простыни, легла на широкую двуспальную кровать, занимающую почти все пространство номера. Кроме кровати в номере были только две малюсенькие прикроватные тумбочки со светильниками, телевизор, висящий под потолком напротив и встроенный в стену шкаф, расположенный рядом с входной дверью. Гостиница эта была не то чтобы из дешевых (нет, цены здесь были ой-ой-ой), но из таких, которые сдают свои номера в почасовую аренду. Соответствовал этому и контингент клиентов, приезжающих сюда со вполне определенными целями. Поэтому обстановка в номерах была спартанской. Много ли нужно двум людям, желающим побыть пару часов наедине, спрятавшись от всего мира? После того памятного разговора с Вахрушиным прошло уже больше месяца. Вахрушин при каждой встрече напоминал, требуя решения. Марина ссылалась на Игоря, говоря, что он пока не готов, что ему нужно еще какое-то время, чтобы завершить неотложные дела. Собственно говоря, Вахрушин-то оказался прав. Беспорядки уже начались. Так прекрасно задуманная система гарантированного снабжения малообеспеченных слоев населения продуктами давала сбой за сбоем. Почему-то продуктов из регионов поступало гораздо меньше запланированного. Цены на продукты у коммерсантов выросли в три раза. Очереди, стоящие у муниципальных продовольственных магазинов, самым непостижимым образом перерастали вдруг в митинги и демонстрации. Не далее как сегодня Марина дважды натыкалась на такие стихийные митинги, когда ехала сюда, на встречу с «солдатиком». Один раз это были старики и старухи, перекрывшие улицу напротив продуктового магазина, а второй – публика посолиднее – вкладчики какого-то банка, требующие выдачи своих денег. «Да, – думала Марина, – Вахрушин прав на сто процентов. Но и я права. Конечно, виноват в том, что мы не приняли никакого решения, мой придурочный муж». В тот воскресный вечер между ней и Игорем состоялся разговор, заставивший ее по-новому взглянуть на своего супруга. Марина достаточно подробно изложила ему разговор с Вахрушиным. Игорь хмыкнул: – Старый осел совсем выжил из ума. Небось, насмотрелся голливудских фильмов-катастроф. Это все ерунда. Сейчас я все брошу, на работе напишу заявление об отставке и поеду к твоему Вахрушину на дачу грядки копать. – Игорь, может быть, мы хотя бы часть денег снимем со счета и будем держать их дома? На всякий случай. – Это полная чушь. Хотел бы я посмотреть на тех банкиров, которые посмеют мне не дать моих денег. И вообще… Дорогая… Видишь ли, я купил новую машину, а то, что оставалось, я разместил в акциях. – В каких акциях, какую машину? О Боже, Игорь, ты, оказывается, еще больший идиот, чем я могла представить! Ты хочешь сказать, что я совсем осталась без денег? Марина никогда не старалась контролировать финансовые дела семьи. Ее вполне устраивала ситуация, при которой она определяла, какие семейные проекты и в какие сроки должны быть профинансированы. А сколько это стоит, и откуда Игорь будет брать деньги, ее не интересовало. Время от времени, по ее просьбе Игорь переводил ей на карту тысяч 10–12 на личные надобности, как говорила Марина, «на булавки». – Мариночка, ну почему совсем без денег, я же тебе недавно сбрасывал десять тысяч. Ты не волнуйся. У меня скоро будут еще поступления, – пролепетал испуганный Игорь. – А что если Вахрушин прав, и никаких поступлений больше не будет? Если вообще все рухнет? – разъяренной фурией налетела на него Марина. Игорь долго бормотал, оправдываясь и объясняя, уверял Марину во вздорности вахрушинских измышлений, рассказывал про то, что цены на мировом рынке на энергоносители и электроэнергию высоки, как никогда, что бюджет страны сверстан с профицитом, что популярность президента огромна и продолжает расти, что небольшие проблемы с продовольствием возникли исключительно из-за санитарных барьеров и вскоре будут сняты. Одним словом, никогда положение власти не было столь прочным, как сегодня. Стабильности в стране ничего не угрожает. А Вахрушин – просто выживший из ума старый маразматик. Марина успокоилась. Но не потому, что вняла Игориным аргументам и объяснениям. Она просто отчетливо поняла, что в этой ситуации она может рассчитывать, как это уже неоднократно бывало в ее недолгой жизни, только на себя. «Как это характерно для мужчин, – подумала Марина, – надуться от осознания собственной значимости и величия и не замечать того, что происходит вокруг. Если они там все такие, как мой муж, то Китыч, безусловно, прав. А кто их знает лучше, чем Вахрушин? Да и с чутьем у старого лиса все в порядке. Недаром умудрился быть полезным при любых режимах, при любых правительствах». И Марина начала действовать. Ей совсем не улыбалось провести несколько лет, самых лучших, самых плодотворных лет в жизни женщины, взаперти с мужем, престарелым любовником и старой хрычовкой Елизаветой. С вахрушинским анализом ситуации она согласилась, но вывод из него сделала прямо противоположный. Надо срочно покинуть Россию. Навсегда. Но для этого необходимы две вещи: страна, которая готова тебя принять, и деньги (чем больше, тем лучше). В странах Евросоюза Марине отказали даже в туристической визе. Турки, еще только готовящиеся войти в объединенную Европу, – тоже. США, Канада, Аргентина, Австралия, Индия и Япония – тоже. А в Африку, на Ближний Восток и в бывшие республики СССР ее и калачом не заманишь. По большому счету, оставались только страны Юго-Восточной Азии, со свирепствующей там атипичной пневмонией, и некоторые страны Латинской Америки. Так активный процесс поисков привел Марину в посольство Республики Белиз. Получить там полугодовую визу – без проблем. А если человек вкладывает в национальную экономику полмиллиона долларов – нате вам, пожалуйста, белизское гражданство. Марина посмотрела по карте, где это находится, удовлетворенно хмыкнула: «по крайней мере, там не будет этой мерзкой московской зимы. Белиз так Белиз. Добираться, правда, придется через Китай. Ну и черт с ним». Оставалось решить проблему с деньгами. Муж ей не помощник. «Козел. Надо бы с ним развестись, да времени уже нет. Потом как-нибудь, – думала Марина. – Из всех возможных кандидатур остается только Вахрушин. Жаль, конечно, старика. Он был так добр и мил со мной. Но у меня нет выхода. Мне нужны деньги». Тут-то и пригодился белобрысый «солдатик». Влюбить в себя двадцатилетнего мальчишку для Марины труда не составило (и не с такими справлялась). Гораздо больше беспокойств вызывала готовность молодого человека осуществить задуманное ею. Но он на удивление легко согласился, после того как Марина красочно описала ему все прелести их совместной жизни в Белизе с тремя миллионами долларов в кармане. «Ну и молодежь пошла, – изумилась Марина, – для них человека убить, что муху прихлопнуть». По ее плану «солдатик» должен убрать Вахрушина и его домработницу, сложить три миллиона в заранее приготовленный чемодан и ждать Марину в оговоренном месте на дороге к поселку. А Марина в это время несется на своем «Мерседесе» в дачный поселок под Рузой, забирает там чемодан с деньгами и «солдатика» и отправляется на самолет в Шереметьево. От «солдатика» она избавится где-нибудь по дороге. Даже не пыталась придумать что-нибудь сложное. Просто попросит его за чем-нибудь выйти, а сама уедет. Сюрпризов с его стороны она не ожидала, так как оружие велела ему выбросить сразу же после дела. Во всяком случае билет на рейс до Бельмопана с пересадками в Пекине и Мехико Марина заказала только один. Проблем на шереметьевской таможне быть не должно, так как командует там ее старый, испытанный друг. И все бы хорошо. Такой план замечательный. Но тут появилась в Москве эта чертова атипичная пневмония. А паспорта с визами получать через неделю – двадцать первого, билет у нее – на двадцать третье июля. А что если за эту неделю все переиграют и откажут в визе из-за атипичной пневмонии? Ведь ее по всему миру боятся, как черт ладана. Марина ткнула окурок в пепельницу, поднялась с кровати и начала одеваться. Взяла пульт с тумбочки, нажала первую кнопку. На первом канале многозначительно вещала черноглазая, гладко зачесанная дикторша: «Количество заболевших атипичной пневмонией в Москве увеличивается и уже достигло двух тысяч. Двенадцать человек, к сожалению, уже умерло. Заболевшие, в основном, живут на юго-западе столицы, хотя отдельные случаи есть и в других районах города, – Марина так и застыла с пультом в руках, даже забыв застегнуть брюки, – сейчас мы просим прокомментировать ситуацию главного санитарного врача России». На экране появился седовласый господин, больше похожий на чиновника, чем на врача: «Оснований для паники нет никаких. Ситуация находится у нас под контролем. Дело, правда, несколько осложнено тем, что нынешнюю волну заболеваний вызвал вирус, изменившийся по сравнению с тем, который вызывал отдельные случаи заболевания атипичной пневмонией в нашей стране в предыдущие годы. Напомню, что первый случай произошел в 2005 году в Новосибирской области. Поэтому имеющаяся у нас вакцина помочь не может. Но мы сейчас активно работаем над созданием новой вакцины, а для лечения уже заболевших людей применяются самые новейшие антибиотики отечественного производства. Сегодня мы также получили два транспортных самолета с антибиотиками от наших западных коллег…» «Э-э, – пронеслось в голове у Марины, – а ситуация, видимо, совсем хреновая». Она закончила одеваться, поправила макияж и прическу и вышла из номера. По дороге домой Марина вспомнила, что бак ее «Мерседеса» почти пустой, и что она еще вчера собиралась заправиться, но очереди на заправках отпугивали ее. Марина зарулила на первую попавшуюся по дороге автозаправку и пристроилась в конце гигантской очереди. Бензин, видимо, только недавно привезли, потому что огромная автоцистерна еще стояла на территории заправки. Наконец, бензин начали отпускать, и первые заправившиеся машины отъехали от колонок. Марина проехала вперед метров на десять, а за ней пристроилось еще два автомобиля. Но тут впереди случилась заминка. К первой колонке вне очереди со стороны выезда заскочил огромный звероподобный черный джип. Из него вышли два молодых человека с одинаково бритыми затылками, короткими мощными шеями и квадратными плечами. Один направился к кассе, а второй снял шланг с колонки и собирался уже вставить его в бак. Но неожиданно к нему с руганью подлетел какой-то мужичок и стал вырывать шланг у него из рук. Моральное превосходство было на его стороне, очередь громкими выкриками поддерживала его. Но бритоголовый, не став препираться и не выпуская шланга из рук, коротким ударом в грудь отправил мужичка в нокаут. Очередь зашумела, кто-то нажал на клаксон, и Марина с ужасом увидела, как к бритому сзади подскочил молодой человек и обрушил на его голову какую-то железяку. Раздался противный чавкающий звук, и из головы что-то брызнуло, как из лопнувшего арбуза. У второго бритоголового вдруг в руках оказался пистолет, и он начал палить в молодого человека с железкой. Но толпа, стоявшая у кассы, навалилась на него, вырвала пистолет, повалила и с яростными криками принялась наносить удары ногами. Марина, обезумев от ужаса, выскочила из машины и стала махать руками, требуя, чтобы стоящие за ней машины, сдали назад. Она пыталась что-то прокричать им, но вместо слов из горла вылетал только какой-то нечеловеческий визг. Ей освободили дорогу, и она, пробуксовывая колесами, вылетела из очереди. Марина не соображала куда едет, лишь бы побыстрее и подальше убраться от этого места. Перед глазами стояла картина зверской расправы. К реальной жизни Марину вернула трель мобильника. Она припарковалась, раскрыла сумочку и достала телефон. – Алло, – раздался в трубке мелодичный женский голос с легким акцентом, – госпожа Кузьмина? – Да, я вас слушаю. – Вас беспокоит Нора Паркс из консульского отдела. Мне крайне неприятно это сообщать, но, к сожалению, выдача виз приостановлена на месяц из-за эпидемии атипичной пневмонии. Конечно… – Но эпидемии еще никакой нет. Всего каких-то несколько случаев, – прервала ее Марина. – Извините, но это решение посла. Больше я ничего не знаю. Вы заберете свой паспорт или оставите у нас до разрешения ситуации? – Да, заберу. – Конечно, вы въезжаете в нашу страну как потенциальный инвестор, и наше правительство крайне заинтересовано в вас, поэтому при изменении ситуации виза будет вам немедленно предоставлена, и вы будете тотчас же извещены… Марина нажала «отбой», не дослушав вежливую собеседницу. «Вот и рухнули все мои планы. Опоздала», – было ее первой мыслью. К своему дому Марина подъехала усталой и совершенно разбитой. «Как будто целый день кирпичи таскала», – подумала она. Охрана, завидев «свою» машину, заранее открыла шлагбаум. Марина заехала на подземную стоянку и, оставив там машину рядом с новой Игориной игрушкой – сундукообразным чернолаковым «Бентли», на лифте поднялась домой. На удивление Игорь был уже дома. – Ты почему так рано? Ты что, пьян? – Почему пьян? Так, выпил немножко, – Игорь со стаканом виски в руке встретил ее в дверях. – У тебя что, неприятности на работе? – Неприятности? На работе? У нас у всех – неприятности, – Игорь смотрел, как жена переобувается, надевая мягкие домашние тапочки. – Налей-ка мне тоже виски. И не разбавляй, – попросила Марина, решив, что после всех сегодняшних треволнений и страхов будет неплохо пропустить стаканчик, другой. Игорь прошел к открытому бару, достал из морозильника лед и, бросив его в стакан, налил виски. Марина устроилась в мягком кресле, расслабившись и вытянув ноги. Игорь протянул ей выпивку. – Так что случилось? – Марина пристально посмотрела на него. – А ты не знаешь, что случилось? Эпидемия случилась. – Только не впадай в истерику. Я слышала в новостях, что количество умерших не более 12, а заболевших – 2000. – Умерших уже более четырех тысяч, а больных – и подсчитать невозможно. Федеральное правительство сегодня переехало из Москвы в Питер. Иностранные представительства переезжают туда же. Аппарат мера, все департаменты завтра переезжают в Бутово. Там создается специальная закрытая зона, тянется связь, чтобы якобы сохранять управляемость городом. Какая, к черту, управляемость. Город уже агонизирует. Сегодня ночью начнут блокировать все въезды и выезды из города. Дивизия Дзержинского выставит пикеты вдоль кольцевой дороги. Но их сил не хватит. Завтра подойдет Кантемировская и замкнет кольцо. Все автобусные, железнодорожные и авиарейсы отменены. Так что уже послезавтра из Москвы ни одно живое существо не выскользнет. В области на дорогах так же будет выставлено несколько кордонов, чтобы не пропускать транспорт ни туда, ни обратно. Проезд только по спецпропускам. – Ну и что ты решил, едем вместе со всеми в Бутово или к Вахрушину? – Да ну их к черту с этим Бутовом. Сидеть рядом с очагом эпидемии и надеяться на чудо, делая вид, что управляешь ситуацией? Нет, это самообман. Отсидеться у Вахрушина? Эдакий «Новый Декамерон». Тоже сомнительно, слишком близко к Москве. Те же воинские части сегодня по инерции выполняют приказы. А как они поведут себя завтра, когда их перестанут кормить и платить им жалованье? А?.. – В мрачности красок ты теперь и Китыча перещеголял. – Марина, есть вариант лучше. У моего приятеля есть подходящее место. Остров. Настоящий остров. Правда, на Волге, а не в океане, но тоже достаточно далеко отсюда. И хозяин там крутой, при делах. Своя маленькая армия, яхты, вертолеты и даже своя деревенька с мужичками имеется. Это посерьезнее вахрушинского варианта будет. Опять же, в зависимости от развития ситуации, оттуда можно на яхте рвануть в Иран или в Черное море, в Турцию или Болгарию, или… – А кому ты там нужен на этом острове, мой милый? Да еще без гроша в кармане? – Мариша, – засуетился Игорь, – я вот тут принес… сорок шесть тысяч… И твои драгоценности… – Сколько, сколько? Сорок шесть? Ты прямо-таки Билл Гейтс. А к моим драгоценностям ты лапы не протягивай. Предупреждала ведь придурка заранее… – Мариша, нас возьмут, обязательно возьмут. У этого моего приятеля нет пропуска, а у меня есть. Без нас он не сможет уехать, понимаешь? Мы ему нужны. «Ну вот, – подумала Марина, – может быть, это и есть правильное решение? С утра Колосов, не заезжая на работу, отправился с Викой в МАДИ – сдавать первый экзамен. Мастерскую должен был открыть Михаил. Вика вылетела из парадного подъезда довольная и на удивление очень быстро. «Там было все так элементарно, папа», – прощебетала она. Но Колосов так перенервничал за дочь, что почувствовал слабость в руках и ногах. «Знаешь что, девочка, садись-ка за руль ты», – предложил он Вике. До мастерской доехали быстро. Двор был почти пуст. Стоял только служебный автомобиль Игоря Кузьмина рядом с эстакадой. Водитель дремал, откинувшись в кресле. «Свари-ка мне кофе, детка», – попросил Колосов, направившись к открытым воротам мастерской. Вся колосовская команда в полном сборе расположилась между двух пустых подъемников. Здесь же был и Кузьмин. Все внимательно слушали Пашку. – Добрый день, – Виктор со всеми поздоровался за руку. – Дальше пошли уже общей толпой, – продолжал Пашка, – фанатские команды смешались. Шарфами завязали лица. Откуда-то появились железные пруты. Идем, сказали, на Огородный проезд, китайцев бить за ту заразу, которую они нам привезли. По дороге били и переворачивали машины. Сначала только новые иномарки, а потом – все подряд. – Ты о чем это, Паш? – спросил Колосов. – Это он вчера так на футбол сходил, – пояснил Николай Николаич. – И ты тоже в погроме участвовал? – удивился Виктор Петрович. – Нет, что Вы. – А зачем тогда пошел с ними? – Интересно было. Должен же кто-то рассказать об этом, ну хотя бы вам. Свидетели всегда нужны. – Ну-ну, свидетель, продолжай. – Короче, пришли мы к китайскому общежитию. Китаезов, которые там перед входом тусовались, загнали внутрь, двери заблокировали, а на окнах там на первом и даже на втором этаже – решетки. Машины, которые перед входом были, вытащили на улицу и перегородили ее. Сделали две такие баррикады из машин. Ну, чтоб никто не проехал. А машины подожгли. А потом стали кидать бутылки с горючкой в окна. Некоторые до четвертого этажа добрасывали. Внизу загорелось быстро. Тут и менты подъехали на двух «козлах». Но увидели, что происходит, и тут же смотались. А китаезы сверху в нас принялись швыряться кирпичами, железками какими-то. Некоторым ребятам здорово досталось. И вдруг сверху кто-то начал палить одиночными. Потом еще один. И еще. Смотрю ребята вокруг падают. Мы давай разбегаться в разные стороны. И тут вдруг кто-то из наших – шарах-х по тому окну, откуда стреляли. Наверное, из гранатомета. И еще раз – ба-бах – уже по-другому. А потом из автоматов – как дадут. Ну, думаю, пора сматываться. И как намылился оттуда. Я уже до «Динамо» добежал, смотрю, а в той стороне – зарево на полнеба. Сожгли, значит, общагу с китайцами. Пашка умолк, закончив свой рассказ. Все молча стояли с угрюмыми лицами, не глядя друг на друга. Колосов от ужаса, стыда и возмущения просто потерял дар речи. Первым нарушил молчание Игорь Кузьмин, тут же поставив диагноз, как и положено, продвинутому и успешному члену современного российского общества: – Это все проявления ксенофобии, которой до мозга костей заражен русский народ. С этим надо бороться, и мы будем бороться самыми жесткими методами. – Знаешь что, дорогой, мы здесь уже столько лет вместе – знаем друг друга как облупленных. Вот Ринат – татарин, Семен Маркович – еврей, я – мордвин, а Колосовы и Пашка – русские, и что-то мы друг за другом не замечали, чтобы кто-то из нас был заражен этой твоей ксенофобией. Прекрасно мы друг с другом уживаемся. И наши предки дружно жили на этой земле тысячу лет и ни про какую ксенофобию не слыхивали, – ответил Николай Николаич. – Если уж говорить в медицинских терминах, – вступил в разговор Семен Маркович, – то ксенофобия – это температура, а лечить надо не повышенную температуру, которая является нормальной реакцией организма, а болезнь. А болезнь, дорогой Игорь Павлович, это вы. Не вы как конкретный человек, лично я против вас ничего не имею, поскольку практически вас не знаю, но вы как представитель власти. Ведь это вы наводнили страну китайцами, азербайджанцами, грузинами, армянами, таджиками и так далее. Если уж чем и заражен русский народ, так это долготерпением, потому что терпит вашу власть вот уже почти сто лет. – А что делать, если только Москве каждый год нужно 300 тысяч рабочих? – А ты видел, как китайцы свой товар получают? Видел? – снова насел на Игоря Николай Николаевич. – Нет? А я видел. Приходит, значит, фура из Китая. Собираются все получатели вокруг нее. Оба водилы открывают двери и забираются внутрь фуры. По идее, как они должны действовать? Взяли баул, посмотрели. Видят – написано Су Бум Нам. Кричат: «Су Бум Нам, подходи сюда. Вот, получи баул, распишись в получении». И так далее. А на самом деле знаешь, как происходит? Берут водилы баул и ничего не читают. Да там и читать нечего, ничего на нем не написано. А они просто берут этот баул и швыряют его в толпу. А потом следующий. И еще, и еще. Понимаешь? Баулы-то анонимные. А в толпе – драка, кому чего достанется. Схватил, убегай. И так всю фуру расшвыривают. И не всем еще достается. Некоторые так и остаются несолоно хлебавши. Соображаешь, что это значит? – Что? – Игорь несколько растерялся от такого напора. – А то, что когда китаец хватает баул, он не знает, что там лежит. И денег он никаких никому за полученный груз не платит. Это подарок, понимаешь? От доброго дяди. И кто же этот дядя? Может быть, какой-нибудь частник, который хочет помочь неизвестным соотечественникам? Не-ет. Это китайское государство, которое таким образом содержит своих граждан в России. Дает возможность им встать на ноги, разбогатеть, завести нужные связи, подкупить нужных людей. А с чего это так расщедрилось китайское государство, если оно своим гражданам у себя дома даже пенсий не платит? А? Не знаешь? А я знаю. Страна им наша нужна. У них ведь как считается, где живут китайцы, там и Китай. Получается оккупация. Дальний Восток уже весь заселили, Сибирь к рукам прибирают. А ведь здесь их сколько? Вон в Питере целый Чайна-таун отгрохали. Говорят, два миллиона человек уже там живет. Даже на юг проникли. Начальство им там лучшие пахотные земли отдает. Скоро уж и духу нашего в этой стране не останется. Только вы зря думаете, что они вас в ваших креслах оставят. И до вас доберутся со временем. «Надо бы их унять, а то так и до рукоприкладства дойдут», – подумал Колосов, но тут зазвонил телефон, и он вышел на улицу, чтобы голоса спорщиков не мешали ему. – Привет, Илья. – Виктор, ты еще в Москве? Какого черта? Выезжай прямо сейчас, никаких сборов, дуй прямо ко мне. Завтра будет уже поздно. Или ты не видишь, что там у вас происходит? – Все я вижу. Но, понимаешь, Вика экзамены сдает… Может, все еще обойдется, Илюш? – Ты же умный мужик, Колосов. Что другое, может и обошлось бы. Но с этой атипичной пневмонией шутки плохи. Пойми же, на Москве уже поставили крест. Принимаются меры, чтобы эта зараза не распространилась дальше. – Хорошо, я сегодня выеду. Сейчас едем с детьми домой, собираемся и сразу – к тебе. Ты будешь в городе или на острове? – На острове, конечно, на острове. Береженого бог бережет. Мы сейчас прервали всякое сообщение с внешним миром, сидим, можно сказать, в карантине. – А как же мы к тебе попадем, если паром не ходит? – Подъедешь к пристани и позвонишь. Я вышлю за вами катер. Да, на тот случай, если с телефонной связью что-нибудь произойдет, давай поступим следующим образом – поставь свой автобус на набережной так, чтобы его с острова было видно. У тебя ведь та же колымага? Так? – Да. – Мои ребята сейчас круглосуточно за берегом наблюдают. Чуть что, сразу тебя заметят. Ну, на всякий случай флаг какой-нибудь прицепи. Белый, например. Кусок простыни найдешь? – Найду. – Вот и отличненько. Я вас жду. Да, Вить, у меня к тебе есть одна просьба. Тебе по дороге придется заскочить к одному человечку и забрать его с собой. Записывай адрес: Орел, ул. Генерала Белова, дом 19, квартира 37. Свирский Анатолий Львович. Записал? – Орел? Это ведь совершенно не по пути, крюк огромный. – Витя, это крайне необходимо. Дело в том, что у этого человека есть вакцина. В это время Игорь Кузьмин, раздраженный и злой, выскочил из мастерской и остановился рядом с Колосовым. – Какая вакцина? – переспросил Виктор, – от атипичной пневмонии? – Да. Он тебя будет ждать ежедневно по этому адресу до 21 июля. Скажешь ему, что ты от Шатунова Ильи Борисовича и заберешь его с собой. Добро? Дело в том, что он не отвечает ни на телефонные звонки, ни на электронную почту. Я посылал за ним вертолет, но он пропал. – Кто пропал? Свирский? – Нет. Вертолет. И связь с ним потеряна. Так что вся надежда на тебя. – Я все понял, я его привезу. – Пока, завтра я тебя жду у себя. – До свидания, – Виктор повернулся и увидел стоящего за спиной Кузьмина. – Это звонил твой армейский друг? У него, что – есть вакцина? – взбодрился Игорь, забыв нанесенные ему обиды. Колосов кивнул: – Есть, но у другого человека. – Я к тебе, собственно говоря, по делу приехал. Я так понимаю, что ты сегодня уезжаешь к своему другу? Колосов снова кивнул. – Я тебе скажу прямо, без обиняков, – голос Игоря задрожал от волнения, – я тебе нужен. Ты уже не сможешь выехать из Москвы без пропуска. А у меня есть пропуск. И я могу в него вписать любую машину и любых людей. Нас двое… – Нет вопросов, – перебил его Виктор, – едем вместе. Знаешь что, пойдем-ка выпьем кофейку. – Минуточку, машину только отправлю за супругой. – Игорь пошел будить своего водителя. Когда Игорь вошел в конторку, Колосов уже прихлебывал горячий кофе. Вика налила чашку и для него. – Ты чего такой смурной, Петрович? Игорь был возбужден и явно доволен тем, что ему удалось решить сложную задачку. Все последующее казалось ему ясным, простым и понятным. – А чему радоваться? Я себе и в кошмарном сне представить не мог, что придется вот так бежать из родного города, бросив все, оставить обжитое гнездо. – Ерунда. Я знаешь, сколько потерял? И ничего, не расстраиваюсь ни капельки. – Дело не в том – сколько? Дело в том – что? – Колосов потер лицо руками, помассировал виски. – Наверное, давление поднялось. Голова раскалывается. Значит, так. Как я понимаю, жена твоя подъедет сюда. Мы сейчас с детьми съездим домой, соберем вещички и вернемся. И надо будет заправиться. У меня литров двадцать не больше. – Давай дождемся Марину и поедем вместе. На всякий случай, чтоб нигде не задержали. А бензина нигде нет. Все заправки пустые. Вчера еще можно было заправиться, а сегодня… Но ничего, у меня есть вариант. Колосов допил кофе, поднялся, сказал, обращаясь к Игорю: – Пойду с мужиками попрощаюсь и начну собираться. Допивай кофе и выходи. Вика, пойдем со мной, поможешь. Они прошли в мастерскую где, по-прежнему сидели кружком колосовские механики. – Миша, грузи в машину еще две запаски, канистры, да еще камеры возьми, масла, тосол, запчасти посмотри, какие надо взять с собой, особенно по электрике. Вика тебе поможет. – И уже обращаясь к остальным: – Друзья мои, мы уезжаем из Москвы. Я предлагаю вам ехать со мной. – Спасибо, Петрович, куда уж нам, старикам, – ответил за всех Николай Николаич. – Нет, у меня семья, – отказался Ринат. – Не для того я в Москву перебирался, чтобы опять в провинцию уехать, – Пашка улыбнулся во весь рот. – Ну что ж, вот вам ключи. Хозяйствуйте сами, а меня не поминайте лихом. Спаси вас Бог. Колосов обнялся с каждым и вышел. В глазах его стояли слезы. Глава 4 Едва Игорь захлопнул за собой входную дверь, как Марина выскочила из постели. Семь часов пятьдесят минут. Она чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Дел надо переделать уйму. Времени у нее в обрез. В одиннадцать она должна быть готова к отъезду. В конце концов, появилась хоть какая-то определенность, и можно начинать действовать. Время прикидок и осторожного взвешивания вариантов прошло. Выбор сделала за нее, можно сказать, сама судьба. Теперь только вперед. Десять минут на душ, еще пятнадцать – на утренний кофе и первую сигарету. Не отвлекаясь от основного занятия, набрала номер «солдатика»: – Алло, малыш, это я. – Привет. – Ты сегодня дежуришь или свободен? – Дежурю. В девять заступаю. – Отлично. Мероприятие проводим сегодня. Ты готов? Но есть небольшие поправки к сценарию. На дорогу с чемоданом выходить не нужно. Будешь ждать меня в своей дежурке, а чемодан оставишь на месте, в библиотеке. Понятно? – А почему? Марина… – Так надо, малыш. Я тебе потом все объясню. Паспорта с визами, билеты у меня. Я позвоню еще раз во второй половине дня, и ты сделаешь то, что должен. Но не раньше. Все понятно? – Да. Ты будешь на своей красной машине? – Конечно. Пока, малыш. И Марина истово начала собираться. В одиннадцать часов пять чемоданов с одеждой (пришлось брать одежду на все сезоны, Марина прямо-таки заплакала от жалости, когда ей пришлось в один чемодан наталкивать свои шубки), отдельная сумка со сменной одеждой и всем необходимым во время путешествия (в нее же Марина положила документы на все движимое и недвижимое имущество семьи и несессер со своими драгоценностями), а также четыре картонных коробки с продуктами стояли перед входной дверью. «Ну, что ж, – подумала она, – теперь можно заняться собой». Звонок Игориного водителя застал ее полностью готовой. Дорогой к месту встречи она думала о том, что сложившиеся обстоятельства заставляют ее вверять свою судьбу, а может быть даже и жизнь, в руки совершенно незнакомого человека. «Игорь, конечно, не в счет, размазня и к тому же дурак, – думала Марина, – конечно, я справлюсь и сама, но хотелось бы иметь под рукой надежного мужика. К тому же, как ни крути, мое попадание на этот загадочный остров зависит исключительно от него, от этого Колосова. Интересно, какой он?» Они въехали во двор автомастерской. Рядом с белым микроавтобусом стояли Игорь и, видимо, тот самый обладатель заветной путевки в спасительный рай. «Среднего возраста, среднего роста, среднего телосложения, с темно-русыми волосами, с обычным, сероглазым незапоминающимся лицом без бороды и усов, встреть такого на улице, и взгляду не за что зацепиться. Человек из толпы. Таких миллионы. Да уж, не супермен», – разочарованно констатировала Марина. – Мариночка, ну наконец-то. – Игорь обрадованно бросился к машине и, обращаясь уже к водителю,сказал: – Олег, багаж давай в автобус, и можешь быть свободен. Завтра за мной заезжать не нужно. «Что ж он так суетится-то, судя по его реакции, можно подумать, что мы расстались не четыре часа назад, а, как минимум, неделю. Здорово нервничает. Почему? Боится, что его пропуск не сработает?» – Марина подошла к Колосову, протянула руку, надев на лицо самую обворожительную из своих улыбок, представилась: – Марина. – Виктор, а это мои дети – Вика и Миша. – Колосов кивнул в сторону подходивших молодых людей. Марина поздоровалась и с ними. – Все готово, – подал голос запыхавшийся, раскрасневшийся Игорь, укладывая в салон последнюю коробку. – Ну, тогда по коням. Мужчины сидели впереди, а Вика с Мариной в грузовом отсеке, где имелось четыре откидных мягких сиденья. Отсек был плотно заставлен запасными колесами, пустыми канистрами, коробками и чемоданами. Свет проникал в два маленьких окошка, расположенных сзади, на распахивающихся дверях. Марина отдернула шторку, отделяющую грузовой отсек от кабины. – Вот так будет лучше, а то мы – как в подземелье каком-то. – Устроились? – Колосов с улыбкой обернулся к ней. – Принимая во внимание чрезвычайные обстоятельства, можно сказать, что с комфортом. Они ехали по совершенно пустой полосе, лишь изредка навстречу им проносились машины, спешащие на выезд из города. На улицах ни одного прохожего. На «Тушке» несколько человек растерянно топтались у входа в метро. Ни привычной вереницы автобусов, ни человеческого столпотворения, кипевшего здесь еще вчера. Великий город, казалось, вымер. – Видимо, не знали, что сегодня общественный транспорт уже не работает. – Игорь указал на бедолаг Колосову. – Так где мы заправляться будем? – спросил Виктор. – Гаражный кооператив на улице Зорге знаешь? Хотя заезд там не с Зорге, а с Хорошевки. Прямо за мостом кольцевой железной дороги. – Покажешь. – Виктор пожал плечами. – Это еще батин гараж. Там и «копейка» его стоит. Практически новая. Пятнадцать тысяч на спидометре. Знаешь, как тогда ездили, только летом из дома на дачу. А участок у нас был почти сразу за кольцевой дорогой. И домик – четыре на три. Профенькали потом участок, не оформили вовремя в частную собственность. Я еще несмышленыш был. А мать… Так вот я на этой «копейке» самостоятельно ездил всего один раз, в шестнадцать лет. У меня еще прав не было. Но я успел только из гаража на Хорошевку вырулить, как мне в зад въехал какой-то тип. Вроде он виноват, но у меня нет прав. Так и разошлись при своих, не вызывая ГАИ. Я ее поставил на место и больше никогда не трогал. Хорошо, что мать не узнала. А бати к тому времени уже не было. Он помер в 92-м. Сердце не выдержало. Всю жизнь копил, копил, а тут все обратилось в прах. Он на авиационном заводе мастером работал. И гараж, и машину, и дачу от завода получал. Батя запасливый был мужик. Тогда с бензином тоже была напряженка. Ну, он, как удастся заправиться, заливал полный бак. А лишнее потом сливал в бочку. Так у него образовался постоянно обновляемый запас в двести литров. – Ты хочешь сказать, что этому бензину почти тридцать лет? – изумился Колосов. – А что ему сделается? Он в стальной бочке с резьбовой крышкой. Вот и приехали. За мостом – сразу направо. «Форд» остановился перед закрытым шлагбаумом. На шум мотора, громко лая, выскочило несколько шавок. Вслед за ними из будки показался дед-сторож. Поднимая шлагбаум, спросил у вышедших из машины Мишки и Игоря: – Вы к кому? Что-то я вашей машины не помню. – Двести девятнадцатый бокс, дед. Вот мой жетон. – Игорь показал сторожу алюминиевый кругляш с набитыми на нем цифрами. – А скажите-ка, ребята, что это сегодня происходит? Вы у меня сегодня первые. Я уже и на улицу выходил – ни людей, ни машин. Я вчера на дежурство в девять вечера заступал, вроде бы было все, как обычно. – Эпидемия, дед. Все попрятались по домам, – ответил Михаил, усаживаясь в машину. Поплутав между рядами гаражных боксов «Форд» остановился перед деревянными воротами с номером двести девятнадцать. Игорь долго возился с замками и запорами и, наконец, растворил ворота. Из полутьмы гаража на них смотрели круглые глаза канареечно-желтой «копейки». – А вот и та самая спасительная бочка – Металлическая емкость глухо отозвалась на постукивания Кузьмина. – Ого, да она сварена из чистейшей нержавейки. – У Михаила от удивления округлились глаза. – Я же вам говорил, батя мой был мужик хозяйственный. Бочку эту, наверное, на заводе у себя сварил. Бензин действительно оказался качественным и вполне пригодным к использованию. Они заполнили бак под самую горловину, а остаток разлили по канистрам. На выезде, у поднятого шлагбаума, их поджидал сторож: – Ребятки, а что это за эпидемия такая? – Ну ты дед даешь, телевизор не смотришь, что-ли? Атипичная пневмония, слышал про такую? – ответил за всех Игорь. Микроавтобус вырулил на Хорошевку и, притормозив у светофора на желтый свет, понесся дальше, набирая скорость. – Ну что? – Колосов повернул голову к Игорю: – Никуда больше заезжать не будем? Может быть, нужно еще кого-нибудь забрать с собой? Матушка твоя где живет? – Маму я похоронил три года назад. Семьдесят два ей было. В принципе могла бы еще пожить. Я у них поздним ребенком был, и единственным. Она меня в сорок лет родила. – Извини. Значит, ты круглый сирота, как я. А родители супруги? – У них дом на Пестовском водохранилище, а московскую квартиру они сдают иностранцам, так что едем к вам в Митино и оттуда… А кстати, Петрович, где находится этот твой остров? Ты говорил, что на Волге. А точнее? – Волгоград. Никак язык не поворачивается называть его по-новому – Сталинградом. Марина, заглянув в кабину, вмешалась в их диалог: – Я считаю, что кое-куда нам заехать все-таки придется. Нам нужно оружие. Предпринимать такое дальнее путешествие, да еще в чрезвычайной обстановке… Мы не знаем, что нас ждет впереди. – Разумная мысль, – согласился Колосов, – но где ж его взять? Да еще когда времени в обрез. – У одного нашего знакомого целый арсенал, он с нами с удовольствием поделится, – заверила Марина. – Ты имеешь в виду Вахрушина? – Игорь явно не ожидал такого поворота в разговоре. – Да. – Она утвердительно кивнула головой. – Но это же лишняя сотня километров в одну сторону, он под Рузой живет, – сказал Игорь, обращаясь уже к Колосову. – Оно стоит того. Поедем к вашему знакомому. Нам надо будет забрать его с собой? – Нет, он останется дома, – ответила Марина. – Мариночка, он устроит скандал, мы же обещали остаться у него, а тут такой сюрприз. – Не ной, я все беру на себя. Все будет нормально. – Марина уселась на свое место и вытянула ноги, стараясь удобно устроить их поверх коробок. Затор впереди они заметили, еще когда переезжали мост через Сходню. Он начинался сразу за Академией коммунального хозяйства и тянулся, видимо, до кольцевой дороги. Плотной, неподвижной массой машины выстроились, заняв даже две полосы на встречной стороне дороги. Пробка стояла мертво, не было даже намека на движение. – Не останавливайся, не останавливайся, давай по встречке, – дернул Колосова Игорь. Микроавтобус на предельной скорости понесся вдоль длиннющей очереди. У Спаса пробка расширялась, занимая у поста ГАИ уже всю встречную, оставляя свободными в лучшем случае полполосы и тротуар. – Только не останавливайся, только не останавливайся, подъезжай прямо к гаишнику, к гаишнику, к гаишнику… – бормотал, как заклинание, Игорь. Его волнение передалось всем. Михаил сидел побледневший, судорожно вцепившись руками в переднюю панель. На закушенной нижней губе выступила капелька крови. Колосов отчаянно крутил баранку, временами выезжая на тротуар. Он отдавал себе отчет в том, что стоит ему только остановиться и пристроиться к кому-то в хвост, как выбраться из этой гудящей, орущей, плачущей автомобильно-человеческой толпы, над которой разносился хриплый голос, усиленный мегафоном, объявляющий, что выезд на МКАД закрыт, ему не удастся никогда. И никакой самый-пресамый пропуск им уже не поможет. Голова этой очереди упиралась в приземистые, тяжелые туши двух танков, стоящих поперек шоссе стволами друг к другу. Люки их были задраены, экипажей нигде не было видно. Оставшиеся проезды были заняты милицейскими «Ладами», около которых стояли милиционеры с «калашниковыми» наперевес. Колосовский микроавтобус подлетел к стоящей с левого краю бело-голубой «Ладе», чуть не уткнувшись бампером в ее дверь. Им на встречу бросился милиционер, наставив на них автомат: – Назад, назад, куда прешь, скотина! Но Игорь уже выбрался из кабины и стоял, протягивая вперед в вытянутых перед собой руках удостоверение члена правительства Москвы и заветный пропуск на выезд из города: – Не стреляйте, не стреляйте, у меня пропуск. Гаишник бегло изучил оба документа, бросив на Кузьмина брезгливый взгляд, когда сравнивал фотографию на удостоверении с испуганной физиономией Игоря. Он подал знак рукой, и «Лада» немного подвинулась, освобождая проезд колосовскому «Транзиту». Игорь заскочил в кабину, и Колосов плавно тронулся с места. Впереди, под мостом, стоял еще один кордон. На этот раз два БМП. Экипажи сидели на броне в защитных противохимических комбинезонах и противогазах. И тут же рядом милиционеры в белых летних рубашечках с коротким рукавом. Выезды на кольцо были заблокированы бетонными блоками. «У нас, как обычно, правая рука не знает, что делает левая. Одни своих людей обрядили в 30-градусную жару в резиновые костюмы и противогазы, которые, один черт, от вируса не защитят, а другие даже не обеспокоились снабдить людей марлевыми повязками», – подумал Колосов, минуя первый кордон. Милицейская «Лада» еще не успела вернуться на место, закрывая проезд за проехавшим микроавтобусом, как в образовавшуюся щель, резко рванув с места, ринулся, похожий в своем стремительном броске на хищную кошку, роскошный вишневый «БМВ». Обдирая свои гладкие бока, он уже почти вырвался на свободное пространство, когда был встречен очередями из нескольких автоматов. Посыпались стекла, покрывая асфальт хрустальным крошевом, мотор заглох, окровавленный труп, прошитый десятками пуль, повис на руле. Колосов инстинктивно нажал на педаль тормоза и хотел было выглянуть из окна, посмотреть, что там творится сзади, как дружный вопль пассажиров: «Не останавливайся!» – заставил его двигаться вперед. На втором кордоне проверка была серьезнее. Всех заставили выйти из машины и сверили личные документы с записью в пропуске. Когда миновали кордон, Игорь глубоко, облегченно вздохнул: – Ну, слава Богу, вырвались. – Быстро же они действуют. Когда мы утром здесь проезжали и намека на какие-либо кордоны не было, да, пап? – Михаил обратился к отцу. Виктор Петрович промолчал, с трудом сдерживаясь, чтобы не дать волю своим эмоциям. За него ответил Игорь: – Выезды из города начали перекрывать еще ночью. Начали с северо-востока. Южнее Волоколамки, наверное, многие выезды еще свободны. Но завтра заблокируют весь город. Если бы нам не нужно было заезжать к вам в Митино, я думаю, мы совершенно спокойно и без приключений выехали бы по Варшавскому шоссе. – Черт возьми, – взорвался Колосов, с силой стукнув кулаком по рулю, – да это же просто хладнокровное убийство. Это… Это самые настоящие преступники, хуже всяких фашистов. – Что поделаешь, – в разговор включилась Марина, – у них, видимо, такой приказ. – Да я не об этих говорю, которые нажимали на спусковой крючок, а о тех, кто такие приказы отдает. Хотя и тот, кто выполняет преступный приказ, тоже преступник. Колосов зарулил во двор собственного дома и, обращаясь к Кузьминым, сказал: – Подождите нас здесь, мы за полчаса-час соберемся. Пойдем, ребята. Когда Колосовы исчезли в подъезде, Марина вышла из машины, обронив Игорю: – Я пройдусь, ноги разомну. Отойдя несколько десятков метров от микроавтобуса, она набрала номер «солдатика»: – Алло, милый, начинай. Да, скоро буду. Колосовы спустились к машине, неся с собой три сумки и коробки с консервами. Когда все это было загружено в микроавтобус, наши путешественники, не теряя времени, тронулись в путь. – Каков маршрут движения? – Колосов по-прежнему был за рулем, рядом с ним сидел Игорь, все остальные устроились сзади. – Я полагаю, на кольцо возвращаться не будем, едем через Красногорск? – Да, – ответила за всех Марина, – а оттуда – на Звенигород. Можно по Рижскому шоссе или через Петрово-Дальнее. Эта дорога самая короткая. – Самая короткая – не значит самая быстрая, – вступил в разговор Игорь. – Слишком много там элитно-режимных объектов. Бог его знает, какие сюрпризы могут нас там ожидать. Поехали лучше по Рижскому, быстрее проскочим. «Транзит» без всяких проблем выехал из Митина, домчался до Красногорска, пересек его и выскочил на Рижское шоссе. Километров десять проехали на хорошей скорости, хотя и в плотном автомобильном потоке. Дальше начались затруднения. Скорость движения начала снижаться, а поток автомобилей уплотняться. На обочине стали появляться первые «перегревшиеся» – машины с открытыми капотами и парящими радиаторами. Июльская жара – не самая лучшая погода для старых машин, особенно если приходится стоять в «пробке». Наконец, движение остановилось совсем. – Черт его знает, что там впереди. Возможно, авария, а тут еще эти «кипящие чайники» помехи создают, – сказал Колосов, отирая пот со лба. – Сейчас бы на пляже валяться, а не жариться в «пробке», драпая от этой проклятущей эпидемии. Я предлагаю при первой возможности свернуть направо, тогда мы выедем на Волоколамское шоссе. По Волоколамке получится длиннее, но, может быть, там затора не будет. Колосову потребовалось не менее получаса, для того чтобы перестроиться в крайний правый ряд и вклиниться в вереницу машин, ползущих по обочине. Наконец, появился долгожданный поворот направо. Свернув, микроавтобус набрал скорость, и в открытые окна хлынул поток воздуха, охлаждая путешественников. – Фу-у, наконец-то. – Игорь подставил лицо набегающему потоку. – Хоть чуть-чуть попрохладнее. И, вообще, как ты можешь ездить без кондиционера? – Баловство это, – ухмыльнулся Колосов, – от него только простуживаешься чаще. На улице – тридцать пять, а в салоне – восемнадцать. Набегаешься по жаре, разгоряченный, мокрый заскочил в машину, вот тут тебя и прохватило. Нет, мне с моим образом жизни кондиционер противопоказан. Это вам, начальникам, можно. Из кондиционированной квартиры в кондиционированный подъезд, оттуда – в кондиционированный автомобиль, потом – кондиционированный кабинет. Так можно в самую жару в пиджаке и галстуке ходить. До Волоколамки доехали быстро, а там снова начались затруднения. Нет, безнадежно стоящей «пробки» не было, но движение было плотным, и скорость не превышала двадцати – тридцати километров в час. Пассажиры микроавтобуса, утомленные дорогой, молчали, слышалось только сытое урчание мотора. Каждый думал о своем. «Как-будто ничего не случилось, просто большой дачный разъезд. Москвичи торопятся побыстрее покинуть раскаленный, пыльный, грязный город и поблаженствовать в ласковой прохладе своих дачных участков. А на самом деле мы присутствуем на последнем акте трагедии под названием „Гибель России“, – думал Колосов. «Вроде бы все так здорово шло, перспективы открывались – аж дух захватывало, деньги, наконец, стали приличные появляться. И вдруг все рухнуло… Сколько продлится эта бодяга? Месяц, два, три, полгода? Неизвестно еще, удастся ли восстановить прежние позиции… Может быть, нужно было остаться вместе со всеми? И, вообще, остался ли в Москве кто-нибудь из наших, кроме несгибаемого мера? Понимает, старый, что он без Москвы – никто. Куда ж ему бежать от нее, родимой? И благоденствовать с нею и погибать тоже. Но ко мне это не относится. Эх, надо было еще в феврале, когда предлагали, перебираться в федеральное правительство. Должность показалась неперспективной. Сидел бы сейчас в Питере и в ус не дул. Что сделано, то сделано, чего уж теперь. Сейчас главное – суметь стать полезным для колосовского дружка. Ему потом, когда все это закончится, свои люди в Москве еще, ой как, понадобятся…» – Игорь выбросил в окно окурок и тут же закурил новую сигарету. Марина же раз за разом прокручивала в голове свой план, в осуществлении которого столь значительная роль отводилась «солдатику». Главной чертой этого плана, кроме откровенно наглой бесстыжести, были напор и скорость, при которых у всех действующих лиц не оставалось времени на раздумья, могущие вызвать какие-либо сомнения в ее, Марининой, верности и добропорядочности. Но жизнь есть жизнь, она вносит во все наши планы свои коррективы. Дорога, на которую она отводила сорок минут, от силы час, в итоге займет, похоже, около пяти часов. «Какие сюрпризы меня еще ожидают? Но, чтобы ни случилось, надо успокоиться и взять себя в руки. Ну, что с тобой? Ты же никогда не была слабой истеричкой. Расслабься, бери пример с молодых людей». – Марина перевела взгляд на колосовских детей. Миша, развалившись в кресле, спал, а Вика читала, держа перед собой книгу в потертом синем кожаном переплете. – Алданов… – Марина прочла надпись, сделанную золочеными буквами на обрезе. – Это тот самый Алданов, солист группы «Магаданский лесоповал»? Они классный шансон исполняют. Не слышала никогда? Зря. Обязательно послушай. Так он что, мемуары уже успел накатать? – Да нет же. Этот Алданов жил сто лет назад. – Вика отложила книгу и, зажмурившись, потерла пальцами уставшие глаза. – Он писал о первой волне русской эмиграции. – Ну, заумь какая. Скучища, наверное? И как ты только такое можешь читать? – Это вы зря. Они очень похожи на нас или мы на них, не знаю, как правильнее. – Только ты мне не «выкай». Договорились? Не настолько уж я старше тебя. И чем же мы на них похожи? – Своей трусливой готовностью спасаться бегством. В каждом из нас, русских людей, изначально, с рождения сидит как бы вирус эмигрантства. Перед лицом катастрофы, случившейся в нашей стране, мы предпочитаем бежать, а не сражаться с нею. – С кем? С катастрофой? Катастрофа – это проявление Божьего гнева, а с Богом сражаться бессмысленно, да и грешно. – Все равно. Даже если считать революцию Божьим промыслом, выполняют его люди. А с людьми можно сражаться, и можно побеждать их. И, вообще, ничего в этой жизни не предопределено, все зависит от нас самих. Ведь если бы за генералом Корниловым в его знаменитый Ледовый поход последовало не четыре с половиной тысяч офицеров, а хотя бы сто тысяч, то от большевиков осталось бы только одно воспоминание. А ведь это был их прямой долг. И вся история человечества пошла бы по другому пути. Знаете… – Знаешь. – Да, извини. В этой книге есть один характерный эпизод. В Германии в 1918 году тоже произошла революция. Один из героев живет в Берлине, в пансионе. Народ там разный собрался, в основном иностранцы. Но был там и один немец, пожилой чиновник, недавно переведенный из Кенигсберга в Берлин. Так вот, когда на улицах началась стрельба, этот чиновник почистил свой револьвер, достал из нафталина свой старый обер-лейтенантский мундир и отправился к городской магистратуре – защищать законную власть. Он был штатский человек, к тому же – пожилой. А наш русский, молодой человек девятнадцати лет, отсиживался за границей, в то время как в его стране коммунисты устроили кровавый террор. – Ну и что с ним случилось, с этим немцем? – Он погиб, но коммунисты в Германии не прошли. – Вот видишь, он погиб, а русский остался жить. Что лучше? Ну ладно, довольно об этом. Ты умная девушка. Ты где учишься? Среди своих сокурсников я таких умных девочек не припоминаю, да и мальчиков, впрочем, тоже. – Я нигде не учусь. Сегодня сдавала вступительный экзамен в автодорожный. – В МАДИ? Почему? Это совсем не женский вуз. Ты что, интересуешься техникой? – Это наш семейный бизнес. Мы так зарабатываем на жизнь. Я, можно сказать, выросла в автомастерской. Но подожди, подожди. Вот ты скажи, почему уже в наше время столько народу уехало из страны? Ведь это миллионы и миллионы. – Человек ищет, где лучше, – Марина взглянула на часы, – ого, уже без четверти восемь. – А как же такие понятия, как Родина, патриотизм? – Это всего лишь слова, которые придумывают одни люди, для того чтобы заставить других людей делать какие-то не очень приятные вещи. – Марина поднялась со своего места, чтобы взглянуть через лобовое стекло на дорогу, – Мы уже скоро приедем. Игорь, ты помнишь, где надо свернуть с шоссе? Отлично. На, держи гостевой пропуск. Марина задернула шторку, отделяющую кабину от грузового отсека и уселась в кресло. Через несколько минут «Форд» стоял перед воротами коттеджного поселка. Охранник, лениво позевывая, с помятым со сна лицом, распахнул перед ним ворота, даже мельком не взглянув в пропуск на предъявителя, который из окна машины протягивал ему Игорь. Микроавтобус проехал по главной улице поселка и, свернув в проулок между участками, выехал на параллельную. Вахрушинский участок был самым дальним и двумя своими сторонами примыкал к лесу. Со стороны улицы участок был отгорожен невысоким забором из кованых прутьев с завитушками, стоящим на кирпичном основании высотой полметра и увитым побегами дикого винограда. Ближе к лесу стоял небольшой двухэтажный дом из желтого кирпича с коричневой черепичной крышей. От ворот к дому вела асфальтированная дорога шириной в одну машину, делавшая перед домом круг, внутри которого расположилась цветочная клумба. Пространство между забором и домом было умело и с любовью заполнено хвойными и лиственными деревьями и кустарниками, альпийскими горками и клумбами, садовыми скамейками и дорожками. Чувствовалась рука опытного дизайнера. Да и сейчас, видимо, кто-то очень тщательно ухаживает за этим маленьким парком. Слева от дома был виден теннисный корт, а справа – какая-то стеклянная конструкция. То ли теплица, то ли укрытие для бассейна. Колосов нажал пару раз на клаксон, но из дома так никто и не вышел. Марина по-хозяйски прошла через незапертую калитку на участок и, сдвинув запоры, толкнула наружу легкие ажурные створки ворот. Створки легко распахнулись, и «Транзит» проехал к самому дому. Дверь дома была закрыта, но жалюзи на окнах первого этажа были подняты. Когда Марина подошла к крыльцу, все ее попутчики уже сгрудились на площадке перед входной дверью и, видимо, уже не один раз попробовали надавить на кнопку дверного звонка. – Марина, какого черта, это ты нас притянула сюда, даже не удосужившись созвониться с человеком и договориться, чтобы он нас ждал дома. – Игорь, пунцовый от злости и возмущения, тыкал пальцем в кнопки своего телефона. – Мой не работает, черт. Попробуйте кто-нибудь набрать, номер я продиктую. И тут выяснилось, что телефоны не работают у всех. – Что-то произошло со связью. У нас у всех разные операторы, а ни один телефон не работает, – подытожил Михаил. Игорь разъярился еще больше: – Мы из-за тебя уже шесть часов потеряли, и неизвестно, сколько еще потеряем. Казалось, еще чуть-чуть и, несмотря на присутствие посторонних, разгорится банальнейшая и нелепейшая в своей бессмысленности семейная ссора, когда стороны обвиняют друг друга во всех смертных грехах, совершенно забыв о сути и причине конфликта. Но Марина быстро погасила разгорающееся пламя несколькими словами: – Но, милый, у меня же есть ключ. Вахрушин дома, я с ним созванивалась. Спит, наверное, а может быть – в парилке, а звонка не слышит. Ведь старый уже. А Лиза, наверное, уехала в Рузу за продуктами. Игорь враз как-то стушевался и обмяк. Марина вытащила из заднего кармана джинсов бумажник и извлекла из него пластиковую карточку – ключ. Набрав по памяти шестизначный код, она вставила в прорезь считывающего устройства карточку, и все услышали, как клацнули запоры электронного замка, освобождая дверь. Игорь потянул на себя тяжелую стальную створку, замаскированную снаружи дубовыми филенками, и она неожиданно легко повернулась вокруг оси. Он сделал шаг внутрь: – А-а-а-х… Мамочки мои… Услышав этот сдавленный полукрик-полувыдох, остальные рванулись внутрь, за Игорем и, стиснув друг друга в дверном проеме, застыли, увидев через плечо Игоря жуткую картину. Справа от входной двери, метрах в трех от нее, лежала на спине, разбросав в стороны руки и ноги, нестарая еще женщина. Ее светлое платье на груди и животе все пропиталось кровью. Прямо в центре лба виднелось входное отверстие от пули. По паркету вокруг нее разлилась бурая, уже застывшая лужа. В левой части комнаты, ближе к дальней от входа стене, у торца накрытого обеденного стола лежал перевернутый стул, а рядом пожилой толстый человек, одна нога которого покоилась поверх стула. В правой руке его был зажат столовый нож. Колосов высвободился и прошел сначала к женщине, попробовав нащупать у нее пульс, а потом – к старику: – Мертвее мертвого. Их кто-то хладнокровно расстрелял. Игорь сделал шаг влево и, нагнувшись, поднял с пола пистолет. Протягивая его Колосову, сказал: – Вот, смотри… Наверное, надо вызвать милицию? Марина, стряхнув с себя оцепенение, скомандовала: – Миша, Вика – за мной. – И зашагала, пересекая комнату, в коридор. Колосовы-младшие двинулись за ней. – Какого черта ты взял пистолет? Какая милиция? Ты что, хочешь, чтобы на нас убийство повесили? Здесь картина ясная. Хозяйка открыла убийце дверь. Скорее всего, она не обеспокоилась, так как знала его. Он толкнул ее и сразу два раза выстрелил в грудь и живот. Потом выстрелил в старика, попал в плечо. Тот повалился вместе со стулом. Он подошел и выстрелил ему в голову. Затем выстрелом в голову добил женщину. Бросил пистолет и смотался. Мог выйти на улицу, а мог и в лес – через забор. Непонятно только, как он дверь закрыл, не имея ключа. – Колосов сделал недоуменный жест рукой. – А здесь с внутренней стороны двери есть кнопка, если ее нажать, то при закрывании двери затворы замка срабатывают автоматически. – Ну вот, еще одно свидетельство того, что убийца был здесь не чужим человеком. А тут ты еще свои отпечатки на орудии убийства оставил. Вот и получается, что ты – первый кандидат на роль убийцы. Ты что, детективов не читаешь? – Не-ет. – Ошарашенный Игорь покачал головой. – Я ничего не читаю. – Сматываться отсюда надо. Брать то, за чем приехали, и поскорее сматываться. Тем временем Марина с младшими Колосовыми осматривали дом. Собственно говоря, никакого осмотра Марине проводить и не требовалось. Расположение каждой вещи в доме ей было известно едва ли не лучше, чем хозяину. Оружейный шкаф стоял в подвальном этаже, в бильярдной, а ключ от него Китыч хранил либо в своей спальне, в прикроватной тумбочке вместе с «макаровым», либо в ящике рабочего стола, стоящего в кабинете-библиотеке. Но она, на всякий случай, решила разыграть перед невольными свидетелями полную неосведомленность. Растворяя двери, они осматривали комнаты, якобы ища сейф с оружием. На самом деле, единственная комната, в которую ей хотелось заглянуть, была библиотека. Но ее черного чемоданчика там не было. Это точно. «Может быть, он не сумел найти тайник и ушел пустым? – думала Марина. – Ладно, потом вернусь туда. Надо только этих свести вниз». Ничего не найдя на первом этаже, они спустились в подвал, и тут Вика первой натолкнулась на разыскиваемый шкаф. – Вот он. – Но он закрыт. – Миша пошарил рукой поверх шкафа. – Здесь ключа нет. – Ждите меня здесь, я сейчас принесу ключ. – Марина рванулась к выходу, но крики, донесшиеся сверху, заставили ее остановиться. – Это отец кричит. – Вика и Миша переглянулись. – Вот еще! Теперь уже все явственно расслышали крик Колосова: «Да не убивали мы их!» – Там кто-то есть, это он специально так громко кричит, чтобы мы услышали, – брат с сестрой перешли на шепот. В полнейшей тишине все расслышали голоса посторонних: – Не ори, стой спокойно, а то буду стрелять. Юрка, надень на них наручники. Что называется, пойманы с поличным на месте преступления, с оружием в руках. Марина узнала этот голос: «Ай да „солдатик“, ай да ухарь. Обставил ты меня». – Ребята, давайте сюда, в кладовку. Дверь подоприте чем-нибудь изнутри. А я на второй этаж, посмотрю сверху, что это за люди. Марина выключила свет и на цыпочках бросилась на второй этаж. Когда она пробегала через первый, снова услышала знакомый голос: – Давай веди их, вздумают выкидывать фокусы, сразу стреляй, а я осмотрю дом. Может быть, с ними был кто-нибудь еще. Марина проскользнула в вахрушинскую спальню, резко дернула на себя ящик тумбочки, достала пистолет, проверила обойму, спустила предохранитель и передернула затвор. Закрыв ящик, спряталась у окна за плотной темной шторой. Раздался шум шагов, скрипнула открываемая дверь. Потом дверь закрылась, человек последовал дальше по коридору, открывая все двери, потом быстро, почти бегом прошел обратно к лестнице и затопал вниз. Она поставила пистолет на предохранитель и засунула его за пояс джинсов, совсем как киношные герои. С предосторожностью выглянула в окно. Колосов и Кузьмин со скованными за спиной руками, конвоируемые молодым человеком в черной униформе охранника, были уже на улице, а ее ласковый, глупый, доверчивый «солдатик» бежал по двору, догоняя ушедших вперед. Марина рванулась вниз, в библиотеку. Тщательно осмотрела комнату, открыла тайник. Он был пуст. «Обставил, обставил», – билась в мозгу одна мысль. Ключа от оружейного ящика она тоже не нашла. Не было его и наверху, в спальне. Марина спустилась вниз, в подвал. Постучала в дверь кладовки: – Это я, Марина. Дверь распахнулась, и Колосовы вышли наружу. Михаил, насупившись, вопросительно смотрел на Марину, а Вика порывисто схватила ее за руку: – Кто это был? – Охрана поселка. – Надо как-то вытаскивать их, надо что-то делать, с милицией связаться, в конце концов. – Михаил осторожно отодвинул в сторону держащихся за руки женщин и решительно направился к лестничному маршу. – Постой. Милицию они и без нас вызовут. Мы никому ничего не сможем доказать. Пойми, ведь это их устраивает. Убийцы пойманы с оружием в руках на месте преступления. И искать никого не надо. Дело закрыто. Мы будем действовать по-другому. У меня есть план. – Какой? – Михаил повернулся и снова вопросительно посмотрел на Марину. – Мы сами их освободим. Мобильники у нас не работают, значит, у охранников тоже. Чтобы позвонить по стационарному телефону, им надо вернуться к себе в будку. Там они и будут держать наших и дожидаться милиции. Мы туда врываемся и … – Я все понял. Ты ключи от сейфа нашла? – Нет, ключей нигде нет. А устраивать тщательные поиски у нас нет времени. – С чем же ты собираешься врываться? С тем пистолетом, который лежал возле трупов? – Нет, его наверняка забрали с собой охранники, – Марина вытащила из-за спины ПМ, – вот с этим. Пошли. Михаил согласно кивнул: – Хорошо. Давай только еще раз заглянем в библиотеку. Я там, кажется, видел на столе ноутбук. Он, правда, старинной модели какой-то. Слишком уж непривычно большой. Но все равно, давай возьмем его с собой. Они гуськом друг за другом вышли из дома и уселись в свой фургон. – Едем по этой улице почти до конца поселка и сворачиваем в проулок, ближний к выезду из поселка, – скомандовала Марина, – оттуда до домика охраны недалеко, метров пятьдесят, наверное. Михаил завел двигатель, вывел фургон на тихую дачную улицу и тщательно выполнил инструкции Марины, остановив «Форд» в проулке, в паре метров перед выездом на параллельную улицу. Здесь, укрытые высоким забором, они не рисковали быть увиденными со стороны домика охраны. – Меня они не видели, я пойду, разведаю обстановку. – Вика вышла из кабины микроавтобуса и зашагала на улицу, ведущую к выезду из поселка. Через минуту она вернулась: – На улице никого нет, охранников нигде не видно, наверное, сидят у себя, ворота закрыты. – Отлично. Вика, мы с Мишей сейчас идем туда. Ты следи за нами из-за угла. Сначала в дом войдет Миша, следом за ним я. Как только ты увидишь, что я вошла внутрь, садишься в фургон и подгоняешь его к воротам. Двигатель не глуши, двери все раскрой. Потом открываешь ворота и заскакиваешь снова в фургон. Понятно? – Да. Марина вытащила из-за пояса пистолет, сняла предохранитель. Миша протянул к ней руку ладонью вверх: – Отдай мне пистолет. Я сам все сделаю. Она внимательно посмотрела в потемневшие глаза Михаила: «Не дрейфит ли? Сможет ли?» Сама она трусила ужасно. Она бы с удовольствием спряталась за широкую спину этого белокурого парня. Но… Ставки были слишком высоки. Этот черный чемодан с тремя миллионами – ее последний шанс на достойную жизнь. Один раз она уже просчиталась, права на ошибку у нее больше нет. Глядя глаза в глаза, Марина спросила: – А ты когда-нибудь стрелял? Пистолет вообще в руках держал? – Нет, только в тире из пневматической винтовки. Но стрелять и не придется. Чтобы освободить отца и Игоря, я думаю, достаточно будет взять их на мушку. Марина покачала головой: – Нет, я сама, мы не можем рисковать. Я спрячусь за углом дома, ты войдешь первым и оставишь дверь широко открытой, станешь справа от дверного проема и прижмешься спиной к стене. Заведешь с ними разговор. Ну, спросишь что-нибудь. Главное, чтобы их внимание целиком переключилось на тебя. Готов? Ну, пошли. Они выскочили на улицу и, инстинктивно пригибаясь, побежали к домику охранников. Вика видела, как они добежали до угла и прижались к стене, стараясь, чтобы их не было видно из окна. Потом Михаил поднялся по ступенькам и, широко открыв дверь, вошел внутрь. Вика, не дожидаясь действий Марины, бросилась в машину и завела двигатель. Марина стояла, прижавшись лопатками к нагретой солнцем деревянной стене, и не могла заставить себя от нее оторваться. Одно дело планировать чью-то смерть и действовать чужими руками и совсем другое, как оказалось, сделать это самой. Она слышала, как Михаил беседует с охранниками, и чувствовала, что еще чуть-чуть, и момент будет упущен. Тут она увидела, как из проулка выезжает их фургон. Вика не дождалась, пока она зайдет внутрь. Еще мгновение, и кто-то из охранников выйдет наружу. Оторвавшись от стены, Марина одним прыжком запрыгнула на порог, держа пистолет перед собой в вытянутой руке. Прямо напротив двери было окно, выходившее на подъездную дорогу. Под окном располагался столик с телефонным аппаратом и стулом. А на полу, под столом Марина увидела свой черный чемодан. Справа от окна стоял старый, потертый диван, на котором, развалившись, забросив нога за ногу, сидели оба охранника. Пленников видно нигде не было. При виде направленного на них оружия парни словно онемели. Лицо «солдатика» стало смертельно бледным, мгновенно покрывшись испариной. Он только выдавил из себя нечленораздельное: – Ма-а-а… Марина нажала на спусковой крючок, потом еще раз. С трех метров промахнуться она просто не могла, недаром ее Китыч обучал. Оба выстрела были точно в лоб. Михаил, потрясенный увиденным, молча стоял, привалившись к стенке. Марина кинулась к «солдатику», обшарила карманы и, найдя ключи от наручников, бросила их Мишке. – Держи. Ищи их, они должны быть где-то здесь. – Мы здесь, здесь, – раздался из-за перегородки голос Игоря. Миша, откинув щеколду, толкнул дверь и обнаружил в темной, без окон каморке отца и Игоря, сидящих на полу со скованными за спиной руками. Пока он освобождал их от наручников, Марина успела схватить чемодан, заглянув в него, убедиться, что деньги на месте, выскочить из будки, забросить чемодан в грузовой отсек «Форда» вместе с остальным своим багажом, усесться в кабину рядом с водительским местом и скомандовать Вике: – Давай назад, пусть Виктор поведет. Выбежавшие из домика мужчины едва успели забраться в машину, как Колосов резко рванул с места и только потом захлопнул свою дверь. «Форд» быстро набирал скорость, удаляясь от негостеприимного поселка. Колосов бросил через плечо: – Все на месте? – Да, – ответил Михаил, возясь с запорами задней двери. Глава 5 Полкилометра подъездной дороги к поселку остались позади, «Транзит» выехал на шоссе и понесся по направлению к Большой Московской объездной дороге, которую народ до сих пор по привычке именует второй бетонкой. Красное закатное солнце ласково поливало и лес, и землю, и воду своими последними приветливо-нежными лучами, и от этого зелень казалась еще более темной и сочной, а поверхность Озернинского водохранилища, встревоженная легкой рябью, мерцала тысячами оранжевых зайчиков. Наконец жара спала, и от воды потянуло вечерней прохладой. Марина взглянула на часы: «Девять пятнадцать. Надо же, прошло всего полтора часа после того, как я смотрела на них в прошлый раз. А сколько всего произошло. Слава Богу, все у меня сладилось. Но каков ублюдок! Маленький вонючий хорек. Вздумал меня надуть. Как же это я с ним так ошиблась?.. А стрелять в человека ничуть не сложнее, чем в мишень, особенно если этот человек – вонючий, хитрый хорек». Игорь сидел сгорбившись, поставив локти на колени и обхватив руками голову. Загнанным зверем в мозгу металась мысль: «Это она… Это она… Страшный человек…Что я здесь делаю в этой чужой машине? Что я вообще делаю в этой чужой жизни? Это не моя жизнь. Когда она стала не моей? Все, что у меня есть, все не мое. Не мой дом, не моя работа, не моя жена. Зачем я женился на этой женщине? Хотя, разве это я сам женился? Что вообще в своей жизни я сделал сам?» Восторженный взгляд Михаила, устремленный в затылок Марине, путался и застревал в ее пушистых и блестящих прямых, черных волосах, чуть-чуть не достающих до плеч: «Какая женщина! Какая она решительная! Какая отважная! Какая умница! А какая она красавица, наконец!» Дорога была пуста. Не было ни встречных, ни попутных машин. Колосов, тупо глядя на дорогу и автоматически реагируя движением руля на ее изгибы, мысленно перебирал события сегодняшнего дня от вступительного экзамена дочери до освобождения из-под стражи: «Ну вот, мы уже начали убивать, а отъехали от дома всего ничего. Что же мы, русские, за народ такой? Убиваем друг друга вот уже почти сто лет и все никак не можем остановиться. Почему мы так друг друга ненавидим? Ведь это странно, можно даже сказать, противоестественно. Частенько можно услышать от человека, вернувшегося с какого-нибудь далекого курорта: „Я так хорошо отдохнул, наконец-то я нашел место, где нет ни одного русского“. Мы что, убегаем сами от себя? Ведь возьми любой другой народ. Ну хотя бы тех, кто каждый день перед глазами – наши бывшие братья из союзных республик. Взаимопомощь и взаимовыручка. Особенно в чужой стране. Стоит кому-то пролезть на какое-нибудь приличное место, он тут же за собой своих тянет. А мы только и делаем, что топим и подставляем подножки друг другу. В эмиграции людям свойственно образовывать национальные диаспоры. Любые, кроме русских. Русские люди активнее и охотнее других ассимилируются и уже в первом поколении становятся американцами, канадцами, французами, израильтянами, кем угодно, черт подери! Но почему?» К действительности его вернул возглас Марины: – Виктор, смотри, впереди милиция. За несколько сотен метров перед ними две бело-голубые милицейские «Лады» стояли поперек дороги, блокируя движение в обе стороны. Колосов сбросил скорость и, притормаживая, стал подкатываться к милицейскому пикету. Марина побледнела, вытащила из-за спины пистолет и, нервно озираясь, стала искать место, где бы его спрятать, приговаривая: – Это они нас ждут, это они нас ищут… Колосов положил правую руку ей на колено и постарался как можно спокойнее сказать: – Убери пистолет на место. Они не могут искать именно нас. Охранники никуда не дозвонились. Мобильные у них были отключены, стационарный телефон тоже не работал. Они ждали, когда кто-нибудь поедет из поселка, и хотели просить сообщить о нас в милицию. Единственная опасность – нас мог видеть кто-то из жителей поселка, что маловероятно. Да даже если и видели, сообщить никуда они не успели. Телефоны-то не работают. Так что успокойся. Ты оружие из того дома взяла? – Нет. Только вот этот пистолет. Сейф был заперт, а ключей мы не нашли. – А пистолеты охранников забрала? – Не-ет. Я не подумала… Я не успела… А почему вы не забрали? – Мы тоже не подумали. Задали с перепугу стрекоча. Колосовский «Форд» подкатился к милицейским «Ладам» и остановился от них метрах в пяти. Машины перегораживали дорогу, стоя задом друг к другу, под небольшим углом. Между ними оставалось метра полтора-два свободного пространства. Левая стояла пустой, с закрытыми дверьми. В правой сидели два милиционера, двери были распахнуты, из салона доносились хрипы и треск радиостанции. На крышах обеих машин крутились красно-синие мигалки. С пассажирского места поднялся милиционер и не спеша пошел навстречу «Форду». Колосов вышел на дорогу и ждал его около своего фургона, держа документы в руке. Милиционер подошел к нему, небрежно бросил руку к виску и скороговоркой что-то пробормотал, из чего Колосов понял только одно слово «лейтенант». Потом более внятно: – Ваши документы. Виктор протянул ему водительское удостоверение и техпаспорт. Лейтенант долго крутил в руках пластиковые карточки колосовских документов, сначала сравнивая фотографию с оригиналом, потом номер автомобиля с записанным в техпаспорте: – Куда едете? – В Дорохово, к друзьям на дачу. – А откуда? Колосов краем глаза заметил, как напряглась Марина, как окаменело ее лицо. Дорога, на которой их остановили, была тупиковой. Беря начало на второй бетонке, она заканчивалась у коттеджного поселка, в котором жил Вахрушин. К тому же лейтенант наверняка был местным и здешнюю географию знал лучше Колосова, поэтому врать было опасно. – Из дачного поселка за Бунино, – ответил Виктор – А там вы что делали? – Заезжал, чтобы забрать своих друзей и поехать вместе с ними к другим друзьям в Дорохово. – Не очень-то удачное время вы выбрали для отдыха. – Ну почему? По-моему, очень удачно. Командир, извини, но какое отношение это все имеет к безопасности дорожного движения? Лейтенант повернул голову влево и, чуть отклонившись назад, посмотрел на лобовое стекло: – Так, талон техосмотра у вас имеется. А страховка? Страховка у вас есть? «Похоже, он просто не знает к чему прицепиться. Движения сейчас никакого, а деньги им, видимо, нужны позарез. Надо просто дать ему денег, чтоб отвязался, и ехать себе спокойненько дальше», – подумал Колосов, а в слух сказал: – Есть, конечно, есть. Послушай, лейтенант, давай я тебе штраф заплачу здесь, на месте и поеду по своим делам. Сколько с меня? – Пройдем-ка в машину. В это время рация в салоне «Лады», щелкнув в очередной раз, вдруг заговорила громким, ясным женским голосом: «Всем постам, всем постам. Задержать „Форд-Таурус“ белого цвета. Госномер…» Лейтенант, который было остановился прислушаться к сообщению, сделал Колосову приглашающий жест рукой, и сам направился к пустой «Ладе». Виктор Петрович, уже повернувшись спиной к своему «Транзиту», шестым чувством уловил какое-то стремительное движение в фургоне и понял, что сейчас произойдет непоправимое. Повернув голову направо, он увидел, как второй милиционер вскакивает со своего места, рвет пистолет из кобуры и, держа его обеими руками, опираясь на крышу «Лады», открывает огонь в кого-то, кто находится по ту сторону фургона, невидимый Колосовым. И тут же раздались ответные выстрелы. Виктор Петрович, развернувшись лицом к своему «Форду», застыл на месте. За рулем уже сидела Марина. Стремительный бросок вперед, и тяжелый фургон бьет оба милицейских автомобиля, пытаясь протиснуться между ними. Лейтенант, от неожиданности выронивший колосовские документы, бросился к своему товарищу, одновременно пытаясь расстегнуть кобуру. Фургон откатывается на несколько метров назад, и снова рывок вперед. Лейтенант, так и не успев достать оружие, оказывается зажатым между «Фордом» и «Ладой». Под скрежет металла, треск пластмассы и звон разбивающегося стекла фургон протискивался между милицейскими автомобилями. Дикий предсмертный вопль раздавленного лейтенанта вывел Колосова из оцепенения. Он увидел Игоря, лежащего на дороге с пистолетом в руке, и в полуметре от себя распахнутую заднюю дверь своего фургона. Виктор автоматически ухватился за нее и тут же получил сильнейший удар спиной об искореженную «Ладу», когда «Форд» уже вырвался на свободное пространство и набирал скорость. Колосов едва от боли не расцепил руки. «Форд» ехал все быстрее, дверь болталась из стороны в сторону, а вместе с ней и Колосов, ноги которого волочились по асфальту. Миша пытался подтянуть к себе дверь, а Вика, сев на корточки и ухватившись одной рукой за что-то в салоне, вторую протягивала отцу. – Вика, не смей, отойди, – только и смог крикнуть Колосов. Наконец, Михаилу удалось прочно схватиться за дверь и подтянуть ее к себе, но в этот момент фургон, не снижая скорости и дико визжа покрышками, сделал левый поворот, вылетев на вторую бетонку, и дверь вместе с Колосовым неудержимо потащило назад. Михаил не сумел удержать дверь, выпустив ее из рук и едва не вылетев наружу вслед за отцом. Пришлось повторить все сначала. Еще несколько десятков секунд совместных усилий отца и сына, и Колосову, наконец, удалось зацепиться за край фургона. Все это время Марина, обезумев от страха, вдавив педаль газа в пол, вела машину на предельной скорости, не реагируя на крики Вики: – Останови, слышишь, останови машину! Виктор Петрович, подхваченный под мышки детьми, взобрался внутрь фургона и, стоя на четвереньках и опустив голову вниз, тяжело и прерывисто дыша, только и сумел прохрипеть: – Останови ее… Михаил, перепрыгивая через повалившиеся на пол сумки, коробки, чемоданы, добрался до кабины и перелез через высокие спинки сидений. Прижавшись к Марине, он одной рукой ухватился за руль, а левой ногой надавил на педаль тормоза. После короткой, но яростной схватки Марина ослабела и уступила ему, и «Форд» остановился на обочине. Закрыв лицо руками, Марина громко, в голос, зарыдала. Мишка, который только что готов был разорвать ее на мелкие кусочки, смутился и осторожно положил руку ей на плечо: – Ты успокойся, не плачь, Марин… Она подскочила как ужаленная и, открыв дверь, выскочила на дорогу. Пробежав вперед метров десять, рухнула в придорожную траву, сотрясаемая рыданиями. Мишка выбрался из машины и последовал за ней – утешать. – Девочка, посмотри, в моей сумке должны быть сандалии. Видишь, кроссовки совсем развалились. Хорошо, что я в них был, а то бы ноги стесал до колена. – Колосов сидел напротив дочери, вытянув перед собой руки с поломанными, кровоточащими ногтями. Склонившись над его руками, Вика с чрезвычайной осторожностью обрабатывала раны перекисью: – Подожди, сейчас с пальцами закончу. Давай перевяжу. – Не надо. Как же я со спеленутыми руками буду машину вести. Вот эти два пальца только перевяжи. Похоже, я на них ногти оторвал. Мишка где? – Пошел за ней. – Вот черт послал подарочек на нашу голову. Надо с ней расставаться, иначе это путешествие закончится для нас скверно. – Не надо, папа. Ты что же, бросишь ее на дороге? Если разобраться, то в чем она виновата? Просто так складываются обстоятельства. Ведь это именно она освободила вас с Игорем. – Нас не пришлось бы освобождать, если бы она не потащила нас на эту дачу. – Пап, будь объективен, ты же сам захотел ехать за оружием. Если бы не это оружие, ничего с нами не приключилось бы. Ехали бы себе спокойно. – Как знать, как знать. А почему она стала таранить милицейские машины, не знаешь? – Так нас же разыскивали. По рации объявили. – О, Боже, – Колосов всплеснул руками, – объявили в розыск белый «Форд-Таурус». – А нам здесь послышалось «Форд-Транзит». Мы подумали, это нас разыскивают. Поэтому Игорь взял пистолет и выскочил наружу, а Марина стала прорываться. – Вика выглядела явно обескураженной. – Ладно, пойди их позови. Мы должны вернуться назад, может быть… Давай иди. В проеме двери возник Мишка: – У нас проблема. Что-то с радиатором. Весь тосол вытек. – Так. Что еще? – Остальное по мелочи. Разбиты обе фары. Ламп в запасе нет. Обломлен передний бампер по краям. Справа и слева по бортам глубокие царапины. – Ничего себе мелочи. Без света мы ночью ехать не сможем. А нам надо срочно туда вернуться, посмотреть жив ли Игорь, и забрать мои документы. Придется идти туда пешком. Но фургон здесь на виду оставлять нельзя. – Я уже присмотрел место, пап. Дотолкаем. Метрах в пятидесяти впереди есть хороший пологий съезд с шоссе и подходящая, такая плотная посадка вдоль дороги. Затолкаем машину за эти кусты, я сниму радиатор и пропаяю там, где нужно. А ты с Викой иди. – Нет. Вика поможет тебе. Я пойду с Мариной. – Пап, она тебя боится. Вика сказала, что ты хочешь ее высадить. – Да ну вас, ей-Богу. Что вы на меня ополчились? Никого я не собираюсь никуда высаживать. Тоже мне, заступнички. Муж у нее там лежит, понял? Раненый или мертвый. И ей туда нужно по-любому. На крайний случай, попрощаться с покойным. Все. Давай не будем терять время. Вику за руль, и заталкиваем машину в кусты. Через десять минут Виктор Петрович, с лопатой в руках, и Марина перебежали шоссе, тускло подсвеченное луной, и спорым шагом направились к месту трагического происшествия. Дорога заняла двадцать минут. Еще на подходе они заметили блеск милицейских мигалок, заливающих окрестности мертвенным красно-синим светом. Марина заметно сбавила шаг, и Колосову пришлось взять ее под руку: – Пойдем, пойдем. Мы только чуть углубимся в лес и посмотрим, те ли это машины, или туда еще кто-то приехал. Все-таки больше получаса прошло. Но на месте происшествия никого не было. По-прежнему на дороге стояли две милицейские «Лады», помятые колосовским «Фордом», возле них лежали оба гаишника, чуть поодаль – Игорь. Все трое были мертвы. Колосов подобрал свои документы, которые лежали там же, где их обронил милиционер. Виктор рыл могилу для Игоря. Рядом, прямо на земле, сидела Марина, перемежая тоненькое поскуливание судорожными всхлипами. Когда они тащили труп от дороги, она крепилась, но как только они углубились в лес метров на сто, и Колосов, остановившись, сказал: «Все, хватит, здесь и похороним, – Марина зарыдала. – Не ори, тише», – вполголоса прикрикнул он, и Марина, вцепившись зубами в собственную руку, подавила рыдания, перейдя на тихий, почти беззвучный плач. Ей было жаль и себя, и Игоря, и убитых ею сегодня людей, и всей своей прежней жизни, и всех людей, которые ее населяли: знакомых и малознакомых, друзей и родственников, любовников и приятелей, недругов и врагов. Она вдруг как-то особенно остро почувствовала, что прежней жизни больше не будет никогда, что все это умерло вместе с Игорем на пустынной подмосковной дороге. А что будет? И будет ли что-нибудь вообще? И это будущее ощущалось ею как что-то холодное, злое и враждебное. Марина чувствовала себя маленькой девочкой, покинутой всеми в большом, черном, страшном лесу, из которого не было выхода, и она сидела, уткнувшись носом в собственные коленки, и жалобно скулила, как потерявшийся щенок. Земля была мягкой, пушистой и чуть влажной. Копалось легко, но Колосов, вырыв яму глубиной около метра, все-таки здорово устал. Он выбрался из ямы, воткнул лопату в земляной отвал и, тяжело дыша, присел рядом с Мариной перевести дух: – Помоги мне опустить его в могилу, а то я один не смогу. Марина, ты слышишь меня? Она кивнула головой. Когда могила была засыпана, Виктор, утрамбовывая лопатой холмик, спросил: – Покойник-то был православный? – Да, – едва слышно проронила Марина. Колосов, срубив лопатой пару ветвей и покопавшись в карманах и найдя в них моток тонкой проволоки, соорудил крест и воткнул его в холм. – Ну вот. Потом, Бог даст, вернешься, соорудишь ему что-нибудь поприличнее. Обратно шли по лесу, не выходя на дорогу. Марина молчала, и Колосов тяготился этим молчанием. Ему казалось, что он должен что-то сказать, что-то сделать, чтобы утешить, подбодрить ее. Они шли рядом, но он скорее чувствовал, чем видел, ее темный силуэт, ощущая тепло ее тела, напоенное тонким пряным ароматом духов. Колосов взял ее ладонь в свою: – Я не большой специалист в этих делах, но, говорят, когда плачешь, легче становится. – Я, наверное, уже выплакалась. Знаешь, я ведь еще пару дней назад собиралась уходить от Игоря. Я всегда думала, что не люблю его. И когда замуж выходила, и потом… И детей поэтому не заводила… Хотя нет, вру. Дети бы мне просто мешали. А сейчас, там, у могилы, я поняла, что все-таки что-то такое между нами было. С минуту они шли молча, потом Марина спросила: – Скажи, а что будет потом? Колосов не понял ее: – Что значит – потом? – Ну, потом, когда все утрясется, когда пройдет эпидемия, когда… – Ничего не будет… Пустота… – Нет, так не бывает. Что-то должно быть. Жизнь должна как-то устроиться. – Не знаю. Я так далеко не загадываю. Я уже пятнадцать лет живу только сегодняшним днем. Я устал от жизни, от ее бессмысленности и безнадежности, и сил жить мне придают только дети. А сейчас я обязан вывезти их в безопасное место. А что будет потом?.. Не знаю, но я уже давно не верю в какие-либо благоприятные перспективы. – Но так же нельзя, Витя, так нельзя жить, надо на что-то надеяться. – Марина остановилась, взяв его за руки и прижавшись к нему всем телом. – А я и не живу, я существую. – Колосов мягко высвободился и пошел вперед. – Пойдем быстрее, ребята нас ждут. Остаток пути проделали молча. Марина надулась и шла за Колосовым, чуть поотстав. Около машины их встретил Мишка: – Ну, как там? – Скверно. Слава Богу, документы нашел. Но нам лучше поскорее убраться из Московской области. Как только станет чуть посветлее, поедем через Рузу на Боровск, а там повернем на Калугу и дальше на Орел. Вика спит? Что с машиной? – Да, я ее отправил спать. С машиной все в порядке. Течь в радиаторе я нашел, пропаял, поставил на место, тосол залил. Можем ехать. – Хорошо. Заводи будильник на пять часов. Вику за руль. Завтракать будем в дороге, – Колосов зевнул, – все, укладываемся. Колосов забрался в кабину, на пассажирское место и мгновенно провалился в сон, не слыша, как позади него шебуршатся и перешептываются, устраиваясь на ночлег, Марина и Мишка. Виктор Петрович проснулся от толчка. Машину кинуло на выбоине, и он ударился головой о стенку кабины. Серые предрассветные сумерки. Белесый, клочковатый туман выполз из леса на дорогу, делая видимость минимальной. Вика за рулем. Колосов потянулся, сладко зевнув. – Привет, малыш. Потише, не видно ж ничего – Он обернулся через плечо: – Доброе утро. Михаил и Марина в полутьме готовили бутерброды. – Где мы находимся? – Рузу проехали. Где-то километров за десять до Дорохова, – ответила Вика. – Ребятки, дайте воды попить. И пожевать чего-нибудь было бы неплохо. – Сейчас, пап, – отозвался Мишка, – дожевывая бутерброд. – Пересаживайся назад. Вика, тормози. Давай меняться местами. «Форд» съехал на обочину и остановился. Не успели все рассесться по-новой и захлопнуть двери, как Колосов увидел перед собой выплывшую из тумана несуразную фигуру. Это была седая, как лунь, коротко стриженая старуха в длинном, до пят, серо-голубом больничном халате. Очки в древней оправе с толстыми, чуть ли не в палец толщиной, стеклами. Маленький носик картошечкой и обвисшие мешки щек делали ее похожей на бульдожку. «Я откуда-то знаю ее», – подумал Колосов. – Здравствуйте, – глуховатым, слегка в нос, но неожиданно молодым голосом сказала старуха. – Отвезите меня, пожалуйста, в Москву. Я вам очень хорошо заплачу. Сейчас у меня нет с собой денег, но в Москве у меня много друзей, и вам хорошо заплатят. Теперь Колосов понял, кто стоит перед ним. – Миха, погоди, – крикнул он, услышав, что сын завел двигатель. – Вы ведь Петровская, да? – Да, – подтвердила старуха. – Ну, так как насчет Москвы? – Забирайтесь, – он протянул ей руку. Петровскую не пришлось долго упрашивать. Виктор захлопнул дверь и скомандовал сыну: – Поехали. Да, это была Александра Ефимовна Петровская, вечная революционерка, сидевшая в лагерях еще при советской власти и постоянно находившаяся в оппозиции к любому режиму, не изменившая своим принципам даже тогда, когда ее друзья-демократы в течение нескольких лет предпочитали сотрудничать с властью в тщетной надежде провести в жизнь хоть какие-нибудь демократические реформы. Не дожидаясь приглашения, она жадно схватила открытую банку консервов и, быстро орудуя ложкой, принялась опустошать ее. Все остальные смотрели на нее. Вика и Марина с недоумением: «Какого черта он ее сюда притащил?», а Колосов с жалостью: «Где ж она так исхудала? Ведь упитанная была женщина. Не красавица, конечно. На Винни-Пуха была похожа. Но вполне ухоженная, кругленькая такая дамочка бальзаковского возраста. А тут – прямо скелет какой-то». – Как вы оказались на дороге, Александра Ефимовна? – спросил Виктор. – Из психушки сбежала, – с набитым ртом ответила та. – Я там почти шесть лет провела. А что, на воле не знали, что они меня упрятали в дурдом? И что, никто не заметил моего отсутствия? – Нет, что вы. Вас очень не хватало в политической жизни. Но ни у кого не было информации о том, куда вы пропали. Я думал вас просто не пускают на телевидение, а радио «Свобода» закрылось. – Как закрылось? Мне надо позвонить. Дайте мне телефон. – А вы не знали? После подписания глобального соглашения с Евросоюзом о поставке энергоносителей, и «Свобода», и «ВВС», и «Немецкая волна», и «Голос Америки» перестали вещать на русском языке. А мобильные телефоны, к сожалению, не работают. Петровская осторожно поставила пустую банку на ящик, на котором была разложена еда, и взяла бутерброд с семгой, приготовленный Мариной. – У-у-мм, забытый вкус, целую вечность не ела такой вкуснятины, – простонала Петровская, тщательно прожевывая бутерброд. – А вы почему не едите? Я вам помешала, да? – Вы не беспокойтесь. Давайте девочки, приступайте, – сказал Колосов, наливая себе в пластмассовый стаканчик минералки. – Ой, мне тоже водички, – прогундосила Петровская. – Александра Ефимовна, должен вас огорчить. Дело в том, что мы не едем в Москву. Мы едем из Москвы, – сказал Колосов, протягивая ей стакан с водой. – Что вы такое говорите? Зачем же вы меня тогда взяли с собой? Мне нужно в Москву. – Видите ли, в Москве эпидемия. Атипичная пневмония, вызванная вирусом куриного гриппа. Город закрыт для въезда и выезда. Возможно, там начались массовые беспорядки. – Тогда мне тем более надо в Москву. Там – революция, которая сметет прогнивший режим, а я прохлаждаюсь черт знает где. – Дорохово проехали, пересекли Минку, скоро граница Калужской области, – раздалась реплика Михаила. – Александра Ефимовна, – Колосов взял в руки банку с консервами и пластиковую вилку, – мы сейчас едем по кольцевой дороге вокруг Москвы. Здесь вам вряд ли удастся остановить машину, которая отвезет вас в Москву. Я предлагаю следующее. Мы отвезем вас в какой-нибудь более-менее крупный населенный пункт: Боровск или Малоярославец, а хотите – в Калугу. Оттуда вы быстрее доберетесь до Москвы. Может быть, там даже связь будет с Москвой. Но если вы настаиваете, мы можем высадить вас прямо сейчас. – Нет, не надо. – Петровская продолжала жадно жевать. – Поедем в Малоярославец. Там я выйду. И позвоню оттуда Ростику. Он пришлет за мной вертолет. Да. Так будет правильно. Так и сделаем. – Мы уже в Калужской губернии, – повернувшись к ним, крикнул Мишка. – Отлично. – Виктор Петрович со спокойной душой принялся за завтрак. – Два дня назад весь персонал нашего дурдома разбежался. – Петровская оглядела слушателей. – Мы просыпаемся, а никого нет. Ни врачей, ни санитаров, ни охраны. Ну и есть, соответственно, нечего. Слава Богу, двери в палатах оставили незапертыми. А с наружной дверью мы кое-как справились. И раньше там было не сахар, но последний год был очень тяжелым. Зимой отопления не было во всем поселке, и персонал с семьями, те которые жили не в собственных домах, а в пятиэтажках, переселился в наш корпус. Нас уплотнили. Жили по пятнадцать-двадцать человек в палате. Нормальные, здоровые люди, вроде меня, вместе с действительно сумасшедшими, больными. Это было что-то, я вам скажу. Зато тепло. В нашем корпусе сохранилась автономная котельная, работающая на дровах. А больница и поселок прямо в лесу находятся. Вот мы всю зиму пилили деревья, заготавливали дрова. И кормить стали ужасно. На первое – вода и на второе – вода. Вот и вся еда. Разморенный сытной едой и горячим кофе из термоса, Колосов задремал, откинув голову на спинку сиденья. Он так хотел спать, что ему не могли помешать ни толчки машины, ни шум беседы, которую вела Петровская с Мариной и Викой. Проснулся он от внезапно установившейся оглушающей тишины. Колосов открыл глаза, осмотрелся по сторонам. Машина не двигалась. Женщины сидели напротив него с самым серьезным видом. Мишки на месте не было. – Что происходит? – Дорога закрыта. Военными. Виктор Петрович поднялся с места, открыл заднюю дверь фургона и выбрался на дорогу. Впереди, метрах в пятидесяти дорогу перегораживал БТР. Рядом с ним стояли несколько людей в камуфляже и с оружием. На их фоне ярким пятном выделялась желтая Мишкина майка. Колосов размеренным шагом направился к бронетранспортеру: «Молодец Мишка, далеко от них остановился. Незачем нам светиться с нашей битой мордой». Подойдя ближе, он увидел, что беседа Мишки с военными носит вполне мирный, почти дружеский характер. – Здорово, служивые, – поприветствовал их Колосов. – Привет, – ответил за всех лейтенант. Тут из-за БТРа вышел военный с двумя большими зелеными звездочками на погонах. Лейтенант, мгновенно подтянувшись, скомандовал: – Смирно. Повернувшись к подошедшему и вскинув руку к виску, принялся громким голосом докладывать: – Товарищ подполковник… – Вольно. – Подполковник махнул рукой: – Что тут у вас? – Да вот, товарищ подполковник, подъехали… а я им разъясняю, что дорога закрыта. – Товарищ подполковник, – вступил в разговор Колосов, – нам надо в Калугу. У нас и пропуск на выезд из Москвы имеется. – Молодец, лейтенант, – похвалил подполковник. – Не знаем мы никаких пропусков. У нас задача – не пропустить ни одной машины. И мы ее выполняем. Со всякими там пропусками езжайте в Балабаново, в Обнинск, там менты стоят. Вот с ними и разбирайтесь. – Товарищ подполковник… – Все, разговор окончен. Убирайтесь отсюда. А если вам все еще не понятно, я прикажу стрелять. Колосовы развернулись и направились к своему фургону. Ярко-красное солнышко уже выкатилось на небо, разогнав туман и развеяв ночную хмарь. На небе не было ни облачка. День обещал быть жарким. Отойдя метров на двадцать от военных, Мишка заговорил: – Пока этот козел не появился, я с лейтенантом договорился, что он нас пропустит. Не бесплатно, конечно. Но он сразу сказал, что у них новый, молодой командир полка. Землю копытом роет, выслуживается перед вышестоящим начальством. Носится на своем уазике и самолично посты проверяет. Остальным-то все по фигу. Они уже вторые сутки стоят, а сухпай еще вчера утром за один присест сожрали. Сейчас голодные, как бобики. Короче говоря, надо было сюда либо утром затемно подъезжать, либо часов в шесть вечера. Он тогда отправляется обедать и отдыхать. А с девяти до двенадцати – опять мотается по постам. – Да-а, это нам надо где-то спрятаться и десять-одиннадцать часов переждать. А соваться к ментам в Балабаново, как посоветовал подполковник, мне совсем не улыбается. Миша, ты с бетонки-то на Боровск свернул, или мы еще на кольце находимся? – Свернул, конечно, свернул. Вот он, Боровск, прямо за ними в двух шагах. Слушай, пап, я когда ехал сюда от бетонки, то видел и справа, и слева несколько отходящих дорог. И асфальтовых, и грунтовых. Давай попробуем пикет объехать. Я сейчас карту из кабины достану. – Не надо. Забирайся в машину, и поехали отсюда. Не будем мозолить глаза этому подполковнику. «Форд» развернулся и поехал в обратном направлении, через пятьсот метров свернул направо и остановился. – Смотри, пап. Здесь вокруг Боровска полно дорог. Объедем его, и дело с концом. – Тебе же сказал лейтенант, что подполковник разъезжает и проверяет посты на дорогах. Скорее всего, все эти дороги заблокированы его солдатами. Зачем нам нужны лишние приключения? Хочешь еще раз на подполковника нарваться? Я предлагаю найти подходящее место, заехать в лес и дождаться шести часов. Ведь ты же договорился с лейтенантом, что он нас пропустит? Время нас не поджимает. Хоть выспимся по-человечески. Вы как, девочки? За всех ответила Марина: – Да. Будем ждать шести часов. – Что такое? Мы никуда не едем? – как будто проснулась Петровская. – Александра Ефимовна, мы вынуждены дожидаться шести часов вечера. Вы, если хотите, можете отправиться пешком. До Боровска здесь недалеко, километра два. Вам только надо будет обойти по лесу пикет, – ответил Колосов. Она наморщила лоб, пожевала губами, потом сказала: – Нет, поеду с вами в Малоярославец, тяжеловато мне пешком передвигаться. После долгих поисков подходящее место было найдено, и Михаил загнал микроавтобус в лес, остановившись на небольшой поляне, где его совершенно не было видно с дороги. Виктор Петрович соорудил себе постель и тут же на поляне, рядом с машиной, завалился спать. Проснулся он оттого, что тень уползла в сторону, и высоко стоящее солнце светило прямо в лицо. Колосов открыл глаза и тут же зажмурился, ослепленный ярким солнечным светом. Перевернулся на живот, посмотрел на часы: «Ого, два часа. Неплохо задремал! Минуток эдак на четыреста с лишком». Поднялся на ноги, потянулся, разминаясь, сделал несколько приседаний. Прошелся по поляне, заглянул через окно в машину. Там спала Петровская. Детей и Марины нигде не было. Вокруг царила тишина, нарушаемая только птичьим щебетанием. Сначала Колосов услышал смех, потом треск сучьев и шум раздвигаемых кустов. На поляне появилась сначала Вика, за ней – Михаил в обнимку с Мариной. «Как будто и не было вчерашнего кошмарного дня, – подумал Виктор, – прямо таки картинка – „студенты выехали в лес на пикник“. Марина, в джинсах и белой маечке, без косметики, выглядела ровесницей его детей. – Папа, на, это мы тебе оставили. – Вика протянула ему пластиковый стаканчик, заполненный лесной земляникой. – Слушай, – вступил в разговор Мишка, – я тут такое открытие сделал. Я прихватил на той даче ноутбук. Он такой громоздкий, больше обычного. Я еще подумал, что это какая-то старинная модель. А это оказался такой крутой приборчик, что можно только мечтать было. Во-первых, у него автономное питание – разворачивается солнечная батарея, во-вторых – спутниковая антенна, в-третьих – тюнер, в-четвертых – спутниковый телефон, в-пятых – радио с широчайшим диапазоном, ну и, само собой, компьютер. Хотите телевизор посмотреть? Я сейчас настрою… Но тут в разговор вмешалась Марина: – Давайте мы прямо на поляне пообедаем. Разведем костерок, вскипятим воды. Попьем кофейку, а? Мишунь, давай наладь костерок. Вика, а ты помой пустые банки из-под консервов, мы в них воду вскипятим. Мы ведь не выбросили их, да? Виктор, помоги мне вытащить продукты наружу. Через полчаса с обедом было покончено ,и все, развалившись на поляне, потягивали горячий кофе из пластиковых стаканчиков и смотрели, как Михаил возится с ноутбуком. – Миш, ты под него еще одну коробку подложи и задвинь поглубже в тень. Во, вот так. Теперь отлично видно, – давал указания Виктор Петрович. Первый канал показывал какую-то оперу. На РТР стояла заставка «Технический перерыв». Больше ни одного российского канала не было. Мишка настроился на CNN. Какой-то городской пейзаж, мельтешение человеческих фигурок на экране, несколько горящих автомобилей. – Миша, стоп. Это же Москва, – сказала Вика, – прямой репортаж. Михаил стал синхронно переводить закадровый текст диктора: «… погромы и грабежи в Москве. Первым пострадал супермаркет „Гипермолл“ на юго-западе города, принадлежащий международной сети „Квиксимарт“. Статичная картинка сменилась. Теперь камера двигалась внутри помещения. Разбитые витрины, перевернутое оборудование. Люди, бегущие и идущие не спеша. Все что-то тянут в сумках, пакетах, на тележках и просто в руках. Несколько молодых людей с упоением громят кассовые аппараты. Разгорающийся пожар в отделе автомобильных шин. Миша продолжал: «Подобную картину можно увидеть сейчас почти во всех московских магазинах и рынках. Наши корреспонденты лично наблюдали несколько случаев расправ с торговцами. Убитые в основном кавказцы. В настоящий момент огромная толпа, преимущественно выходцев из Азербайджана, собирается на территории стадиона Лужники. В дальнейшем мы планируем сделать оттуда репортаж. Количество собравшихся трудно поддается оценке. Может быть, их там не одна сотня тысяч. Демонстрации и митинги проходят сейчас и в других местах Москвы». Сначала показали толпу с красными флагами у телецентра в Останкино, потом толпу с российскими триколорами у Белого дома. Крупный план – оратор с микрофоном в руках. Рядом с ним еще с десяток человек. Слов говорящего не было слышно. – Смотрите, это же Полянский, – вскричала Вика, – а рядом с ним – Зеленцов. – А Бикмаевой что-то не видно, – заметил Михаил. Увиденное на всех произвело удручающее впечатление. На всех, кроме Петровской. Она явно возбудилась, вскочила на ноги и принялась мерить поляну своими короткими шажками и, наконец, разразилась речью: – Наконец-то прогнивший авторитарный режим рухнул. Сейчас на улицах Москвы решается вопрос – куда пойдет страна. В Европу? Или в Азию? К демократии, правовому государству, правам человека и свободному рынку или к новому тоталитаризму, азиатчине и этой вечной русской дикости, замешанной на великодержавном шовинизме? Но тут ее монолог был прерван самым беспардонным образом Колосовым-старшим: – Александра Ефимовна, а зачем нам куда-то идти? – Что? – не поняла та. – Я спрашиваю, зачем нам идти в Европу или в Азию? Зачем нам примыкать к кому-то? Мы что, не можем оставаться самостоятельной страной, народом, заботящимся в первую очередь о собственном интересе, самостоятельно делающим свою жизнь свободной, богатой и комфортной? – Ну, это старая песня. Уникальный путь России. – Да нет же. Нет никакой уникальности. Ни в хорошем, ни в плохом. Нет европейской модели развития, так же как нет и азиатской. Вас послушать, так получается, что Европа – это демократия и прогресс, а Азия – тоталитаризм и отсталость. А куда вы причислите Японию, Тайвань, Южную Корею, Индию, наконец? К Европе, что ли? Или вы отрицаете наличие в этих странах зрелой и развитой демократии? Есть единая модель развития человеческой цивилизации. И каждый народ идет по этой единой цивилизационной лестнице. Все идут по одним и тем же ступеням, только в разное время. И конечно, характеры у всех идущих разные. Кто-то спокойно и уверенно топает вверх, держась за поручень, кто-то скачет на одной ножке, насвистывая веселую песенку, кто-то крадется неслышными кошачьими шагами, осторожно прощупывая перед собой каждую следующую ступеньку, а кто-то самоуверенно пытается перескакивать сразу через несколько ступеней, при этом оскальзываясь, падая и разбивая себе коленки в кровь. Да и чем Европа в своем историческом развитии принципиально отличается от России? В ХХ веке практически все страны Европы пережили период существования тоталитарно-авторитарных режимов. От Франко и Петэна – Де Голля на западе до Антонеску – Чаушеску на востоке, от Маннергейма – Кекконена на севере до Муссолини и «черных полковников» на юге Европы. И в чем их отличие от России? Только в том, что в России режим был жестче, что просуществовал он дольше, что мы так безобразно долго и бестолково выкарабкиваемся из-под руин этого режима, рухнувших нам на головы? Но это не принципиально для исторического процесса. Это принципиально только для нас, грешных, в частности и для русского народа в целом. Боюсь, что для движения по той самой цивилизационной лестнице у нас уже не осталось сил ни прыгать, ни бежать, ни идти, ни даже ползти. А тут вы еще с палкой стоите, подгоняете, заставляете сделать еще один рывок, уже последний, после которого этот народ просто перестанет физически существовать. – За-ме-ча-тельную вы нарисовали картинку, – с саркастической усмешкой прокомментировала Петровская, – главное, красочную. На это, перефразируя классика, могу заметить, что каждый народ заслуживает своей участи. Если он такой, что миска лагерной баланды для него важнее свободы, то пусть он лучше погибнет. Хитро улыбнувшись, Колосов спросил: – Вот вы, лично, что вы умеете делать? Только статейки писать? А если не будет русского народа, кто их будет читать? Таджики? Или китайцы? Сомневаюсь… Так что придется вам последовать за русским народом. Каким бы отвратительным он вам ни казался, все равно он заслуживает лучшей участи, чем просто стать отрицательным примером в истории развития человеческой цивилизации. – И что же вы хотите предложить такому народу вместо палки? – Здоровый, разумный эгоизм. Мы со всеми дружим, всем улыбаемся, но жестко блюдем исключительно свои интересы. Мы занимаемся сами собой и никуда не лезем. Нам наплевать на то, кто кого режет: израильтяне палестинцев или палестинцы израильтян, хуту – тутси или наоборот. Каждый наш шаг на международной арене должен быть обусловлен одним вопросом: «А что мы с этого будем иметь?» И это «что» должно выражаться в серьезных материальных приобретениях. Здесь и сейчас, а не когда-то в заоблачном будущем. А критерием эффективности внутренней политики должны стать не слова, ярлыки или схемы, а то, насколько охотно и быстро размножается наш народ. Только так мы можем обрести шанс на спасение. Только все вместе. Иначе… – Ну да, ну да. Эдакий коктейль у вас получается из изоляционизма, протертого до дыр славянофильства и примитивного, так сказать, биологизма. Весьма отвратительный напиток получается, надо заметить. К тому же крайне нестойкий. Смешать это все можно попробовать, но выпить не успеете. Разложится на составляющие. Нереально все это. Ерунда. – Я не знаю, реально это или нереально. Я знаю лишь одно – только так мы сумеем выжить. А если это нереально, то что ж… – Ну да ладно. Оставим это. Я хотела бы вернуться к вашей схеме исторического развития. Надо сказать, начетническая схемка выстраивается. Факты-то притянуты за уши. А куда вы впишите Великобританию, а ведущая сила западной цивилизации Соединенные Штаты? Как же они без авторитаризма-тоталитаризма обошлись? А? – Дай им Бог всего хорошего, конечно, я им зла не желаю, но, как говорится, еще не вечер. Если нынешние тенденции будут иметь продолжение в будущем, то может вдруг так оказаться, что между демократией и тоталитаризмом не такая уж и непроницаемая стена. А по поводу авторитаризма в вышеупомянутую историческую эпоху… А как вам такой великий демократ и друг товарища Сталина, как Франклин Делано Рузвельт? Тут вам и признание СССР, и четырехкратное избрание (интересно, как там у них обстояло дело с административным ресурсом?), и нарушения конституции, и введение социалистических элементов в хозяйственную жизнь (как часть нового курса), и заключение в концлагеря американских граждан, как сказали бы у нас, японской национальности. – Вы опять все передергиваете. Да, Рузвельт был сильной личностью, но это совсем не означает, что он был авторитарным правителем. Американский народ уникален в своем роде. У него имеется стойкий иммунитет на всякого рода недемократические действия правительства. Так что ваши… – Да, да, – прервал ее Колосов, – я в курсе. Вы относитесь к американскому народу с большим уважением и, можно даже сказать, с пиететом. Я даже помню, что одна ваша статья, посвященная терактам в Нью-Йорке и Вашингтоне в 2001 году, начиналась так: «Американцы – это боги…» – А что вы имеете против? Этот народ с таким мужеством и достоинством прореагировал на эти преступления международного терроризма… – Да я ничего не имею против. Американцы действительно толковые, работящие и в целом хорошие ребята. Но каждый раз, как я слышу про международный терроризм и его преступления, мне почему-то вспоминаются два события из прошлого. Это – поджог рейхстага и убийство товарища Кирова. Ну а касательно исключительности… Если помните, эти события в Америке произошли вскоре после начала второй чеченской и всего, что ей предшествовало. Времени прошло не так много, так что картинку там и здесь можно было сравнить. Ну и что? Тот же милитаристский угар, такой же бешеный рост рейтингов, то же желание сильной и твердой руки… Петровская чуть было не захлебнулась от возмущения: – Да как вы можете сравнивать справедливый гнев демократической нации с проявлением великодержавного шовинизма русских, вот уже два столетия ведущих колониальную войну на Кавказе?.. Но тут в их разговор вмешался Михаил: – Александра Ефимовна, вы хотите позвонить в Москву своим друзьям? Телефоны в Москве работают. Пап, представляешь, я позвонил в нашу мастерскую, а там – Пашка. Он теперь от тетки туда переехал. Говорит, в Москве сейчас весело. Не может выбрать, куда сегодня вечером идти: в Останкино или к Белому дому. Говорит, что и там и там сегодня ожидаются важные события. – Мишенька, дорогой, – разнервничалась Петровская, – давай скорей. Я тебе продиктую номер. Она стала диктовать Мишке цифры телефонных номеров, и тот старательно, в течение получаса, пытался дозвониться, но тщетно. И домашний, и мобильный номер вызываемого абонента не отвечал. – Александра Ефимовна, давайте другой номер попробуем. – Я не помню наизусть других номеров, – она была явно расстроена. – Да вы не расстраивайтесь, мобильные, наверное, и в Москве не работают, а домашний… Мало ли где может быть человек в такое время. Рано ведь еще. Вечером повторим попытку. – Да, да, – пробормотала Петровская. Тем временем Виктор Петрович с помощью Марины и Вики собрали разбросанное по поляне имущество и уложили все в машину. – Миша, Александра Ефимовна, садитесь в машину, мы уже уезжаем. К бронетранспортеру подъехали ровно в восемнадцать ноль-ноль. На этот раз около него оказался только один солдатик. Усевшись на теплый асфальт дороги, он мирно спал, привалившись к колесу бронетранспортера. Из-за кустов, с обочины, выбрался лейтенант, услышавший урчание фордовского мотора. – А, это опять вы. У вас еда есть с собой? – Есть, – ответил Мишка, – консервы. – Ну, отлично. С вас двадцать банок, – лейтенант прищурился, что-то прикидывая в уме, – нет, двадцать четыре. Нас здесь четверо, – улыбаясь, пояснил он. – И хлеба. У вас есть хлеб? – С хлебом у самих напряженка, – улыбнулся в ответ Виктор Петрович, – но мы дадим галеты. Две пачки. Идет? – Идет. И сто баксов, – лейтенант оценивающим взглядом окинул отца и сына Колосовых и их машину, – нет, двести. И езжайте себе спокойно. – Лейтенант, а ты не того? – Мишка аж покраснел от возмущения, – не слишком ли круто завернул? – Да нет. Нормально. Я же должностное преступление совершаю. Виктор Петрович рассмеялся и, протянув руку лейтенанту, сказал: – Добро. По рукам? – По рукам, – лейтенант протянул свою. Колосов собирался уж было идти к машине за обговоренной данью, но тот удержал его руку в своей и, вдруг понизив голос до шепота, спросил: – «Калаши» нужны? Два, с подствольниками. По два рожка к каждому и по две гранаты. По сто баксов за каждый. Колосовы переглянулись. – Добро. Берем. Добавь только еще по одному рожку. – Нет вопросов. Только с вас дополнительно еще двенадцать банок консервов. – Ну, ты и жучила, – на этот раз уже не выдержал и рассмеялся Михаил. Обе стороны расстались довольные совершенной сделкой. «Форд-Транзит» снова мчался по шоссе держа путь на юг. – Миха, держи среднюю скорость не менее сотни, – скомандовал Виктор Петрович, – мы тогда успеваем в Орел засветло приехать. Нам ведь еще предстоит в незнакомом городе человека искать. Не забудь, Александру Ефимовну высаживаем в Малоярославце. Глава 6 – Толька! Свирский! – Олег? Данко? Ты? Двое уже немолодых, солидных, убеленных сединами, прилично одетых мужчин стиснули друг друга в объятиях. – Подожди, подожди, раздавишь. Дай на тебя посмотреть. Ну, ты раздобрел, Олежка. – Ты тоже не снегурочка. Хотя справедливости ради надо признать, что ты, в отличие от меня, почти в форме. – А ты помнишь, как мы познакомились? – Еще бы. Это было на первом курсе, на второй или третий день после начала занятий. Толик Свирский опоздал к первой паре. Ткнулся в закрытую дверь, подергал за ручку – заперто. Почесал в затылке: «Может быть, номер аудитории перепутал?» – Ты что, тоже из двенадцатой группы? Толик обернулся. Вопрос задал здоровенный парняга с цыганскими глазами, прислонившийся к стене коридора напротив входа в аудиторию. Он был ненамного выше Толика, но плечист, плотен, а его круглое лицо с толстыми щеками украшали большие черные усы. Толик тогда никому не признался бы, даже самому себе, но именно эти усы вызывали у него, вчерашнего школьника, только-только начавшего бриться, симпатию к Олегу Данко. Приятно было иметь другом такого взрослого, бывалого парня. Олег, как потом оказалось, был на три года старше и уже успел поучиться в гидромелиоративном институте, но бросил его. Как он потом с важным видом объяснял сокурсникам: «Не мое это было, не мое…» – Да, из двенадцатой, – ответил Свирский. – Опоздал, значит? – Выходит, так. – А я заглянул туда, одна мелкотня. Детишки. Скучно. Хорошо, что тебя встретил. Давай знакомиться. Олег Данко, – он протянул Толику руку. – Толик Свирский, то есть Анатолий. – Слушай, я тут еще на вступительных приглядел недалеко один гадюшничек. Но пиво ничего, не очень здорово разбавляют. Давай отметим начало учебного года, наше знакомство… И вообще. «Ну вот и начинается та самая, настоящая, студенческая жизнь, при воспоминаниях о которой даже немолодые дяденьки и тетеньки тяжко вздыхают, на губах их появляется непроизвольная улыбка, а глаза загораются молодым задором», – подумал Толик. В тот день он первый раз напился. Ну, может быть, и не напился, но очень и очень хорошо выпил. Именно с этого дня для Анатолия Львовича Свирского и начался отсчет череды дней, составивших его пять прекрасных студенческих лет. Это были очень быстрые, но чрезвычайно емкие пять лет. В них вместились и первый жизненный опыт, и первая настоящая работа, и первая ответственность, и познание азов своего ремесла… и первая любовь. – Толька, а ты помнишь, как мы с девчонками на прудах к экзаменам готовились? – Помню. – Хотя «с девчонками», это больше ко мне относится, ты-то последний год всюду был только с Ниной. Кстати, как она? – Нину мы похоронили два года назад. – Прости. – Данко как-то сразу стушевался и обмяк, даже как-будто стал меньше ростом. – Я не знал. – Ничего. Это уже подернулось пеплом, хотя привыкнуть к тому, что ее нет рядом, я до сих пор не могу. – А Лева? Я его последний раз видел в 90-м, когда приезжал к тебе на защиту докторской. Тогда ему было лет десять-двенадцать. – Десять. Лева сейчас взрослый, самостоятельный мужчина. Закончил МВТУ. Программист. Уехал по оргнабору в Германию. Уже три года как. – Свирский недоуменно хмыкнул. – Раньше, понимаешь ли, народ из провинции ехал по лимиту в Москву, а теперь из Москвы – по лимиту в Германию. Через пару лет, кажется, получит гражданство. Недавно женился там. Одним словом, возвращаться домой не собирается. Так что я теперь остался один как перст. – А если тебе переехать к сыну? Не пробовал? – Да пробовал. Ездил в Германию в командировку на два месяца – курс лекций читал. Нет, – Свирский покачал головой, – я там не смогу. Все чужое, понимаешь? Получается еще хуже, чем в Москве. Ни друзей, ни знакомых. А сын? У него своя жизнь. За эти два месяца нам удалось провести вместе два дня. А в таком случае, какая разница, сколько километров нас разделяет: двадцать, двести или две тысячи? Что это мы все обо мне да обо мне. Сам-то как? Чем сейчас занимаешься? – Ты же знаешь, я – все больше по административной части. Последние три года командую опытно-селекционной станцией в Орловской губернии. По сути дела – тот же самый многоотраслевой совхоз, но без производственной гонки, без борьбы за выживание. Хозяйство создавалось в рамках федеральной программы. Финансирование идет, ну не то чтобы рекой, но вполне полноводным ручьем. Курирует нас лично губернатор. С чиновниками ниже уровня замгубернатора я теперь и не общаюсь. Скажу тебе честно, в таких тепличных условиях я не работал никогда – ни при советской власти, ни в нынешние времена. Что еще можно сказать? Три тысячи гектаров земли, коровки, овечки, свинюшки, птичек немножко. Новенький, с иголочки, коттеджный поселок. Производственная и лабораторная база. Все наисовременнейшее, из Европы. На это денег не жалели. Ну и, конечно, народ. Коллектив у меня, Толька, закачаешься. Лично подбирал почти каждого. И рабочих, и научных сотрудников. Толковые ребята. Соорудили мне за полгода диссертацию. Без всякого нажима с моей стороны. Честно. Ты же знаешь, я никогда не играл в эти игры и не собирался играть. Стар уже. Но говорят: «Давай, Иваныч, защищайся. А то как-то неприлично даже, что у нас шеф неостепененный». Так что я сподобился на старости лет, стал кандидатом биологических наук. – Что же ты меня в известность не поставил, на защиту не пригласил? – удивился Свирский. – Прости, Толь, но ей-Богу, стыдно было. – Дурак ты старый, стыдно, видите ли, ему. – Ну вот. А теперь говорят: «Давай мы тебе докторскую напишем». Но тут уж я сказал им: «Стоп, ребята. Пора и честь знать». – Ну и зря. Докторская степень тебе не помешала бы. Чиновники твои будут больше уважать хотя бы. – Чиновникам, – Данко приобнял Свирского за плечи и, сделав заговорщическое лицо, наклонился к нему, – наплевать на всякие наши с тобой степени. Они совсем другие вещи уважают, – он сделал небольшую паузу. – И я им эти вещи обеспечиваю. Они мне, я им. Так и живем. Послушай, Анатолий Львович, приезжай ко мне. Посмотришь, как мы живем, чем занимаемся. Право слово, тебе будет интересно. Ты работаешь на прежнем месте? – Я там не работаю. Я там, можно сказать, только числюсь. Профессор Свирский работал заведующим лабораторией в Институте вирусологии и тропических болезней. Состояние института было плачевным. Девяностые годы стальным катком прокатились по отечественной науке. Когда руководство института обращалось в Академию наук или правительство, им отвечали: «На бюджетное финансирование не рассчитывайте, выживайте сами, как можете». И они выживали. Большую часть площадей сдали в аренду коммерческим организациям, сами продавали все, что только можно было продать. Свирский, как мог, старался сохранить самое драгоценное – коллектив лаборатории. Но все его усилия оказались тщетными. Слишком уж надолго затянулся тот период безвременья и неустройства. А десять лет для человеческой жизни – это очень большой срок. В результате к тому моменту, когда начался очередной нефтяной бум, и в фундаментальную науку стали долетать финансовые капли от бурной нефтедолларовой реки, из коллектива всей лаборатории остались только сам Свирский, да два пенсионера. С кем работать прикажете? За эти годы ушли в небытие целые научные школы. И если уж быть до конца честным самим с собой, то необходимо признать, что речь надо вести не о возобновлении работы с того места, где она была приостановлена, а о создании заново отдельных направлений в фундаментальной науке. А на это тех самых капель никак не могло хватить. Их хватало только на то, чтобы платить оставшимся сотрудникам более или менее приличную зарплату, такую, чтобы они смогли впервые за десять лет поменять свои штопаные штаны и стоптанные ботинки на новые и стали хоть чуть-чуть похожи на научных работников. Соответственно, ни о каких новых серьезных исследованиях и речи быть не могло. Занимались переписыванием старых отчетов. Естественно, такое положение дел не могло устроить такого деятельного человека, как Анатолий Львович Свирский. Выход для себя он нашел в преподавательской работе. Еще в начале девяностых он вернулся в alma mater, но уже в качестве преподавателя. Сначала – на четверть ставки, впоследствии – на полную профессорскую ставку. А в Институт вирусологии Анатолий Львович приезжал на пару часов один-два раза в неделю. Идея провести в стенах академии встречу выпускников 1976 года в честь тридцатилетия выпуска принадлежала ему. Ректор, бывший сокурсник Свирского, охотно и активно поддержал его. Так, после длительного перерыва, снова встретились бывшие однокурсники Данко и Свирский. Уже потом, поздно ночью, после длинных, торжественных речей, обильного и шумного застолья, друзья сидели дома у Свирского. Анатолий Львович достал бутылку коньяку, порезал лимон, поставил на стол бокалы. – Извини, живу по-холостяцки. – Это ты о чем? Ты что же, думаешь, что после такого обжорства на банкете в меня еще что-то полезет? Да я о еде теперь и думать даже не могу. Ты лучше достань кофе и сахар. Есть у тебя? Отлично. Сделаем «николашку». Помнишь, как тогда, в студенческие годы. Как мы лихо коньячок «николашкой» то закусывали. Сколько стоил тогда коньяк? Три рубля? Три с полтиной? – По-моему, семь. – Да нет. Семь это было потом, гораздо позже. – Не помню, Олег. Все это как будто в другой жизни было. Данко поколдовал над тарелкой, посыпая дольки лимона кофе и сахаром. – Ну, давай. За встречу. Они выпили, закусили лимоном. Данко внимательно оглядел комнату, в которой они сидели. На самом видном месте – портрет покойной жены Свирского, Нины. – У тебя как с заработком, Толь? Наверное, обе зарплаты – и профессорская, и завлабовская такие огромные, что с трудом домой доносишь. Да? – Это точно. Но мне хватает. Во-первых, мне одному не так уж много и нужно. А во-вторых, я беру взятки. – Что-о? – Данко выглядел ошарашенным. – Ты? Ты берешь взятки? Невероятно. Скажи кто другой, «ни в жисть» не поверил бы, что Толька Свирский берет взятки. – Да. А ты что же, не знал, что сейчас вся высшая школа стоит, можно сказать, зиждется на взятке? Это, мой дорогой, целая система. Я долго держался. Слышал только разговоры коллег и о коллегах: «Тот берет, этот берет…» Но сам – ни-ни. И не думал даже об этом. Но… состоялся однажды у меня один разговор. С … лицом, скажем так, облеченным административной властью. Вот он, пардон, оно, лицо, и говорит: «У нас после твоего курса лекций, Анатолий Львович, группы сокращаются вдвое. Ты что делаешь? Ты нам весь бюджет подрываешь. Нам студенты нужны, а мы их вынуждены отчислять из-за твоей принципиальности. Ты или бери, или ставь так, бесплатно. А чистоплюйство свое академическое спрячь куда-нибудь подальше. По крайней мере, платников не тронь. Можешь показывать свою принципиальность на бюджетниках. Хотя они тоже денег стоят». Вот так вот. И что же, я должен сначала у каждого поинтересоваться платник он или бюджетник? Платников у нас, кстати, более семидесяти процентов. А студент нынче пошел, я тебе скажу, весьма своеобразный. Мало кто хочет чему-нибудь научиться. Платят за них родители, и они считают, что этого достаточно для того, чтобы быть студентом. А любую проблему можно разрешить, опять же таки, с помощью денег. Ну… я подумал, подумал и решил перестать выпендриваться. Теперь, как все нормальные люди, беру взятки и никому не делаю хвостов. По крайней мере, поменял свою старую «Волгу» на новую корейскую «Сонату» и не думаю о том, хватит ли мне денег дожить до следующей зарплаты. – Понятно, – растягивая каждый слог, сказал Данко. – Давай еще по одной. Толь, а тебе, наверное, тоскливо тут одному. И работать по-настоящему эти сволочи тебе не дают. Свирский согласно кивнул. И было непонятно, к чему относится этот кивок, то ли к одиночеству, то ли к анонимным «сволочам», то ли к тому и другому вместе. Данко снова наполнил бокалы янтарным, искрящимся на свету напитком. – Знаешь что? – Олег хитро прищурился. – Переезжай ко мне. Замом по науке. Найдем для тебя коттеджик.. – На кой черт он мне нужен этот коттеджик? – Не хочешь коттеджик, сделаем для тебя квартирку в лабораторном корпусе. Все в твоем распоряжении: оборудование, люди, денежки кой-какие. Плановой работы у тебя будет совсем немного. Полная свобода творчества. Я уверен, ты что-нибудь придумаешь толковое. Да с моими ребятами можно горы свернуть. А? Ха-ха, – хохотнул Данко, – да мы еще Нобелевскую премию отхватим. Представляешь – лауреат Нобелевской премии колхоз «Червоно дышло». Тут уж и Свирский не выдержал, рассмеялся. Смеялся долго, хорошо, от души. Отсмеявшись, сказал: – Ладно, черт. Уговорил. Поедем к тебе. Этот, памятный для обоих разговор состоялся девять лет назад, в 2006-м. А сегодня, 16 июля 2015 года, Анатолий Львович сидел на кухне своей однокомнатной квартиры в Орле и с тоской смотрел через открытое окно на пустынную улицу. Эту квартиру ему сделал пару лет назад все тот же Олег Данко. Как он тогда сказал, отдавая Свирскому ключи от квартиры: «Бери, пока у меня есть такая возможность. На всякий случай, мало ли, как жизнь дальше сложится». Это было последнее благодеяние уходящего губернатора для Данко и его команды. Новым губернатором уже был назначен человек из Москвы. Поговаривали, что в Москве страшно недовольны тем, что старый губернатор регулярно срывает продовольственные поставки в столицу. А как их было не сорвать? К этому времени в области из-за боязни куриного гриппа уже уничтожили всю скотину и птицу. А хлеба и других культур год от года сеяли все меньше и меньше из-за сумасшедшей дороговизны солярки. На Данковской опытно-селекционной станции удалось сохранить весь скот и всю птицу. К тому времени все животные уже были неоднократно привиты различными противогриппозными вакцинами, став фактическими участниками широкомасштабных экспериментов, проводимых командой Свирского. Данко оказался прав, предрекая, что Анатолию Львовичу удастся придумать что-нибудь толковое. Последние несколько лет перед переездом в Орловскую область Свирский пытался заниматься разработкой вакцин, противостоящих различным разновидностям вируса гриппа. Но только пытался. Скудное финансирование прекращалось едва успев начаться, и его старички снова возвращались к переписыванию старых отчетов. На новом месте он помолодел лет на двадцать. Та творческая энергия, тот молодой задор, которыми, казалось, был заряжен даже воздух в лабораториях, где трудились молодые генетики и микробиологи, проникали в плоть и кровь Анатолия Львовича, заставляя его мыслить все быстрее, все тоньше, все изощреннее. Ребят Данко подобрал действительно талантливых и амбициозных. Им нужно было только указать цель, поставить задачу, достойную их высоких амбиций и способностей. И Свирский подбросил им такую задачку. Задачку, самая постановка которой у каждого мало-мальски грамотного профессионала вызывала не только недоумение, но и сомнение в психическом здоровье человека, предлагающего ее решить. Свирский предложил им создать универсальную противогриппозную вакцину. Привитый ею человек или животное не должен заболевать гриппом, в том числе и куриным, как бы ни мутировал вирус. Самонастраивающаяся вакцина, обнаруживающая вирус в живом организме, определяющая его разновидность и разрушающая его генетическую программу, превращая вирус из врага в союзника. И через семь лет такая вакцина была готова. По большому счету, оставалось только завершить программу испытаний. Но сомнений в ее чрезвычайной эффективности уже ни у кого не оставалось. Все, кто участвовал в этой работе, уже неоднократно имели возможность, в том числе на себе, убедиться в чудесных свойствах полученной вакцины. И тут это известие о снятии губернатора. Его принес Свирскому Данко. Олег Иванович ввалился к нему в кабинет, тяжело дыша, прохрипел с порога: – Толька, хана нам. «Деда» снимают. Анатолий Львович поднял голову от бумаг, глядя как грузный, раскрасневшийся Данко пересекает кабинет и усаживается в кресло рядом с его столом. – Ну и что? Ты чего такой запыхавшийся, бегом на третий этаж поднимался, что ли? – А как ты думаешь, кто прикрывал эту нашу с тобой самодеятельность? «Дед». Он хоть и не знал, чем конкретно мы занимаемся, но кое о чем догадывался. «Дедом» Данко называл губернатора. Олег Иванович достал из кармана брюк носовой платок и стал вытирать пот, катящийся градом по его красному толстому лицу, несмотря на работающий в кабинете Свирского кондиционер. – Ты представь, – продолжал он, – приходит новый человек. Обязательно начнутся всякого рода проверки. Да и доброжелатели найдутся, стукнут. В администрации таких добровольных помощников пруд пруди. И что же обнаруживается? – Что? – переспросил Свирский. – А то, что объем финансирования любимого детища губернатора, то есть нашего с тобой хозяйства, никак не соответствует количеству выращенного и переданного, в соответствии с федеральной программой, в другие области племенного скота. – Не сгущай краски, Олег. Я думаю, что там найдется к чему прицепиться и помимо нас с тобой. Наше хозяйство – это так, мелочевка. Так что успокойся, если «дед» на чем-то и погорит, то вряд ли виноваты будем мы. – Ты так ничего и не понял. «Дед» свои проблемы как-нибудь решит. А когда нас вычислят, как мы будем решать свои? – Олег, я давно хотел тебе сказать. Пора публиковать результаты. Еще немного и вакцину можно будет запускать в производство. Сам видишь, она сейчас нужна, как воздух, даже больше воздуха. – Милый мой, ты так и не понял, в какой стране живешь. У нас ведь как, либо ты крышуешь, либо тебя крышуют. Оказавшихся вне системы просто сжирают. Как только ты объявишь, что у тебя есть вакцина, здесь настоящая война разгорится между желающими взять это дело под свое крыло. И я тебя уверяю, они очень быстро поймут, что им совсем не нужно двенадцать носителей суперсекрета. Ведь вакцина против куриного гриппа – это деньги, сумасшедшие деньги. Толя, они оставят в живых только кого-нибудь одного, самого сговорчивого. А развязывать языки, поверь, они очень хорошо умеют. Остальных просто отстрелят. Да и этот один им будет нужен на очень короткий период времени. Толя, если тебе наплевать на себя, подумай о ребятах. У них ведь семьи, дети малые. Да и не успеешь ты ничего опубликовать. Как только информация уйдет от нас, она попадет в лапы соответствующих структур. Официальных или неофициальных, неважно. Действовать они будут одинаково. Нам сейчас нужно выиграть время, пока я буду решать вопрос с запуском в производство. Да и неплохо было бы и нам что-то заработать на нашей вакцине. Что, мы зря столько лет жизни на нее положили? Свирский поднял трубку телефона, набрал три цифры внутреннего номера: – Светлана Васильевна, зайдите ко мне, пожалуйста, – и уже обращаясь к Данко: – А вот мы сейчас спросим, как нам быть, у нашей Василисы Премудрой. Дверь распахнулась и в кабинет вошла русоволосая, слегка полноватая женщина лет тридцати пяти. Пока она шла от двери и устраивалась в кресле напротив Данко, мужчины искренне любовались ею: «Живое воплощение истинно русского типа красоты», – подумал Свирский. – Светлана Васильевна, – обратился к ней Данко, – что посоветуете, как нам замаскировать плоды нашей многолетней работы? Дело в том, что нашего губернатора снимают. Я опасаюсь, что у нас будут проблемы. – Я уже думала об этом, Олег Иванович. Считаю, что это правильное решение, в смысле замаскировать. Мы сейчас действительно подошли к опасному этапу в нашей работе. Ну…во-первых, почистить память компьютеров, всю информацию сбросить на носители, а их спрятать в надежном месте. Бумагу: все отчеты, рабочие тетради, журналы наблюдений – пересмотреть. Все, что необходимо, перебросить на диски и тоже – в надежное место. Остальное – уничтожить. Во-вторых – животные. Животных необходимо убрать. Мы никому не объясним, как мы сумели их сохранить в таком большом количестве. Но забивать их жалко, Олег Иванович. Ведь суперэлита. Я предлагаю раздать по частным хозяйствам. У нас и в другие места. Кое-где ведь люди сумели сохранить частный скот и птицу. Так что это в глаза бросаться не будет. А время пройдет, заберем их обратно. Ведь должно же закончиться когда-то все это безобразие. А чтобы провести это по бухгалтерии… – Я решу этот вопрос. Оформлю документы на мясокомбинате задним числом. А на птицу тоже задним числом оформим акт на сжигание. А вот как нам быть с освоенными ресурсами, чем мы все эти годы занимались? На что деньги пошли? – Ну, это совсем просто. Мы любым проверяющим мозги запудрим. Анатолий Львович, помните, Дима Панов ввел в помидор ген глубоководной рыбы? Вы еще тогда ему приказали бросить заниматься ерундой, помните? – Да, да, – закивал Свирский, – что-то такое было. – Так вот, он таки не бросил. Занимался потихонечку. И делянка у него небольшая есть. – И что? – У него теперь эти помидоры вызревают аж до декабря. Деляночку увеличим. За недельку бумаг всяких наплодим, шкафов не хватит складывать. Так что будет, чем отчитаться. – Отлично, – обрадовался Данко, – вот вы этим всем и займитесь. Анатолий Львович, а ты устрой пару публикаций в академических изданиях. У нас и за границей. Ну, сам знаешь, где лучше. А я через недельку соберу у нас областную прессу, включая телевидение. Устроим, так сказать, презентацию чудо-помидора. Кстати, как у него со вкусом, Светлана Васильевна? Она рассмеялась: – Вкус у него, скажем так, сложный. Если откровенно, отвратительный вкус. Но Димка надеется на улучшение со временем. – Ну что ж, значит показывать будем одни помидоры, а кормить другими. Тогда они расстались, довольные найденным решением. А потом появилась эта однокомнатная квартира в Орле, оформленная на подставное лицо. В ней-то и были спрятаны все результаты их многолетней работы. После смены губернатора к ним действительно нагрянула комиссия, но не найдя ничего особенно крамольного, разочарованная, уехала ни с чем. Впоследствии Данко удалось установить контакт с Шатуновым и договориться с ним о производстве вакцины на выгодных для себя условиях. Программа испытаний на людях успешно подходила к концу. Непредвиденное произошло уже в июне 2015. Губернская администрация продала хозяйство Данко. Новым хозяином оказался китайский бизнесмен. Все работавшие в хозяйстве были разом уволены. Территория хозяйства обнесена новым забором. Свирскому, жившему в квартире, находящейся в лабораторном корпусе, в пожарном порядке пришлось переезжать в Орел, в ту самую однокомнатную квартиру. На следующий день с Данко случился инфаркт. То ли инфаркт был очень обширным и тяжелым, и медики действительно ничего не смогли поделать, то ли не очень-то и старались что-то сделать, но Анатолий Львович потерял своего старого товарища. С его смертью вся тяжесть организационной работы и ответственность за судьбы людей обрушилась на плечи Свирского. – Мишка, да держи же руль! Не крути! – Я стараюсь, – только и успел выдохнуть тот, яростно вращая руль из стороны в сторону. Машину потащило сначала влево и вынесло на встречную полосу, потом она резко, клюнув носом, пошла вправо, и в следующее мгновение, когда Михаилу уже вроде бы удалось выровнять ее, и она опять начала слушаться руля, нажатие педали тормоза снова сделало ее неуправляемой. «Форд» повторил пирует и наконец остановился, ударившись бортом правого переднего колеса о высокий бордюр тротуара. Мужчины выскочили из машины. – В чем дело, черт возьми, – выругался Мишка, – ведь не январь же месяц?! – А вот в чем. – Виктору Петровичу удалось выдернуть из колеса стальную колючку, сваренную, наподобие противотанкового ежа, из кусков толстой проволоки с заостренными концами. – Это, Миша, кто-то на нас охотится. – Старший Колосов пнул ногой по колесу, из которого с шумом выходил воздух. – А вот и сами охотники. К ним бегом приближалась группа подростков, человек 7 – 8. Обрезки труб и стальные прутья в руках говорили о том, что шутить они не собираются. Колосов нырнул в кабину и схватил стоящий за сиденьем автомат. Снять с предохранителя и передернуть затвор – доля секунды. Колосов дал короткую очередь прямо в асфальт, под ноги бегущим. Передние враз остановились, задние налетели на передних, кто-то упал, громко ругаясь. По асфальту со звоном покатился обрезок трубы. Толпа развернулась и, побросав свои прутья, со всех ног бросилась обратно. Последним, прихрамывая, бежал упавший. Колосов огляделся вокруг. В доме напротив, из распахнутого окна, на него смотрела женщина. Встретившись взглядом с Колосовым, она тут же исчезла в полумраке комнаты. «Пуганый народ тут какой-то, – подумал он, забыв про „калашников“, который был у него в руках. – Да это и неудивительно, когда на улицах хозяйничают стаи таких вот волчат. А если встретились волчата, значит, водятся тут и волки. Зато все местные менты занимаются грабежом на дорогах». Знакомство с орловскими милиционерами оставило у Колосова тягостное впечатление. От границы Орловской области до самого Орла их останавливали пять раз. Везде они откупались сотней долларов. Но на въезде в Орел Колосов вынужден был оставить наглым гаишникам, отказывающимся пропускать машину с московскими номерами, две тысячи. «Конечно, – подумал Колосов, – что такое эти бумажки, эти две тысячи долларов, на фоне тех кошмарных событий, которые с нами произошли, но, черт возьми, как тяжело они мне доставались и с какой легкостью вытряхнули их из меня эти вымогатели в погонах. Если так пойдет дальше, то моих средств ненамного хватит. Придется обращаться к Марине». Лиловые сумерки опустились на город. Нигде не зажглось ни одного фонаря. Только кое-где окна домов озарились тусклым светом. То ли свечи, то ли керосиновые лампы зажглись. – Пап, ну что ты стоишь. Помоги ее чуть от бордюра оттолкнуть, а то я домкрат никак не поставлю. Пока Виктор Петрович стоял, задумавшись, перебирая в уме перипетии сегодняшнего дня, Мишка с помощью Вики и Марины уже заменил оба левых колеса. Стальные колючки впились во все четыре, но заднее правое все-таки держало воздух. – Жаль, что у нас только три запаски, – сказал Михаил, убирая на место домкрат и ключ. – С четвертым надо что-то делать. Оно пока держит, но это ненадолго. – Давай-ка, мы уберемся с этого места поскорее, подальше от этих волчат, – ответил Виктор Петрович, – свернем с улицы куда-нибудь вглубь квартала и там заночуем. Скоро совсем стемнеет, так что этого Свирского мы сегодня все равно не найдем. Они уселись в свой микроавтобус. – Миша, ты впереди проверил, там колючек нет? – Я смотрела, – отозвалась из салона Вика, – в разумных пределах, конечно. Метров сто впереди чисто. Колючки только сзади остались. Они отъехали от места аварии не более километра, когда сзади захлопало окончательно спустившее колесо. – Вон видишь, проулок слева, сворачивай туда. Свернув с главной дороги, они на небольшой скорости поползли мимо ряда похожих друг на друга пятиэтажек. – Достаточно, давай остановимся здесь, – скомандовал Виктор Петрович. Михаил завернул во двор и остановился у среднего подъезда «хрущевки». Все вышли из машины. – Вы только посмотрите, какие звезды, – восторженно воскликнула Вика. – Звезды звездами, а колесо снимать нужно, – ответил ей Михаил, вытаскивая из машины домкрат, – иди, включи переноску. – Что делать собираешься, сын? – спросил у него Колосов-старший. – Ну не латать же его сейчас. Камеру поставлю. Я брал с собой две штуки. Пока Михаил возился со снятым колесом, орудуя молотком и монтировкой, а Вика стояла рядом, подсвечивая ему фонарем, Марина и Виктор разглядывали дом, перед которым они остановились. – Смотри, Вить, на улице такая жарища, а открытых окон: раз, два, три… всего восемь штук на весь дом. – Марина размахивала рукой, считая окна. – И свет. В этих есть хоть какой-то свет, а в тех нет. – Ну и что? Что-то я не пойму, куда ты клонишь? – Фу, какой ты непонятливый. Закрытые окна – это значит, что люди не живут в этих квартирах. – Это еще ничего не значит, но даже если и так, нам-то, что от этого? – А то, что переночевать мы сегодня можем не в машине, скорчившись на сиденье, а в одной из этих квартир, в относительном комфорте. А если уж совсем повезет и в этом доме идет вода, то и принять душ. – Но это же взлом и проникновение в чужое жилище. Марина не ответила, пожав плечами. «Хотя… что нам взлом, когда на нас уже не один покойник висит», – подумал Виктор. Мысль о душе, перевесила все возможные сомнения и колебания. Колосов как будто наяву почувствовал, как холодные водяные струи хлещут по его разгоряченной коже, смывая с нее пот и дорожную пыль. Он посмотрел на детей, Мишка уже прикрутил колесо на место, и теперь электрический компрессор, громко жужжа, накачивал его. – Похоже, ты права, дом стоит почти пустой. В прежние времена обязательно кто-нибудь высунулся бы из окна и принялся орать, что мы отдыхать мешаем. А сейчас никого, а ведь Михаил так громыхал молотком, когда бортировал колесо. Пойдем посмотрим. Виктор Петрович взял из кабины фонарик, и они с Мариной вошли в подъезд. Они прошли по всем этажам и на последнем обнаружили незапертую дверь. – И ломать ничего не нужно, ее уже до нас сломали. На двери, в районе замка, были видны явные следы взлома. – Осторожнее, Виктор, а вдруг там покойник. – Марина схватила его за руку. – Ну да, прямо как в кино, – усмехнулся Колосов, но тут же вспомнил, что вчера с ними уже было нечто подобное. – Сейчас посмотрим, какие здесь покойники. Он толкнул внутрь входную дверь и шагнул в квартиру, светя себе фонариком. Марина шла за Виктором, держась за его плечо. Это была стандартная трехкомнатная квартира с крохотной кухней. Никаких покойников в квартире не оказалось, но в ней до них уже кто-то явно побывал. Об этом свидетельствовали распахнутые двери шкафов, вывернутые мебельные ящики и разбросанные по полу бумаги. Похоже, из квартиры вынесли все, что только можно было. Оставили только громоздкую мебель. Стулья, столы, и те унесли. Марина прошлась по кухне: – Ого, даже посуду утащили. – Пошли за ребятами, здесь и заночуем, спальных мест как раз хватит на всех. Через час все уже спали, только Виктор Петрович остался на кухне и, распахнув окно, уселся на подоконник. Вверху – черное бархатное небо, украшенное россыпью звезд и желтым кругом луны, внизу – тихий зеленый двор. Прямо под окном – палисадник с грядками вместо цветов. Колосов глянул вправо и влево. И там тоже – вместо цветов грядки. «Наверное, картошку сажают», – подумал он. Тишина необыкновенная. Ни тебе шума проезжающих машин, ни других каких-либо звуков, присущих каждому большому городу. Только стрекот кузнечиков да лай собак, доносящийся откуда-то издалека. «Прямо как в деревне. – Он достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и, затянувшись, выпустил вверх струю дыма. – Живя в Москве, мы действительно не представляем себе истинного положения дел в стране. Ну что я знал? Что с продуктами сложновато, топливо страшно подорожало, ну, перебои с электричеством, водой, отоплением. Так у нас с ЖКХ всегда какие-нибудь проблемы. Все это в пределах количественных изменений. Чуть лучше, чуть хуже. Хотя, конечно, хуже – не чуть, а весьма существенно. Но все-таки не так, как здесь. Город почти пустой, народ разбежался. Где они все? Уехали к родственникам в деревню, переехали на свои дачные участки? Как бы то ни было, люди вынуждены были перейти на натуральное хозяйство и выживать за счет своего огорода. А ведь это всего лишь в 350 километрах от Москвы. Да… Ужасно жарко. Может быть, пойти и еще раз принять холодный душ?» Горячей воды в этой квартире не было, как, впрочем, и газа, но холодная шла, и все по очереди воспользовались душем, который, слава Богу, был исправен. Один Михаил, уставший за день, поужинав, не дождался своей очереди и завалился спать на диван, стоящий в проходной комнате. А девчонкам досталась двуспальная кровать в дальней. Виктору отвели кушетку в комнате рядом с кухней, но спать ему не хотелось. Он уже слез с подоконника, чтобы отправиться в душ, как вдруг раздался выстрел. Колосов высунулся в окно. Еще один одиночный выстрел, потом длинная автоматная очередь. Но стреляли, судя по всему, далеко отсюда. «Да, – подумал Колосов, окинув озабоченным взглядом свой микроавтобус, – ночные прогулки здесь устраивать не рекомендуется. Да что ночные, нам подстроили ловушку, когда еще было светло. Большое спасибо лейтенанту за автомат, а то бы эта встреча с представителями местной молодежи для нас могла закончиться весьма плачевно». За свой «Транзит» Виктор не очень опасался. Если полезут, сработает сигнализация. Даже если угонщик окажется профессионалом и сумеет отрезать сигнализацию от основной сети, он все равно не сумеет завести двигатель. Дело в том, что Колосов применил старый, дедовский способ защиты от угона, давно уже всеми забытый, в том числе и угонщиками. Он поставил в цепь зажигания дополнительный размыкатель и поставил его в такое место, чтоб ему было удобно, а чужому человеку нипочем не догадаться. Виктор услышал шлепанье босых ног по линолеуму и, обернувшись, увидел Марину. – Кажется, стреляли, да? – Ерунда, это было далеко отсюда, иди спать. – Не могу, жарко. Даже с раскрытым окном. Честно признаться, я и не помню, когда мне приходилось спать в помещении, где нет кондиционера, – Марина улыбнулась, – а тут еще приходиться спать в одежде. Она высунулась в окно рядом с Колосовым, прижавшись к нему плечом и поставив локти на подоконник. Виктор попытался отодвинуться, чтобы не чувствовать этого жара, исходящего от нее и обжигающего его даже через одежду, но уперся плечом в распахнутую створку окна. Тогда он повернул голову к ней, чтобы попросить ее отодвинуться и, вообще, сказать ей, чтобы она перестала пробовать на нем всякие разные женские штучки и приемчики, поскольку это все равно бесполезно, но тут его глаза неожиданно оказались рядом с ее глазами, а его губы – рядом с ее губами. Несказанные им слова потонули в длинном, томящем поцелуе. Колосов никогда не считал себя особенным знатоком по части женщин, но не считал себя и полным профаном в этом вопросе. Все-таки в свои сорок пять он накопил определенный жизненный опыт. Достаточно долгое время был женат и, надо признать, счастливо женат, особенно поначалу. Да и после расставания с женой у него было несколько, можно сказать, любовных интрижек. Но он и представить себе не мог, что такая простая и естественная вещь, как близость с женщиной, может сделать его настолько счастливым, можно даже сказать, абсолютно счастливым, что какая-либо женщина будет любить его так, что ему захочется, чтобы это повторилось и на следующую ночь, и на следующую после следующей… и так дальше, каждую ночь подряд до самой смерти. Марина поцеловала его в ухо, слегка прикусив мочку: – Все. Пойду к себе. А то боюсь, засну здесь, и утром нас застукает твоя дочь. – Почему дочь, а не сын? – Он, по-моему, умаялся сегодня, его и пушкой не разбудишь. К тому же женщины существа вредные по определению. Мы имеем свойство появляться в ненужном месте в ненужное время. Неожиданно сработавшая сигнализация заставила их подскочить. Сирена выла заунывно-протяжно, как будто жалуясь на свою несладкую долю. Колосов, натягивая на ходу одежду, бросился на кухню, к раскрытому окну, под которым стоял их микроавтобус. Высунувшись в окно, он увидел, что водительская дверь «Форда» открыта и рядом с ним стоят два человека, а внутри, судя по всему, сидит кто-то еще. – Эй, вы там, пошли вон, – крикнул Колосов. Но стоящие около машины только подняли головы посмотреть, кто это там орет, и даже не подумали сдвинуться с места. Возмущенный Виктор Петрович только собирался крикнуть этим наглым ворам что-нибудь еще, как одновременный грохот близкого выстрела и звон осыпающегося оконного стекла заставил его рухнуть на четвереньки и спрятаться под подоконником. Увидев Марину, стоящую в коридоре, он крикнул: – На пол, на пол. Разбуди Мишку. Пусть идет сюда, но ползком. Сама – к Вике, в дальнюю комнату. И лежать на полу. Он на четвереньках, стараясь не наступать на стекло, пополз обратно в свою комнату за оружием. Там, надев обувь и схватив оба автомата, Виктор Петрович метнулся обратно в коридор. Первая оторопь прошла, вернулась способность логически мыслить: «Это, похоже, было охотничье ружье. Картечью одновременно из обоих стволов. Мне повезло, что нигде не зацепило. Стреляли, кажется, из района песочницы». В коридор выполз Мишка: – Что случилось? – Машину нашу пробуют угнать. Их кто-то прикрывает с охотничьим ружьем. Ты обувь надел? А то там битое стекло. – Да. – Держи автомат. Сейчас за мной, пригибайся как можно ниже. На кухне в окно не высовывайся. Сирена смолкла, захлебнувшись посередине очередного куплета своей заунывной песни. – Отрезали, – сказал Мишка. Гуськом, друг за другом, двинулись на кухню. Виктор Петрович, чуть приподнявшись над подоконником, выпустил в сторону песочницы длинную очередь. В ответ прозвучало два выстрела, один за другим. Картечь влетела в кухню, отбивая штукатурку на стенах и потолке. «Пока он будет перезаряжать, у меня есть пара секунд», – подумал он, поднимаясь в полный рост. Он увидел, что те, которые возились с машиной, уже отчаялись завести двигатель и теперь толкают ее, то ли пытаясь завести таким образом, то ли решив откатить микроавтобус в более спокойное место, и там основательно разграбить. Виктор Петрович выстрелил, стараясь попасть в тех двоих, которые, упираясь, толкали микроавтобус, и тут же присел на корточки, прячась под окном. И вовремя, потому что тут же грохнул выстрел, и в окно снова влетела картечь. – Ну что, попал? – это спросил Мишка. – Кажется, в одного попал. Метко стреляет, сволочь… Слушай, я сейчас в него выстрелю, он ответит два раза. Два раза, понял? После этого ты ненамного высунешься над подоконником и посмотришь, где находится песочница. Там рядом с ней еще домик фанерный. Одним словом, детский городок. Он там засел. И тут же прячешься. Понятно? – Да, да. Понятно. – Тогда поехали. Колосов-старший, не высовываясь из окна, поднял над подоконником автомат и пустил в ту сторону, где должна была находиться песочница, несколько коротких очередей. В ответ ему прозвучало два выстрела. И опять на них посыпалась штукатурка, и полетели щепки от оконной рамы. – Ну, видел песочницу? – Да, мне показалось, что я и типа этого видел. – Хорошо. Так вот, как я сейчас только что сделал, не высовываясь из-за подоконника, выставляешь автомат наружу и ведешь огонь примерно по району песочницы. Короткими очередями, а можно и одиночными. Главное, не высовывайся. Точность нам не нужна. Мне нужно, чтобы ты отвлекал его, тем самым прикрывая меня. А я спущусь вниз и постараюсь его достать оттуда. Ты меня хорошо понял? – Ну, конечно, пап. Не беспокойся, со мной ничего не случится. Я буду осторожен. Виктор Петрович вернулся в прихожую и позвал оттуда Марину: – Я выхожу наружу, закрой за мной дверь и заблокируй ее монтировкой. План действий был прост. Он собирался незаметно выскользнуть из подъезда, проползти вдоль дома под прикрытием палисадника и выскочить на улицу, а уже по улице обежать вокруг квартала и зайти в тыл к стрелявшему. Колосов сбежал вниз. Он высунул голову из подъезда, намереваясь оглядеться, и чуть было не получил пулю. Стреляли слева, вдоль стены дома. «Похоже, он в соседнем подъезде, – подумал Виктор Петрович. Не высовываясь, он выставил автомат и пустил очередь вдоль стены. Раздался крик и стук об асфальт упавшего оружия. Колосов выскочил наружу и в несколько прыжков преодолел расстояние, разделяющее соседние подъезды, успев выбить ногой пистолет из тянущейся к нему руки. Пока бежал от одного подъезда к другому, он ожидал выстрела из охотничьего ружья. Но выстрела все не было. „Да и Мишка что-то перестал постреливать“, – пронеслось у него в голове. Колосов еще не успел сообразить, что бы это могло значить, как краем глаза заметил своего сына, вылетевшего из подъезда и пробежавшего мимо него с автоматом наперевес. Виктор Петрович посмотрел на поверженного врага. Тот сидел на асфальте и краем рубахи зажимал простреленную руку, с ужасом глядя на направленное в него оружие. – Ты что, ранен? – неожиданно даже для себя спросил Колосов. – Да, да, – парень затряс головой, – рука вот… и в ногу еще, когда машину толкал… – Даю пять секунд, исчезни с глаз моих. Парень, не веря своему счастью и забыв о своих ранах, сначала на карачках, а потом вскочив на ноги, бросился прочь в сторону, противоположную той, куда убежал Мишка. Через несколько секунд он действительно исчез, завернув за угол дома. Колосов хотел бежать вслед за Мишкой, но тут увидел, что во двор въезжает их микроавтобус. Рядом с Мишкой сидит еще кто-то. Михаил, счастливый, разгоряченный только что удачно закончившейся схваткой, выскочил из машины и подбежал к отцу: – Слушай, мы… – Ты почему не выполнил моих инструкций? – охладил тот пыл сына. Следом за Мишкой подошел тот самый неизвестный «кто-то»: – Разрешите представиться. Веретенников. Майор запаса Веретенников, – и протянул Колосову руку. – Ты понимаешь, пап, тот гад перестал стрелять, я посмотрел, а это Андрей его скрутил и ружье отобрал. Ну, я и побежал вниз, за машиной. – Я тут живу на параллельной улице, в частном доме, – вступил в разговор майор. – Слышу стрельба. У нас здесь частенько бандюганы пошаливают. Подумал, что, может быть, кому-то понадобится моя помощь. Пошел посмотреть. Наткнулся на этого, который в песочнице. Пришлось отобрать у него ружье для его же пользы. Но он меня что-то плохо понимал. Пришлось сломать ему руку. А тут, смотрю, в дальнем углу двора двое микроавтобус катят. Уже на улице их догнал, а тут и ваш сын подоспел. Знаете что… Нам лучше убраться отсюда. Стрельба закончилась. Могут подъехать менты. Они так частенько делают. Как гиены сбегаются на место схватки двух крупных хищников в надежде, что удастся поживиться падалью, так и они действуют. Поедемте ко мне. Я недалеко здесь живу. Машину во двор загоним. Я один. У меня и отдохнете. Колосов внимательно посмотрел на него, оценивая, и подумал: «А почему бы мне и не поверить этому парню?» – а вслух сказал сыну: – Миша, давай бегом за девочками, забирайте вещи – и вниз. Поедем в гости к майору. Глава 7 Колосова разбудил запах кофе. Дразнящий и манящий аромат заползал в ноздри, не давая спать. Он поднялся с дивана, оделся и вышел во двор. Солнце уже стояло довольно-таки высоко, нещадно поливая тесный дворик своими жесткими, колючими лучами. – Как спалось? – приветствовал Виктора Петровича майор. – Спасибо. Отлично. Главное, что никто под ухом не стрелял. Андрей и Михаил сидели во дворе под брезентовым навесом и прихлебывали из большущих кружек горячий, дымящийся кофе. – Тебе кофе сделать? – поинтересовался сын. – Давай. И вообще, неплохо было бы позавтракать. Достань консервы из машины. – Колосов-старший прошел под навес и сел на свободный табурет. – Миша, если что-то надо разогреть, ты поставь на плиту. Она еще долго будет горячей, только открой сначала банки, – подсказал Андрей. Теперь, при ярком свете белого дня, Колосову наконец-таки удалось рассмотреть его. Он был широкоплеч и высок. «Наверное, где-то под метр девяносто», – подумал Колосов. 35-37 лет, вьющиеся светло-русые волосы коротко острижены. Густые, мохнатые брови того же цвета нависают над светлыми, веселыми глазами. Короткий, вздернутый нос и большой рот, готовый в любую секунду растянуться в приветливой улыбке. Бело-голубая полосатая майка, подчеркивающая все великолепие мощной мускулатуры. На левом плече татуировка – парашют, два самолетика и надпись ВДВ. – Спасибо за помощь и за ночлег, – искренне поблагодарил Колосов, затягиваясь первой утренней сигаретой, – мы не будем вас долго обременять своим присутствием. Сейчас девочки наши проснутся, и мы поедем. Еще раз – большое спасибо. – Да брось ты, Петрович, свои интеллигентские штучки, – фамильярно начал майор, – какое, к черту, обременение. Я тут скоро от одиночества волком взвою. Только и занятий, что маршировать от тоски по пустому домине из угла в угол. Подумаешь, великое дело сделал, предложил ночлег хорошим людям. Дом, который майор назвал доминой, состоял из четырех небольших комнатенок с таким низким потолком, что человек среднего роста, подняв руку, легко дотягивался до него. В центре дома стояла большая печь, вокруг которой располагались комнаты, две из которых были проходными. Пол в доме был сделан почти на уровне земли, так что перед входной дверью не пришлось делать ступенек. Двор перед домом, отгороженный от улицы высоким дощатым забором, был так мал, что кроме колосовского «Форда», расположившегося в нем, там едва-едва нашлось бы место еще для двух таких же микроавтобусов. – Все равно, даже без штучек, – Колосов улыбнулся, – нам пора ехать. Мы и так сегодня разоспались. Уже двенадцатый час, а нам еще предстоит найти в городе одного человека. – А где он живет? – поинтересовался Андрей. – Улица генерала Белова, – ответил за отца Михаил, орудуя вилкой в консервной банке. – Ну, это недалеко. Хотя здесь все недалеко. – Угу, – промычал Михаил, проглатывая кусок, – пап, так ехать нельзя. Мы же без запаски остались. Надо залатать снятые колеса, да и радиатор неплохо было бы посмотреть. Я его паял почти в кромешной темноте. А сейчас, я смотрел, не сильно, но подкапывает. А может быть, мы и фары здесь достанем? Андрей, магазин автозапчастей или авторынок есть здесь где-нибудь? – Есть барахолка. Универсальный рынок называется, – подтвердил майор, – там все, что хочешь, можно найти – от продуктов до железок. Я там до недавнего времени начальником охраны работал. Если есть желание, могу проводить. – Сделаем так. – Колосов отложил вилку в сторону, закончив есть. – Мы с Андреем пойдем на рынок, попробуем купить фары, а ты останешься здесь и залатаешь колеса. Идет? – Идет, – нехотя согласился Михаил. Рынок, действительно, оказался недалеко, минут двадцать ходу. По дороге Колосов убедился, что вчерашнее впечатление от города оказалось несколько ошибочным. На улицах им попадались прохожие, и даже иногда проносились автомобили. Город не вымер окончательно, он просто затаился. Об этом свидетельствовали также огромные, зловонные кучи мусора, скопившиеся во дворах. Зато уж где было полно народу, так это на рынке. Если бы не Андрей, Колосову пришлось бы поплутать в поисках торговцев автозапчастями. Они расположились в самом дальнем углу рынка, затерявшись между рядами с одеждой и хозяйственно-бытовыми товарами. Их и было-то всего человек десять. Колосов обошел каждого, и только последний сумел его обнадежить. Здоровенный, краснорожий мужчина с газетной треуголкой на голове и в майке с надписью «I love NY» попытался зацепить клиентов сразу же, как только Колосов и майор приблизились к его прилавку: – Чего желаете, уважаемый? Вы не смотрите, вы спрашивайте, спрашивайте. Все равно всего не увидите. У меня еще пять коробов под прилавком лежат. Некуда раскладывать, места на прилавке не хватает. – У вас фары на «Транзит» есть? – спросил Колосов. – А какого года «Транзит», позвольте поинтересоваться? – Старая модель, еще с плоскими фарами. Мне и поворотники тоже нужны, но если их нет, то и Бог с ними. А фары очень нужны. – Нет, уважаемый, на эту модель вы ничего сейчас не найдете. Хотя… Знаете что, приходите завтра. Есть у меня одна наметка. Попробую для вас что-нибудь сделать. Завтра в это же время. А вообще-то, мы до четырех работаем. – И сколько это будет мне стоить? – поинтересовался Колосов. Торговец, хитро прищурившись, засмеялся: – Не дороже денег, уважаемый. Приходите завтра, обо всем договоримся. Выйдя за ворота, Колосов и майор некоторое время шли молча, утомленные шумом, толкотней и многолюдством, царящими на рынке. Наконец, чтобы не молчать, Виктор задал вопрос: – А почему с работы ушел? Место вроде живое, бойкое. Или тебя ушли? Андрей покрутил головой, почесал в затылке, как будто пытаясь там найти ответ на этот простой вопрос: – Понимаешь… Тоскливо мне здесь стало. Семьи у меня нет. В молодости не женился, к счастью. Или к несчастью. А теперь семью заводить вроде бы уже и поздно. Скоро 37 стукнет, а у меня за плечами – ни кола ни двора. – Как это – ни кола ни двора, – искренне изумился Колосов, – а как же дом, в котором мы сегодня спали? – А это не мой дом. Я сам родом из Сибири. Наша деревенька в ста километрах от Иркутска. У меня там и родители живут. Надоел мне, понимаешь, этот рынок, надоел этот город. Собрался я на родину уезжать, уволился с рынка, а тут эта неразбериха с транспортом началась. Поезда то ходят, то не ходят. В пункт А идут, а в пункт В не идут. Пока я ждал, что положение как-то стабилизируется и я смогу доехать не только до Москвы, но и от Москвы до Иркутска, пассажирское движение прекратилось вовсе. Так я и завис между небом и землей. – Так чей же все-таки дом? – повторил вопрос Виктор. – А… Дом… Моего приятеля, бывшего сослуживца. Мы с ним вместе из армии увольнялись. Дом ему от тетки-покойницы по наследству достался. Он сам с семьей в Израиль уехал, а дом, на всякий случай, решил не продавать, пустил меня пожить. Говорит: «Вдруг нас из Израиля выгонят, а дома у меня уже не будет. Так что ты живи пока». – Как это «выгонят из Израиля»? – удивился Колосов. – Если приняли, то уже, наверное, не выгонят. Но как же его выпустили вот так, сразу после увольнения из армии? А как же секретность, всякие там формы допуска? – А… Ерунда все это, – уверенно махнул рукой Андрей, – теперь на это никто не смотрит. Если можешь – уезжай. А насчет того, что «выгонят»… Так он же ненастоящий еврей. – То есть, как это – ненастоящий? – Виктор просто опешил. – Ну, так. Чистокровный русак, и жена у него русская, и дети – соответственно. Знаешь, как у Высоцкого: «…только русские в родне. Прадед мой – самарин, если кто и влез ко мне, так и тот – татарин». Он ведь что сделал – поехал то ли в Москву, то ли в Нижний, пришел там в синагогу и купил у еврейского попа справку, что мама у него – еврейка. Не знаю точно, рекомендательное письмо или свидетельство о рождении выправил. И на себя, и на жену. А дети у них уже стопроцентные евреи получаются. Вот так вот. Поэтому и побаивался, что в Израиле его афера может вскрыться. Но ничего, все обошлось, уже два года там. Доволен до чертиков. – Смешная история, – хмыкнул Колосов. – Да уж, куда смешнее, – с грустным видом подтвердил майор, – то, что человек, приносивший Родине присягу, бросает ее и ищет, как рыба, где глубже, это… Ладно, к такому у нас уже все привыкли. Но то, что можно купить себе новую национальность, новых родителей, что поп за взятку готов отказаться от основ своей веры… По-моему, это уже запредельно. Повальная коррупция, мать ее. Что мы за люди такие? Что за страна у нас такая? – Неуютно себя чувствуешь? – хитро улыбаясь, спросил Виктор. – Не то слово, – ответил Андрей. – Как в болоте, когда всюду зыбко и ни на что нельзя опереться. А ты что лыбишься? Тебе, что ли, уютно в такой стране? – А-а, – Колосов, довольный собой, поднял вверх указательный палец, подхватив другой рукой Андрея под локоть. Они остановились прямо посреди тротуара, – у одного моего приятеля на этот счет есть интересная теорийка. На вопрос: «Кто виноват?» – она, конечно, не отвечает, но кое-какие вещи, после того, как с ней ознакомишься, становятся более понятными. Он, этот мой приятель, он же – постоянный клиент (я ремонтом автомобилей занимаюсь), родился и полжизни прожил в Закавказье. У него интересный взгляд на нашу жизнь. Вроде бы изнутри, а в то же время как бы и со стороны. Так вот он говорит, что та жизнь, которой мы живем в сегодняшней России и которая называется сейчас капитализмом, существовала тридцать и сорок и шестьдесят лет назад в Закавказье, и называлась тогда социализмом. Все та же государственная собственность, используемая в своих корыстных интересах «узкой группой лиц», «подпольные» миллиардеры, о которых известно всем от мала до велика, приоритет воровских понятий над законом, повальная, как ты выразился, коррупция плюс полулегальный или нелегальный мелкий бизнес маленьких людей, постоянно дрожащих при одном только упоминании ОБХСС. Взятки всюду: в ЖЭКе, в школе, в больнице, в суде, в военкомате, в любом другом учреждении. Взятка – мотор, приводящий все в движение. Мы скопировали все, вплоть до мельчайших подробностей. Теперь даже ездить по улицам мы стали так, как ездили в Закавказье энное число лет назад. – А-га. Теперь мне все понятно. Так это черные виноваты. Это они приехали сюда и притащили за собой свои подлые порядки, – сделал вывод майор. – Может быть, они, может быть, мы, а может быть, кто-то третий или – все вместе. Это неважно. Но в защиту, как ты их назвал, черных я должен сказать, что эта система не уничтожила в них совесть. Да, они существуют в этой системе уже не одну сотню лет, она стала неотъемлемой частью их менталитета, я бы даже сказал больше – частью их культуры. Но они знают то, чего не знаем мы; даже в игре без правил есть свои правила. Я тебе расскажу один старый анекдот: «Встречает грузин на вокзале гостей из Москвы и везет их домой. Подъезжают к перекрестку, там – красный свет. Грузин проскакивает на красный. Испуганные гости спрашивают: „Гиви, как ты не боишься ездить на красный?“ „Я же джигит!“ – отвечает Гиви. На следующем перекрестке ситуация повторяется. Третий перекресток, а там горит зеленый. Гиви остановился на светофоре и стоит, ждет. „Что же ты не едешь?“ – спрашивают московские гости. „А вдруг оттуда тоже едет джигит?“ – отвечает им вопросом на вопрос Гиви. Понимаешь, в чем разница между ними и нами? Поэтому-то у нас и гибнут на дорогах ежегодно десятки тысяч людей. Грузинский врач никогда не бросит роженицу умирать в коридоре без присмотра, только потому, что у нее с собой нет денег. Он знает, что на его долю хватит состоятельных пациентов, которые хотят, чтобы им уделяли чуточку больше внимания, чем остальным. Армянский милиционер совершенно не заинтересован в том, чтобы обобрать до нитки и засадить в тюрьму подпольного сапожника, который по вечерам шьет модельные туфли из ворованных с фабрики заготовок. Он знает, что может взять ровно столько, чтобы и ему, и сапожнику было хорошо. Сравни с нашими нынешними ментами, которые лютыми волками набрасываются на ненавидимых ими «коммерсов». Им наплевать, сможет ли завтра этот «коммерс» работать или окончательно закроется после разорительного налета. Азербайджанский гаишник никогда не будет придираться к тебе по мелочам, вымогая взятку. Ему хватит настоящих нарушителей, которые действительно создают аварийную ситуацию на дороге. Ты будешь смеяться, но это действительно так. Если ты ему расскажешь какую-нибудь жалостливую историю, то он тебе еще и трешку даст на дорогу. Разве это похоже на наших злых и жадных гаишников, стремящихся побыстрее любыми способами набить карман и отправиться домой – водку трескать? Вот реальный случай. Один мой знакомый, декоратор-оформитель, засиделся допоздна и не заметил, что у него кончились сигареты. А работать еще предстояло всю ночь, утром надо было сдавать заказ. Он выходит из дому, садится в машину и едет в ближайший супермаркет. Время – 23 часа сорок пять минут. А машина оформлена на жену. Он едет по доверенности. Купил сигарет, возвращается домой. За сто метров от дома его тормозят гаишники. Время – ноль часов десять минут. Его и обнюхали, и документы проверили – не к чему придраться, кроме как к доверенности. Срок ее действия закончился десять минут назад. Да, формально нарушение налицо. Но какое это имеет отношение к безопасности дорожного движения? Как он их ни умолял проехать сто метров до его дома, чтобы супруга в их присутствии лично поставила на доверенности новую дату, ничего не помогло. Пришлось ему раскошелиться на пять минимальных. После этого гаишники сели в машину и уехали. Видимо выполнили свой план на тот день. – Ну, это абсурдная ситуация, – прервал Колосова майор. – Ты прав, абсурдная, – подтвердил Колосов, – но очень для нас характерная. Понимаешь, у них взятку дают за, если можно так выразиться, предоставление дополнительной услуги, не оговоренной в законе. У нас же вымогают за то, что тебе должны сделать и так. Русский человек, начиная брать взятки, делает это грубо и неумело, заглушая откровенным хамством слабый голос собственной совести. А будучи постоянно принуждаем платить мзду, чувствует себя слабым, униженным и несчастным. – Так что же это получается? – возмутился майор, – кавказцы, значит, хорошие и благородные, а мы – плохие? – Да нет же, – с досадой сказал Колосов, – при чем здесь «плохие», «хорошие», я просто пытался показать, что эта система для нас ментально чужда. При ней мы превращаемся в моральных уродов, в инвалидов, у которых вместо совести – деревянный протез. То, что нормально и даже хорошо для одних, для – других становится фактором, превращающим нацию в стадо вырожденцев. Знаешь, наверное, русскую поговорку: «Что русскому – здорово, то немцу – смерть». Ну, вот. Мы живем в обществе, где совесть вытеснена не только из политики, но и из обыденной жизни. Мы просто-напросто живем чужой жизнью. Поэтому ты и все мы чувствуем себя столь неуютно в собственной стране. Но главный вывод из всего того, что я тебе наговорил, заключается в другом. Если одно и то же явление обозначается двумя различными, причем, как говорят сами коммунисты, взаимоисключающими понятиями, а именно: социализм и капитализм, то… – То значит, что существующая у нас система не является ни тем ни другим, – продолжил майор, – то есть ни социализмом и ни капитализмом. А что же у нас тогда построили, блин? – опешил Андрей. – Пойдем, пойдем, – заторопился Колосов, – мы и так уже припозднились. Это долгий разговор, оставим его для более удобного случая. – Петрович, ты не беспокойся, я вам помогу найти того мужика. Ну, которого вы ищите. – Андрей взял паузу, потом продолжил: – Петрович, а вы куда едете? Орел у вас конечная точка? Или как? «А может быть, взять его с собой? – подумал Виктор, – нормальный мужик, к тому же с боевым опытом. В нашем путешествии это может оказаться не лишним», – а вслух сказал: – Ты слышал о том, что в Москве – эпидемия? Атипичная пневмония? – Не-ет, я телевизор уже две недели не смотрю. Свет же вырубили окончательно, – ответил Андрей, пораженный услышанным. – Так вот. Мы бежим от эпидемии. А в Орел заехали, чтобы забрать человека, сделавшего вакцину от этой заразы, – пояснил Колосов – Едем мы в Волгоград. Что будет дальше, я не знаю. Если хочешь, поедем с нами. – Отлично, – обрадовался майор, – а приключения будут? Колосов рассмеялся: – Боюсь, что выше крыши. – Заметано. Тогда я с вами. Искомый адрес был найден без особых хлопот и достаточно быстро. Андрей, действительно, неплохо знал город. Оставив всех сидеть в микроавтобусе, наверх, в квартиру, Колосов отправился один. На его настойчивый стук дверь открыл пожилой представительный господин в очках с тонкой металлической оправой, делавших его большие темные глаза особенно выразительными. Слегка поредевшая аккуратная седая шевелюра, высокий лоб мыслителя с большими залысинами и благородная осанка почему-то сразу убедили Виктора, что это именно тот, кто ему нужен. – Свирский Анатолий Львович? – уточнил он. – Я от Шатунова Ильи Борисовича. – Слава Богу, я вас заждался. Проходите, проходите, пожалуйста. – Свирский подвинулся, давая гостю возможность войти внутрь. – Позвольте представиться. Колосов Виктор Петрович, – начал Виктор, пройдя в комнату и не садясь на стул, несмотря на приглашающий жест хозяина. – Шатунов попросил меня забрать вас и доставить к нему в Волгоград. Так что, если вы готовы, милости прошу. Моя машина внизу. Если поторопимся, уже сегодня будем на месте. – Э-э… Видите ли… Да вы присядьте, присядьте. Виктор Петрович, да? Не все так просто, Виктор Петрович. Скажите, а у вас связь с Шатуновым есть? – В принципе есть, хотя мы уже несколько дней с ним не общались, – ответил Колосов, присев на краешек стула. – Замечательно, Виктор Петрович. – Свирский, удовлетворенный услышанным, начал потирать руки. – Здесь, в Орле, отключили телефон и электричество, и я не имею возможности связаться с Шатуновым. А мне, прежде чем ехать, необходимо покончить с некоторыми формальностями. Можно, конечно, отправить письмо по почте, но такую возможность я даже не рассматривал. Посмотрите, как интересно получается. Сто с лишним лет назад письмо из Москвы в Лондон доходило за неделю, а нынче попробуйте отправить поздравительную открытку своей кузине, живущей на соседней улице. Она ее получит не раньше чем через месяц. Ха-ха. Смешно, правда? В наш постиндустриальный, информационный век переправить куда-либо нечто материальное стало почти так же сложно и дорого, как во времена лошадок и дилижансов. И вообще, вам не кажется, что мы, в некотором роде, постепенно переселяемся из мира реального в мир виртуальный? – Я, Анатолий Львович, уже точно переселился в виртуальный мир. Мы уже третьи сутки пытаемся проехать из Москвы в Волгоград, – раздраженно ответил Колосов, – и думать сейчас я способен только об одном – хватит ли нам светового дня для того, чтобы добраться до места, так как у моей машины не работают фары, и не придется ли нам ночевать в степи. – А-а… Так вы из Москвы… И вы не на вертолете, а на машине… Как там, кстати, наша златоглавая? Колосов вконец разозлился на Свирского, непонятно почему затягивающего время, и с вызовом ответил: – В Москве эпидемия атипичной пневмонии. Смертные случаи исчисляются тысячами. В городе начались беспорядки – И ехидно поинтересовался: – Я сполна удовлетворил ваше любопытство? Свирский так и замер у выхода на балкон, повернув голову к Колосову. – Не успели… не успели… – После небольшой паузы он снова заговорил: – Итак, дело обстоит следующим образом. Вакцины сейчас у меня нет. Все образцы остались в моей лаборатории. Там сейчас новые хозяева – китайцы. Можно не опасаться, что они ее найдут. Вакцина надежно спрятана, но необходима сила, чтобы проникнуть в лабораторию. Ни я, ни мои сотрудники такой возможностью не обладаем. Сейчас на руках у меня все необходимое для того, чтобы запустить вакцину в массовое производство, но господин Шатунов настаивал на том, чтобы я сначала продемонстрировал ее эффективность. Следовательно, я должен иметь с собой достаточный запас уже готового к работе материала. Свирский, глядя себе под ноги, принял мерить комнату мелкими, быстрыми шажками, потом остановился, поднял голову и, глядя на Колосова, нетерпеливо спросил: – Ну? Где ваш телефон, или что у вас там? Колосов, пораженный столь внезапной переменой, буркнул: – Минуточку… – И вышел из квартиры наружу. Когда Колосов вместе с сыном вновь поднялся к Свирскому, тот неподвижно сидел на диване, скрестив руки на груди. – Здрасьте, – смущенно проронил Михаил, проходя через комнату на балкон, для того чтобы развернуть там спутниковую антенну. Виктор Петрович набрал шатуновский номер: – Алло! Илья? Да, это я. Ну… такой у меня теперь номер. Да, да. Мы сейчас находимся в Орле, у Свирского. Почему так долго? Черт возьми! Не получается быстрее – Некоторое время Колосов молчал, слушал Шатунова, после чего снова подал реплику: – Ты лучше с ним сам поговори, тем более что он тоже горит желанием с тобой пообщаться. После этих слов он протянул трубку Свирскому, поднявшемуся с дивана. – Здравствуйте, Илья Борисович. Я смотрю, у ваших друзей есть с собой и компьютер тоже. Он подключен к Интернету? – этот вопрос Анатолий Львович задал Михаилу. Тот утвердительно кивнул головой. – Илья Борисович, мне кажется, нам было бы удобнее пообщаться с помощью электронной почты. Вы не возражаете? Отлично. В таком случае будьте у своего компьютера. Через несколько минут я вам пришлю свое письмо. Свирский нажал на кнопку отбоя, после чего положил трубку на стол. – Вас как величать, молодой человек? – спросил он, обращаясь к Мишке. – Михаил, – ответил тот. – А я – Анатолий Львович. Вы поможете мне выйти в сеть и создать почтовый ящик? Вообще-то, я и сам смогу, но с вашей помощью, наверное, получится быстрее. – Конечно, конечно помогу, – поддержал его Мишка. – Знаете что, – наконец решился обратить на себя внимание Виктор Петрович, – пока вы тут занимаетесь переговорами, я спущусь вниз и подожду вас в машине. Закончите, спускайтесь, будем решать, что делать дальше. С этими словами он вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь. Свирский сходил на кухню за пепельницей, после чего, закурив, устроился за столом перед раскрытым ноутбуком и, пододвинув к себе еще один стул, сделал Михаилу приглашающий жест рукой: – Ну-с, приступим, молодой человек? После внезапной смерти Данко переговоры с Шатуновым о промышленном производстве вакцины пришлось продолжить Свирскому. Им уже были согласованы практически все позиции и оставалось, в сущности, немногое – получить от Шатунова подтверждающие документы с согласием на ряд требований Свирского. Собственно говоря, этих требований было не так уж и много, всего три: двенадцать миллионов долларов на счету в одном из швейцарских банков на имя Свирского (по миллиону на брата, считая всех членов группы, в том числе наследницу Данко), единое для всех стран и территорий название вакцины – «универсальная вакцина Данко», а сам процесс прививки должен именоваться «данконизацией», в память о незабвенном Олеге Ивановиче; все граждане России должны получить свою прививочную дозу бесплатно в течение первого года выпуска вакцины. Как будет выполнять последнее требование Шатунов – то ли за счет федерального бюджета, то ли за свой счет – Свирского не волновало. Он твердо знал только одно – пытаться заработать на вакцине в нашей нищей стране равносильно сознательному убийству десятков миллионов людей. В обмен на выполнение этих требований коллектив разработчиков в лице Свирского уступал Шатунову все права на вакцину, а также предоставлял в его распоряжение формулу вакцины и технологию ее производства, а также образцы готового продукта. Переговоры прервались в самый последний момент из-за отключения электричества и телефонной связи. Не более получаса Анатолию Львовичу и Михаилу пришлось провести у компьютера, общаясь с Шатуновым. За этот короткий промежуток времени Свирский получил положительные ответы на все свои вопросы. Шатунов прислал нотариально заверенный документ, подтверждающий его согласие на все требования Анатолия Львовича. Двенадцать миллионов долларов уже дожидались своего владельца в банке «Credit Suisse». – Мишенька, извините меня, Бога ради, но это не моя тайна. Вы не могли бы на пару минут оставить меня одного? – смущенно поинтересовался Анатолий Львович. – Да, да, конечно. – Мишка поднялся со стула и вышел на балкон. Свирский, осторожно стуча пальцами по клавиатуре, открыл в том же банке одиннадцать новых счетов и перевел по миллиону на каждый, потом раскрыл свой блокнот и переписал номера счетов и коды доступа на отдельные листочки, надписывая на каждом из них имя владельца. – Миша, – позвал Свирский, – а мы можем распечатать один документ? – Нет, но давайте я его сброшу на флэшку. Колосов и вся компания, покинув микроавтобус, расположились в тени, на скамеечке, расположенной напротив подъезда под густыми, низкорослыми яблонями. Михаил и Анатолий Львович, выйдя из подъезда, направились к микроавтобусу, но не найдя там никого, остановились в недоумении. – Мы здесь, сюда! – призывно замахала рукой Вика, встав со скамейки. – Мы закончили переговоры с Шатуновым и готовы ехать за вакциной, – сказал Колосову профессор, подходя к скамейке. – Здравствуйте, – спохватился он, – меня зовут Анатолий Львович. После окончания процедуры взаимных представлений Виктор Петрович задал вопрос Свирскому: – Куда надо ехать за вакциной? И сколько на это может потребоваться времени? Я пытаюсь сообразить, сумеем ли мы сегодня проделать хотя бы половину пути Волгограда, – пояснил он. – Лаборатория находится в восьмидесяти километрах от Орла. Но имейте в виду, что мне необходимо провести совещание со своими сотрудниками. На это мне понадобится, как минимум, час, а лучше – два. К тому же у лаборатории теперь новые хозяева. Вряд ли нас туда пустят по-хорошему. Искать способ проникновения придется на месте. Я не знаю сколько на это может потребоваться времени. – Свирский посмотрел на часы: – Сейчас три. Так что решайте. – Там есть охрана? – поинтересовался Веретенников. Анатолий Львович пожал плечами. – Там полно китайцев, но они – крестьяне. Есть ли там охрана? – повторил вопрос Анатолий Львович. – Не знаю, честно говоря. Там есть забор – это точно. Все остальное увидим на месте. – Петрович, это несерьезно, – майор повернул голову, обращаясь к Колосову, –нельзя туда соваться, не зная, есть ли там охрана, как она вооружена и… вообще. Я предлагаю не дергаться сегодня с отъездом в Волгоград. Я, ты и вот… Анатолий Львович отправимся сегодня на разведку, а остальные останутся здесь – в его квартире. Проведем рекогносцировку на местности, Анатолий Львович посовещается со своими людьми. Если будет просто, заберемся в лабораторию сегодня. Нет, запланируем операцию на завтра. Заодно завтра на рынке фарами разживемся. А после проведения операции – сразу же двинем в Волгоград. – Это разумно, Вить, – подала голос Марина, – Андрей дело говорит. – Ну что ж, – согласился Колосов, – давайте так и сделаем. – Петрович, – попросил майор, – ты только московские номера с машины сними, а то они для местных гаишников, как красная тряпка для быка. – А какие же мне поставить? У меня других нет, – удивился подобному предложению Виктор Петрович. – А никаких и не ставь. Все дешевле обойдется, – ответил Андрей. Дорога до совхоза, в котором находилась бывшая лаборатория Свирского, заняла почти час. Следуя указаниям профессора, Колосов свернул с шоссе и уже через несколько минут «Форд» въезжал в совхозный поселок. Остановились перед симпатичным двухэтажным коттеджем под черепичной крышей. – Анатолий Львович, дорогой, мы вас заждались! Здравствуйте, господа, – приветствовала их улыбчивая хозяйка, когда они вышли из машины. Вслед за обычными, приличествующими подобному случаю формальностями, перешли к деловому разговору. – Светлана Васильевна, дорогуша, надо бы всех наших собрать – провести последнее совещание, – попросил Свирский. – А пока мы будем совещаться, неплохо бы товарищей, – он сделал кивок в сторону Колосова и майора, – ознакомить с окружающей обстановкой. Показать им совхозную территорию, здание лаборатории, въездные ворота, проходную и т.д. – Хорошо, я пошлю младшенького народ собирать, а старший вам все покажет. – Она улыбнулась Виктору и Андрею. – Не беспокойтесь, он уже почти взрослый, скоро двенадцать исполнится. Лучше него здешних мест никто не знает, все облазил, сорванец. Мальчишка с выгоревшими добела на солнце волосами и с такими же симпатичными, как у матери, ямочками на щеках действительно оказался проводником, о котором только можно было мечтать. Донельзя осведомленным, пронырливым и словоохотливым. Трехэтажное здание бывшей лаборатории вместе с несколькими другими строениями, включая гараж и площадку для техники, было обнесено высоким сетчатым забором с воротами и проходной, расположенными как раз напротив лаборатории, метрах в ста от нее. На проходной постоянно дежурили два человека. В темное время суток охрана усиливалась. Вдоль забора ходило несколько пар охранников, нечто вроде патрулей. Но оружия ни у кого не было. Все были вооружены только палками. Хотя палка в умелых руках тоже оружие. Здание лаборатории новые хозяева переоборудовали в жилой корпус. В правом крыле, где располагался кабинет Данко, квартира и кабинет Свирского, а также бухгалтерия, были устроены квартиры для руководящего состава, а в левом, где собственно и располагалась лаборатория,казармы для рабочих. С восходом солнца здание пустело, а с заходом – снова битком набивалось людьми. – Вот что, друзья мои, – почти торжественно изрек Андрей, когда они, загрузившись в микроавтобус, двинулись в обратный путь, – план наших действий на завтра будет до безобразия прост. По всему выходит, что проникать в лабораторию надо днем. Китайцы народ дисциплинированный, трудолюбивый, так что днем там ни одной живой души не будет. Мы подъезжаем прямо к проходной. Я залетаю с автоматом в руках внутрь и укладываю обоих охранников на пол. Вы следуете за мной и, пока я держу их на мушке, связываете и заклеиваете рты китайцам. – А если они начнут кричать, или того хуже, – сопротивляться? – поинтересовался Свирский. – Не беспокойтесь, профессор, у меня найдется средство их успокоить, – попытался развеять опасения Свирского майор. – Вы собираетесь их убить? – ужаснулся Анатолий Львович. В ответ Андрей только передернул плечами. – Дальше… – продолжил он, – вы возвращаетесь в машину, а я открываю ворота. Вы меня подбираете, и мы подъезжаем прямо ко входу в лабораторию. – Они могли поменять замки, – перебил его Свирский. – Я захвачу из дому ломик и топор, в крайнем случае – пулей, – уверенно сказал майор, – но вы все-таки ключи с собой захватите. – Да, да, они у меня с собой, – заверил Анатолий Львович. – Сколько еще дверей надо будет открыть внутри? – Д … две, – с заминкой ответил Свирский, – если, конечно, они там внутри ничего не перестроили. И еще пять минут спуститься в подвал за вакциной. – Отлично, значит, минут за десять-пятнадцать управимся, – подытожил Андрей. – Петрович, а ты с автоматом останешься у входной двери, прикроешь нас. Забрали вакцину, прыгнули в автобус и – по газам. Вот и весь план. – Я – за. – Колосов, сняв с руля правую руку, поднял ее вверх. К дому Свирского они подъехали уже под вечер. Попрощавшись, договорились, что заедут за ним завтра утром. – Анатолий Львович, мы уж не будем подниматься наверх, вы ребятам моим скажите, что мы их ждем здесь, – попросил Колосов. Свирский, на прощание помахав рукой, скрылся в подъезде. Каково же было удивление и Виктора, и Андрея, когда они увидели профессора, спустившегося вниз вместе с Викой, Мариной и Михаилом. – В Москве та-а-акое происходит, – с ужасом сказала Вика, подойдя к отцу. – Друзья мои, прошу вас, возьмите меня с собой, надеюсь, у вас найдется местечко, где приткнуться старику, – попросил Свирский, обращаясь к Андрею, – но я тоже должен это увидеть. – Да что там происходит, в конце концов? – спросил Колосов, когда все уже разместились в машине. – Ужас, ужас, я просто в шоке. – Марина схватилась руками за голову. – Уезжала из дому в полной уверенности, что уж в нашем доме ничего не может случиться. Ну как же, внизу охрана, дверь бронированная, замки сейфовые. А-га, как же. По городу ездят целые бригады на фургонах, возят с собой автоген. Вся эта охрана к чертовой матери разбежалась, за что только люди деньги платят. Так вот, эти бандиты врываются в элитные дома, срезают двери и все выносят. Все!!! Понимаете? А за ними еще толпы всякой шантрапы носятся, подбирают остатки… А милиция … Я спрашиваю, а где же милиция? На улицах трупы валяются… – А милиция на кольцевой дороге, по крайней мере, там ее хотя бы видно, – пояснил Михаил. – Что, кольцо еще держат? – поинтересовался Виктор Петрович. – Из того, что показывали, четкую картину представить сложно, – ответил Мишка. – Где-то еще стоят, кое-где даже в людей стреляли, показывали сожженные машины, но солдаты вовсю уже с народом братаются. Им еду несут, выпивку. И куриный грипп нипочем. – Боже мой, Боже мой, мы опоздали всего на месяц, – бормотал себе под нос Анатолий Львович. – Но грабежи, беспорядки – это все мелочи, – продолжал Михаил. – Ничего себе, мелочи, – возмутилась Марина. – Сегодня днем случилось главное. Демократический митинг у Белого дома устал слушать Полянского и Зеленцова, и народ потихоньку потянулся по Новому Арбату. Стали собираться на Старой площади. Толпа собралась такая огромная, что голова ее была у Администрации Президента, а хвост на Лубянке. Стали раздаваться призывы доделать то, что в 91 году не доделали, и штурмовать здание Администрации. Но тут как раз подоспели Зеленцов с Полянским и стали уговаривать толпу разойтись, одновременно вступив в переговоры с охраной Администрации. Голова развернулась, надавила на хвост, а хвост уперся в здание ФСБ. Тут поднялась стрельба. Передние попадали, но сзади наперли, и толпа хлынула в здание. Потом показывали – кругом трупы на тротуарах, выброшенная мебель, бумаги какие-то кружатся, стекло битое. А сейчас горит весь комплекс зданий. Народ стоит вокруг, смотрит. Приехало несколько пожарных машин, но им не дали работать, прогнали… А коммунисты по-прежнему митингуют в Останкино. Вот такие вот дела, – закончила Вика. – Это – на CNN, РТР по-прежнему не работает, а первый показывает «Смехопанораму» вперемежку с балетом, – уточнил Михаил. – Это мы уже проходили, – хмыкнул Виктор Петрович. Михаил выскочил из машины, как только Виктор Петрович остановился перед домом Веретенникова. Пока Андрей открывал и закрывал ворота, а Колосов парковал во дворе микроавтобус, все остальные сгрудились перед раскрытым ноутбуком, который Мишка поставил на стол во дворе, под навесом. Последними подошли майор и Виктор и устроились на табуретках, которые Андрей вынес из дома. На дисплее крупным планом – перекошенные злобой лица, разодранные криком «долой» рты. Мужчины и женщины, старые и молодые. Камера отъезжает, отъезжает, и вот уже виден телецентр в Останкино, залитый со всех сторон человеческой толпой. В центре толпы грузовик, в кузове которого стоят полтора десятка человек. Это трибуна. И с нее летят в бушующее человеческое море зажигательные, возбуждающие призывы и лозунги. И толпа в едином порыве отвечает на них: «Долой-лой-лой-ой». Ветер взбивает над толпой кроваво-красную пену флагов и транспарантов. «Долой министров-капиталистов», «Смерть олигархам», «Верните нам социализм» и еще много чего другого написано на них. – А камера у них где-то на телебашне стоит, – сказала Вика. – Ничего не скажешь, умеют ребята на этом CNN работать, – отозвался Мишка. Потом прямой репортаж с митинга сменился повтором сегодняшних событий, которые транслировались ранее. Колосовы-младшие оторвались от экрана и использовали образовавшуюся паузу для того, чтобы перекусить. – Идите сюда, опять Останкино, – позвала Марина. Толпа уже не была статичной. Как бурный горный поток, она прорвала металлические барьеры и, расшвыривая их в стороны вместе с прячущимися за ними омоновцами, затопила узкую полоску чистого асфальта, отделявшую толпу от входа в телецентр. Люди хлынули внутрь здания. Крупный план – стоящие в кузове грузовика. Главарь коммунистов абсолютно спокоен, в отличие от соратников, радующихся как дети. Ни одна черточка его крупного, некрасивого лица не дрогнет. Стоит и спокойно ведет с кем-то переговоры по рации, изредка бросая косые взгляды на телецентр. Новый план – камера ползет по фасаду здания, поднимаясь все выше и выше. Кое-где разбиты окна, из них высовываются какие-то люди и орут что-то, размахивая руками. И наконец – крыша. А на ней группа людей, явно не горящих желанием встретиться с теми, кто бежит снизу. – Смотрите, вертолет, – ткнула в дисплей длинным наманикюренным ногтем Марина. Ми-8 завис над группой беглецов, и с него сбросили веревочную лестницу. Люди, отталкивая друг друга, принялись по ней карабкаться. И вот уже первым из них помогают забраться в вертолет. А люди все карабкаются и карабкаются по лестнице, а к стоящим на крыше и ждущим своей очереди подбегают еще и еще. – Прямо-таки эвакуация американцев из Сайгона, – проговорил Свирский. – Что, что? – переспросил майор. – Я такое уже видел на экране сорок лет назад, – пояснил профессор. Перегруженный вертолет, так и не забрав всех желающих, тяжело приподнялся на несколько метров и как-то боком, по-крабьи, видимо пытаясь развернуться, осторожно двинулся в сторону Останкинского пруда. Лестницу убрать так и не удалось, на ней гроздьями висели люди. Внезапно вертолет начал терять высоту, завалился набок и рухнул в пруд, рубя винтом поверхность воды. – О, Боже! – произнес в абсолютной тишине Анатолий Львович. Женщины сидели, закрыв глаза руками. Еще какое-то время камера схватывала общие планы то поредевшей толпы, то фасада телецентра, то общую панораму Москвы с поднимающимися где-то в центре столбами черного дыма. Потом снова пустили запись сегодняшних событий. Через полчаса, внезапно, без всякого предварительного извещения на дисплее возникла уверенная физиономия лидера коммунистов. Кроме надписей «CNN», «Hot news», на дисплее горел логотип первого канала. – Мишка, врубай первый канал, видишь, они уже вышли в эфир, – завопила Вика. Несколько манипуляций с клавиатурой – и все услышали до боли знакомый голос: – …преступный, антинародный режим. Нас уже поддержали губернаторы областей Центрального региона, Северо-Запада, Поволжья, Урала и Сибири. Я призываю трудящихся Ленинграда и Ленинградской области, всех истинных патриотов России оказать содействие в поиске и аресте министров-капиталистов, всех тех, кто осуществлял так называемую демократическую власть, всех деятелей преступного режима, тех, кого вы искренне и бесконечно ненавидите. Вы знаете их в лицо! Ловите их! Я обращаюсь к сотрудникам ФСБ, милиции, армии и других силовых ведомств. Выполняя приказы преступников, вы сами становитесь преступниками. Суровый суд трудового народа покарает вас, если вы попытаетесь защищать прогнивший антинародный режим. Берите пример со своих коллег в Москве. Они все поддерживают народно-патриотическую революцию… – Ну, понеслась… – майор взъерошил пятерней короткие волосы, – ну, чувствую, нахлебаемся мы кровушки. Пойду в дом, свечу принесу, стемнело уже совсем. Колосов тоже поднялся с табуретки, оторвавшись от дисплея. Пошарил руками по карманам, достал зажигалку и, не найдя у себя сигарет, прошел к машине, раскрыл дверь и достал оттуда пачку. Выудил сигарету, прикурил, глубоко затянулся. – Позвольте, мне тоже сигаретку, – подошедший Анатолий Львович тронул Колосова за локоть. – Да, да, пожалуйста, – он протянул Свирскому пачку. – Весьма эмоционально, хотя несколько путано, вы не находите? – Свирский закурил. – Ну и что же, опять все сначала, опять закрутилось красное колесо? – спросил он между двумя затяжками. – Оно никогда и не останавливалось. Гражданская война, если вы ее имеете в виду, развязанная большевиками в 1917 году, никогда не прекращалась. Она продолжается до сих пор. Красное колесо, как вы изволили выразиться, вращалось то быстрее, то медленнее, но никогда не останавливало свой ход. Гражданская война многолика. Она заключена не только в том временном промежутке, в который ее поместили историки, но и в искусственных голодоморах, коллективизации и индустриализации, подавлении крестьянских восстаний, в концлагерях и психушках, в победной стратегии наших великих полководцев – воевать «пузом», в расстрелах мирных демонстраций и митингов, в антитеррористических операциях и в террористических актах. К тому же имейте в виду, что война может быть не только горячей, но и холодной, как показал опыт XX века. Так что, эксперименты в социальной сфере и интенсивная промывка мозгов с помощью телевидения – это тоже проявления гражданской войны. ОНИ против НАС. И так – без конца. – И кто же эти мистические ОНИ? – спросил Свирский. – Ведь с тех пор не одно поколение уже сменилось. – В том-то и дело, что поколения меняются, а ОНИ сохраняют свою внутреннюю сущность, свое внутреннее единство и продолжают систематически уничтожать НАС. – Так вы не видите ничего ужасного в том, что коммунисты снова захватили власть? – удивился Свирский. – Начнем с того, что они ее никогда и не теряли. На мой вкус – так лучше иметь дело с явными коммунистами, чем с замаскированными. Они – ребята попроще, без иезуитства. – Колосов пожал плечами. – Да и кто такие нынешние коммунисты? Это самый нерасторопный, самый безынициативный, самый неудачливый, самый тупой отряд прежней КПСС. Те, кто в час «Ч» не сумел оторвать себе кусок. Так что, с ними полегче будет. – Вы что, такой бесстрашный? – с издевкой спросил Свирский. – Совсем не боитесь? По крайней мере с теми была хоть какая-то жизнь, а с коммунистами может не быть никакой. Колосов достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и протянул пачку Свирскому. – Я не сказал лучше, я сказал легче. А насчет жизни… Какая это жизнь? Форма существования белкового тела… Можно бояться, когда знаешь, что перебоялся, а потом тебя ждет что-то хорошее. А в наших условиях – бойся, не бойся… один черт. Ведь ты им сейчас не нужен даже для того, чтобы тебя эксплуатировать. Им нужно только одно, чтобы ты побыстрей убрался с этого света, желательно не оставляя после себя потомства. В пяти метрах от них, в тесном круге света свечи, прилепленной на край грубо сколоченного дощатого стола, сидели четверо и, как зачарованные, внимали блеклому голосу диктора, зачитывающего указы новой власти. Было во всем этом что-то нереальное, потустороннее. И в этой роскошной черной, бархатной ночи, и в примитивной, почти первобытной обстановке, и этом мерцающем мертвенным светом, чуде постиндустриальной эпохи, безапелляционно вещающем: «… отнять… отнять… отнять… не пущать… не пущать… не пущать…» Колосов подошел поближе к столу, стараясь разглядеть часы в тусклом свете свечи. – Ого, почти час ночи. Вы как хотите, друзья мои, но я отправляюсь спать. Андрей, устрой на ночлег Анатолия Львовича, – попросил он, направляясь в дом. День не задался с самого утра. Тяжело поднимались, долго и неорганизованно собирались в дорогу. Все были как бы придавлены и дезорганизованы вчерашними новостями. Вдобавок подвел с фарами торговец с рынка. Хотя клятвенно заверил, что завтра фары точно будут. Но к чему они завтра, если они нужны именно сегодня. Когда к одиннадцати часам подъехали к перекрестку, от которого шла дорога к лаборатории, обнаружилось, что она заблокирована милицией. – Проезжай, проезжай, – замахал палкой гаишник, когда они вознамерились свернуть на нужную им дорогу. Колосов тронул машину, и микроавтобус стал удаляться от перекрестка. – Анатолий Львович, здесь есть еще какая-нибудь дорога? – спросил он. – Не-ет, дорога в хозяйство только одна, – ответил тот. – Что же будем делать? – Колосов выглядел явно растерянным. – Остановись, – скомандовала Марина, – сейчас я все разузнаю. Она вышла из фургона и легкой походкой, слегка покачивая бедрами, направилась к милицейским машинам. Судя по всему, гаишники весьма благосклонно восприняли ее появление и даже вступили с ней в переговоры. – Придется нам подождать, – сказала Марина, забравшись в фургон и устраиваясь в кресло, – туда губернатор проехал со свитой. Какие-то у них там важные переговоры с потенциальными инвесторами. – И сколько это продлится? – поинтересовался Виктор. – Они только что туда проехали, минут десять-пятнадцать назад. Ну, сколько обычно длятся переговоры? Может быть, час, может быть, два. Не знаю. – Марина пожала плечами. – Черт возьми, – в сердцах выругался Колосов. – Все, что ни делается, все к лучшему, – философски заметил Андрей. – Хороши бы мы были, если б приехали сюда на полчаса раньше. – А я вот что думаю, – задумчиво проронил Анатолий Львович, – странно все это. Ну, я понимаю зачем в прежние времена первое лицо области посещало какой-нибудь колхоз. Но зачем нынешнему губернатору ехать к китайскому помещику, в его частное китайское хозяйство, да еще встречаться на его территории с какими-то инвесторами? Не понимаю. У него в городе места, что ли, нет для проведения переговоров? – А чего тут непонятного? – удивилась Вика. – Просто к местному китайцу приехали его соотечественники, вот губернатор к ним и пожаловал, небось, что-нибудь продать им хочет. – Да-а… – только и сумел выдавить из себя Свирский, – я потрясен гибкостью мышления нашей молодежи. Признаться, мне подобное и в голову не приходило. – Давай, Петрович, – прервал дискуссию майор, – ищи подходящее место для стоянки. Но так, чтобы нам перекресток было видно. Будем ждать, пока это совещание разъедется. Расположились на обочине, за изгибом дороги, так чтобы «Транзит» не мозолил глаза гаишникам и в то же время можно было наблюдать за перекрестком. Как только «Форд» припарковался, Михаил первым выбрался из фургона, забрался на небольшой пригорок и, развернув спутниковую антенну, включил ноутбук. Все остальные последовали за ним, только Андрей остался рядом с машиной наблюдать за перекрестком. Удобно устроившись в теньке на травке, вытянувшись во всю свою почти двухметровую длину, он изредка бросал взгляды в сторону перекрестка, наблюдая за гаишниками, перегородившими дорогу. Убаюканный теплым ветерком и шелестом листвы, Андрей не заметил, как заснул. Разбудил его звук хлопнувшей двери. Он сразу автоматически вскочил на ноги и увидел перед собой улыбающегося Свирского. – Что, уже уехали? – спросонок испуганно спросил майор. – Нет-нет, что вы, спите спокойно, я присмотрю за перекрестком. – Вот стыдоба-то, это ж надо… заснул. – Майор сокрушенно покрутил головой. – Совсем от службы отвык, расслабился… Я долго спал? – Часа полтора. – Анатолий Львович снова улыбнулся. – Ну что? Какие там новости? – Шатунов звонил. Вы не знаете Шатунова? – спросил профессор, увидев, что Андрей безразлично пожал плечами. – Шатунов – это бизнесмен, которому мы должны отвезти вакцину. А касательно глобальных новостей… Первый канал пропал, другие телестанции репортажей из Москвы не ведут. В основном – всякого рода рассуждения и предположения о том, что сулит приход коммунистов к власти, да что будет, да как, и тому подобное. Предположения на тему – почему исчезла связь с Москвой. Кто-то даже уверяет, что это власть заблокировала прохождение теле– и радиоволн, а также отрубила все телефонные кабели. Чушь, наверное. Но уверяют, что такие технологии принципиально существуют. Короче говоря, Михаил обшарил весь Интернет, весь теле– и радиоэфир – ничего нового, кроме так называемой аналитики, нет. Может, оно и к лучшему? Ситуация успокоится, и все войдет в нормальное русло? – с надеждой спросил Свирский. – Может быть. Я тоже на это надеюсь, – согласно кивнул майор. – Главное сейчас – побыстрее запустить вакцину в массовое производство. Скажите, а давно вы из армии уволились? – неожиданно сменил тему разговора Анатолий Львович. – Два года, – поморщившись, ответил Андрей. – Почему вы так наморщились, Андрей Сергеевич? Вы не любите армию? Поэтому вы так рано уволились, да? Майор нехотя принялся отвечать, растягивая каждое слово: – Да нет… Армию я люблю… Теоретически… Но… Вот то, что сейчас… Это не армия, это – банда какая-то. Можно еще сказать так – сообщество или структура. Сообщество, которое в принципе не может выполнить свою главную задачу – защитить страну. Вот это сообщество как-то крутится, решает свои собственные проблемы теми способами, которые ему доступны. Кто-то внутри этого сообщества очень даже неплохо устраивается, а остальные… Помойка, одним словом. – Понимаю. – Анатолий Львович сочувственно покачал головой: – Вы из принципиальных соображений уволились. Да? – В конце концов, принципы можно было бы и спрятать подальше, и попытаться дослужиться до более-менее приличной пенсии, – ответил Веретенников, – но… Мне это не грозило. Своего потолка я уже достиг, выше меня бы уже не пустили. – Почему? – удивился Свирский, – ведь вы еще так молоды, а уже майор. Андрей усмехнулся: – Я вам лучше армейский анекдот расскажу: «Приходит к генералу сын и спрашивает: – Папа, скажи, я буду генералом? – Обязательно, сынок, – отвечает тот. – А маршалом? – Нет, маршалом ты не будешь. – Почему? – А потому, что у маршала свой сын есть». Понятно? А я кто? Да никто! Крестьянский сын. А вокруг полно чьих-то сыночков. Всех их наверх тянут. А как какая-нибудь помойная дыра образовалась, так меня обязательно туда засунут. Как в Чечню ехать, так – я. А как квартиру получать, так – фиг. Да… А тут у меня на горизонте этот дом, в котором я сейчас живу, нарисовался, вот я и уволился. – Да, да… Конечно… – задумчиво сказал Свирский, – дедовщина в действии. – Ну при чем здесь дедовщина, профессор? То, что вы называете «дедовщиной», существовало во все времена, в любом обществе и в любых его институтах. Вот вам пример. Приходит к вам аспирант обсудить какой-то вопрос. А вы ему раз – подсовываете автореферат, который вы полчаса назад получили от заведующего кафедрой вместе с просьбой написать рецензию, или как она там называется. И говорите: «Милейший Иван Иванович, подготовьте, пожалуйста, к завтрему рецензию вот на этот автореферат, ибо я бесконечно занят». А он вам: «Конечно, конечно, глубокоуважаемый Анатолий Львович, какие могут быть сомнения. Сделаю все в лучшем виде». Ну? – майор хитро улыбнулся, – что это, как не дедовщина в чистом виде? Бывали у вас подобные случаи? – Пожалуй, вы правы, – смущенно улыбаясь, согласился Свирский, – наверное, это тоже дедовщина. – Вот! – торжествующий Андрей поднял вверх указательный палец. – Значит дело не в явлении, а в людях. Вы же со своим аспирантом не бьете друг другу морды, не кроете друг друга матом, не стараетесь втоптать в грязь или размазать по стенке. Вы нормальные, порядочные, воспитанные люди. Поэтому и отношения у вас приличные. И даже если в вашей среде заведется кто-нибудь ненормальный и неприличный, то сама среда отторгнет его. Он не сможет в ней жить, задохнется, как рыба, выброшенная на берег. – Ну, подлости, подсиживания и интриг и в нашей среде хватает, – постарался урезонить Андрея профессор. – Так не об интригах же речь, Анатолий Львович. Ведь, употребив термин «дедовщина», вы имели в виду унижение человеческого достоинства, издевательства, избиения, убийства, наконец. Правильно? – Правильно, – согласился Свирский. – И почему же в нашей армии такие дикие нравы? Вы знаете? – Конечно, – спокойно ответил Веретенников. – Офицеры не хотят работать. Да и не могут они по-другому себя вести. Такова традиция. – И что же? С этим ничего нельзя поделать? – ужаснулся Анатолий Львович. – Ну почему же. Можно. Но для этого нужны новые люди, новая традиция. А раз новая традиция, значит – новое государство. – Андрей поскреб пятерней затылок с таким видом, как будто он сам удивился собственным словам. – Эк, я куда замахнулся… – Да Бог с ним, с государством. Новых людей откуда будете брать? – Нет, не Бог с ним. Понимаете, наше офицерство и генералитет – закрытая каста. А в кастовой системе закон естественного отбора не действует. Побеждает не лучший, а свой. А государство само построено по принципу касты. Так что разбирать себя собственными руками оно по определению не может. – Ну, хорошо, хорошо, – заторопился Анатолий Львович, – предположим, чисто теоретически, с государством вопрос как-то решился. Где новых людей для армии брать будете? – Как где? – майор округлил глаза, высоко подняв мохнатые, белобрысые брови. – В университетах. – Ну вот. Всегда так. Что еще могут выдумать военные, кроме как студентам лбы забрить. – Свирский негодующе всплеснул руками. – Нет-нет. Вы меня не так поняли. Все несколько сложнее и в то же время проще. Парень хочет стать офицером. Но для этого ему сначала надо поступить в университет. Только сдав вступительные экзамены, он идет в военкомат и подписывает контракт. А государство должно обеспечить этому парню возможность учиться бесплатно. Хотя почему только парню? И девчонке тоже. Я, вообще, считаю, что женщин надо активнее привлекать в армию, на любые должности: от рядового до маршала. Хуже от этого наша армия уж точно не станет. – У-гм, – скептически хмыкнул Анатолий Львович, – женщина-офицер? Признаться, странно слышать подобные вещи от профессионального военного. По крайней мере, в моей голове такое как-то не укладывается. – А что? – вдохновенно продолжал майор. – В армии полно работы, которую могли бы делать женщины. Ведь женщины в целом честнее, порядочнее, добросовестнее и аккуратнее мужчин. К тому же они, как правило, непьющие. Так что, где-нибудь перед экраном радара или дисплеем компьютера предпочтительнее иметь женщину. А тыловые, а финансовые службы, а прокуратура, суды? В военкоматах мужикам вообще делать нечего. А складское хозяйство, которое оккупировали так называемые прапорщики? Это ж надо придумать такое, – Андрей сокрушенно покрутил головой, – прапорщик… В царской армии прапорщик – это молодой, восторженный юноша, только что получивший первый офицерский чин. А у нас прапорщик – это толстый, краснорожий ловчила, заведующий каким-нибудь складом… Да… О женщинах. В принципе они могут делать в армии любую работу, кроме той, которая требует грубой физической силы. Хотя… Несколько лет назад я видел фильм об израильской армии. Так там молоденькие девчонки служат в танковых войсках наравне с мужиками. И тяжелые траки таскают, и кувалдами машут. – Ну, знаете, это уже излишество, – возмутился Свирский. – Ну да, – согласился майор. – Что нам Израиль? Что у нас своих примеров мало? А «ночные ведьмы» Марины Расковой, которые наводили ужас на немцев, а Марина Попович, ас из асов? А? Не-ет. Нельзя перекрывать женщинам дорогу в армию. Ведь что ни говори, нормальная армия в нормальной стране – это чертовски привлекательная штука. Тут тебе и стабильное, высокое жалованье, и полная социальная защищенность во время службы, и высокая пенсия после увольнения. А для таких, как я, жителей медвежьих углов, армия – это чуть ли не единственный шанс вырваться в большой мир. – Давайте все же мы вернемся к нашим абитуриентам, – предложил Свирский. – Как вы намерены с ними в дальнейшем поступать? – Суть вопроса в том, что человек, желающий стать офицером, должен сначала получить университетское образование, причем бесплатно. Как, по-вашему, возможно такое? – спросил майор. – Ну почему же нет? Конечно, возможно. Просто государство должно заставить вузы выделить определенный процент бесплатных мест для таких студентов. Например, 20 или 30%. Технически это несложно. Хочешь получить государственную лицензию, будь добр – выполни это условие. – Таким образом, мы начнем формирование нового офицерского корпуса для новой армии, в которой будут служить офицеры с настоящим университетским образованием. Это будет качественно иной уровень. – Но у министра обороны есть целая сеть собственных высших военных учебных заведений. Не понимаю, зачем же огород городить? – недоуменно спросил Анатолий Львович. – Ну, какое там высшее образование… Там и военному ремеслу толком научить не могут. Да и система отбора там, мягко говоря, хромает, – уверенно сказал майор. – Так называемые военные институты надо ликвидировать, точно так же, как и военные кафедры в гражданских вузах. Ну скажите, зачем нам специальные институты военных журналистов, переводчиков, юристов, финансистов, психологов? Конечно, их надо закрывать. А вместо существующей системы возродить военные училища со сроком обучения один, два года, которые существовали пятьдесят-шестьдесят лет назад. Набирать туда людей с профильным высшим гражданским образованием. И учить их исключительно военному делу. Причем в интенсивном темпе. Для авиации, флота, ракетных войск – обучение два года. Для остальных родов войск – год. Это позволит сократить тысячи и тысячи офицерских должностей. – Вы полагаете, это сделает армию более дешевой? – спросил Свирский. – Это сделает ее более интеллектуальной, более эффективной и в то же время более человечной, – ответил Веретенников, – хотя об экономии тоже нельзя забывать. Видите ли, Анатолий Львович, армия – это ведь тоже бюрократическая структура. И как любая бюрократическая структура она стремится к самовоспроизводству. Поэтому, как в любой бюрократической структуре, которая в течение многих десятилетий не подвергалась коренной реорганизации, в нашей армии накопилась целая куча должностей, ставок и даже целых служб, существование которых обусловлено отнюдь не интересами дела. Свою лепту сюда вносит и идиотская система оплаты труда. Ведь у нас как? Хочешь повышения зарплаты, значит, надо получить сначала новую должность, новое звание. Как говорится, офицер должен расти. Существуют так называемые сроки выслуги. Лейтенантом можешь быть три года, капитаном – четыре и т. д. Не получил в эти сроки следующее звание, на тебя уже косятся, неперспективный, мол. Но не могут все лейтенанты стать генералами, не могут по определению. Потому что на сто лейтенантов нужен только один генерал. Вот система и начинает выкручиваться, изгаляться, чтобы соблюсти ею же самой придуманные правила игры. Придумываются новые должности, раздуваются штаты, создаются целые новые службы и т. д. Никому не нужные замы, замы замов и старшие помощники младших дворников. Вот сейчас еще и попов на армию повесили. – И вы, конечно же, знаете, что со всем этим безобразием надо делать, – ехидно заметил профессор. – Ведь в жизни как бывает, – продолжал майор, не реагируя на его подначку, – служит парень командиром роты. Отличный командир, отличная рота. А поставь его командиром батальона, он не справляется. Значит, неперспективный, пора увольнять. Да вам такая ситуация наверняка тоже знакома. Отличный ученый становится посредственным завлабом и уж совсем отвратительным директором института. Знакомо? Знакомо, – сам себе ответил Андрей. – Но его же за это никто из науки не выбрасывает. А в армии такое сплошь и рядом. Он поднялся на ноги, отодвинул ветку, оглядел перекресток и, убедившись, что гаишники на месте и уезжать никуда не собираются, снова сел на траву и продолжал: – Перво-наперво надо изменить порочную систему денежного довольствия. Платить надо не за должности и звания, а за выслугу лет. Положим, базовая зарплата солдата первого года службы – 300 долларов, сержанта – 400, офицера – 500. Каждый год службы добавляет к зарплате, ну скажем, 3 – 5%. Это будет стимулировать людей служить добросовестно и как можно дольше. А то, что же это у нас получается? Военные пенсионеры и в 50, и в 40, и даже в 35 лет. Мужик в расцвете лет, полон сил и энергии, а его – на пенсию. Я бы установил новые возрастные пределы: солдатам – до 38 лет, сержантам и младшим офицерам – до 55, старшим офицерам – до шестидесяти лет, генералам – до шестидесяти пяти. О генералах, вообще, разговор особый. В предвоенном СССР на семимиллионную армию было меньше тысячи генералов, а сейчас на наш несчастный миллион – раза в три больше. Это безобразие надо, конечно, безжалостно сокращать. Точно так же необходимо ликвидировать комиссаров, пардон, воспитателей, как их нынче кличут. И вообще, необходимо перетряхнуть все штатное расписание, избавиться от ненужных для дела должностей и структур. С генералами связан еще один интересный момент. Вот смотрите. Реальных офицерских званий от лейтенанта до полковника – шесть и генеральских – тоже шесть. Не считая генералиссимуса. Абсурд какой-то получается. Оставить только одно– и двухзвездочных генералов и маршала. Причем маршал должен быть один. Незачем их плодить. – Андрей Сергеевич, так вы, я вижу, предполагаете нанимать солдат все-таки по контракту, – уточнил Свирский, – то есть вы предлагаете строить армию по принципу наемничества. Так? – Я предпочитаю другой термин – принцип добровольности. Профессиональными солдатами люди становятся добровольно. А что же тут странного, что за свою работу человек получает зарплату. Значит, если офицер получает зарплату, то это нормально, а если рядовой, то это уже наемничество. Чепуха это. Вредная игра в слова. Любой парень или девушка, достигшие двадцати лет, имеют право заключить контракт с Министерством обороны при посредничестве военкоматов. – А почему в двадцать лет, а не в восемнадцать, как сейчас, – удивился Анатолий Львович, – и почему служить солдату разрешается именно до 38 лет, а не, положим, до 45? Да и где вы найдете такое количество контрактников, если их и сейчас сначала насильно призывают, а потом уж заставляют подписывать контракт? – Разъясняю все по порядку, – четким командным голосом, по слогам выговорил майор. – Для бестолковых, – рассмеялся профессор. – Даже в Первую мировую войну призывали двадцатилетних. Кидать восемнадцатилетних мальчишек под танки – это изобретение советской власти. Это – первое. До тридцати восьми лет потому, что, как свидетельствует медицина, именно этот возраст является порогом, после которого пиковые психологические и физические нагрузки уже не проходят для человеческого организма бесследно. А основная тяжесть службы ложится все-таки на солдата. Это – второе. И – третье. На то и существуют военные комиссариаты, чтобы агитировать и привлекать людей в армию. Так что, пусть работают. Кстати, почему вы решили, что военная служба, если она организована нормально, непривлекательна? Знаете, сколько получит солдат, если он выслужит полный срок, до тридцати восьми? – Сколько? – Если базовая зарплата 300 долларов, и за каждый год выслуги добавляется пять процентов, а солдат наш разумный и экономный (ведь за еду, сигареты, обмундирование и жилье ему платить не надо), то при увольнении из армии у него на руках будет свыше ста тысяч долларов. Это не считая процентов, которые набегут, если он будет размещать свои деньги в банке. – Неужели так много? – Анатолий Львович был поражен услышанным. – Так точно! Я подсчитал. – Андрей с деланым равнодушием сорвал травинку и принялся грызть стебель. – Вот и говорите после этого, что служить в армии не выгодно. Да с такими деньгами можно, вернувшись в родные края, открыть собственный бизнес, ресторан, например, или магазин. А если этот солдат в какой-то момент захочет и сможет стать сержантом, то в этом случае, как вы понимаете, его профит еще более увеличится. Кстати, в сержанты мы будем отбирать лучших из числа солдат, отслуживших, как минимум, три года. И будем еще полгода их обучать. Вот тогда это будут настоящие сержанты! – Простите, Андрей Сергеевич, вы сказали «мы будем»? – удивленно спросил профессор. – Я думал у нас с вами чисто теоретическая беседа. – А-а, черт! – майор с досадой махнул рукой. – Размечтался. У меня такое бывает. Иногда желаемое воспринимаю как действительное. Некоторое время они сидели молча, глядя сквозь редкую листву кустарника в сторону перекрестка. – Хотя… – начал Свирский, – как знать… Вы еще так молоды. Может быть, жизнь еще предоставит вам шанс осуществить задуманное. Андрей, ничего не ответив, только пожал плечами. – Ну что тут у вас, – раздался голос Виктора, шагов которого не расслышали собеседники, погрузившиеся в раздумья, – менты еще не уехали? Пойдем перекусим. Помогите забрать вот это… Отсутствие новостей – уже хорошая новость, поэтому обед прошел в легкой, почти веселой атмосфере. И даже Марина, забыв тревоги о судьбе оставленного в Москве имущества, улыбалась и шутила, подначивая то Мишку, то Андрея. Внезапно возникший рев заставил всех инстинктивно задрать головы. Прямо над ними, едва не цепляясь брюхами за верхушки деревьев, одна за другой пронеслись две тройки вертолетов. Во главе каждой из них был МИ-8, опекаемый двумя боевыми вертолетами. Когда улегся смерч, поднятый воздушными винтами, а шум авиационных двигателей стал стихать, поглощаемый стеной леса, Михаил, словно выражая общее впечатление, только и сумел выдавить из себя: – Вот это да, чуть барабанные перепонки не лопнули… – Серьезные, наверное, инвесторы, раз на шести вертолетах прилетали, – выдала вслух свое умозаключение Вика. – Да… – произнес Андрей, – а в охране у них вертолеты ВВС Украины, и летят они в сторону украинской границы. Черт его знает, кто это такие… – Кто бы ни был, – подытожил Колосов, – собираемся и – к машине. Надо ждать проезда губернатора и – в путь. Труба зовет… и все такое. Дело пора делать. Виктор оказался прав. Минут через десять-пятнадцать губернаторский кортеж показался на перекрестке и, вырулив на шоссе, помчался в сторону города. По своим размерам и роскоши он не уступал кортежу президента Соединенных Штатов, с которым Колосову однажды довелось столкнуться в Малом Конюшковском переулке. Это случилось несколько лет назад, таким же жарким летом, как нынешнее. Виктор, совсем испекшийся, настоявшись в пробке на Баррикадной, юркнул в Большой Конюшковский, как только у него появилась возможность. Из него в Малый, кривым коленом круто падающий на Конюшковскую улицу. Как только он выехал в Малый Конюшковский, навстречу ему вылетел огромный черный «Кадиллак», с дипломатическими номерами, едва не уткнувшийся в радиатор колосовского фургона. Колосов чудом успел затормозить, когда от столкновения их отделяли считанные сантиметры. «Куда прешь, олух? Сдай назад», – понеслась чистейшая русская речь из матюгальника, укрепленного на крыше «Кадиллака». Поскольку цветистые выражения, которыми так богат великий русский язык, продолжали непрерывным потоком литься из громкоговорителя, Колосов приоткрыл было дверь, собираясь подойти к «Кадиллаку» и сказать уважаемым дипломатам, что он, конечно же, признает свою вину, но в то же время, радуясь их успехам в постижении всех глубин русского языка, чрезвычайно озабочен их пристрастием к ненормативным формам и непарламентским речевым оборотам и выражениям великого и могучего. Открытые ворота американского посольства были меньше чем в десяти метрах от Виктора, по левой стороне. Не успел он до конца раскрыть дверь, как от ворот посольства черными тенями метнулись к нему два морпеха в парадных мундирах и захлопнули дверь, навалившись на нее своими телами. Один из них достал пистолет и пригрозил Виктору, когда тот попытался опустить стекло. Как раз в этот момент в ворота посольства один за другим стали влетать черные лимузины, сворачивающие в переулок с Конюшковской улицы. Как потом узнал из новостей Колосов, ему довелось увидеть кортеж американского президента, прилетевшего в тот день в Москву и ставшего причиной колоссальных пробок, парализовавших город. Тогда ему пришлось стоять минут пятнадцать, пропуская свиту самого могущественного президента планеты. Но орловский губернатор побил этот рекорд. – Они что, всем правительством сюда на пикник выезжали? – презрительно фыркнула Марина, оттопырив пухлую нижнюю губку. Последними к процессии присоединились гаишники, до того перекрывавшие перекресток. – Нам придется опять заехать в поселок и провести разведку по-новой, – сказал майор, когда они свернули с шоссе на дорогу, ведущую к лаборатории. – Хорошо, только на этот раз в поселок мы въезжать не будем. Давайте остановимся в березовой рощице перед поселком. Мало ли что. А то мы уедем, а людям ведь здесь оставаться. Не хочу, чтобы на кого-нибудь упала хоть тень подозрений, – предупредил Свирский. Остановились в роще. Добротные, двухэтажные дома совхозного поселка были в ста метрах от них. Андрей ушел на разведку. – Все нормально, – сказал он, вернувшись через полчаса. – В здании лаборатории, похоже, никого нет, территория пуста, на КПП – два человека. Вооружены только палками. Все, как в прошлый раз. Но затягивать с операцией больше нельзя. Четыре ноль две, – процедил сквозь зубы майор, взглянув на часы. – Черт его знает, когда они работать кончают. Вдруг как повалят сейчас. – Это же китайцы, – снисходительно, как над несмышленышем, усмехнулся Свирский. – Когда стемнеет, тогда и заканчивают. – Неважно, начинаем сейчас. Итак, проверяем. Ключи? – Здесь. – Анатолий Львович похлопал себя по нагрудному карману рубашки. – Инструмент… Так, у меня под ногами. Оружие… Один мне, второй тебе. – Майор протянул автомат Колосову. – Проверь, – сказал он, подсоединяя рожок и передергивая затвор. – Михаил, Виктория, Марина ждут нас здесь. Мы… – Нет, – твердо сказала Марина, – поедем все вместе. – Да, Андрей, – поддержал Виктор, – давай не будем разделяться. – Ладно, хорошо, – согласился майор. – Скотч? У кого? – У меня. – Колосов продемонстрировал обе бобины. – Одну отдай Анатолию Львовичу. Так, еще раз повторяем план действий. Майор дотошно и не один раз проговорил с Колосовым и Свирским каждое их движение, каждый шаг, каждую возможную неожиданность. То ли благодаря этой дотошности Андрея, доходящей до занудства, то ли звезды в тот день расположились на небе особенно удачным для них образом, но намеченная операция прошла без сучка без задоринки. Китайцы-охранники легли на пол при первой же угрозе оружием и не пытались даже дернуться или крикнуть. Когда их пеленали скотчем, так они чуть ли не помогали налетчикам. Замки в лаборатории оказались старыми, и двери не пришлось ломать. Более того, кроме наружной двери, все остальные оказались незапертыми. Вакцина оказалась на месте, в тайнике, а в здании и во дворе не оказалось ни одной живой души, так что не было необходимости размахивать оружием, угрожая кому-либо, или, того хуже, открывать стрельбу. Все получилось чинно, благородно, и оставалось только побыстрее добраться до города, чтобы почувствовать себя в полной безопасности. После короткого совещания было решено не выезжать сегодня, на ночь глядя, в Волгоград, а переночевать у майора, а утром все-таки приобрести фары и только после этого трогаться в путь. – Ну что? Опять будем киснуть у телевизора или пулечку распишем? – поинтересовался Андрей, едва только все выбрались из фургона, оказавшись во дворе его дома. – Я за пульку, – активно проголосовал Михаил. – Я мог бы, наверное, поддержать вас, молодые люди, – засомневался Свирский, – но я не играл уже Бог знает сколько… Виктор Петрович, так и не удосужившийся за свои сорок пять лет научиться играть в преферанс, недоуменно пожал плечами. Вика, обняв Марину за плечи, что-то нашептывала ей на ухо. – Знаете что, господа, – неожиданно твердым голосом заговорила Марина, – пока еще светло и у нас есть свободное время, необходимо использовать его с пользой. Нам с Викой необходима горячая вода. Мы не можем мыться холодной. И вообще… Так что, Андрюша, давай дрова, растапливай свою плиту. Ведро у тебя есть? Прекрасно, ставь греться ведро воды. Ты, кстати, собираешься уезжать из дому на неопределенный срок. Так хотя бы ставни заколотил, что ли… Это конечно не мое дело, но… – она скорчила гримаску. – Мишенька, милый, а ты бы помыл машинку изнутри, – издевательски нежно попросила Марина, – за эти дни туда столько песка нанесло, просто ужас. А то сидим, как в хлеву… – Правильно, правильно, давай, Миха, действуй, – поддержал ее Виктор Петрович. – А папочка тебе поможет, – продолжала она, мило улыбаясь Колосову-старшему. «Чертовски хороша, – подумал Виктор Петрович, с вожделением глядя на нее, – надеюсь, завтра мы уже будем ночевать в человеческих условиях». – А к вам, Анатолий Львович, у меня особая просьба, – на этот раз серьезно заговорила Марина. – Можно нам сейчас сделать прививку вашей вакциной? – Конечно, конечно, – засуетился Свирский, – но… у меня нет с собой шприцев. Разве что… У меня дома есть. Или, может быть, в аптеку попробовать сходить. – Да ну… Какая, к черту, аптека, – махнул рукой майор. – Быстрее будет к вам домой съездить. – Хорошо, – легко согласилась Марина. – Миша, съезди, пожалуйста, с Анатолием Львовичем, а машину помоешь потом. – Я поеду с ними, – попытался выскользнуть из-под командирской руки Марины Виктор. – Помнишь, что случилось с нами в первый наш вечер в Орле? Мысль расписать пулечку никому уже больше не приходила в голову, когда в девятом часу всем, наконец, удалось снова собраться вместе после завершения дел, определенных для каждого Мариной. Всем было ясно, что сегодня надо бы пораньше лечь спать, поскольку завтра предстоит долгая дорога. Сидели во дворе, под навесом, лениво болтали о том о сем, закусывая консервами и запивая их чаем, который сегодня заваривал Анатолий Львович. Напиток, сотворенный им из обыкновенного индийского чая, завалявшегося в буфете у Веретенникова, был так великолепен, что каждый выпил уже не одну кружку. Все сидели разомлевшие, распарившиеся от горячего чая и еще не сошедшей дневной духоты. – Фантастика, – сказал Мишка, отирая пот со лба и протягивая кружку за очередной порцией бодрящего напитка. – Правильно, молодой человек, – поддержал его профессор, воодушевленный своим успехом. – В Средней Азии от жары только чаем и спасаются, да и после прививочки горячий чай очень даже полезен. – Вас послушать, Анатолий Львович, так в потении для человека высшее наслаждение заключается, – томно простонала Марина. – Мы с Викулей только-только вымылись, а уже опять сидим все мокрые, потные, как… – Как кто? – подначил ее Мишка. – Много будешь знать, скоро состаришься, – щелкнула его по носу сестра. – Если бы априори знать, в чем оно это самое высшее наслаждение заключается… – мечтательно произнес Свирский. – Знаете что… А давно мы новостей никаких не слышали. Михаил, тащи свою технику, – скомандовал майор, – чай можно и под телевизор прихлебывать. – А может быть не надо? Так хорошо, мирно сидим… – попытался остановить их профессор. – Надо, надо, – поддержала Марина, – прятать голову в песок – страусиная политика. В несколько секунд со стола были убраны остатки ужина и центром всеобщего внимания моментально стал компьютер. – Ну что, полазим сначала по Интернету? – спросил Михаил, щелкая клавишами. – Нет, нет, картинку давай, – завопили одновременно Марина и Андрей. По-прежнему отсутствовал первый канал, но зато воскрес РТР, правда уже на других частотах. Показывали одну из множества серий «Полицейской академии». – Во сколько у них новости? – спросила Марина. – Восьмичасовой выпуск мы уже пропустили, следующий только в одиннадцать, – ответил Михаил. – Слишком долго ждать, давай дальше, CNN ищи, эти обязательно что-нибудь скажут, – настаивал майор. На CNN шел репортаж из Ирака. Взрывы, горящие машины, куски разорванных человеческих тел и кровь, кровь, кровь… На дисплее мелькали разноязыкие каналы. Человечество развлекалось и работало, играло в футбол и устраивало демонстрации против глобализации, переживало теракты и добывало нефть, и никому, казалось, не было никакого дела до этой, забытой Богом, Москвы. Но вот мелькнула заставка «Euronews», и это оказалось как раз то, что нужно. Сначала перспектива Невского проспекта с фланирующей, по-летнему одетой толпой, и закадровый комментарий об абсолютно нормальной, спокойной, мирной обстановке в Петербурге. А потом репортаж с пресс-конференции какого-то правительственного чиновника, который заверял собравшихся, что Россия не испытывает никаких проблем и выполняет все обязательства перед своими партнерами по поставкам нефти и газа. И даже более того, готова в данный момент увеличить свои поставки на 10–15 процентов для того, чтобы способствовать стабилизации нефтяного рынка. Еще один короткий репортаж был с шоссе Е95. уже знакомая картинка – бронетранспортеры, перегораживающие дорогу, солдаты с оружием в руках… Комментарий – «… вокруг Москвы в радиусе 100–120 километров установлена санитарная зона, соблюдается жесточайший карантинный режим…» – Ну вот, ничего нового, я же говорил, – разочарованно протянул Михаил, – лучше в Интернете полазить. – Ну, Мишенька, – ласково попросила Марина, – давай еще поищем. – Ладно, – нехотя согласился тот, и его пальцы снова забегали по клавиатуре. И почти сразу же они услышали голоса, говорящие по-русски: – Да нет же, не там, правее, правее бери. – Как же не там? Куда ты тыкал пальцем, туда я и камеру направил. – Нет, нет, правее. На дисплее чернело, расцвеченное мириадами звезд, ночное небо. Время видеокамеры показывало 02:40, 18.07.2015. В правом верхнем углу кадра красовался логотип станции «UFOnet». Камера поползла вправо, выхватывая новые куски звездного неба. – Стоп, стоп, здесь, теперь видишь? – снова раздался голос. – Да, теперь вижу… Вот это да! Здорово! – воскликнул второй. Одна из звезд явно не была неподвижной. Она совершала заметное глазу колебательное движение вверх-вниз относительно объектива видеокамеры, а потом, попрыгав эдак секунд тридцать, резким скачком переместилась вправо. – О-о! Вот это да! – завопили в два голоса снимавшие. Потом первый голос, задыхаясь от счастья, спросил: – Ну что? Как думаешь, НЛО? – Да, – ответил второй, – похоже, мы с тобой настоящую тарелочку засекли. Надо подольше за ней понаблюдать. Камера снова переместилась за скакнувшей звездой. – Занятное явление, – единственным из смотрящих отозвался на происходящее Свирский. В нижней части кадра появилась бегущая строка. «Этот репортаж, – гласил английский текст, – мы получили от наших внештатных корреспондентов из России, из Московского региона. Им удалось зафиксировать несколько интересных фактов, которые требуют подробных комментариев специалистов. Мы пока затрудняемся интерпретировать то, что удалось заснять нашим корреспондентам. Время происходящего зафиксировано на экране». Еще некоторое время камера двигалась за прыгающей звездой, пока экран не рассек тонкий блик серебристого света, промелькнувший за какую-то долю секунды и исчезнувший из поля зрения объектива. – Сашка, что это было? Ты видел? – камера опустилась, упершись в черноту. – Вроде что-то мелькнуло, метеорит, наверное. Какого черта ты камеру опустил? Давай, ищи по-новой нашу тарелочку. Камера снова заползала по звездному небу, но безрезультатно, прыгающую звезду найти не удавалось. – Сюда, сюда поверни! Камера сделала такой резкий поворот, что отдельные звезды слились во множество длинных серебряных нитей, развешанных в иссиня-черном небе. Внизу экрана появилось оранжево-белое зарево. – Что это такое? Восход? Вроде рановато, а? – спросил один. – Какой восход? Олух, это на западе. Это Москва. Пожар в Москве, – ответил второй. – Не может быть, слишком далеко. Где-то ближе горит. Зарево катастрофически быстро разрасталось и становилось все белее и белее, заливая уже почти весь экран. И тут возник гул, сначала далекий, он приближался, делался все громче и громче. Камера заплясала в руках у снимавшего, упала на землю, и вместо картинки побежали продольные полосы, изломанные синусоидой. И снова бегущая строка, и снова повтор сюжета. – Что это было? – в один голос спросили Марина и Вика. – Мишенька, пожалуйста, давайте еще раз пересмотрим другие каналы. Я думаю, теперь должно появиться что-то новое, – попросил Анатолий Львович. – Вот-вот, CNN давай, – распорядился Андрей. CNN транслировало уже знакомый им сюжет, самое начало. Но бегущая строка была уже иной. «Взрыв в Москве», – вслух прочла Вика. – Какой взрыв? – спросила она. – Мы не видели никакого взрыва. Ответом ей было всеобщее молчание. Сюжет, правда уже в укороченном виде, повторяли три раза. Потом на экране возник диктор и рассказал, что этот сюжет, который CNN удалось получить на другой телестанции, настолько их заинтересовал, что они попытались получить какие-нибудь разъясняющие материалы у своих источников в NASA. И вот, что CNN удалось получить. На экране стали возникать снимки, сделанные со спутника. Вид Москвы из космоса напоминал большой, прекрасно сделанный макет города. Со своими знаменитыми кольцами и четкими радиусами шоссе, рассекающими город на сектора, с голубыми лентами рек и огромными массивами парков. Следующие несколько снимков зафиксировали момент возникновения и разрастания взрыва. Эпицентр находился в Лосином острове, рядом с кольцевой дорогой. «Опрошенные нами эксперты сходятся во мнении, что в Москве произведен взрыв обычного взрывчатого вещества чрезвычайной силы или ядерный взрыв небольшой мощности. Во втором случае речь может идти о так называемой „грязной“ атомной бомбе или нейтронном оружии. Некоторые специалисты давно высказали мнение, что международные террористы уже обладают „грязной“ атомной бомбой, оставалось только гадать, где будет нанесен удар. Возможно, что этот удар нанесен в Москве. Хотя кое-кто из наших экспертов, анализировавших спутниковые снимки, отметил на них подозрительный предмет, который они идентифицировали как ракетную боеголовку. В любом случае, непонятна позиция правительства России, которое молчит вот уже почти сутки…», – разглагольствовал комментатор. – Что такое нейтронное оружие? – спросил Михаил, не отрывая глаз от дисплея. – Бомба малой мощности, но с бешеной радиоактивностью, действующей сравнительно короткий промежуток времени. Сохраняет технику, здания, сооружения, но гарантированно уничтожает все живое в радиусе пятьдесят – сто километров, – пояснил майор, так же не поворачивая к собеседнику головы. – Не знаю, есть ли сейчас такая бомба в арсеналах, но на исходе холодной войны и мы, и американцы стращали ею друг друга, – добавил профессор. – Миша, пожалуйста, мне необходимо позвонить, – Марина говорила очень тихо, почти шептала. – Да, да, конечно, – с поспешностью ответил он, одной рукой выщелкнув из гнезда телефонную трубку и протягивая ее Марине, а второй переводя компьютер в режим телефонной связи. – Ты родителям, да? У них спутниковая связь? Марина кивнула и стала диктовать цифры номера, дублируемые Мишкой на клавиатуре. Он забыл выключить громкую связь, и теперь все слышали длинные телефонные гудки. Первый, второй… пятый… восьмой… двадцатый. Она положила трубку на стол, медленно поднялась с табурета и, не говоря никому ни слова, спокойным, размеренным шагом направилась в дом. Все так же молча проводили ее взглядом, только Вика сорвалась с места, намереваясь последовать за Мариной, но Колосов-старший остановил ее: – Не надо, пусть побудет одна. Некоторое время сидели молча, тупо пялясь в дисплей, на котором красовалось окошко с цифрами телефонного номера. Нарушил молчание Виктор Петрович: – Будешь звонить кому-нибудь еще? – Нет, – жестко ответил сын. – Нет, – повторил он, – будем смотреть. – Мишкины пальцы забегали по клавиатуре, и на дисплее вновь появилась заставка CNN. Пресс-конференция в Белом доме: «… к сожалению, у нас не было никакой информации… президент выражает солидарность с русским народом…». Потом Париж, Елисейский дворец, наконец – Петербург: «… международные террористы… чудовищное преступление… справедливый гнев… найти и покарать…»; Пекин, Берлин, Лондон, снова Вашингтон… Голова наливалась свинцовой тяжестью, переставая воспринимать информацию и что-либо соображать. Чувства притупились, эмоции стерлись. Первым не выдержал Свирский, через полчаса за ним последовал Виктор Петрович, остальные сидели перед компьютером до тех пор, пока очередное июльское утро не вступило полностью в свои права. Глава 8 Из Орла выехали в двенадцать. Перед выездом из города заехали на барахолку, и сын и отец Колосовы, в сопровождении майора, отправились искать торговца, обещавшего достать фары для «Транзита». Торговец не обманул. Действительно, принес левую фару в сборе, а вместо правой предложил лампу и стекло. Стекло было, правда, не родное, но по размерам почти совпадало с фордовским. «Приспособите как-нибудь», – обнадежил он. Колосовы, согласившись с ним, взяли и то и другое. Немного отъехав от барахолки, остановились и поменяли фары. Теперь можно было ехать круглые сутки. На выезде из города постовой, на удивление, их не остановил, лишь проводив равнодушным взглядом их микроавтобус, с которого были сняты номерные знаки. – Держи по указателю на Ливны, а потом на Воронеж, – сказал Колосов дочери, управлявшей автомобилем. – Воронеж объедем по объездной и дальше на Богучар. – А может быть, из Воронежа на Борисоглебск и оттуда на Волгоград короче получится? – подал голос из салона Веретенников. – Ненамного короче. Так мы попадем на трассу Москва – Волгоград. Я ее знаю как свои пять пальцев. Можно сказать, знаком с каждой выбоинкой. Столько раз довелось по ней ездить. Отвратительная дорога. Разбита вся в пух и прах. По ней быстро не поедешь. Лучше уж по Ростовской. Там мы будем держать среднюю скорость не меньше сотни и через десять-одиннадцать часов будем на месте. Если немного припозднимся, не страшно. Мы теперь со светом. Да и там нас будут встречать. И по-прежнему ярко светит равнодушное солнце, раскаляя и плавя асфальт. Лента шоссе бежит вперед и упирается в горизонт. А по обеим сторонам дороги разделенные на квадраты ветрозащитными посадками непаханые поля, заросшие сорняком, полупустые городки и деревни, деревни, деревни… Изредка мелькнет, проносясь мимо, встречная машина, и снова впереди только пустынное шоссе. Поначалу Виктор Петрович, нажимая на кнопки приемника, пытался настроить какую-нибудь станцию и послушать новости, но как назло кроме единственной станции, транслирующей разухабистую попсу, поймать ему ничего не удалось. Тогда он порылся в бардачке, вытащил оттуда несколько дисков и стал перебирать их. – Поставь вот этот, – попросила Марина. Она сидела рядом с Виктором, положив голову ему на плечо, расслабленная и мягкая, как кошка. «Зачем она это делает? – подумал он, – ведь все же видят. И дети… Впрочем, а что дети? Они уже достаточно взрослые, должны же понимать… в конце концов. Мы с ней свободные люди… Да, свободные. Не далее как третьего дня закопали ее мужа. Черт! Зачем мне все эти сложности?» Колосов вставил диск, и в салон полилась нежная, журчащая, как лесной ручей, музыка. – Бога ради, Виктор Петрович, я вас умоляю, не нужно никакой музыки, и без того тошно, – взмолился Свирский. – Это почему же не нужно? – возмутился майор. – Музыка человеку нужна всегда, во всех случаях жизни. Даже на похоронах музыку играют. – Милейший Андрей Сергеевич, – Свирский был раздражен и с трудом сдерживал себя, – именно потому, что на похоронах играют музыку, я и прошу ее сейчас выключить. – Анатолий Львович прав, не кипятись, Андрей, – Колосов обернулся к ним, как бы ненароком убрав плечо из-под Марининой головы, – действительно тошно. И музыка еще такая тоскливая, а веселая тем более была бы не к месту, – сказал он, выключая магнитолу. – Мишенька, включите-ка лучше свой компьютер. – По-вашему, получается, что смотреть на эти ужасы или читать про них в Интернете – это гораздо более соответствующее моменту занятие, чем просто слушать нейтральную музыку, – не унимался Веретенников. – У вас, Анатолий Львович, прямо какие-то мазохистские наклонности. Но Михаил погасил спор, не дав ему разгореться: – Не могу. Аккумулятор сдох. Ну, в смысле, разрядился, – пояснил он непонявшему Свирскому, – надо для подзарядки развернуть солнечную батарею. Вик, остановись, я ее скотчем прилеплю к крыше. – Сорвет, – ответила та, даже не оборачиваясь. – Не сорвет, я знаю как прилепить, чтобы не сорвало. – Не остановлю. Все равно сорвет. Ерунду какую-то придумал. На этот раз пришлось успокаивать спорщиков Колосову-старшему: – Все, все. Успокоились. Развернешь батарею во время стоянки. После Воронежа где-нибудь сделаем короткий привал. – Правильно, – поддержал майор, – покурить, оправиться в соответствии с уставом. Вика хмыкнула: – Ну и юмор у вас, товарищ майор. Казарменный. – Какой же это юмор? Это правда жизни, – ответил Андрей. Разговор не клеился. Все умолкли. И только слышен был шум ветра, врывающегося в открытое окно, шорох шин по асфальту и сытое урчание мотора. Марина опять пристроилась на плечо к Колосову-старшему и задремала. Сзади, в салоне, похоже, тоже все спали, убаюканные нудной дорогой. *** Она стояла на дороге уже целый час. За это время мимо нее проехала только одна машина, и та не остановилась. Водитель задрипанной «десятки», заметив ее, стоящую с поднятой рукой, возле этого черного мерзкого монстра с федеральными номерами, только прибавил газу и пронесся мимо, обдав ее волной горячего, воняющего скверным бензином, воздуха. Вообще-то, она любила свой бронированный лимузин, любила любовью пассажира, развалившегося на мягких кожаных подушках дивана и вдыхающего кондиционированный, очищенный и озонированный воздух, в то время как это чудовище, созданное с истинно немецкой тщательностью, поглощало дорогу километр за километром. Он был для нее как бы частью ее дома. Передвижной частью. Дом, правда, у нее был не один. Но все эти жилища – и московская, и римская квартиры, и вилла на Капри, и подмосковная ДАЧА – воспринимались ею как единое целое, имя которому ДОМ, ибо, несмотря на все изощренные изыски дизайнеров и декораторов, ей удавалось сделать так, что ничто не мешало ей заниматься главным. А главным в ее жизни была работа. Она работала политиком. И в каком бы из своих домов в данный момент она ни находилась, она чувствовала, что да, это мое, мне здесь удобно и комфортно. Мне здесь ничего не мешает работать. И этот чертов «Мерседес» до сегодняшнего дня был таким же родным домом, удобным и комфортным, полностью подвластным воле своей хозяйки. И вдруг оказывается, что это не просто ее дом, такой родной и понятный. У него вдруг обнаружился какой-то там мотор, непонятно откуда взявшийся стартер и еще эта… как ее… коробка. И в одно мгновение милый, сладкий дом превратился в мерзкого черного монстра. Она с досадой ударила кулачком по полированному крылу машины. – Лариса Файзулловна, вы бы сели в машину. Прямо жалко вас. Вы уже час стоите на солнцепеке. Садитесь, пожалуйста. Когда появиться машина, я замечу, и вы выйдете. Я бы и сам проголосовал, но мужчине вообще никто не остановит, – из приоткрытого окна заканючил водитель. – Замолчите, Дмитрий. Если бы вы добросовестно относились к своим обязанностям, мне не пришлось бы сейчас загорать. В конце концов, могли бы попробовать отремонтировать ее. – Лариса Файзулловна, но я же не механик, я профессиональный охранник. А машина эта не должна ломаться. Да я ее всего две недели назад на профилактику гонял. Стартер крутит, а мотор… – Да, да, я уже слышала и про мотор, и про стартер, и про эту, как ее, коробку. Лучше уберитесь с глаз моих долой. Водитель отпрянул вглубь салона и поднял тонированное стекло, опасаясь окончательно разозлить шефиню. Лариса отошла от машины и спряталась в тень: «Все-таки лучше здесь, на свежем воздухе, чем там, внутри. Зря я Димку шуганула, ведь он действительно ни в чем не виноват», – подумала она. Оба охранника – и Дима, и Юра работали с ней уже почти пятнадцать лет. Фактически стали членами семьи. Во всяком случае, доверяла она им безгранично, и они неоднократно оправдывали это доверие, добросовестно исполняя не только свои прямые служебные обязанности, но и разного рода деликатные поручения хозяйки. Лариса Файзулловна Бикмаева уже несколько суток находилась в дороге. Причиной столь утомительного путешествия, предпринятого ею, стал разговор с мужем. Луиджи позвонил 14-го, рано утром, когда она еще была в постели. Он был почти на грани истерики. – Лариса, почему ты еще в Москве? – Доброе утро, милый, с чего это ты так разнервничался? Ее нарочитое спокойствие окончательно взбесило его, и он перешел на крик: – Ты создаешь проблемы на пустом месте. Ты что, не могла вылететь в Рим хотя бы вчера? Ты знаешь, что с сегодняшнего дня воздушное пространство Евросоюза закрыто для любых самолетов из России? – И для частных тоже? – Да, тоже. Ну почему, почему… – Послушай, может быть, транзитом через третью страну? – Для всех закрыто, и СНГ, и Азия, и Магриб. Лара, что тебя держит в Москве? – Луиджи уже несколько успокоился. – Такой тон мне больше нравится. Милый, у нас, кажется, назревают серьезные события. – Эти разговоры про серьезные события я слышу уже не первый год. – На этот раз все действительно очень серьезно. Народ, похоже, созрел окончательно, и, самое главное, наши демократические Нарциссы, как ни странно, сумели договориться друг с другом и объединить свои усилия. Они готовы выйти вместе на улицу. По крайней мере, уже подготовлен ряд мероприятий, которые, в идеале, должны привести… ну, сам понимаешь, к чему. – Лара, надеюсь, ты в этом безумии не принимаешь участия? – Ну почему же? Принимаю, самое деятельное. – Послушай, ты же серьезный человек. Одно дело – твоя фрондерская деятельность в рамках законной оппозиции, и совсем другое – улица… и все такое. Дергать тигра за усы – опасное занятие. И потом птичий грипп. В городе эпидемия, а ты собираешься в толпу. – Ну что ты, милый. Я действительно серьезный человек, как ты сказал. Я уже почти неделю, с тех пор как появилась информация о первых случаях атипичной пневмонии, безвылазно сижу на даче, никуда не езжу и никого не принимаю. Вся моя деятельность протекает возле компьютера и телефона. – Слава Богу, что ты хоть элементарными мерами предосторожности не пренебрегаешь. Но, Лара… Послушай меня. Ты сама сказала, что все уже подготовлено. Свою работу ты сделала. Ведь ты же не полезешь, надеюсь, на баррикады? Лариса Файзулловна на секунду задумалась. Героически возглавлять народные массы в борьбе с авторитарным режимом – это, конечно, замечательно, но загнуться от какой-то там атипичной пневмонии совсем не хочется. – Нет, Луи, на баррикады я, наверное, в таких условиях не полезу. – Вот и замечательно. Cara, я тебя прошу, уезжай. – Куда? Ты же сам сказал, что самолеты в Европу не летают. – Правильно. Самолеты не летают, поезда не ходят, машины, и те не пропускают. Но остался один вариант. Ты забыла про нашу яхту. – Луи, ты где сейчас находишься? – Я? На яхте. В Эгейском море… здесь… на островах… – Дети с тобой? – Нет, мальчики предпочли остаться на Капри с Вероникой. Я… я один. Вероника была дочерью Ларисы Файзулловны от первого брака, и сейчас вместе с Ларисиной внучкой гостила у них на вилле, отогреваясь под ласковым итальянским солнышком после промозглой лондонской зимы. «Так. Понятно, – подумала она, – значит в компании с четырьмя-пятью потаскушками». Лариса не знала наверняка, сколько их там, этих потаскушек, да и есть ли они вообще. Но некоторые вещи женщине вовсе не обязательно видеть своими глазами для того, чтобы знать правду. Иногда достаточно малейшей заминки в речи любимого. А уже своего Луиджи Антонелли Лариса за почти двадцать лет совместной жизни изучила вдоль и поперек. Он – надежный партнер и в принципе любит ее, обожает мальчишек и с Вероникой у него самые прекрасные отношения, но… Как говорится, слаб по части женского пола. «Мужчины, вообще, редкостные скоты, – подытожила она. – Мой хотя бы трепетно относится к браку и не выставляет свои похождения всем напоказ». С Луиджи они познакомились в 96 году, когда она была заместителем министра топлива и энергетики. Молодой итальянский бизнесмен горел желанием сделать бизнес на поставках русской нефти в Италию. Деловые взаимоотношения очень быстро переросли в личные. В том же 96-м они поженились. С тех пор многое изменилось. Ларису Файзулловну перестали звать в правительство, зато состояние семьи Антонелли-Бикмаевых стало очень и очень приличным. Лариса родила двух сыновей. Сейчас мальчики учились в Англии, а каникулы, как правило, проводили с родителями на Капри. Неизменным оставалось одно. Их взаимное чувство. – Хорошо, Луиджи, что ты предлагаешь? – Я, как уже тебе говорил, сейчас нахожусь в Эгейском море. Тридцать пять-сорок часов ходу и я, предположим – в Новороссийске или в Таганроге, туда тебе ближе ехать. Я тебя там забираю и… домой. Кстати, Дима отлично знает причал для яхт в Таганроге. Мы с ним там как-то вместе были. – А пограничный контроль? – Нет проблем. Здесь, в Италии, я внес твое имя в судовые документы. Вместе вышли покататься, вместе вернулись. – Понятно. – Нет, нет Лара, не подумай чего-нибудь плохого… – Проехали. Ладно. Как быть с русскими пограничниками? Ведь тебе же нельзя указывать в документах, что ты заходил в русский порт. Я правильно понимаю? – Ты все правильно понимаешь, cara. Я сейчас оформлю пункт назначению где-нибудь в Черном море, но в пределах Евросоюза. Варна или Констанца, например. А сам пойду в Таганрог. – Да, но как же пограничный контроль? – За что я люблю наших с тобой соотечественников, – Луиджи захихикал в трубку, – так это за то, что они не являются рабами законов и инструкций, и с ними всегда можно договориться, учтя взаимные интересы. У Луиджи, так же как и у Ларисы, было двойное гражданство: и итальянское, и российское, так было удобнее жить и делать бизнес. Голос Луиджи, предварительно настраивавшегося на трудный разговор с женой и ожидавшего ожесточенного сопротивления с ее стороны, окончательно потеплел и сделался вкрадчиво-медовым: – Cara, я по тебе соскучился. Это негуманно, лишать меня своего общества уже больше месяца. – Хм-м, – хмыкнула Лариса, про себя подумав: «Лицемерный притворщик. Небось, сегодняшней ночью ты только и делал, что тосковал обо мне в обществе пяти молоденьких шлюшек». – Лариса, – снова настроился на деловой лад супруг, – мне нужно несколько часов на подготовку к выходу в море. Так… если я выйду сегодня в двенадцать, то завтра буду в Таганроге часов в девять-десять вечера по московскому времени. Если вы завтра утром выезжаете, то примерно к этому же времени прибудете на место. Возьми с собой Диму, и Юру. За домом присмотрит прислуга. – Ты все очень здорово рассчитал, милый, но у меня еще есть кое-какие дела. – Dio mio! Лариса! Мы же вроде уже обо всем договорились! Incredibile! – Луиджи снова орал в телефонную трубку: – Опять тебя держат твои заклятые друзья-демократы? Ты боишься, что при разделе пирога они съедят и твой кусок? Или что? – Или что, – спокойно повторила Лариса. На самом деле в свои пятьдесят пять она уже в значительной степени охладела к политике. Вернее, не столько к самой политике, сколько к тому месту в ней, которое ей отводилось и друзьями, и врагами. Что ее интересовало по-настоящему, так это борьба за самый высший пост в стране. Но стоило об этом только обмолвиться, как против нее объединялись и друзья, и враги, и правые, и левые. И начинали ее МОЧИТЬ. Такова ситуация в сегодняшней России. Мужчины боятся умных и самостоятельных женщин. Женщина в политике может рассчитывать только на какую-нибудь представительскую, больше церемониальную должность, в лучшем случае на второстепенный министерский портфель в правительстве. А этот этап Лариса Файзулловна прошла лет пятнадцать-двадцать назад. Она понимала, что при таком раскладе сил, который сложился в демократическом движении нынешним летом, шансов на лидерство у нее нет. Заклятые друзья не пропустят. И она бы еще в конце мая уехала к семье на Капри, перепоручив дела своим заместительшам, если бы не одно обстоятельство. Лариса Файзулловна боялась прогневать очень влиятельных людей. Эта история началась тридцать пять лет назад. Грешки молодости. Да и кого в молодости не было грехов? Кто не грешил в молодости, тот, можно сказать, и не жил. Как-то, будучи студенткой, Ларисе довелось встречать Новый год вдвоем с подругой в обществе пяти молодых людей с ее же курса на подмосковной даче одного из них. Вуз, в котором она училась, был элитным, и, собственно, ребята там подобрались не из самых простых семей. Вот… Новый год встретили весело, может быть, даже слишком весело. Выпито было немало, а сделано всякого, чего можно было бы и не делать, и того больше. Но, как говорится, что сделано, то сделано. По прошествии времени, все неприятное в этой истории забылось бы, и ее участники изредка наедине с собой вспоминали бы ее со смешанными чувствами. Но такой естественный ход событий был нарушен самым грубым образом. Где-то через полтора-два месяца Ларису вызвали в деканат и оставили ее наедине с молодым, стройным красавцем в приличном сером костюме. – Меня зовут Евгений, – представился он, махнув у нее перед носом красной корочкой. – Ознакомьтесь вот. – И бросил на стол пачку черно-белых фотографий. По истечении двух месяцев их маленькое, хотя и несколько рискованное приключение уже не казалось ей столь ужасным, но на фотографиях это было… впечатляюще. – Как вы думаете, – спросил обладатель корочек, – понравится это вашему отцу? А что скажут его коллеги? Ведь ваш папа занимает серьезный, ответственный пост, а вы его так… Лариса не стала ломаться, она знала, что в их вузе многие, очень многие являются «секретными сотрудниками»: – Я согласна, давайте, где я должна подписать? Молодой человек посмотрел на нее с удивлением: – Ну что ж, я рад, что вы оказались столь благоразумной девушкой. Они обговорили все необходимые в таких случаях вещи и расстались: он – довольный, а она – испуганная и раздосадованная. Их сотрудничество продолжалось недолго, меньше полугода. То ли слишком много было дублирующих сообщений, то ли в их вузе действительно ничего значительного произойти не могло, и серьезных людей утомили девчачьи сплетни типа: «Клара у Карла украла кораллы», но Ларису неожиданно оставили в покое. Больше она никогда в жизни не видела своего симпатичного «шефа». Старая история всплыла вновь через десятилетия, когда отшумели подернутые романтически-революционным флером демократические девяностые, и к власти пришли крепкозадые хозяйственники – строители вертикалей. Ларисе позвонили и попросили зайти в Администрацию. Обычное дело. Подумаешь, кто из оппозиционеров туда не ходил по всякого рода надобностям, если не считать, конечно, сумасшедших, вроде Петровской? Дело оказалось куда как скверно. Попросту говоря, Ларису Файзулловну стали шантажировать. И не теми старыми фотографиями двадцатилетней давности. Подумаешь, фотографии. Нынче высокопоставленные чиновники в порнофильмах красуются на центральных каналах – и ничего, а тут фотографии какой-то девчонки. Да нет у них ничего общего, и вообще это – фотомонтаж. Нет, Ларисе Файзулловне предъявили документ, где она соглашалась сотрудничать с КГБ. Лариса аж опешила от такой наглости: – Помилуйте, чем вы меня пугаете? Сотрудничеством с организацией, принадлежностью к которой вы и ваши нынешние коллеги открыто гордитесь? Какой-то абсурд получается. Да у нас полстраны волей или неволей с этой вашей конторой сотрудничали. Вежливый смазливый чиновник усмехнулся: – Полстраны сотрудничало, а узнают только про вас. Уж поверьте, мы постараемся. Интересно, как после этого будут к вам относиться ваши коллеги? На вашей карьере можно будет поставить крест. – Ну, хорошо, хорошо. Давайте, в конце концов, я стану членом вашей команды. Вы этого хотите? – Нам этого не нужно. Оставайтесь сама собой. Мы вам даже денег дадим на функционирование вашей партии. – ? – Спокойно работайте, взаимодействуйте со своими союзниками, вам лишь только изредка придется поворачивать руль вашего партийного корабля в соответствии с нашими пожеланиями. – Чиновник пришел в благостное расположение духа от выстроенной им словесной конструкции. – А если я не соглашусь? – Ну что ж, если вам наплевать на собственную политическую карьеру, и вы готовы публично предстать перед всем честным народом как тайный осведомитель КГБ, который уже двадцать лет стучит на своих товарищей, то нам придется прибегнуть еще к одной мере. Кстати, а как обстоят дела с вашим бизнесом, с вашим и вашего мужа? У вас там все в порядке? Это уже был удар ниже пояса. Лариса Файзулловна знала, как они могли поступить. Мало того, что обобрать семью до нитки, так еще и за решетку закатать. Ее или Луиджи, что вероятнее. Для того, чтобы она стала посговорчивее. Последний аргумент все перевесил. С этого дня она стала играть роль троянского коня в демдвижении. Конечно, все было не так однозначно. Полностью лишить ее самостоятельности они не могли, как бы ни старались, но все же, все же… Говорить об этом она не стала никому, даже Луиджи. Так вот остаться этим летом в Москве и активно участвовать в демократической тусовке, что лично ей не сулило никакой выгоды, Ларисе пришлось по настоятельной просьбе товарищей из Администрации. Самое смешное, что, что бы она этим летом ни предпринимала с подачи своих «ведущих», все оборачивалось во вред власти и на пользу оппозиции. Но как бы там ни было, уехать сейчас из Москвы, не согласовав это с Администрацией, она не решалась. Было у Ларисы Файзулловны еще одно дельце, которое заставляло ее медлить с отъездом из России. Госпожа Бикмаева была единоличной владелицей десяти спиртоводочных заводов. Еще месяц назад, прогнозируя возможную дестабилизацию обстановки в стране, она дала распоряжение директорам своих заводов не сдавать выручку в банки, а менять ее на валюту и хранить в наличности. Конечно, был в этом определенный риск, но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского. А водка нынешним летом, когда цены на все взлетели до небес, когда из продажи стало пропадать то одно, то другое, когда жить народу, казалось бы, стало уж совсем невтерпеж, почему-то стала продаваться вдвое лучше прежнего. «Бог его знает, что там будет дальше, – думала Лариса, – а денежки напоследок надо бы собрать». Пауза в разговоре затянулась. – Алло. – Лариса выдохнула в трубку. – Луи, ты куда пропал? – Я не пропал, я жду твоего ответа. – Хорошо, милый, перезвони мне через час, я скажу тебе точную дату встречи. – Ciao, mia bella. – Пока. – Лариса нажала на кнопку отбоя. В Администрации Президента царил полный хаос. Кто-то уже уехал в Питер, кто-то вот-вот собирался это сделать. «Ну что ж, – подумала Лариса, – пора и мне трогаться в путь». Попрощавшись с головкой своей партии, назначив вместо себя заместителя и отдав последние распоряжения, в тот же день она выехала из дому. Встреча с Луиджи была назначена на вечер девятнадцатого июля. Начался изнурительный марафон по городам и весям России. Лариса объезжала свои водочные заводы, собирая наличку. Отчасти это путешествие напоминало ей веселое и страшное время начала девяностых. Время становления русского капитализма. Время, когда возникали первые биржи и банки, время, когда зарабатывались первые миллионы, время, когда шансы стать миллионером и быть застреленным, взорванным или отравленным были равны. Тогда она вместе со своим первым мужем занялась торговлей стальным прокатом. Работоспособной банковской системы еще, по существу, не было. Деньги в оплату за товар возили на металлургические комбинаты НАЛОМ сначала автотранспортом, а потом и вертолетами. Они нырнули в бизнес с головой, нырнули так глубоко, что вскоре перестали отличать личную жизнь от работы. Они и в семье стали скорее деловыми партнерами, чем супругами. И все бы ничего, если бы не патологическая жадность ее первого мужа. Он настолько зациклился на инвестициях и развитии бизнеса, что Ларисе приходилось буквально выклянчивать у него каждый рубль, чтобы купить что-нибудь себе или ребенку. С тех самых пор Лариса сделала для себя вывод на всю оставшуюся жизнь – семейный бизнес – это замечательно, но надо иметь и независимый источник поступления средств, о котором супруг даже если и имеет какое-то представление, то весьма смутное. Поэтому, когда они с Луиджи создавали совместный нефтяной бизнес, свои водочные заводы Лариса оставила исключительно в своем личном ведении. А со временем даже увеличила их число, подкупив по случаю еще несколько предприятий. Как бы то ни было, но, покидая Россию на неопределенный срок, она посчитала неразумным оставлять оборотные средства и образующуюся прибыль в распоряжении исполнительных директоров своих предприятий: «Разворуют ведь все, сволочи, ищи их потом. Надо действовать сейчас, пока они еще не сообразили, что к чему». Последний завод, куда она приехала утром 19 июля, находился в Воронежской области. С деньгами никаких проблем не возникло, но у них был на исходе бензин, а дурак директор не имел никакого запаса. Пришлось в поисках бензина ехать в Воронеж. Марафон по городским заправочным станциям ничего не дал. Бензина не было нигде. Ни за какие деньги. Пришлось ехать на поклон в областную администрацию. Ни губернатор, ни его замы ее принять не захотели. «Скоты, – подумала Лариса, – совсем оборзели. Да будь это неделю назад, один мой звонок в Администрацию Президента, и они бы у меня попрыгали». Спасли ситуацию Юра с Димой. В губернаторском гараже им с кем-то удалось договориться, и машину им заправили под завязку, правда, за совершенно безумные деньги. И вот, в тот самый момент, когда самое сложное уже было сделано, когда всего-то и оставалось, что проскочить с ветерком от Воронежа до Таганрога, безотказная прежде машина встала посреди дороги где-то между Воронежом и Павловском. Все попытки вызвать эвакуатор закончились неудачей. Оставалась одна надежда – остановить на шоссе машину, водитель которой поможет разобраться в технических проблемах или же отбуксирует их «Мерседес» в ближайший город. *** *** Михаил, поглядывая по сторонам, уже подыскивал место для стоянки, когда заметил прямо по курсу стоящий на обочине черный «Мерседес» и рядом с ним хрупкую миниатюрную женщину, одетую во все черное и активно машущую рукой, призывая его остановиться. Он начал притормаживать, сбрасывая скорость. – Не надо, Миша, не делай этого, – дернула его за рукав Вика. Ее поддержала сидящая рядом Марина: – И в правду, Мишунь, не останавливайся. Мало ли, что там может быть. Может, они нарочно эту бабу снаружи как приманку поставили, а в «Мерсе» за тонированными стеклами десяток мужиков с автоматами спрятался. – Ну что вы, в самом деле, – отмахнулся Михаил, – вы посмотрите внимательно, кто это стоит. Ведь это же сама Бикмаева. Он проехал мимо бикмаевского лимузина и припарковался на обочине, метрах в двадцати перед ним. Мишка вылетел из кабины и, хлопнув дверью, бегом бросился к Бикмаевой. Лариса страшно обрадовалась, когда ей удалось остановить микроавтобус, но вид бегущего к ней парня испугал ее, и она попятилась назад, едва не упав. Но, на счастье, Юра и Дима вовремя среагировали, выйдя из машины и встретив подбегающего молодого человека. Мишку смутил вид двух жлобов, выскочивших из «Мерса», как чертики из табакерки, и он остановился в метре от машины: – Лариса Файзулловна, что у вас случилось, может быть, я могу чем-то помочь? Ларисе уже удалось справиться со своим внезапным страхом (все-таки не первый год в публичной политике), и она вышла вперед из-за спины своего телохранителя. – Как вас зовут, молодой человек? – Меня? – зачем-то переспросил Мишка. – Михаил. – Мишенька, вы не могли бы нам помочь? У нас что-то с машиной приключилось. Э-э… стартер крутит, а двигатель не заводится. Я правильно говорю? – на этот раз она обращалась уже к своим секьюрити. В подтверждение они синхронно кивнули головами. Обрадованный тем, что может быть полезен самой Бикмаевой, Мишка воскликнул: – Ну, это мы запросто. Открывайте капот. Незапланированная остановка произошла столь внезапно, что народ, сидящий в салоне «Форда», ничего не понял. Недоумевающий Колосов задал вопрос дочери: – Вика, куда это он сорвался, как оглашенный? В чем дело, вообще-то? – Это он свою Бикмаеву увидел, пап. Похоже, у нее с машиной проблемы. Колосов растворил задние двери фургона и перед ним предстал черный «Мерседес», под капот которого нырнул Мишка, женщина средних лет с восточной внешностью и два здоровенных мужика, одетых в пиджаки, несмотря на жару. Один из мужиков, видимо, по Мишкиной просьбе нырнул в салон и попробовал завести двигатель. Судя по всему, попытка не увенчалась успехом, и Михаил, развернувшись, направился к своему микроавтобусу. – Пап, дай сумку с инструментом, – попросил он, подойдя поближе. – Ну что там? Что-нибудь серьезное? – спросил отец, передавая ему сумку. – Нет, ерунда. Минут на десять-пятнадцать работы. Что-то с подачей топлива. Михаил вернулся к «Мерседесу» и, разложив инструменты, принялся копаться в его внутренностях. – А что это он так трепетно относится к этой Бикмаевой? – спросила Марина, обращаясь к Вике. – А-а, – махнула та рукой, – детство в одном месте играет. Молодой еще, в сказки верит. Он, видишь ли, вступил в ее партию. «Хочу, – говорит, – быть полезным демократическому движению. Если не мы, то кто же?» Ну и подобная чушь в таком же роде. – Как-то не очень уважительно ты о старшем брате отзываешься, – усмехнулась Марина. – Это он-то старший? – Вика состроила гримаску. – Сущее дитя. Наивен, как… Слов не нахожу. Я ему говорю: «Партия эта – диванного типа, и места на том диване для тебя не предусмотрено». А он – мне: «У меня идеи, идеи…» Да кому нужны твои идеи! У них одна задача – хлебные места переделить. А на нас им наплевать. Марина рассмеялась: – Ты, Викуля, прямо-таки эксперт в области российской политики. Я всегда утверждала, что наши женщины умнее и практичнее мужчин. Тем временем Мишка, крутя гайки, пытался завязать разговор с Бикмаевой: – Лариса Файзулловна, а я ведь член вашей партии, прошлой осенью вступил. – О, какая удивительная встреча, – вяло отреагировала та. – Вы знаете, – продолжал Михаил, – у меня куча идей: и о том, как создать молодежную организацию, и что нужно сделать, чтобы резко увеличить количество членов партии, и… еще много всякого. Я так активно добивался встречи с вами… Ведь дамы в вашем офисе отмахивались от меня, как от назойливой мухи. Такое впечатление складывается, что им и так хорошо живется, а я своей активностью только создаю им дополнительные проблемы. Лариса Файзулловна, уделите мне, пожалуйста, полчаса. Нам просто необходимо поговорить. – Хорошо, хорошо, Мишенька. Только сейчас я очень устала. Я отдохну в салоне, а вы заканчивайте работу, и мы с вами побеседуем. Ладно? – Договорились. Я быстро закончу. – Мишка с еще большим энтузиазмом принялся за работу. Юра открыл ей дверь, и она устало опустилась на мягкие подушки сиденья, вытянув утомленные ноги. Лариса закрыла глаза, откинув голову назад. «Поскорее бы очутиться на яхте, в открытом море, выспаться по-человечески, наконец. Да пропади она пропадом, эта Россия, со всеми своими проблемами, – подумала она. – Я с нее получила все, что можно было получить. Ноги моей здесь не будет больше никогда». – Давай, заводи, – услышала она голос этого мальчишки. Дмитрий повернул ключ, запел стартер, двигатель фыркнул раз, другой, третий и снова заглох. – Минутку. – Мишка снова нырнул под капот и, повозившись там, скомандовал: – давай. На этот раз двигатель завелся сразу же и работал стабильно и ровно. В открытом окне водителя показалась довольная Мишкина физиономия. Ерничая, он спросил: – Вам как отрегулировать – под шелест листвы или под шорох прибоя? – И так сойдет, – ответил Дмитрий, – закрывай капот. Юрий обошел машину, захлопнул капот и сел на свое место рядом с водителем. Мишка, заглядывая внутрь через открытое окно водителя и пытаясь разглядеть в полутьме салона Бикмаеву, попросил: – Лариса Файзулловна, выйдите, пожалуйста, я уже все закончил. Вам бы нужно бензина хорошего залить. Могу… Лариса не дала ему закончить: – Дима, гоните прочь этого мальчишку. Поехали быстрее. Могучая пятерня Дмитрия толкнула Мишку в лоб так, что он, отлетев от лимузина на несколько метров, оказался сидящим посреди дороги, а «Мерседес» сорвался с места, подняв тучу пыли, и уже через несколько секунд превратился в маленькую черную точку на дороге. Первым, кто выскочил из фургона и подбежал к Мишке, был майор: – В чем дело, что произошло? – Я сам не понял, – ответил Михаил. – Я закончил работу, хотел поговорить с Бикмаевой, а они мне дали по лбу и уехали. – Этот процесс называется приобретение жизненного опыта, – сказал подошедший Виктор Петрович и протянул сыну руку. – Вставай. – Давай по-коням и догоним этих козлов. Таких надо учить, – расхорохорился майор. – Ну да, догонишь их, как же. Нашей колымаге противопоказано делать более ста двадцати километров в час. А они летят, наверное, где-то под двести, – ответил Колосов-старший. – У них бензин поганый, прямо-таки с какой-то грязью. Я хотел им предложить слить его и дать им канистру нашего, но они уехали. А на своем бензине они километров сто-двести проедут, и у них фильтр бензонасоса опять забьется. – Слышишь, Петрович, что Михаил говорит. Они все равно скоро встанут. Поехали, догоним их. Уж я на эту Бикмаеву пары гранат из подствольника не пожалею. – Не кипятись, Андрей. Бог им судья. Если они встанут еще раз, то вряд ли на этой дороге найдется еще один такой же альтруист, как наш Миха. Так что пойдем и устроим привал, раз уж все равно остановились, – с этими словами Виктор Петрович направился к своему «Форду». После обеда все повеселели, и даже майор подобрел и размяк, и больше не порывался посчитаться с обидчиками. «Транзит» въехал на мост. – Это что за река? – спросила Марина, глядя вправо. – Дон, – ответил Мишка, прочитав указатель. – Фу, какой-то он здесь совсем не солидный, – разочарованно протянула Марина. После моста дорога потянулась вдоль реки, и Марина, забыв о своем недавнем разочаровании, с завистью поглядывала на воду и негустые заросли на берегу. – Вот где надо было делать привал, и искупались бы заодно, – размечталась Марина. – А что, я – за, – поддержал ее Михаил. – Нет-нет, – воспротивился Виктор Петрович, – приедем на место, и купайтесь там, сколько хотите. И так много времени потеряли. Чтобы не соблазняться заманчивыми речными пейзажами, Михаил стал разглядывать местность слева от дороги. Однообразные поля, заросшие травой, пожелтевшей от небывалой жары, держащейся уже почти два месяца. Метрах в ста от дороги была проложена труба, местами лежащая на опорах из бетонных блоков и возвышающаяся над поверхностью земли на метр-полтора. Она тянулась почти параллельно дороге, потихоньку расходясь с нею и уклоняясь влево, на восток. Сначала его внимание привлек грузовик на встречной полосе. Он увидел его издалека, километра за два, и подумал: «Ну вот, встречные машины стали попадаться. Значит, недалеко какой-то город». – Вик, посмотри по карте, какой город сейчас должен быть, – попросил Михаил. Вика раскрыла карту: – Так, мост мы проехали… Богучар. Километров двадцать осталось. А что? – Да так, ничего. Просто увидел встречную машину, подумал – скоро какой-то город. Кстати, он стоит, видишь? – Да, что-то там на него грузят. Они подъехали уже настолько близко, что можно было понять, что стоящий грузовик – это КамАЗ и что вокруг него суетятся какие-то люди. – Черт возьми, – воскликнул Мишка, – я думал, что такое бывает только где-нибудь в Чечне. Его реплика привлекла внимание, и все, в том числе и те, кто сидел сзади, стали наблюдать за тем, что происходило на дороге. Мишка сбросил скорость километров до сорока, и не спеша приближался к грузовику, так что все могли в подробностях разглядеть происходящее. В кузове КамАЗа стоял мужик, который принимал подаваемые снизу канистры и выливал их содержимое в бочки, видимо, стоящие в кузове, а канистры опять передавал вниз. Другой мужик орудовал у трубы, наполняя те самые канистры. А между трубой и грузовиком сновало еще шесть человек. – Да у них здесь врезка, – воскликнул майор. – Вряд ли они стали бы нефть воровать. Скорее всего – это так называемый продуктопровод. По нему солярку качают или бензин. Хотя… Черт его знает, может быть и нефть, а потом ее перегоняют, – засомневался Свирский. Фургон, замедляя скорость, подкатывался к грузовику и остановился метрах в пятидесяти от него. Мужики продолжали споро заниматься своим делом, не обращая внимания на посторонних. – Категорически возражаю против слова «воруют», профессор. Во всяком случае, у меня имеется бо-о-льшой вопрос по поводу права собственности на эту самую нефть. И уж во всяком случае, у того, кто ее качает, прав на нее не больше, чем у тех мужиков, которые, как вы выразились, ее «воруют», – снова начал задирать Свирского майор. – А меня всегда интересовало, каким образом они умудряются делать такие вот врезки, – развел руками Михаил. – Ведь труба все время под давлением. – Я не пытался давать никаких оценок.… – начал было Анатолий Львович, но его прервала Марина: – Тише! Слышите? Какой-то странный звук. Как будто жужжание какое-то… – Самолет! – Мишка ткнул пальцем в лобовое стекло. – Радиоуправляемая модель. – Не-е-т, это не модель. Это так называемый беспилотный летательный аппарат. Он напичкан электроникой, и на нем стоит передающая камера, – пояснил всем майор. – Сейчас он мужичков этих засечет. Заслышав шум мотора, мужики подняли головы вверх, а потом задвигались еще интенсивнее. Самолетик долетел до врезки, затем заложил вираж и стал описывать круги над головами мужиков, таскающих канистры. Когда он пролетал над дорогой, Мишка прочитал надписи у него на плоскостях: – OSCE, IFOR, – и перевел: – ОБСЕ, международные силы. – Ах, сволочь, так ты еще и натовский, – возмутился майор и рванулся к выходу из фургона, на ходу хватая автомат. Мишка тоже открыл свою дверь и вывалился на дорогу. Андрей стоял, опершись спиной на стенку фургона, подняв автомат и тщательно выцеливая самолетик. Бах, бах, бах, бах – прогремело четыре выстрела, самолет как будто споткнулся, сошел с курса и, ускоряясь, понесся к земле, вспыхнув на асфальте шоссе небольшим костерком в паре сотен метров от фургона. – Здорово, – с завистью сказал Мишка. – Всего четыре выстрела. Научишь и меня так? – Ну, положим, я в него и с первого попал, только он не сразу завалился, – похвастался майор. Заслышав выстрелы, мужики побросали канистры и бросились к грузовику. Тот, который стоял в кузове, спешно перелез в кабину, завел двигатель и тут же начал разворачивать КамАЗ. Пока он в два приема разворачивался, остальные успели повиснуть на бортах кузова, на ходу забираясь внутрь. Андрей и Мишка смотрели на происходящее с недоумением. – Куда ж это они? Я же его убрал. Выстрелов, что ль, они испугались? – удивился майор. КамАЗ, набирая скорость, помчался в сторону Богучара. Михаил пожал плечами: – Не знаю. До этого они на нас внимания не обращали. Точно. Выстрелов испугались. Подумали, что это ты по ним палишь. Хотя… Вон, смотри. Еще один летит. На востоке в небе появилась черная точка, с каждой секундой увеличивающаяся в размерах. И вот уже их ушей достиг шум двигателя. – Нет, это… Это не БЛА… Это… вертолет. Быстро за руль, – закричал Андрей, – жми на всю железку. А то он нас сейчас разделает, как бог черепаху. Последние слова майор прокричал, уже находясь в фургоне, резво принявшем с места. – В чем дело? Что случилось? – со всех сторон посыпались вопросы. Андрей был немногословен: – Вертолет. За нами. – То есть как это, за нами? – удивился Свирский. – Мы нормальные, мирные граждане, спокойно едем, никого не трогаем, а они… Вертолет? За нами? – Ну как это не трогаем, я же сбил их БЛА… Хотя, может быть, вы правы на этот раз. С чего это им на нас нападать? – засомневался майор, – хотелось бы, чтобы вы оказались правы… – Этот ты, ты во всем виноват, придурок, сапог кирзовый, – вдруг взорвалась Марина, – что за идиотские выходки, как ты мог всех нас подвергнуть такой опасности… – Тихо, – заорал Виктор Петрович, – замолчи, замолчите все. Это я во всем виноват. Нельзя было разрешать останавливаться там. Но… это уже неважно. В это время Михаил крутнул руль влево, выезжая на встречную полосу, чтобы обогнать идущий впереди КамАЗ с ворованной соляркой. Мгновение – и «Форд» промчался мимо грузовика. – Давай, Миша, давай еще, – подгонял сына Виктор Петрович. – Все, максимум, выше ста шестидесяти не поднимается. – Мишка сидел словно окаменевший, чуть наклонившись вперед и намертво вцепившись в руль. – Ну что там, Андрей? – спросил Колосов у майора, выглядывавшего наружу из раскрытой задней двери фургона. – Он догоняет КамАЗ. Черт… И тут все сидящие в фургоне услышали звуки автоматных очередей. Колосов метнулся к задней двери и тоже высунулся наружу. Вертолет летел параллельно дороге, сближаясь с грузовиком и безнаказанно расстреливая его. КамАЗ вдруг зарыскал по дороге, выписывая пируэты во всю ширь дорожного полотна. – Водителя ранили, – догадался Колосов. И тут раздался взрыв, разметавший машину в разные стороны бесформенными, горящими обломками. – Ах, сволочи, что делают… – только и смог выдавить из себя майор. Вертолет, не задерживаясь над местом взрыва, ускорился и понесся вперед, катастрофически быстро сокращая расстояние до микроавтобуса. Майор взял автомат на изготовку, явно собираясь дать бой вертолету. – Не надо, – схватил его за руку Колосов, – не провоцируй его, может пронесет. Он снова бросился вперед, к сыну, оценил обстановку, скомандовал: – Вон там, видишь, лес подходит прямо к дороге. Давай туда. Рев вертолетного двигателя приближался, накатываясь на них, и вот уже их захлестнуло, как волной. Вертолет летел так низко, что сквозь шум работающего двигателя был слышен шелест несущего винта вертолета. Винтокрылая машина пронеслась прямо над ними. За этим адским шумом никто не услышал звука выстрелов. Лишь рваные раны в крыше и правом боку микроавтобуса свидетельствовали о том, что их только что обстреляли. – Миша, смотри, он разворачивается, – прошептала побелевшими губами Вика, тыча пальцем в лобовое стекло. Микроавтобус уже почти достиг того места, где лес вплотную примыкал к дороге. Мишка сбросил скорость и стал аккуратно сползать с высокой дорожной насыпи. Но вертолет был уже близко. Мишке показалось, что он несется прямо на него. Он уже различал человека, сидевшего на полу вертолета, свесив ноги вниз, как в голливудских боевиках, и стрелявшего прямо в него, в Мишку. Он видел, как автоматная очередь прочерчивает пунктир на асфальте, неумолимо приближаясь к нему. Но тут, то ли колесо взорвалось, пробитое пулей, то ли Михаил с испугу слишком резко дернул руль, микроавтобус, наполовину съехавший с насыпи, накренился вправо, какое-то мгновение завис на двух колесах, а потом с грохотом завалился на правый борт. Вертолет снова пронесся над ними, развернулся и, видя, что цель уже неподвижна, не торопясь стал выискивать место для посадки. Когда автобус стал падать, майор, мгновенно сориентировавшись, выпрыгнул из него, удачно приземлившись, как на показательных выступлениях в День ВДВ. Он подскочил к фургону и, не выпуская автомата из рук, распахнул обе створки: – Все живы? Быстро, быстро, наружу и в лес. – Колосов помогал выбраться сидевшим впереди. Анатолий Львович лежал, закрыв глаза, заваленный грудой коробок и сумок. Майор похлопал его по щекам: – Анатолий Львович, вы целы? Тот открыл глаза, непонимающе уставился на Веретенникова. Тот повторил вопрос: – Вы целы? – Кажется, да. Только головой сильно ударился. Марина, Вика и Мишка уже выбрались из микроавтобуса и бегом бросились в лес. Майор, убедившись, что со Свирским ничего страшного не случилось, последовал за ними. Вертолет сел от них метрах в ста пятидесяти на большой, густо покрытой ромашками поляне, отделяющей лес от дороги. Когда Андрей, выбрав позицию среди кустов, плюхнулся на землю, из вертолета уже выскакивали люди в камуфляже. Рядом с майором, с автоматом в руках, пристроился Колосов. Остальные улеглись на землю чуть поодаль. – Ну, сейчас ты у меня получишь, – тщательно прицеливаясь, пробормотал майор. Вж-ж-ж, ба-бах, ветолет, подбитый гранатой из подствольника, вспыхнул, как бумажный змей, не успев оторваться от земли. В ответ по ним ударили с нескольких точек из автоматического оружия. На Колосова посыпались листья и ветки, сбитые чужими пулями. – Петрович, забирай всех, – скомандовал Веретенников, – возьмите из машины все, что сможете унести, и дуйте вглубь леса, подальше от шоссе. Мишку только оставь. Пусть он весь боезапас соберет и сюда тащит. А вы уходите. Не беспокойся, с парнем все будет в порядке. Этих двое или трое осталось. Мы их задержим на полчасика и двинем за вами. Они прошли по лесу километров пять, не меньше. Лес, у дороги густо заросший подлеском, в основном орешником, становился светлее, чище и как бы просторнее по мере того, как Виктор Петрович со своими спутниками удалялся от шоссе. Лес был смешанный: дуб и сосна, а под ногами – шелковистая, невысокая, как будто специально подстриженная, трава. Перестрелки не было слышно уже более получаса. Или слишком далеко ушли, или… Колосов очень переживал за ребят и мысленно оставался там, с ними, но вынужден был строить из себя бодрячка, чтобы не пугать остальных. Теперь ему казалось неправильным то, что он ушел оттуда, бросив Мишку и Андрея. Но он ничего уже не мог поделать, не мог никак повлиять на исход событий, и единственное, что ему оставалось – это неумело молиться, постоянно сбиваясь и начиная вновь: «Отче наш, иже еси на небесех… Господи, сделай так, чтобы они вернулись живые и здоровые…» – Какая же она у нас разная… и такая красивая, наша Россия, – реплика Свирского заставила Колосова оторваться от своих мыслей и обернуться. Анатолий Львович стоял метрах в пяти от него, поставив на землю сумку, в которой находились контейнеры с вакциной, и мечтательно улыбался. По его красному лицу градом катился пот. Светло-серая рубашка почти целиком промокла, почернев от пота. За спиной Свирского Вика беззвучно хихикала в кулачок, а Марина состроила гримасу чрезвычайного недоумения, одновременно крутя пальцем у виска. Колосов улыбнулся: – Все. Дальше не идем. Здесь отдыхаем и ждем ребят. Они появились минут через десять-пятнадцать и, издали заметив своих, направились прямо к ним. – А мы вас не сразу нашли, пришлось поплутать, – сказал подошедший Михаил, снимая с плеча большущую сумку. – Как сами-то, целы, не ранены? – с тревогой спросила Вика. – Как видишь. – Майор уселся на землю рядом с остальными, пристроив автомат на коленях. – Мы думали, что нам придется от них драпать, а получилось наоборот. Ну, мы обозначили преследование, чтобы убедиться, что они не полезут в эту сторону, и вернулись к машине. А потом отправились вас разыскивать. – Ну, и что с машиной? – поинтересовался Виктор Петрович. – Оба передних колеса пробиты, но это не главное. Там насыпь очень высокая. Мы сами ее не поднимем. Нужен грузовик или трактор. Вообще, это было безумие – пытаться съехать в том месте, – подытожил Михаил. – А что, у нас был выбор? – скептически усмехнувшись, Виктор Петрович посмотрел на сына. – Безумие – это лезть в чужие дела, когда у тебя и своих по горло. – Да ладно, Петрович, все поправим, – смущенно пробормотал Андрей, – вот сейчас пойдем и найдем деревню, достанем там трактор и вытащим машину… Ну, виноват я, виноват… Ну простите меня, дурака. – Ноутбук жалко. – Мишка почесал затылок. – На него ящик с инструментом свалился… Раскололся пополам… Опять мы без связи остались. – Короче. – Андрей энергично поднялся на ноги. – Миха, есть карта? – Нет, в машине осталась. – Все равно, я отправляюсь на поиски деревни, а вы все ждете меня здесь. Поблизости должна быть деревня. Чай, не тайга и не тундра. Через два, максимум, три часа я вернусь за вами. – Нет, Андрей, – Виктор Петрович отрицательно покачал головой, – разделяться не будем. Пойдем все вместе. Еще минут пятнадцать отдохнем и двинем. Будем держать по-прежнему направление на северо-запад. Куда-нибудь да выйдем. Долго идти не пришлось. Вскоре сквозь деревья мелькнула голубая гладь реки, и через несколько минут они стояли на высоком обрывистом берегу из красной глины, под которым Дон неспешно нес свои воды. Слева от них, выше по реке, лес метров на триста-четыреста отступал от берега, который понижался и становился более пологим. На этой огромной поляне раскинулась небольшая, дворов в двадцать, утопающая в зелени садов, деревенька. Вдоль домов, обращенных лицом к Дону, тянулась грунтовая дорога, за деревней поворачивающая налево и теряющаяся в лесу. – А вот вам и искомая деревенька. – Андрей простер руку в ее сторону с видом гида, демонстрирующего изумленным туристам сокровища Эрмитажа. – Даю слово, что получаса не пройдет, как у нас будет трактор. Глава 9 – Эй, хозяева, дома есть кто-нибудь? – Колосов остановился у невысокой калитки. Дома явно кто-то был, в одном из окон дрогнула капроновая занавеска. – Пропусти меня, – Марина положила Колосову руку на плечо, – отойдите все от калитки. Не мудрено, что нас боятся. Толпа мужиков, да еще с оружием. Давай я попробую. Марина откинула железный крючок, символически запиравший калитку и, открыв ее, прошла по бетонной дорожке к крыльцу. Поднявшись по ступенькам, постучала в дверь: – Не бойтесь, приоткройте, пожалуйста, дверь. Убедитесь, я одна. Неожиданно дверь распахнулась и не чуть-чуть, как рассчитывала Марина, а на полную. Перед ней стояла молодая женщина примерно одних с нею лет с короткой стрижкой, явно не деревенского происхождения, одетая в яркий короткий халатик без рукавов, и даже с легким макияжем на лице. – Я и не боюсь, хотя сейчас много всякого разного народу шляется. И не у всех добрые мысли на уме. – Простите, Бога ради, за беспокойство, – Марина улыбнулась, пытаясь расположить к себе хозяйку дома, – нам только узнать. Мы, москвичи, едем на юг, но у нас с машиной случилось несчастье. Нам нужен трактор. Не подскажете, у кого в вашей деревне есть трактор или грузовик? – Как же вы в машину-то уместились, да еще, я гляжу, с таким количеством багажа? – с недоверием спросила хозяйка. – А у нас микроавтобус, «Форд-Транзит», – Марина настойчиво пыталась растопить ледок недоверия, – понимаете, мы неудачно на обочину наехали, и наш автобус перевернулся. Вот видите, у меня царапина на щеке. Это я у окна сидела, а при падении стекло разбилось, ну, меня и поцарапало… – Так вы, москвичи, да? А из какого района? – Да вот ребята из Митина, а я на Чистопрудном бульваре живу… Нам бы насчет трактора узнать. – Знаете что, вы заходите и друзей своих зовите. Успеется еще с трактором-то. Марина с крыльца приглашающе махнула своим спутникам и исчезла внутри дома. Переглянувшись, народ гуськом потянулся вслед за Мариной. Колосов, пропуская всех, задержался у калитки, рассматривая дом. Дом был немаленький, метров двенадцать на двенадцать, из силикатного кирпича, одноэтажный, но на высоком фундаменте, что позволяло предположить наличие цокольного этажа. Крыша была четырехскатная, без мансарды, крытая гофрированной оцинкованной сталью. Окна в доме были сделаны большими, явно не в деревенских традициях. Вдоль невысокого заборчика из штакетника с внутренней стороны были посажены кусты малины и смородины, которые уже разрослись и буйно выбивались наружу. От калитки к крыльцу и по периметру всего дома была проложена бетонная дорожка. Справа дом почти вплотную примыкал к забору, отделяющему соседский участок, а слева от дома располагался огород. За домом начинался сад, тянущийся в сторону леса. Колосов двинулся вслед за остальными. Пройдя через небольшой предбанник, который, видимо, использовался в холодное время года как гардеробная, он оказался в большой комнате, которая, судя по всему, исполняла одновременно функции и кухни, и столовой. И хотя комната была немаленькой, метров сорок, от такого количества людей, нерешительно остановившихся недалеко от входа, Колосову в ней стало тесно. – Да что же вы стоите, ставьте свои вещи на пол и рассаживайтесь на диван, вот на стулья, – хозяйка выдвинула из-за большого обеденного стола один из стульев, – ну, давайте же. Высокого роста, где-то под сто восемьдесят, с длинными, крепкими, стройными ногами, с руками, явно хорошо знакомыми с физической работой, с высокой, полной грудью и правильными чертами лица, она вполне могла бы претендовать на должность фотомодели в каком-нибудь гламурном журнале. Если бы не одно но… Какой-то дефект у нее все-таки был. Не сразу видимый глазу, но ощущаемый чуть ли не подсознательно. Какой-то тяжелый печально-тоскливый взгляд, остававшийся таковым даже тогда, когда она улыбалась. Это пугало и… отталкивало от нее. «Так в чем же дело, – пытался понять Виктор Петрович, – чем вызвано такое чувство? Может быть, легкое косоглазие? Нет… А, понял, наружные уголки век у нее несколько оттянуты и слегка скошены вниз, из-за чего верхнее веко всегда немного прикрывает глаз. Кажется, это следствие какой-то болезни. Вот вам и объяснение взгляда, про который можно сказать, что в нем видится вселенская скорбь русского народа. Тьфу, ты, – внутренне усмехнулся Колосов, – неправильно, так про евреев говорят. Ну, тогда – неизбывная тоска русского человека». Виктор Петрович прошел вглубь комнаты, выдвинул стул и сел. Все уже сидели, избавившись от своей поклажи, только хозяйка и майор, не отводящий от нее глаз, продолжали стоять друг напротив друга. – Да что же вы, садитесь. – Она сделала приглашающий жест рукой. – Как вас зовут? – Меня? – переспросил майор. – Андрей. – А меня – Лена, присаживайтесь вот сюда, Андрей. И вообще, давайте знакомиться. Как меня зовут, вы уже знаете. А вас? Все сидели слегка обалдевшие, немножко шокированные тем, что после бешеной гонки, аварии, перестрелки и бегства от преследователей, то есть того, что можно определить как смертельную опасность, они попали в милую, мирную, домашнюю обстановку. Первой пришла в себя Марина и решила взять инициативу в свои руки: – Я – Марина, вот это – Анатолий Львович, это – Виктор, Миша и Вика. А с Андреем вы уже познакомились. – А я тоже из Москвы, – сказала Лена. – Мы с мужем жили в Перове. Он в Новогирееве, в электродепо работал механиком, а я – в универмаге «Москва», товароведом. Мы уже два года, как уехали. Как там она, наша Москва? – А… – раскрыл было рот Михаил, но отец сделал ему такие страшные глаза, что тот так и застыл с открытым ртом. – Все по-прежнему, примерно так же, как и два года назад, – ответил за всех Виктор Петрович. – Лена, подскажите нам, пожалуйста, где бы мы могли достать трактор? – Ой, вы знаете, с трактором не все так просто. У нас в деревне ни у кого нет не то что трактора или грузовика, но даже легковой машины. Только у Михалыча, через четыре дома от моего, кобыла есть. Он нам всем под картошку землю распахивает. Но кобыла, я так понимаю, вас не выручит. Трактор и грузовик-вездеход есть в лесничестве. Три километра отсюда, если вдоль реки идти. – Спасибо вам, Лена, за гостеприимство. Покажите, где оно находится, это лесничество? Пойдемте, друзья. – Колосов поднялся со своего места. – Да подождите же вы. Выслушайте до конца. В лесничестве есть лесопилка. Вот там все есть: и транспорт, и электричество… Хозяин и лесничества, и лесопилки то ли азербайджанец, то ли армянин – Агамирзоев Марлен Давидович. А охрана у него – чечены. Все с автоматами. Я думаю, вам туда лучше не соваться. Ничего вам там не дадут, хуже бы только не было. Мы вот что сделаем. Я сбегаю к Михалычу, попрошу его сходить на лесопилку за грузовиком. Ему Марлен даст. – Почему ему даст, а нам – нет? Мы же не бесплатно, мы – за деньги, – удивился Колосов. – Да потому, что он никому ничего не дает, у него снега зимой не выпросишь. А Михалыч сейчас – единственный человек во всей округе, который умеет эту самую лесопилку настраивать. Вы подождите меня, я сейчас. Лена сорвалась с места и буквально выбежала в дверь. Не прошло и пяти минут, как она вернулась. – Нет Михалыча дома, бабка говорит, что он на рыбалку ушел, – выпалила Лена, едва появившись на пороге. – Ну, что ж, мы пойдем. – Колосов снова встал на ноги. – Да куда же вы пойдете? Не дадут вам ничего. А будете там деньгами трясти, так и деньги отберут, – уговаривала хозяйка. – У нас не отберут, – вмешался в разговор Андрей. – Эти у кого хочешь отберут, – с уверенностью сказала Лена. – Подождите у меня, а Михалыч будет с рыбалки идти, обязательно мимо моих окон пройдет. Знаете что? Давайте я вас обедом накормлю. – Да мы вроде бы обедали пару часов назад, – как-то неуверенно сказал Свирский. – Ну и что? – продолжала настаивать Лена, – вы, наверное, всухомятку ели, а я вас горяченьким накормлю. А хотите выпить? У меня самогонка есть. Яблочная и сливовая. – Петрович, а что? Может быть, действительно останемся, пообедаем? – Андрей умоляюще посмотрел на Колосова. – Да ничего с машиной не сделается. Дорога пустая. Да ее еще надо суметь вытащить оттуда. – Неплохо было бы попробовать сливовицы, как ее болгары называют, а? Виктор Петрович? Я – за. – Свирский поднял руку. Все остальные проголосовали вслед за ним. – А я что? Я, как все, – засмеялся Колосов. – Ну, вот и отлично. Сейчас все будет готово, – обрадовалась Лена. Через десять минут в центре стола дымилась варенная картошка в большой кастрюле, а окружали ее тарелки со всевозможными домашними солениями и свежими овощами с зеленью. Не забыт был и запотевший графинчик с самогоном. – Лена, скажи, пожалуйста, а где можно умыться? – спросила Вика. – Ой, девочки, а хотите горячий душ принять? – предложила Лена. – Баньку топить, конечно, долго, но у меня есть душевая кабина с емкостью на крыше. Солнышко в ней воду прогревает так, что ой-ой-ой. – Не вопрос. Мы не только хотим, мы мечтаем об этом, – обрадовалась Марина. – Тогда берите все необходимое, я отведу вас в душ, а мужчины пока сами побудут. Мужчины едва успели выпить по первой и только-только начали закусывать, как вернулась Лена и уселась за стол, рядом с Андреем. – Леночка, – начал Анатолий Львович, – я все могу понять, но… ведь у вас нет электричества? – перебил он сам себя. – Нет, уже почти два года. Считай, все время, что мы здесь живем, – ответила та. – Так вот, – продолжал Свирский, – каким образом этот чудесный напиток, назвать его самогоном у меня не поворачивается язык, вам удалось охладить до столь низкой температуры? – Ну, это самое простое, – рассмеялась Лена, – под этим этажом у меня полуподвальный этаж, там мастерская, сауна, бильярдная и даже бассейн есть. Но без электричества все это мертво. А под этим этажом есть подвал. А в подвале есть ледник. Там у меня лед с зимы заготовлен. А на леднике я обязательно держу бутылочку для дорогих гостей. – И часто у вас бывают гости? – поинтересовался Веретенников. – Да что вы, – махнула рукой хозяйка, – по правде сказать, здесь такая тоска. В радиоприемнике батарейки сели еще в мае. Телевизор последний раз смотрела в январе. Он у меня от аккумулятора работал. Еще муж в свое время сделал. Так вот, Новый год с телевизором встретила, а второго января последний аккумулятор окончательно разрядился. – Простите, Лена, а где сейчас ваш муж? – поинтересовался Андрей. – Он погиб, – спокойно ответила она, – в июне год был. – О, простите меня… – Ничего, вы же не знали. Это все Марлен, сволочь, со своими чеченами. У-у, если бы могла, собственными руками удавила бы. Приехал ко мне, говорит: «Утонул твой муж. Полез пьяный купаться в Дон и утонул». А тело так и не нашли. Да никто особенно и не искал. Приехал наш участковый, покрутился там с Марленом, в лапу взял и уехал. А то я своего мужа не знаю. Чтобы он, выпивши, купаться полез? Да и не мог он выпить на работе. Это противоречило всем его жизненным правилам. А на лесопилку он ходил работать. – Лена, а как получилось, что вы из Москвы сюда перебрались? – спросил Михаил. – Сначала я потеряла работу. Сама ушла. Замучили, сволочи, этой коллективной ответственностью. Само начальство все разворует, а ты, будь добр, потом плати за это. Как зарплата – трех-четырех тысяч недосчитываешься. И с каждым месяцем все больше и больше. Ну, я плюнула на них и уволилась. Попробовала искать работу, везде эта самая коллективная ответственность. Да и, знаете ли, везде норовят тебя взять на испытательный срок на три месяца на мизерную зарплату. А потом сказать: «Вы нам не подходите». Меня так разок надули, и я больше на испытательный срок не соглашалась. А в это время как раз начались перебои с мясом из-за этого, как его, птичьего гриппа, помните? Продукты дорожают, плата за квартиру тоже. Пожили мы так годик на одну зарплату, да и та, нельзя сказать, чтобы очень большая была, и муженек мой говорит: «Давай переедем к моим, в деревню, а квартиру сдадим». А мы к тому времени этот дом уже лет шесть потихонечку строили. Коробка была уже готова, крышу оставалось только железом покрыть и, собственно, все внутренние работы сделать. Квартиру свою в Перове мы сдали. Взяли оплату вперед за три года. – Ну, – удивился Мишка, – как же вам удалось найти таких арендаторов? – Мы же все официально оформили, зарегистрировали в префектуре и даже налоги заплатили. Следующей весной надо будет мне съездить в Москву, переоформить договор, как раз три года заканчиваются. Ну вот, месяц мы у свекров пожили, их дом на другом краю, крайний, за это время дом был почти закончен. Вода холодная и горячая и отопление, и канализация – все, как в городской квартире. Это уже потом, когда электричества не стало, супруг мой и отопление сделал печное, и баньку с душевой кабиной во дворе сложил, и даже насос ручной собрал, чтобы воду в резервуар закачивать. А за домом у нас беседка была с барбекюшницей, так он ее переделал в летнюю кухню. Одним словом, худо-бедно устроились на новом месте. Зато ничего не нужно покупать. Все продукты свои. Раньше за хлебом ездили, а теперь я мукой запаслась, и сама хлеб пеку. – Тяжеловато вам, наверное, было строиться и обустраиваться без своей машины? – поинтересовался Колосов. – А у нас была машина. Лада, двенадцатая. Свекор, алкаш чертов, ее у мужа выпросил. В Воронеж ему зачем-то надо было съездить. А там напился и на обратной дороге в аварию попал. Самому ничегошеньки, а машина наша – всмятку. – Скажите, Лена, а много таких, как вы, горожан сейчас в деревне живет? – спросил Свирский. – Три семьи, из Воронежа приехали. Но они с детьми. И скотину, и птицу держат. – И птичьего гриппа не боятся? – изумился Свирский. – Бойся, не бойся, а жить-то надо. Детей чем-то надо кормить. Им одних овощей мало. Мой в свое время тоже предлагал корову или овечек завести. На кой черт они мне нужны, возиться с ними. Я прекрасно и без молока, и без мяса проживу. Да, к свекрам моим дочь их с внучкой приехала. Это уже этой весной. Она в Воронеже в салоне красоты работала. Вот видите, – Лена кокетливо покрутила головой из стороны в сторону, – ее работа. Сегодня ко мне приходила. Как знала, что у меня сегодня гости будут. – У меня предложение, – сказал майор, наливая самогон в рюмки, – давайте выпьем за нашу прекрасную хозяйку. – Нет, – Лена повернулась к Андрею и, накрыв его руку своей, мягко сказала, – если не возражаете, я бы хотела сначала помянуть своего покойного супруга. Столько я о нем сегодня вспоминала… Царство ему небесное. Лена выпила, за ней, не чокаясь, остальные. – Андрей, налейте, пожалуйста, еще, – попросила она. – Это, чтобы не останавливаться на грустной ноте. – Лена, а что все-таки произошло у вашего мужа с этим Марленом? – спросил Колосов. – Ну, я уже говорила, что Марлен здесь полный хозяин. И лесничество ему принадлежит, и лесопилка. Работа кипит. Лес рубят, пилят, куда-то отвозят доски, продают, наверное. Как-то, Михалыча, видимо, дома не было, приезжает он к нам. На джипе. Здоровый, толстый, лысый, с усиками, как у Гитлера. Кто-то ему сказал, что мой механиком работал и, вообще, в технике здорово разбирается. Зовет к себе, пилораму ему надо перенастроить, деньги хорошие обещает. Ну, мой-то вначале отказывался, мол, я эту пилораму и в глаза никогда не видел. Но Марлен настоял: «Ничего, разберешься». Поехал он с ним и, действительно, разобрался, настроил им все, как нужно. С тех пор, как ему надо было наладку сделать или ремонт какой, он за моим приезжает. А через некоторое время предложил: «Ты приходи каждый день, на два часа, не больше. Профилактический осмотр сделаешь, что-то там по мелочи… А когда надо будет большую работу делать, задержишься. А я тебе буду стабильный оклад платить». Хорошие деньги предложил, ничего не скажешь. А муж, когда начал туда каждый день ходить, только тогда разобрался, что там происходит. Люди, которые там работают, – рабы. – То есть как это – рабы? – Анатолий Львович аж подпрыгнул на стуле. – А вот так, рабы. И чечены их стерегут, чтобы не сбежали, и чуть что палками лупцуют. А если вздумаешь там норов свой показывать, то и пристрелят запросто. – Я слышал про подобные случаи, – печально сказал майор, – но думал, что такое у нас происходит только на Северном Кавказе. – Да, я даже телепередачу, посвященную этому, видел, – поддержал Михаил, – они подбирают бомжей и заставляют их работать. – Каких бомжей, что вы, ребята, какой толк от бомжа на тяжелой работе. Марленовские чечены едут в город, подыскивают там ребят помоложе и покрепче, вот таких, как ты, подпаивают чем-то и в бессознательном состоянии привозят их сюда. И все. Имя твое – никто и звать тебя никак. Работать заставляют по шестнадцать часов, кормят только хлебом и водой. Мой, когда в этом разобрался, побежал в милицию. Там ему лапши на уши навешали: «Разберемся, мол». Он вернулся домой успокоенный. А я думаю, что это они его Марлену заложили. Больше некому. Они наверняка с Марленом в доле. А на следующий день муж ушел на работу, а домой уже не вернулся. Говорят, утонул в пьяном виде. Вот так вот. Лена тихонько заплакала. В комнате повисла тяжелая, вязкая тишина, нарушаемая лишь редкими всхлипами хозяйки. – Что-то я сегодня совсем раскисла. Давно по душам ни с кем не говорила, – попыталась улыбнуться Лена. – Да уж, – начал говорить майор только для того, чтобы в комнате опять не воцарилась эта гнетущая тишина, – тяжело жить женщине… одной… без опоры, ну, в смысле, когда не на кого опереться. Особенно без электричества. Колосов с недоумением посмотрел на Андрея. – А кстати, Леночка, вы не узнавали нигде, почему это в лесничестве есть электричество, а у вас – нет? – продолжал тот. – У нас в деревне целую делегацию избрали: меня, Михалыча и еще одного парня из приезжих. Ходили мы на прием к главе местного самоуправления. Да какое это самоуправление. Так, профанация идеи. В округ входят десять деревень, раскиданных на тридцать километров друг от друга. Я понимаю, если бы мы решали свои проблемы в рамках своей деревни. Вот это было бы местное самоуправление. Избрали бы мы главой нашей деревни, допустим, Михалыча. Да попробовал бы он поступать не по совести или взятки брать за что-то, что наносило бы ущерб жителям деревни. Мы бы его попросту со свету сжили. Н-ее-т. Такое невозможно по определению. Иначе, как он будет жить среди нас и каждый день смотреть нам в глаза. Но это все мои фантазии. А тут сидит чинуша чинушей. Таких, где хочешь, можно увидеть. Хоть в Москве, хоть на Камчатке. Только с поправкой на местный колорит. Так вот, этот пенек деревенский целую лекцию нам прочитал. У нас, оказывается, отсутствует патриотизм. Страна напрягает все силы, чтобы выполнять свои международные договорные обязательства, а тут мы со своими шкурными интересами. Поставка электроэнергии, газа и нефти на внешний рынок – это священный долг нашей страны. Именно так мы можем найти свое место в международном разделении труда, стать мировой энергетической сверхдержавой и сохранить свое место в Восьмерке. А также соблюсти энергетическую безопасность и внести свой вклад в борьбу с международным терроризмом. Я не выдержала, вышла из кабинета. Слышу Михалыч орет: «Да мне насрать на твою Восьмерку, на энергетическую сверхдержаву и борьбу с международным терроризмом! Ты мне электричество дай!» Короче говоря, вытолкали нас взашей из этого местного самоуправления. Так и живем… в темноте. – Смешная история, – резюмировал майор. – Теперь, полагаю, самое время выпить за здоровье нашей прекрасной хозяйки. Андрей поднял свою рюмку, но в это время со стороны окна неожиданно прозвучала команда: – Не двигаться, руки за голову! Повернувшись к ним вполоборота и наставив на них автомат, на окне сидел чернобородый человек в натовском камуфляже. – Ну, живее, руки за голову! Шевельнетесь, сразу стреляю! Не успели еще сидящие за столом выполнить команду, как дверь распахнулась, и в комнату ввалился еще один бородач с автоматом. Этот был в пестрой гавайской рубахе и светлых летних брюках. Загорелая голова его была выбрита до зеркального блеска. – А-а, вот они, красавчики, сидят, водку пьют. А меня Джонни по рации вызывает, просит: «Проверь, Ахмат, свою деревню. В вашу сторону ушли бандиты, которые наш вертолет подбили». Я думал, действительно бандиты, а это так просто. Цуцики. Ха-ха. Давай, Ваха, забирайся, я держу их на мушке. – Лысый подождал, пока тот заберется внутрь, потом подошел к столу, остановился позади Лены и, больно ткнув стволом автомата ей в шею, сменил тон с добродушно-ернического на почти змеиное шипение: – С тобой, сука, мы потом разбираться будем. Муж твой все воду мутил, а теперь и ты туда же лезешь. Лысый отступил к двери, собрал оружие, лежащее среди сумок и чемоданов, и вышел наружу. «На улице, видимо, есть еще люди, – подумал Колосов, – главное, чтобы девчонки сейчас сюда не заявились. Но мы хороши, действительно цуцики, побросали оружие у входа, и давай водку трескать». Марина, закутавшись в простыню, сидела на лавке и ждала, пока Вика закончит полоскаться в очередной раз. – Викуля, давай, солнышко, заканчивай, в четвертый раз полощешься. Нас уже, наверное, заждались. – Ой, так здорово, что не хочется выходить из воды. По правде говоря, она и сама бы еще раз залезла под душ, если бы не просохшие волосы, которые ей удалось уложить, насколько это было возможно в таких пещерных условиях, в некое подобие прически. Шум падающей воды стих, пластиковая занавеска отодвинулась, и из-за нее показалась Вика. «Красивая девочка», – подумала Марина, протягивая ей большое хозяйское полотенце. – На, не вытирайся, просто обернись, – сказала она. – Садись сюда. Вот, держи. Это надо нанести на тело. А я тебе волосы посушу. Марина сняла с крючка полотенце и ловкими аккуратными движениями принялась сушить волосы девушки. Вика покрутила в руках флакончик, который ей дала Марина: – Не нужно мне это. Не люблю я всяким жиром мазаться. – Глупая, никакой это не жир. Это увлажняющий лосьон для тела. Он, наоборот, при жаре помогает, сохраняет влагу в коже. «Бедная девочка, растет одна, без матери, в гараже среди грубого мужичья», – в Марине внезапно проснулось материнское чувство: – Давай мы тебе волосы накрутим, здесь на полке лежат Ленины бигуди. – Нет. Я… – Ну, хорошо, хорошо. Давай я тебе их просто уложу, сейчас нанесу мусс… – Нет, не люблю я всякую дрянь на голову… Я их сама зачешу и сделаю высокий хвост. – Хорошо, хорошо. Хочешь хвост, сделаю тебе хвост. – Марина принялась расчесывать ей волосы. Пока Марина расчесывала ей волосы, Вика сначала с опаской, а потом все охотнее и охотнее наносила лосьон на кожу. – Ну вот, видишь, это не так плохо, как ты думала, – удовлетворенно сказала Марина, – а хочешь, мы тебе реснички накрасим? – В такую жару? – испугалась Вика. – Ну и что, мы водостойкой тушью, чуть-чуть, самую малость. – Ну, разве что чуть-чуть. – Умница. Сейчас сделаем. – Марина, закончив с волосами, отложила щетку и взялась за косметичку. – Викуля, а у тебя мальчик есть? – Мальчик? А… в этом смысле. Но они все такие придурки, по крайней мере, те, с которыми я училась в школе. – Но разве твой брат придурок? – задала провокационный вопрос Марина. – Мишка? Нет, Мишка не придурок, хотя… – Вика задумалась, – это с какой стороны посмотреть. Марина расхохоталась. Давно ей не было так легко и хорошо. Ей нравилась и эта чисто женская возня, и этот легкомысленный, пустой, ни к чему не обязывающий разговор, позволивший забыть ночные страхи и переживания. Впервые в своей жизни она пожалела, что у нее нет дочери. – Ну, знаешь… – начала Марина, – от мужчин тоже иногда польза бывает. Коровы дают молоко и мясо, норки и соболя – шубы, а мужчины, если их хорошенечко выдрессировать, и то и другое, и, может быть, третье и четвертое. Они обе рассмеялись. Вдруг, внезапно посерьезнев, Вика спросила: – А какая тебе польза от моего отца? У него же ничего нет. Настроение было испорчено окончательно и бесповоротно. – С чего ты взяла? – постаралась изобразить удивление Марина. – Во всяком случае, я к тебе в мамочки не набиваюсь. Мы были и, надеюсь, останемся подругами. Согласна? – Согласна, – поддержала Вика. Быстренько покончив с Викиным макияжем, девушки принялись одеваться. И здесь Марина не удержалась от критического замечания по поводу Викиного имиджа. – Почему ты все время в брюках? Ведь жара такая. Я бы, если б не было необходимости таскать вот эту штуку, – Марина покачала на ладони «макаров», – надела бы коротенькую, широкую юбку. – Так удобнее, – ответила Вика, – да и не взяла я с собой ни одной юбки. – Зря. У тебя красивые ноги, незачем их прятать. В дверь душевой кто-то бешено заколотил. – Девчонки, откройте, это я, – раздался голос Лены. Марина откинула щеколду, толкнула наружу входную дверь. На пороге стояла Лена. – Беда, девчонки. Мужчин ваших забрали чечены. Трое. С автоматами, – она говорила прерывисто, тяжело дыша, в глазах у нее стояли слезы. – Как только они вышли на улицу, я бросилась к вам. – Из вещей что-нибудь забрали? – встревоженно спросила Марина. – Да. Сначала он хотел взять сумку, где коробки с пузырьками, но Виктор Петрович сказал ему, что это лекарство от полиомиелита, а потом он вскрыл чемодан, а там доллары, и взял его. – Мариночка, сделай же что-нибудь. – Вика умоляюще схватила ее за руку. – Мы через сады пройдем до конца деревни? – спросила она у Лены. – Да. – Там есть, где спрятаться? – Ну-у, да. Там сад и кусты по краю. Густые. – Показывай дорогу. Бегом! – скомандовала Марина. Они неспешно шли по деревенской улице двумя шеренгами. Спереди четверо пленных, а сзади конвоиры. Причем Ахмат держался поодаль от остальных, ближе к домам и слегка поотстав, как бы стараясь держать всех в поле зрения. «Калашников» у него висел на правом плече, направленный в спины пленных. В левой руке он нес небольшой чемодан, наполненный бумажками с портретами американских президентов, и усиленно размышлял, как ему скрыть от своих коллег и этого жирного ублюдка Марлена сам факт существования этого замечательного чемодана. По всему выходило, что за деревней надо кончать всех, в том числе и своих. Лучше ничего не придумывалось. Колосов намеренно старался идти как можно медленнее, благо конвоиры не подгоняли. Они вообще держались слишком близко, чуть не упираясь стволами автоматов в спину. Непозволительно близко. Непозволительно, конечно, для них. Колосов переглянулся с сыном и Андреем. Те, кажется, поняли его. Лишь бы тот, в гавайской рубахе, отвлекся хоть на секунду. «С „натовцем“ Андрей справится и один, даже если Мишка ему не поможет. А у меня вообще не соперник. Мальчишка лет шестнадцати-семнадцати, у которого еще на щеках вместо бороды растет нечто, похожее на перья. Только бы отвернулся „гаваец“, – думал Колосов. Он надеялся на Марину. Он был уверен, что она что-то придумает. За те пять дней, что он знал ее, а казалось, что целую вечность, Виктор получил не одно доказательство того, что чего-чего, а уж решимости и мужества ей не занимать. К тому же этот сюрприз с чемоданом. „Это не Свирского и не Веретенникова, и уж тем более не наш чемодан. Это ее. Точно. – Вспоминал Колосов. – Хотя чему тут удивляться. Кузьмины были далеко не самой последней семьей в Москве. Это ж не мы – голь перекатная“. Когда он выходил из комнаты, подталкиваемый в спину „натовцем“, все остальные уже стояли на крыльце под прицелом мальчишки-чеченца. В комнате оставались только Лена и Ахмат. Пол был завален вещами из багажа, который он выпотрошил. Поначалу он было заинтересовался вакциной Свирского, но когда Колосов сказал ему, что это вакцина от полиомиелита, потерял к ней всякий интерес. Колосов уже был в прихожей, когда услышал утробный, похожий на вскрик-выдох мясника, рубящего тушу, возглас Ахмата: „А-а-х-х“. Виктор на мгновение остановился и, обернувшись через плечо, увидел Ахмата, сидящего на корточках над раскрытым чемоданом, битком набитым долларами. В следующую секунду „натовец“ толкнул его так, что Колосов буквально вылетел на крыльцо. Виктор Петрович заметил, как в одном из окон дома, мимо которого они проходили, дрогнула занавеска. Он почему-то вспомнил давнюю, совершенную еще в школьные годы, поездку в Смоленск. Когда они проезжали по одной из улиц города, гид рассказал им, как в сорок первом через Смоленск гнали пятидесятитысячную колонну наших военнопленных. На этой самой улице колонна бросилась врассыпную. Кого-то положили на месте, но очень многим удалось бежать. Немцы потом неделю прочесывали город, находя беглецов в развалинах, во дворах, на чердаках и в подвалах и расстреливали их. «Ну вот, деревня уже закончилась, – подумал Колосов, оглянувшись назад, – а „гаваец“ и не думает терять концентрацию или на что-нибудь отвлекаться» Они отошли от околицы совсем недалеко, когда грянул выстрел. Все – и конвоиры, и конвоируемые одновременно обернулись в ту сторону, откуда он прозвучал. Ахмат лежал, уткнувшись носом в землю, так и не выпустив из рук ни чемодана, ни автомата. Пленные тут же набросились на своих конвоиров, пытаясь вырвать у них оружие. На удивление, мальчишка оказался куда более цепким и сильным, чем мог себе представить Колосов, и он все еще пытался отцепить того от автомата, когда услышал две короткие очереди. Одной из них майор уложил «натовца», а второй – мальчишку. Виктор Петрович оторвал взгляд от убитого соперника; от деревенской околицы к ним бежали Вика и Лена. За ними неспешным твердым шагом следовала Марина. Колосов пошел навстречу дочери, и через несколько мгновений отец и дети уже стискивали друг друга в объятиях. Лена, не скрывая радости, со всего разбегу бросилась на шею Андрею, который был явно смущен столь бурным и откровенным проявлением чувств. Марина подошла к лежащему навзничь Ахмату и деловито принялась выдирать свой чемодан из скрюченных пальцев покойника. Слегка отстранив от себя Лену, громким командным, нарочито форсированным голосом майор обратился к Марине: – Отличный выстрел, Марина Викторовна! Честно скажу; не ожидал. От лица командования за проявленные в бою мужество и героизм объявляю вам благодарность! – Да пошел ты!.. – Марина взяла в руки чемодан, забросила на плечо Ахматов автомат и побрела в сторону Лениного дома. – Что это с ней? – удивился Андрей, придерживавший одной рукой за плечи Лену, прильнувшую к его широкой груди. – Да оставьте вы ее, Андрей Сергеевич. – Свирский уселся прямо на траву, пытаясь дрожащими пальцами выковырять из упаковки таблетку валидола. – Не у всех же вместо нервов стальные канаты, как у вас. Человек такой стресс пережил… И потом, не забывайте, что она нам действительно жизнь спасла, так что ваше ерничанье по этому поводу, по меньшей мере, неуместно. – Да я, ей-Богу, от чистого сердца… Я не имел в виду ничего плохого… – смутился майор. К Колосову, с которого уже схлынула волна несказанной радости, испытанной по поводу счастливого освобождения, вернулась способность мыслить логически. – Андрей, нам надо торопиться. Скоро начнет темнеть. Нам надо что-то решать с машиной, да и этих, – он кивнул в сторону убитых, – могут начать разыскивать. Так что, Лена, приютите, пожалуйста, у себя Вику и Анатолия Львовича, пока мы что-нибудь придумаем с машиной. – Нет, нет, я с вами, – попробовал вяло протестовать Свирский. Мягко, но настойчиво, не слушая возражений, девушки помогли профессору подняться и, поддерживая его с двух сторон, повели на другой конец деревни, к Лениному дому. Андрей, проводив взглядом ушедших, принялся обыскивать трупы, доставая и складывая в кучу боеприпасы и оружие. – На, Петрович, держи. – Он протянул Колосову бумажник, выуженный у него при обыске дотошным Ахматом. – Этих нельзя оставлять на виду. Давай их под откос, к воде. Когда с неприятной процедурой было покончено, майор снова обратился к Виктору: – На лесопилке могли слышать выстрелы, так что они могут идти или ехать вдоль берега. Видишь, вон там, впереди кусты? Заляжешь за ними. Если машина – бей сразу в лоб гранатой. А мы с Мишкой – сейчас в лес и к лесопилке двинем по опушке. – Андрей, ты когда-нибудь пилораму видел? – усмехнулся Колосов. – Нет, а что? – А то, что когда она работает (а она работает, слышишь?) не то что выстрелов за три километра, но и соседа, орущего тебе в ухо, не слышно. Андрей прислушался. Во влажном вечернем воздухе действительно были различимы отдельные высокие взвизги пилорамы. – Все равно, Петрович, оставайся здесь. Нехорошо оставлять женщин одних. Профессор не в счет. Его самого как бы инфаркт не стукнул. А мы бегом. Быстренько все обтяпаем. Жди нас здесь, приедем на грузовике. Они убежали в сторону леса, а Колосов направился к кустам, указанным майором. В то, что кто-то из охраны лесопилки появится здесь, он не верил. «Ребята ведут здесь курортный образ жизни, и чувство опасности у них наверняка притупилось. Да и от кого им ждать опасности? С ментами они в дружбе, с айфоровцами, как выяснилось, тоже, местные жители так запуганы, что обходят их за версту. Так что они уже и забыли, небось, когда в последний раз пользовались огнестрельным оружием. Здесь им хватает и палки», – подумал Колосов, стараясь поудобнее разместиться на выбранной позиции. Прошло минут сорок. Сумерки сгустились до такой степени, что уже было не различить, что там за двадцать метров: то ли молоденькая березка, то ли человек стоит. Колосов напряженно вслушивался в звуки окружающего мира, но ничего не было слышно, кроме радостного кваканья одуревших от любви лягушек, да редких всплесков воды, когда выпрыгнувший крупный сазан шлепнется о речную гладь. А может быть, это семейство выдр, живущих в норе, у самой воды, отправилось на последнюю в этот день охоту. Некоторое время назад Виктору показалось, что он слышал звук одного или двух взрывов, а потом автоматные очереди, но вскоре ветер поменял направление, и со стороны лесопилки не доносилось больше ни звука. Сначала он услышал мотор идущей со стороны леса машины, а потом и увидел горящие фары повернувшего к нему грузовика. Колосов поднялся на ноги и пошел к нему навстречу. Из кабины затормозившей перед ним машины выскочили Андрей и Михаил, радостные, еще не остывшие от недавно завершившегося боя. – Все в порядке, отец, крикнул Михаил, никто не ушел. «Надо же, что оружие делает с человеком, он никогда меня так раньше не называл. Винтовка рождает власть», – вспомнил «великого кормчего» Виктор Петрович, а вслух сказал: – Ребята, а легковую машину вы там не приметили, на всякий случай? – Были. Две. Джип и «батон». Но одну мне пришлось гранатой, – с сожалением констатировал Андрей, – а на джипе Марлен пытался смотаться, так работяги разоружили двух охранников и порешили его. – Да, двигатель заклинил. Я проверял, его очередью прямо-таки прошило, – добавил Мишка. – Все. Тебе доложились, поедем нашу машину вытаскивать. – Я с вами. – Не надо, пап. Мы с собой шестерых человек оттуда взяли. Управимся сами, – успокоил сын. Колосов поднял глаза и попытался разглядеть в кузове этих шестерых, но, ослепленный фарами, так ничего и не увидел. – Ладно. Тогда я пошел к Лене. Ждем вас там. Ночь окончательно вступила в свои права и, если бы не рассеянный серебристый свет луны, Виктору было бы трудно найти дорогу к дому гостеприимной Лены. Местное население не засиживалось затемно, видимо экономя на свечах и керосине. Свет так и не зажегся ни в одном из деревенских домов. Дойдя почти до конца деревенской улицы, он увидел, как огонек свечи оранжевым светлячком мерцает в окне Лениного дома, озаряя комнату неверным, колеблющимся светом. Когда Лена впустила его в дом, и он прошел в столовую, то заметил, что все их вещи снова упакованы в сумки, аккуратно сложенные в углу комнаты, а за столом сидит Вика, перед которой разложены карты Таро. – Что-нибудь случилось? – с тревогой в голосе спросила она, увидев, что отец вернулся один. – Все в порядке, малыш. Ребята поехали за машиной. Думаю, что максимум через час они будут здесь, – успокоил ее он. – А мы пытаемся будущее свое увидеть, – объяснила Лена, заметившая взгляд Колосова, брошенный на стол. – Марина и Анатолий Львович спят. Может быть, вы тоже приляжете? – Спасибо вам большущее, Леночка. Не хлопочите. Я присяду на диван и подожду ребят. Виктор Петрович отключился почти сразу же, как только удобно расположился на мягком диване. К действительности его вернули руки дочери, тормошащие за плечи. – Папа, папа, проснись. Там какой-то человек пришел. – Который час? – охрипшим со сна голосом спросил Колосов. – Уже четверть второго, пойдем. – Она буквально поволокла к входной двери не до конца проснувшегося отца. У входа со свечой в руках стояла Лена и переговаривалась через дверь с пришедшим. – Кто там такой? – спросил Колосов у Лены. Услышав мужской голос, человек за дверью начал говорить громче, почти крича: – Вы – Виктор Петрович? – Да, это я, – подтвердил он. – Я рабочий из лесничества, ездил с вашими ребятами за машиной. – Лена, откройте дверь, – скомандовал Колосов, – давайте мне свечу. Через порог шагнул высокий, тощий человек. Когда Колосов поднял свечу повыше, пытаясь лучше рассмотреть его лицо, то увидел, что вошедший был еще очень молод, примерно одних лет с Михаилом. – Эта… вот… такое дело… – нерешительно начал он, переминаясь с ноги на ногу. – Ну же, говори. В чем дело? Почему ты один? – засыпал его вопросами Колосов. – Когда ты стоял за дверью, то был более разговорчивым. – Так… Ваших ребят забрали, – вдруг выпалил он на одном дыхании и опустил вниз глаза, вытянув руки по швам и перестав топтаться. – То есть как это – забрали, кто забрал? – голос Виктора неожиданно дрогнул, а рука со свечой предательски поползла вниз, погружая прихожую в темноту. – Вы не подумайте, я не виноват, просто так получилось, – внезапно перейдя от томительной паузы к сбивчивой скороговорке, начал ночной гость, – когда приехали, все вышли из машины и пошли к микроавтобусу, а я остался в кузове. Я колбасу хотел съесть. Один. Я у Марлена в доме, в холодильнике, кусок колбасы схватил, ну, после того, как мы его… Думаю: «Уеду, а те, кто остался, все сожрут». А делиться ни с кем не хотелось. Ну вот… – Дальше, дальше! – подстегнул его Колосов. – Тут вооруженные люди из кустов выскочили и всех арестовали, а я в кузове спрятался, а потом на ту сторону перелез и спрятался в канаве. – Что за люди? Ты их знаешь? Милиция? – Нет. Это американцы. Ну, те, которые в Степановском сидят. Потом подогнали свою машину, она у них, видимо, где-то замаскированная стояла, и всех увезли. – Куда увезли? Парень пожал тощими плечами: – В Степановский, наверное. Куда ж еще? – Где это? Ты знаешь? Показать дорогу сможешь? – заторопился Виктор Петрович, явно намереваясь тут же броситься на выручку. Лена сзади тронула его за плечо. – Я знаю, где находится Степановский. Только не торопитесь, у меня есть одна мысль. Давайте отпустим парня. – А что с машинами? Их так и оставили на дороге? – спросил Колосов. – Они подожгли обе: и вашу, и наш грузовик. – Он снова затоптался на месте. – Так я пойду? – Иди. Спасибо не говорю, не за что. Но… молодец, что зашел. – Виктор Петрович дождался, пока печальный вестник выйдет наружу, и захлопнул за ним дверь. Колосов обернулся и обессиленно привалился спиной к двери. Ноги внезапно стали ватными и с трудом держали его. Еще минуту назад он, казалось, готов был бежать и выручать сына и его товарищей, а теперь силы покинули его. Дочь стояла напротив и молча, вопросительно смотрела на него, словно ожидая, что он, не сходя с этого места, совершит чудо и тут же вернет ей брата, а себе сына. «И как я буду это делать? Надо честно себе признаться, до сих пор выручали меня. Теперь моя очередь. И что мне делать? Штурм казармы Монкада? Но я же не супергерой. Я мирный городской обыватель, среднестатистический обитатель типичного московского спальника», – думал Виктор Петрович. – Это не американцы, – прервала его размышления Лена. – Что? – не понял Колосов. – Там в Степановском находятся не американцы, а голландцы и славяне какие-то: то ли чехи, то ли поляки. Степановский – это бывшая центральная усадьба совхоза. В восемнадцати километрах отсюда. Я туда раньше на велосипеде за хлебом ездила. От нас до шоссе пять километров через лес по грунтовке надо ехать, а как шоссе пересечешь, там асфальтовая дорога начинается. Так что быстро получается, минут сорок. Я Михалыча разбужу, он вас проводит. Он раньше, когда совхоз еще существовал, работал персональным водителем у директора. Народу знает тьму-тьмущую, практически каждого, кто в совхозе работал. Может, кто подскажет что-нибудь дельное, если его Михалыч попросит. Вообще-то, они там, на центральной усадьбе, этих самых голландцев чуть ли не на руках носят. Любят их. Да они и, вправду, ребята незлобивые. – Ага, – прервал Колосов, – видели мы, какие они незлобивые. – Ну, может быть. Но для центральной усадьбы они много сделали. Там стоит шесть пятиэтажек, почта, контора бывшая, которую последний директор приватизировал, и хоздвор. Вот на хоздворе они и расположились. Там у них и заправка, и гараж, и вертолетная площадка, и жилье они себе там оборудовали. Во-первых, благодаря голландцам в поселке есть электричество, а во-вторых, они бесплатно уголь для центральной котельной на всю зиму завозят. Без них поселок замерз бы. Ну, и пекарня работает только благодаря им. И хлеб там недорогой. Опять же, за порядком они присматривают, не то что наша милиция. Так что местные их боготворят. Стоит им услышать, как кто-нибудь из приезжих в очереди за хлебом скажет: «У-у, оккупанты проклятые…», так сразу в драку лезут. – Ну что ж, – сказал Колосов, – тем хуже для нас. – Я пойду Михалыча разбужу и велосипед вам достану, – сказала Лена и вышла из дома. Через полчаса езды по темной дороге, подсвеченной лишь слабым светом фар их велосипедов, перед взором Колосова и Михалыча предстал поселок Степановский, залитый ярким электрическим светом, что твоя Тверская в прежние годы. Только теперь Колосов понял, почему так забеспокоился Михалыч, когда увидел «калашников» у него за плечами: «Ты что, сдурел, парень? Не дай бог, кто-нибудь тебя с этой дурой увидит, тут же заложит натовцам. Не-ет, оставляй ее здесь». Пришлось Колосову ограничиться пистолетом. – Сначала заедем к одной моей старой знакомой, – сказал Михалыч, когда они въехали на центральную улицу поселка, – она тут все про всех знает. В прежние времена, когда я был не такой развалиной, как сейчас, доводилось к ней захаживать по более веселым поводам, чем ныне, кхе-кхе. Михалыч явно кокетничал, выглядел он весьма молодцевато, уж никак не на свои семьдесят лет. – Михалыч, ты что ли? Небось, бабка из дому выгнала? Ну что, надоели ей твои похождения по мамошкам, или, никак, кто-то опять младенца на крыльцо подбросил? – с затаенной обидой вопрошала женщина, открывшая им дверь. К великому удивлению Колосова ей было никак не больше пятидесяти. «Ай да Михалыч, молоток», – подумал он – Ну, о чем ты говоришь, Люба, мы к тебе по делу пришли. Видишь, человек со мной. Пусти нас, пожалуйста, посоветоваться с тобой надо, – постарался пустить вход все свое обаяние Михалыч. – Ладно, проходите на кухню. Я сейчас, оденусь только. Михалыч, не зажигая света, проследовал на кухню. В этой квартире он явно чувствовал себя как дома. Щелкнув выключателем, он выдвинул из-под обеденного стола две табуретки, на которые уселись они с Колосовым. – Ты понимаешь, – заговорил Михалыч вполголоса, качнувшись к Виктору, – три года назад какая-то стерва подбросила мне на крыльцо младенчика. И письмо: мол, оставляю тебе нашего сына, воспитай его и тому подобное. Подпись – Лора. Я бабке говорю, что не знаю я никакой Лоры, еле уговорил ее. Поверила. Или сделала вид, что поверила. А эта – ну ни в какую, так и не хочет меня простить с тех пор. – И где же теперь этот младенчик? – поинтересовался Колосов. – Дома, спит вместе с бабкой. Где ж ему быть еще? На пороге кухни появилась хозяйка, уже одетая, умытая, расчесанная и даже с губами, чуть-чуть тронутыми помадой. Оперлась плечом о притолоку, скрестив на груди руки. – Ну, говори, что за пожар у тебя. Зачем среди ночи приперся? При виде этой миловидной толстушки, которой, теперь это Колосов ясно видел, было чуть за сорок, в мозгу у Колосова снова промелькнула мысль: «Ай да Михалыч!» – Люба, беда у нас. Вот у этого парня, – Михалыч хлопнул Колосова по плечу, – ваши натовцы сына арестовали. Надо к ним подход найти. Помоги, а, Любаша… – А что случилось-то? Почему арестовали? – заинтересовалась хозяйка. – Почему да как, это долгая история, Люба, посоветуй нам что-нибудь, может как-нибудь его выкрасть можно? – снова принялся уговаривать ее Михалыч. – Никак ты его не выкрадешь, разве что целую войну тут устроите. Знаете что… К Настьке Бызовой поляк оттуда ходит, считай, что живет у нее. Знаешь ее? – она посмотрела на Михалыча. Тот пожал плечами и скривил губы. – Так и быть, – продолжала хозяйка, – наживу врага, конечно, на всю оставшуюся жизнь… Ну, да черт с ней. Пойдем. Они спустились вниз, пересекли двор и вошли в соседнюю пятиэтажку, поднялись на третий этаж. Люба позвонила. Сначала за дверью было тихо, потом послышалась какая-то возня. Люба сказала: – Это я, Ермилова. Мне по ошибке с почты твою телеграмму принесли. Срочную. Щелкнул замок, и дверь слегка приоткрылась. Колосов, не дожидаясь пока в образовавшуюся щель высунется чей-то нос, толкнул дверь и ворвался в прихожую. Перед ним стояла молодая женщина, совершенно голая, с помятым, заспанным лицом, с испугу забывшая даже заорать. Он зажал ей ладонью рот, а пистолет приставил к лицу, больно вдавив его в щеку. – Поляк у тебя? Она яростно закивала головой, пробуя что-то промычать. – Молчи! – Колосов еще сильнее вдавил пистолет ей в щеку. – Веди к нему, вздумаешь орать – убью. Она послушно повела Колосова, продолжавшего зажимать ей рот ладонью, осторожно ступая по полу босыми ногами так, как будто она шла по раскаленной сковородке. Войдя в комнату, он шепнул ей на ухо: «Включи свет». На кровати, стоящей у окна, Виктор увидел мужчину, лежащего на животе и обхватившего обеими руками подушку. Он уже оторвал от нее голову, разбуженный внезапно вспыхнувшим ярким светом, и, ослепленный, моргал глазами, явно не соображая, что происходит. – Осторожно вытаскивай руки из-под подушки и поднимайся. – Колосов направил пистолет на поляка, вытянув руку из-за плеча хозяйки квартиры. Тот, увидев направленное на него оружие, мгновенно проснулся, с тщательностью выполнив полученную команду. – Пошел на кухню, – Виктор, прижимая к себе хозяйку, посторонился, пропуская поляка, которого он продолжал держать на мушке. На кухне Колосов приказал поляку: – Садись. – И подтолкнул к нему женщину, оставшись стоять в дверях. Пошарив глазами по сторонам, снял с крючка полотенце и кинул им: – Прикройтесь. – Колосов выдержал паузу. – Сегодня вечером ваши захватили на шоссе семерых человек. Ты был там? – Нет. Но я знаю об этом, – ответил поляк на хорошем русском языке, практически без акцента. – Что вам от нас надо? Денег? Бумажник у меня в одежде, в комнате. Там… – Где арестованные вами люди? Что с ними? – Они на базе, здесь, сидят под охраной, – голос поляка дрожал, – завтра утром пятерых отпустят. Это оказались рабочие из лесничества. Они ни причем. А двое бандитов… – Вот они-то меня и интересуют. Что собираются делать с ними? – У нас раньше не было подобного опыта. Никто никогда не убивал наших людей и не уничтожал нашу технику. Наша задача охранять продуктопровод от воровства и диверсий, а не подменять местные органы юстиции. Прежде, когда мы ловили воришек, сливавших из трубы солярку, мы передавали их милиции, чтобы они доводили дело до суда. А теперь в вашей милиции нас и слушать не желают. Когда мы к ним обращаемся, говорят: «Не лезьте к нам с вашими проблемами, у нас и своих забот хватает». – Ага, поэтому вы и решили вершить самосуд, – угрюмо заметил Колосов. – Да, недавно нашим командованием было принято решение расстреливать воров на месте… Как международных террористов. У Колосова не было никакого плана действий, но он надеялся, что, когда в результате разговора с айфоровцем у него появится больше информации, план возникнет сам собой. Подобные айфоровские базы расположены через каждые двести километров вдоль всей трубы, идущей к Черному морю, где солярку из нее заливают в танкеры, идущие в порты Евросоюза. Личный состав каждой такой базы несет охрану своего участка трубы, выявляя и устраняя многочисленные врезки, которых с каждым днем появляется все больше и больше. На базе, расположенной в Степановском, находится тридцать голландцев и десять поляков. Правда, трое голландцев вчера погибли. И командир базы чертовски зол. Он собирается отправить виновных, то есть Мишку и Андрея, в штаб, который находится за 600 км отсюда, на территории Казахстана, чтобы там решали, что с ними делать. Он бы их сам с удовольствием пристрелил, но поздно. О происшествии было доложено в штаб, и оттуда уже затребовали доставить бандитов к ним, чтобы расследовать – является ли данное преступление случайным, или это – начало целой цепи диверсий на трубопроводе. А поскольку вертолета на базе больше нет, то террористов завтра утром отправят на соседнюю базу автотранспортом. А там уже пусть их забирает штабной вертолет. Командир решил не дожидаться вертолета, так как опасается, что сообщники террористов предпримут штурм базы, чтобы освободить своих. А ему совсем не хочется подвергать своих людей смертельной опасности. На сегодняшнюю ночь караулы усилены, а свободные от службы люди спят не в жилых вагончиках, а в капитальном железобетонном строении еще совхозной постройки, где, кстати, находятся и пленные. База по периметру обнесена забором из обычной колючей проволоки, но за ней установлена охранная сигнализация на фотоэлементах. По углам стоят четыре охранные вышки. Вход только один, через центральные ворота. Сама база и прилегающая территория отлично освещены. «Да, – подумал Колосов, – соваться на базу бессмысленно. Я – не Шварценеггер, а реальная жизнь – не голливудский боевик». Но на всякий случай решил спросить: – Ты сможешь провести меня незамеченным на территорию базы? – Что вы! Это невозможно! – На подвижном лице поляки на мгновение застыла гримаса ужаса. – Сегодня у нас все так испуганы, что будут сначала стрелять, а только потом разбираться. С тем же успехом пан может меня прикончить здесь, на месте. При этих словах его подруга затряслась мелкой дрожью – Успокойся! – прикрикнул на нее Колосов. – Никого я не собираюсь убивать. Сидите только спокойно и не делайте глупостей. Поляк, в отличие от своей подружки, уже понял, что ворвавшийся к ним человек не собирается ни грабить, ни убивать их, расслабился и даже принял вальяжную позу, закинув ногу на ногу и опершись спиной о край кухонного стола. Колосов некоторое время молчал, напряженно размышляя и просчитывая варианты, потом спросил: – У тебя есть связь со своим командиром? – Да. Рация в спальне. – Как он среагирует, если я предложу обменять тебя на своих ребят? – Жизнь одного поляка за двух таких важных террористов? Нет, он не пойдет на такой обмен. Этим пан только окончательно его испугает. А добьетесь только того, что он отправит вместе с пленными две или три машины сопровождения, а скорее всего, он тут же начнет трезвонить в штаб и на соседнюю базу и визжать в трубку, чтобы те немедленно присылали вертолет за террористами и высылали ему побольше подкрепления. Я уже говорил пану, лучше убейте меня прямо сейчас. Но этим вы ничего не добьетесь. Поверьте мне, я на вашей стороне. У вас единственный шанс отпустить меня и устроить засаду на машину с пленными. «На кого же он похож? – пытался вспомнить Колосов, – Такое ощущение, что я его уже где-то видел. – А-а, вспомнил. Шофер Вихура из любимейшего сериала моего детства „Четыре танкиста и собака“. Проныра, которому было душно в танке. Трусоват, подловат, но… но в принципе нормальный парень, с которым можно иметь дело, если действовать с позиции силы. У этого такая же физиономия. Физиономия плута и пройдохи. Ишь, как расселся по-шефски. Уже почувствовал себя хозяином положения». Колосов неожиданно сделал шаг вперед и врезал ему кулаком по носу. Удар получился смачный, Виктору удалось вложить в него всю свою силу. «Ну вот, так-то лучше, – подумал он, – всю вальяжность как волной смыло, а в глазах снова появился животный страх. А девочка, похоже, его действительно любит, вон с какой жалостью вытирает кровь и слезы с его нахальной физиономии». Вдруг она, уронив полотенце, разъяренной тигрицей кинулась на Колосова с криком: «За что ты его, гад?!!» Но он вовремя отступил назад, с силой толкнув ее в грудь так, что она снова плюхнулась на свою табуретку. – Почему я должен тебе верить? Почему я должен верить в то, что ты на моей стороне? – повторил свой вопрос Колосов. – Честно, я честно говорю, клянусь своими будущими детьми. Зачем мне врать? Пан всегда сможет найти меня и убить, если я совру. Машина выйдет с базы в семь-семь тридцать утра, – заканючил айфоровец, растирая ладонью по лицу кровь вперемешку с соплями. – Ну да, поверь тебе. А ты потом спрячешься на базе и будешь сидеть до конца срока службы, – подначил его Виктор Петрович. – Нет, нет, что вы. Я каждый день прихожу к Насте. Мне осталось служить три месяца, а потом мы поженимся, и, вообще, я собираюсь остаться здесь, в Степановском. Вон у вас сколько пустой земли, и никто ее не берет. А я люблю землю, я хочу работать, я… – Да, да, мы скоро поженимся… – подтвердила Настя. – Ты сам будешь в машине? – оборвал их заверения Колосов. – Нет. Но это наверняка будут мои поляки. Командир не отправит голландцев на такое опасное задание. – И какая будет охрана? – Четыре-пять человек. – Как тебя зовут, солдат? – Командир польского отделения тридцать седьмой базы IFOR в России капрала Мнишек. – Как, как ты сказал? Мнишек? – Колосов захохотал, – Уж не Юрий ли Мнишек? – Да, Юрек, так меня звали дома. А что смешного пан нашел в моей фамилии? – оскорбился капрал, – эта фамилия принадлежит древнему аристократическому роду. Он сидел выпрямившись, высоко подняв лицо, на котором уже подсохли кровянистые разводы, одну руку уперев в бок, а второй обнимая за плечи свою обнаженную подругу. – А ты, значит, тоже из аристократов, капрал? – спросил он сквозь смех, вытирая тыльной стороной ладони выступившие слезы. – Нет, мы из крестьян ихних, – с вывозом ответил тот. – Ну, ну, не сердись, – примиряющим тоном начал Колосов, – просто очень смешно получается. Каждому Смутному времени на Руси – свой Мнишек. А где же ты так хорошо по-русски говорить научился, Юрий Мнишек? – А у меня мама русская, – угрюмо отозвался он. – И не жалко тебе, капрал, своих ребят под засаду подставлять? – Вот-вот, я и говорю пану, что лучше нам дело миром решить, – физиономия поляка снова приняла плутовское выражение, – ведь засада дело такое… Ну, постреляете вы охрану, а можете ведь и своих задеть, или из поляков кто-нибудь их стрельнет, ведь пуля – дура, она своих-чужих не различает. – Вот это уже деловой разговор. Ты обещаешь отпустить моих ребят? – Да. Но… пан должен понять, у моих ребят могут возникнуть проблемы. Может быть, им даже придется дезертировать… Если бы пан смог компенсировать… – Хорошо. Сколько ты хочешь? – Колосов почувствовал, что наконец-то он приближается к моменту истины. – Не я. Я ничего не хочу. Я лишь бескорыстно хочу вам помочь. Но ребята… Если им придется бежать со службы. Без гроша в кармане… – Капрал развел руки с стороны, одновременно сделав кислую рожу. Выдержав секундную паузу, сказал: – Пятьсот тысяч. – Чего? Рублей? – в свою очередь прикинулся Виктор. – Пан обижает. Долларов. Американских долларов. – Ты с ума сошел. Это же полмиллиона. Бешеные деньги. У меня нет таких. Если хочешь – двести, по сто тысяч за каждого. – Пан не понимает. Ребята же рискуют, – начал кипятиться поляк, – надо им дать хотя бы по сто тысяч на брата. Итого четыреста. Так они продолжали торговаться еще минут двадцать. Бедная, простодушная деревенская девушка Настя, открыв рот и позабыв про свою наготу, приподнялась с табурета, опершись руками о колени, и так и осталась в таком положении, лишь поворачивая голову от одного к другому, следя за их торгом, как за партией в пинг-понг. Сошлись на трехстах тысячах. Договорились, что поляки привезут Михаила и Андрея к восьми часам на лесопилку. «И чего я торговался, – думал во время обратной дороги Колосов, яростно крутя педали, – ведь для меня не принципиально – триста или пятьсот. Мне все равно таких денег до конца жизни не заработать. Ежу понятно, что сначала придется просить у Марины, а потом у Ильи. А сейчас надо торопиться, необходимо еще успеть уговорить Марину. Черт ее знает, как она себя поведет…» Глава 10 Наступившее утро было хмурым, из низко висящих туч, казалось, вот-вот брызнет дождик. Колосов шел вдоль реки по колее, пробитой машиной среди высокой, густой, сочной травы. Ноги его по колено были мокрыми от обильной росы, выпавшей сегодняшним утром. Над рекой стоял плотный, белый пушистый, как вата, туман. И глядя с высокого берега, казалось, что это не река, укутанная призрачным туманным покрывалом, а мягкая, белоснежная постель, манившая прыгнуть, зарыться в нее и спать, спать, спать… Колея, приведшая Колосова к высоченному, добротно сколоченному трехметровому забору, поверх которого в три ряда была натянута колючая проволока, сворачивала налево и, следуя параллельно забору еще пару сотен метров, выводила прямо к распахнутым настежь воротам. Сразу у ворот – сожженная бытовка охранников. Чуть поодаль – серо-стальной внедорожник «Тойота» с выбитыми стеклами, весь в отметинах от автоматных очередей. Колосов взобрался на дорожную насыпь и тут увидел «УАЗ», фургон с развороченной взрывом крышей, лежащий на боку по ту сторону насыпи. Оглядевшись по сторонам, Виктор зашагал по асфальту вглубь лесопилки. Другой конец дороги терялся в лесу, начинавшемуся в нескольких метрах от ворот. Сразу за оградой справа от дороги лежали дубовые и хвойные бревна, сложенные в штабеля, далее высилось здание цеха, в котором, видимо, и располагалась сама пилорама. Подойдя поближе и заглянув внутрь через раскрытые ворота, Колосов убедился в правильности своего предположения. А слева тянулись штабеля приготовленных к вывозу досок, еще какие-то производственные помещения, расположенные в невысоких бараках, опять доски, опять бараки… За пилорамой, поближе к реке, прятался трехэтажный домина новорусской постройки из красного кирпича под ярко-зеленой черепичной крышей. Колосов по гранитным ступеням поднялся на высокое крыльцо с коваными перилами и заколотил кулаком в массивную дубовую дверь с резными филенками. Тарабанить пришлось несколько минут, прежде чем дверь распахнулась, и за ней оказался тощий парень в одних трусах с мятым со сна лицом и не до конца проснувшимися глазами. Непонимающим взглядом он смотрел на человека, стоящего на крыльце. Колосов же сразу узнал парня. Это он сегодня ночью принес весть об Андрее и Мишке. – Привет, – сказал Виктор, – не узнаешь? Я Колосов. В глазах у парня загорелась искорка узнавания: – А-а… Я сейчас, оденусь только. – Погоди, – остановил его Колосов, – сколько вас здесь сейчас? – Кроме меня, еще трое, – ответил тот. – Оружие у вас есть? – Да, автоматы, которые у охранников отобрали. – Я прошу тебя, собери ребят, пожалуйста, и подходите к воротам. Сейчас привезут наших пленников, мне нужна ваша поддержка. Ничего более, просто постоять рядом с оружием в руках. Можете не торопиться, время еще есть. Спокойно оденьтесь, умойтесь… Ну ладно, я вас жду у ворот. Колосов спустился с крыльца и, не оглядываясь, направился обратно, к воротам. На левом плече «калашников», в правой руке какой-то несуразный, ярко раскрашенный целлофановый пакет. Вернувшись из Степановского в дом к Лене, он разбудил Марину и начал путано и сбивчиво рассказывать ей о происшедшем. И о бое за лесопилку, и о попытке ребят вытащить из кювета их «Форд», и о плене, и о своем путешествии в Степановский, и о разговоре с польским капралом. Колосов еще не успел подойти к самому главному, когда уже все понявшая Марина, нежно накрыв его грубую пятерню своей мягкой ладошкой с изящными пальчиками, ласково попросила: – Ты не тяни, Витя. Сколько мы должны отдать? – Триста тысяч, – с замиранием сердца выдохнул он. – Какая ерунда… За две человеческие жизни… Я сейчас соберу их тебе, – сказала Марина, выбираясь из постели и вытаскивая из-под кровати чемоданчик. – Как думаешь, мне пойти с тобой? Колосов был потрясен и окончательно покорен этой женщиной. Он не мог вымолвить ни слова и лишь отрицательно покрутил головой, притянув ее к себе и прижавшись лбом к ее животу. Воспоминания о последовавших за этим мгновениях согревали сейчас его душу, наполняя твердой уверенностью в том, что все будет хорошо, что в такое чудесное, такое замечательное утро с ними не может случиться ничего плохого. – А вот и мы, – раздалось у него за спиной. Виктор Петрович обернулся и увидел четверых парней с автоматами, подошедших к воротам. – Спасибо, ребята. Я думаю, уже скоро. Микроавтобус в пятнистой зелено-коричневой раскраске и с надписью «IFOR» на борту остановился метрах в ста от ворот, развернувшись поперек дороги. Из него вышел человек в камуфляже и направился к лесопилке. – Стойте здесь, действий никаких предпринимать не нужно, – не оборачиваясь, бросил Колосов через плечо и направился навстречу человеку в камуфляже. – Привет, капрал Мнишек, – сказал Виктор Петрович, когда между ними оставалось уже несколько метров, – а в форме ты смотришься гораздо симпатичнее, чем голый. – От неожиданности слова приветствия застряли у поляка в горле, и Колосов продолжал: – Что-нибудь случилось? Почему ты приехал сам, ведь ты не собирался? Мои ребята с тобой? – Все нормально, – капрал уже справился с секундным замешательством, – всех привез. – Он хитро улыбнулся: – Просто я подумал, что мои парни пана не знают, как бы не вышла какая несуразица. Поэтому решил поехать лично. – А-а, понятно, – протянул Колосов. – Как будем меняться? – А деньги пан принес? – поинтересовался Мнишек. Виктор Петрович раскрыл пакет и продемонстрировал его содержимое поляку. – Хорошо, – сказал тот, – я сейчас дам команду, и ваших отпустят, они пойдут к лесопилке, а мы с вами пойдем к фургону. Я должен пересчитать деньги. – Согласен, – кивнул Колосов. Мнишек залихватски свистнул и подал своим знак рукой. Из микроавтобуса выбрались четверо вооруженных солдат и Мишка с Андреем. С них сняли наручники и подтолкнули в сторону лесопилки. Колосов с капралом пошли им навстречу. – Андрей, я сейчас иду к фургону, они хотят пересчитать деньги, – сказал Виктор Петрович, поравнявшись с сыном и майором, – если увидишь, что они начали фокусничать, просто всади им в автобус гранату. – Добро, – ответил тот, и они разошлись. – Зачем такие подозрения? – возмутился капрал. – Как может пан мне так не доверять? Когда они подходили к микроавтобусу, капрал Мнишек что-то сурово гаркнул своим, и они мгновенно скрылись в фургоне. Колосов передал пакет поляку, который уселся на обочине дороги и принялся пересчитывать доллары, вскрывая пачку за пачкой. Виктор, брезгливо морщась, стоял рядом. – Не на базаре, не обманут, – наконец не выдержал он. Юрек, с делано-наивной физиономией, глядя снизу вверх, одарил его простодушным взглядом и произнес: – Я доверяю пану, больше не будем считать, – и протянул ему руку, думая в этот момент не о нетерпеливом русском, а о своих солдатах и о том, не слишком ли надолго он оставил их одних. Колосов повернулся и, не говоря ни слова, направился к своим. Не прошло и двух секунд, как он услышал фырканье выхлопной трубы и визг покрышек умчавшегося айфоровского фургона. Подойдя поближе к воротам, он услышал обрывок разговора. Говорил Мишка: – … по дороге обогнали, через час-полтора они будут здесь. – Да мы хотели, видишь ли, собственное предприятие здесь организовать, уже без Марлена, – отвечали местные, – но народу маловато получается. Троих наших вчера охранники застрелили, восемь человек сразу же домой подались, да этих пятеро… – Петрович, – порывисто стиснул его в объятиях майор, – по гроб жизни тебе обязан… – Да будет тебе… – вяло промямлил Виктор, высвобождаясь из медвежьих объятий Андрея. Подошел к сыну, крепко пожал ему руку, другой потрепал его по шее, на мгновение прижав его голову к своему плечу. – Все, ребята, спать хочу, просто спасу нет. Почти две ночи без сна – такие удовольствия уже не для меня. Как вас увидел свободными, такая усталость на плечи навалилась… Сейчас плюхнусь куда-нибудь на стружки… И прошу меня раньше чем через четыре часа не будить. – А зачем на стружки? – подал голос кто-то из местных, – вон в Марленовском доме места полно. – Нет уж, я лучше на стружках, – направляясь к облюбованному им ранее месту на берегу реки, ответил Колосов. – Пап, постой, – остановил его сын, – мы придумали, как нам добраться до Волгограда. – Плот, Петрович, мы соберем здесь плот и спустимся вниз по Дону, – довольно улыбаясь, сообщил майор, – а там до Волгограда меньше ста километров пешком. – Не мо-гу, ребята, я – спать, а вы делайте что хотите, только, прошу вас, ни к кому больше не попадайтесь, – попросил Виктор Петрович, неверным шагом направляясь к намеченной цели. – Не боись, Петрович, – прокричал ему в спину майор, – такого больше не повторится, я лично караул буду нести двадцать четыре часа в сутки. – Никогда в моей жизни такого позора терпеть не приходилось, а тут за один день дважды в плен попасть… Виктор завалился под навесом за столяркой на кучу стружек и заснул мертвецким сном, обдуваемый вольным речным ветерком. Разбудила его дочь: – Папа, вставай, уже все готово… Виктор Петрович раскрыл глаза и, увидев перед собой нежную мордашку Виктории, не сразу сообразил, где он находится. Сел, осмотрелся, покрутив головой во все стороны, вспомнил про лесопилку и, наконец, задал вопрос: – Который час? – Два часа, пойдем, там ребята уже плот соорудили, – ответила Вика. – Какой еще плот? – испуганно спросил он. – А что, ребята тебе не говорили? Они сделали плот, на котором мы отправимся в путешествие. – Глаза у нее горели от восторга. – Пойдем. – Она потянула отца за руку. От серых туч осталось одно воспоминание да капли дождя, повисшие на листьях деревьев. На блекло-голубом небе снова сияло умытое дождем солнышко. – О, Боже, опять жара, – простонал Колосов, ведомый за руку дочерью по мокрой от недавно пролившегося дождя траве. – Вот, видишь, какой плот получился? – с гордостью произнесла Вика, вытащив отца на берег реки. Да, плот уже действительно покачивался на воде, а судя по тому, что их багаж уже лежал на палубе, то все было готово к отплытию. Рядом с плотом, на берегу, крутились, заканчивая последние приготовления, и рабочие с лесопилки, и вся колосовская команда, включая Анатолия Львовича. Даже Лена с Михалычем пришли проводить их. – Выспался? Смотри, какой плот мы забабахали, – с гордостью сообщил Михаил, подходя к отцу. – Из сосновых бревен, длина восемь, ширина три с половиной метра, на стальных скобах. Поверх бревен через обрешетку набили палубу из доски-тридцатки. И даже перила по периметру сделали, видишь? Спереди и сзади – рулевые весла в уключинах. На носу прибили лист жести и рогатины для котелка приделали, можно костерок разводить – уху варить. Михалыч, вон, несколько удочек нам принес. А Лена подарила палатку. Андрей ее как раз сейчас устанавливает. Даже якоря есть, спереди и сзади. – Да? – скептически усмехнулся Виктор Петрович. – Ага, ребята приспособили по два диска от дисковой бороны на нос и на корму, – ответил Михаил, не замечая отцовского скепсиса, – они хорошо цепляются за дно. Мы проверяли. Улыбаясь, к ним подошла Марина. – Вы что, все это всерьез? – обращаясь то ли к ней, то ли к сыну, спросил Виктор. – Да, а почему нет? – ответила она. – Других вариантов ведь нет. – Давайте задержимся здесь на день-два-три, в конце концов, попробуем все-таки найти машину. Да еще нашу надо внимательно осмотреть, может быть, еще можно что-то сделать… – предложил он. Марина пожала плечами, лишь прислонилась к нему, ничего не ответив. – Ты что ж, думаешь, я не смотрел, – возмущенно начал Михаил, – да я первым делом смотался на тракторе с одним из местных парней и осмотрел нашу машину. Бесполезно… Все выгорело дотла. А по поводу трех дней и поисков машины… Да мы за это время доберемся уже до цели! – Так уж и до цели? – выразил свое недоверие Виктор Петрович. – Я с Андреем уже все подсчитал, – заверил Михаил. – Вот, нам Михалыч карту подарил. Не очень богатая, конечно, карта – «Атлас автомобильных дорог» мохнатого года издания, но… сойдет для сельской местности. Так вот… Нам надо сойти на берег после впадения Иловли в Дон, вот здесь, где он делает крутую петлю. – Он раскрыл замусоленный от частого употребления «Атлас» с разлохмаченными страничками и, тыкая пальцем в нужное место, продемонстрировал отцу. – Отсюда до железной дороги пять километров, а до шоссе М6 – двенадцать километров точно на восток. Промахнуться невозможно. И по шоссе до центра города – пятьдесят километров. За день можно дойти. А если повезет, попутку поймать… – Ну, там, на месте, до города добраться, наверное, будет несложно, – согласился с сыном Виктор Петрович, – но до этой самой Иловли нужно еще доплыть. – Проще простого, – уверенно сказал Михаил. – Отсюда туда примерно 400–420 километров по реке. При средней скорости течения шесть километров в час… – А откуда тебе известно про шесть километров в час? – ехидно поинтересовался отец. – Ну… Принимаем так… – сконфуженно ответил Михаил. – При-ни-ма-ем… – передразнил его Колосов-старший. – Витя, зачем ты так? – Марина дернула его за руку. – Это нехорошо. Ведь у тебя в отличие от Михаила нет никаких позитивных предложений. Тот факт, что он твой сын, не дает тебе никакого права так с ним обращаться Мишка, довольный Марининой поддержкой, расцвел счастливой улыбкой. – Таким образом, – с видом профессора, просвещающего неразумных студентов, продолжал он, – это расстояние мы проходим за семьдесят часов, то есть за трое суток, плюс две ночевки по шесть часов. В темное время суток будем причаливать к берегу и устраивать стоянку, чтобы в темноте не налететь на что-нибудь. Мало ли… Итого получается трое с половиной суток. Виктор Петрович помолчал некоторое время, явно что-то прикидывая в уме, потом сказал: – Только ночевок не две, а четыре. – Как четыре? – удивился Мишка. – Считай сам. Сегодня в 15:00 отплываем, до 22:00 движемся – первая ночевка, – отец принялся загибать пальцы, – это 42 километра , завтра в четыре отплыли, в двадцать два пристали – это 108 километров и еще одна ночевка, и так далее. Итого четыре ночевки. Значит, в соответствии с твоими подсчетами, на месте высадки мы будем примерно двадцать четвертого июля в 15:00. Но… Марина, ты-то как смотришь на эту авантюру? Она снова пожала плечами: – Я – за, ведь ничего другого нет. Не на тракторе же нам, в конце концов, ехать. Лучше плот. – А что говорит Анатолий Львович? – Виктор Петрович снова обратился к сыну. – Он вместе со всеми одобрил мое предложение, – ответил тот. – Ну что ж… Если вы уже все сговорились, то мне остается только согласиться с вами. – Виктор Петрович развел руками. – Ну, и что мне теперь делать? – Как что? – удивилась Марина. – Грузиться на плот и отплывать. Все уже собрано, мы ждали только тебя. – С этими словами она потянула его вниз, к реке. В глубине души он признавал, что найти здесь машину, а тем более бензин для нее, весьма проблематично. Да и сидеть несколько дней на том самом месте, где они подняли столько шума, небезопасно. Но уж слишком экзотичным выглядел способ передвижения, предложенный Михаилом. Хотя… С самого начала их путешествия он, Колосов, рассчитывал проделать весь путь меньше чем за сутки. А получилось уже пять и сделана только половина пути. «Может быть, теперь нам повезет больше?» – подумал он. Прощание было недолгим, но теплым и искренним. – Давай! – махнул рукой Мишка, и рабочие, орудуя брусами, как рычагами, спихнули плот с мели. – Ой, Андрея оставили, – пискнула Вика. Майор стоял у самого края воды, держа Лену за руки, и молча глядел ей в глаза, не решаясь сказать самого главного. Плот, подхваченный течением, потихоньку начал удаляться от берега. – Эй, отстанешь! – крикнул майору Мишка. Он, как будто разбуженный этим криком, стряхнул с себя оцепенение, стиснул Лену в объятиях и впился ей в губы долгим поцелуем, потом, отстранив ее от себя, бросился в воду и, догнав плот, взобрался на палубу. Лена, оставшись одна, уткнулась лицом в плечо Михалычу и, не стесняясь присутствия рабочих, рыдала в голос. – Что там у вас произошло? – спросил недогадливый Колосов, подходя к майору. – Люблю я ее, – с тоской в голосе ответил Андрей. – Знаешь, Петрович, я вот что сделаю. Я провожу вас до места назначения, а потом вернусь вот сюда, в эту деревню. – А если любишь, то чего стоишь? – спросила у него Марина. – Ну как же, – начал майор, – я же обещал… И потом… Вы из-за меня в такое положение… – Дурак ты, – сказал Колосов, – если любишь, плыви к ней, хватай свой вещмешок и плыви. – И подтолкнул его легонечко в плечо. – Да? – растерялся он. – «С любимыми не расставайтесь», слышал такое? – поддержала Марина. – Спасибо вам. Вот, держи на память, Миха. – Майор залез в глубокий карман штанов и, вытащив оттуда компас, протянул его Колосову-младшему, потом выудил из кучи багажа, лежащего на палубе, свой вещмешок и, подлезши под перила, бултыхнулся в воду. Он ушел в воду с головой, и лишь мешок, который он держал в вытянутой руке, остался над поверхностью, потом вынырнул и, отфыркиваясь, погреб одной рукой к берегу. Через несколько метров Андрей уже встал на ноги и, держа свой вещмешок над головой, двинулся навстречу Лене. Они встретились, стоя по пояс в воде, и долго целовались, потом махали руками уплывающим, потом снова целовались и снова махали… – Хороший он парень… – сказала Марина на ухо Виктору, когда провожающих уже не было видно, – но ты правильно поступил, что оставил его здесь. Уж больно он непредсказуемо-экстремальный. – Хм-м, – хмыкнул Колосов, так ничего и не сказав ей. Первые часы плавания ушли на то, чтобы научиться управлять плотом и постараться как-то обустроить быт. Пока Михаил и Виктор Петрович мучались с рулевыми веслами, стараясь держаться поближе к берегу и не дать течению вынести плот на середину реки, остальные занимались рыбной ловлей, причем довольно-таки успешно. Ужинали на ходу. Свежая горячая уха была встречена всеми на ура. – Поистине, не было бы счастья, да несчастье помогло, – мечтательно вздыхая, произнес Анатолий Львович. – Я о таком отдыхе всю жизнь мечтал. А ведь в отпуске уже несколько лет не был… – А я вам и говорил, что будет здорово, – поддержал его Михаил. – Но-но, ты не очень-то задавайся, – одернула его Вика. – Скажи спасибо, что Лена нас снабдила картошкой и овощами, а то пришлось бы шесть дней питаться одной рыбой, которую еще надо поймать. Я еще посмотрю, что ты скажешь, когда ночь поспишь на голых досках. – А зачем спать на голых досках? – сделал удивленные глаза Михаил. – Для вас с Мариной Лена одеяло принесла, а для нас я три мешка стружкой набил. Причалили к берегу, когда уже совсем стемнело. Дежурить договорились по очереди, но Виктор Петрович не стал никого будить. Спать не хотелось. Он сидел расслабившись, облокотясь спиной о перила и положив рядом с собой автомат, и слушал звуки ночной реки. В голове проносились обрывки мыслей, но Колосов старался гнать их, не давая ни одной прочно угнездиться в мозгу. Едва забрезжил рассвет, и быстро поднимающееся солнце стало разгонять ночную мглу, он поднял импровизированные якоря и, разбудив сына, оттолкнулся с его помощью от берега, предоставив дальнейшую работу могучей реке. Михаил, зевая и поеживаясь от утренней сырости, встал к рулю, а Виктор Петрович завалился спать. *** «The number is dialed…» – снова пропел голос механической леди, и Илья Борисович Шатунов колоссальным усилием воли подавил желание швырнуть телефонную трубку в стену, аккуратно положив ее на место. «Где они? Где они?» – единственная мысль с частотою пульса стучала в висок, вызывая боль, буквально разламывающую череп. Илья Борисович встал из-за рабочего стола, пересек огромный кабинет из угла в угол и, открыв бар, достал стакан и бутылку воды. Наполнив стакан, бросил туда две таблетки и, дождавшись пока они растворятся, залпом выпил воду. «Сегодня двадцать четвертое, последний раз я с ними говорил восемнадцатого. Виктор заверил меня, что у них все в порядке. Небольшие проблемы с машиной, поэтому, в худшем случае, они выедут из Орла утром девятнадцатого. Вечером того же дня они должны были быть здесь. Неужели их вычислили? Нет… не может быть…» – Шатунов снова уселся за рабочий стол. Замигал индикатор интеркома. Шатунов нажал кнопку. – Илья Борисович, к вам Далдыченко просится… – раздался голос секретаря. – Пусти. Растворилась белая с золотом дверь, пропуская в кабинет высокого, худого, одетого в темный костюм мужчину. В этом кабинете, декорированном и обставленном в стиле барокко (позолота, ковры, зеркала, бронза, «фламандцы» на стенах, вычурная мебель из тополя и карельской березы), он смотрелся, как белая ворона. «Его бы нарядить в камзол, на лысину парик нахлобучить, а через плечо – Андреевскую ленту со звездой, было бы в самый раз», – усмехнулся Шатунов. Колосов, когда первый раз попал в этот кабинет, с сарказмом заметил: «Не кабинет, а прямо-таки будуар императрицы Елизаветы». Илье тогда пришлось защищаться: «Да, понимаешь, осточертел мне этот хай-тек проклятый, холодно мне в нем». Ну, ничего не поделаешь, нравился такой стиль Илье Шатунову. «Наверное, детство мое нищее сказывается», – думал он. Однокомнатная хрущевка с пятиметровой кухней, в которой он жил вместе с матерью и сестренкой. Спали все вместе, в одной комнате. Даже когда он уже вернулся из армии и работал на комбинате. Только через год после того, как он занялся с помощью Колосова бизнесом, ему удалось сначала переехать в съемную квартиру, а потом обзавестись уже своей собственной. Жена, кстати, тоже на дух не переносит этот его кабинет. Любит иногда выдать нечто вроде: «Твое плебейство прет изо всех щелей. Один твой кабинет на острове чего стоит…» «Конечно, им дай волю, так они все под „наркомовский стиль“ укатают. Дубовые панели на стенах, товарищ Сталин с трубочкой читает газету „Правда“, лампы – „кремлевки“, „вертушки“ с гербами, стол для совещаний, покрытый зеленым сукном… Дура. Возомнила из себя… Да если бы не я…» – думал Илья Борисович. Ему не единожды пришлось слетать в Москву, и не единожды пришлось там говорить с нужными людьми, и не просто говорить, а… говорить убедительно, чтобы сталинградский удельный трон перешел от уходящего на покой папеньки к его умнице дочери. – «А теперь, видишь ли, плебейские замашки у меня. С-сука». – Илья Борисович, – тихим голосом начал Далдыченко, подкравшийся к столу Шатунова мягким кошачьим шагом, так не вязавшимся с его длинной, нескладной фигурой, – у меня все готово. Прикажете начинать? – Цэрэушника будем включать в список? – А как же, Илья Борисович. Они большие мастера вести тройную-четверную игру. Как же без него-то? – Далдыченко скорчил удивленную физиономию. – Даже против своих? – Илья Борисович, для людей нашей профессии своих-чужих не бывает. Есть интересы конторы, есть интересы страны, есть личные интересы, в конце концов… – начальник службы безопасности сделал брови домиком и выпятил губы, – воля ваша, но я считаю, необходимо проверить. – Хорошо, хорошо, я согласен. Колосов еще не появился на горизонте? – Обижаете, Илья Борисович. Вы бы узнали об этом в ту же секунду. Так я начинаю операцию? – Добро. Начинай, и чем скорее, тем лучше. У тебя все? – Далдыченко утвердительно кивнул лысеющей головой. – Действуй. Появятся первые результаты, тут же ко мне. Постой. А может быть, все-таки меня прослушали? – Исключено. Абсолютно. – Далдыченко отрицательно покачал головой. – Ладно. Иди. – Шатунов сделал неопределенный жест рукой. – Нет. Постой. Не надо начинать. Дождемся, когда уедет Голдштейн. Я тебе дам команду. Начальник службы безопасности выскользнул из кресла и так же тихо, по-кошачьи, как и вошел, покинул кабинет. Смешно сказать, но миллиардер Шатунов чувствовал себя в обществе этого худого, осторожного человека с кошачьими повадками не совсем в своей тарелке. Поэтому, оставшись в одиночестве, он почувствовал некоторое облегчение. Операция, о которой шла речь, была ничем иным, как старым, древним, как мир, способом выявления «крота». Кто-то в самом ближайшем окружении Шатунова работал против него. Это выяснилось, когда проект «Вакцина» вышел на финишную прямую. До того все шло гладко, даже слишком гладко. Осенью 2013 года с Ильей связался недавно снятый со своего поста орловский губернатор, которого все близко знавшие его люди звали «дедом», отчасти за возраст, а отчасти за незлобивый нрав и умение решать свои непростые губернаторские задачи без насилия и откровенной подлости. «Дед» настойчиво просил Илью принять некоего Данко. Обещал, что результатом этой встречи может стать весьма перспективный бизнес-проект. Шатунов принял его только лишь из одного уважения к «деду», не ожидая от этой встречи ничего для себя интересного, предполагая увидеть перед собой очередного сумасшедшего изобретателя, желающего выколотить из «богатого буратинки» денежки для реализации своих бредовых идей. Но действительность опровергла его ожидания. Это поистине была фантастика. Данко приехал не с пустыми руками. Он предъявил Шатунову универсальную противогриппозную вакцину. И не только предъявил, но и с помощью Ильи организовал демонстрацию ее возможностей и на животных, и на людях. Строго говоря, вакцина еще не была универсальной. Был еще целый ряд гриппозных штаммов, против которых она пока была неэффективна. Но Данко заверял, что это только вопрос времени. Пути решения задачи им известны, и через год-полтора универсальная вакцина будет готова. Вакцина, которая справится с любым вирусом гриппа, как бы он ни мутировал. Илья понял, что перед ним открылось золотое дно, по сравнению с которым даже обладание всеми нефтегазовыми активами России было не более чем ничтожным пустячком. Чтобы запустить этот проект, ему хватило бы и собственных средств, а прибыли обещали быть фантастически огромными. Но у него не было опыта работы на фармацевтическом рынке, к тому же он отдавал себе отчет в том, что осуществить глобальный проект без разрешения хозяев мира ему попросту не позволят. Поэтому, после тщательного анализа и перебора вариантов, для осуществления проекта «Вакцина» Илья Борисович Шатунов привлек в качестве компаньона американскую компанию «Зибер и Лоули». Стопятидесятилетний опыт работы на рынке лекарственных препаратов, куча заводов по всему миру, дистрибьюторская сеть, опутывающая весь земной шар, мощнейшие связи и в правительстве Соединенных Штатов, и в неофициальных, но от этого не становящихся менее значимыми для судеб мира, структурах. За короткое время в личных владениях Шатунова, на острове Сарпинский, был построен завод по производству противогриппозной вакцины. Американские партнеры были готовы запустить в производство уже существующий вариант вакцины, но Илья Борисович, обнадеженный Данко и «дедом», тянул время, дожидаясь абсолютно универсального препарата. «Дед» за свои заслуги получил в проекте не очень ответственную, но вполне приличную должность. В июне 2015-го Шатунов получил почти одновременно две новости: о смерти Данко и об успешном завершении работ по созданию вакцины. Некто Свирский, заменивший Данко, подтверждал условия их джентльменского соглашения и сообщал, что он готов выехать с результатами работы в любую минуту, как только Шатунов пришлет за ним. Человек, приехавший к Свирскому, должен был представить письменное согласие Шатунова выполнить ряд условий, на которых коллектив разработчиков передавал все права на вакцину Илье Борисовичу, а также закрыть финансовую сторону вопроса. Все это было обговорено с Данко еще при первой встрече, и Шатунова нисколько не смущали их дурацкие требования, тем более что материальные затраты были смехотворно малы. Речь шла о двенадцати миллионах. Сначала Свирский хотел получить их наличными в Орле, потом, через несколько дней, попросил перевести их в один из швейцарских банков на свое имя. Сложности начались там, где их никто не ожидал. Илья Борисович отправил за Свирским свой самолет, нисколько не задумываясь о безопасности данного мероприятия. Да у него и в голове не было ничего подобного! Как только его самолет приземлился на орловском аэродроме и, закончив пробежку, подрулил к неказистому зданию аэропорта, к самолету подъехала старая расхристанная «Волга» с надписью на борту «Руководитель полетов». Из нее выбрались на бетонку пятеро мордоворотов в униформах коммерческой авиакомпании «O-line» и подошли вплотную к трапу шатуновского «Гольфстрима». – Эй, парни, какие у вас проблемы? – наигранно-весело спросил один из прилетевших, стоя в проеме двери. – Вы осуществляете незарегистрированный рейс, к тому же игнорируете попытки диспетчерской службы вступить с вами в контакт. Вы создали аварийную обстановку в воздухе, – угрюмо ответил «руководитель полетов». – Придется старшему пройти с нами и разобраться с диспетчерской службой. – Хорошо, я готов, здесь какое-то недоразумение, – согласился посланец Шатунова. В сопровождении двоих мордоворотов он проследовал в здание аэропорта. Двое оставшихся членов экипажа подняли трап и ждали полчаса. Заподозрив неладное, решили выйти наружу и побеседовать с мордоворотами, но, опустив трап, увидели направленное на них оружие. Слава Богу, ребята были не промах, и расправиться с этими тремя для них проблем не составило. После этого они рванули на выручку к своему командиру. Нашли его в одном из служебных помещений аэропорта, избитого и истерзанного, в окружении четырех ментов. Освободив командира, загрузились в самолет и в спешном порядке убрались домой. По возвращении допрашивал их лично Шатунов в компании с шефом своей службы безопасности. – Чего они от тебя добивались? – тихим, как всегда, голосом спросил Далдыченко. – Все, как обычно, товарищ генерал, – оперативник растянул в кривой усмешке разбитые губы, – адреса, пароли, явки. Они не знают, кто, они не знают, где, но они твердо знают, что в Орле живет человек, у которого есть вакцина против птичьего гриппа. Его имя и адрес они у меня и выколачивали. На мое счастье это были обычные, хамские менты. Если бы они оказались профессионалами… Ну, побои, положим, я бы еще выдержал, но если бы вкололи «сыворотку правды»… – А ты уверен, что тебе ее не вкололи? – поджав по-змеиному тонкие губы, прошипел Далдыченко. – Абсолютно, товарищ генерал. Можете проверить, от укола должен был бы остаться след… Проект оказался на грани срыва. Следующей попыткой была отправка многочисленной, хорошо вооруженной команды на вертолете. Он должен был сесть где-нибудь в поле, за городом, а команда должна была незаметно просочиться в город, найти Свирского, доставить его любой ценой к вертолету… А дальше уже, как говорится, дело техники. План был замечательный, но… Последний радиообмен с экипажем состоялся, как только вертолет пересек границу Орловской области: – Остров, остров, надо мной крутятся два «Мига»! – Кто, кто? – Конь в пальто! Два истребителя! Они меня заставляют садиться! – Ни в коем случае не садись! Ты слышишь?! Не садись! Уходи обратно! Немедленно! Уходи обратно! Треск в наушниках, и связь оборвалась. Потом запросили подтверждения у соседей. Из Воронежа сообщили, что да, потерпел катастрофу вертолет Ми-8, правда, упал он на территории Липецкой, а не Воронежской области. Выживших после катастрофы не оказалось. После этого случая у них с Далдыченко состоялся разговор: – Илья Борисович, похоже, у нас завелся «крот». – Кто? – не понял Шатунов. – «Крот», так на нашем профессиональном жаргоне называют тайных агентов, работающих на противника, – уточнил Далдыченко. – Федор Несторович, а ты не перегибаешь палку, а? – сощурив глаза, спросил Шатунов. – Тайный агент орловского губернатора! Звучит-то как. Бред какой-то. – Судите сами, Илья Борисович, но ничем иным два таких провала объяснить невозможно, – настаивал он. – Мне ли вам говорить, но на кону огромные деньги. К тому же у этого проекта есть еще один аспект. Тот, у кого в руках будет эта вакцина, получает фактическую власть над миром. Когда начнется пандемия, а, видит Бог, ждать недолго осталось, именно он будет решать, кому жить, а кому умереть. А касательно того, что вам кажется несуразным выражение «тайный агент орловского губернатора», так… Вы вот сделали ставку на американцев, а, кто знает, на какую мировую силу сделал ставку он? Российская Федерация ведь уже не игрок на мировом поле. Да и, по моим сведениям, парень не так прост, как кажется. Он уже подмял под себя своих соседей из Курска, Брянска, Белгорода и Липецка. – Вон уже собственными ВВС обзавелся, – с тоской в голосе добавил Шатунов. – И не мудрено, – продолжал Далдыченко, – как раз на территории этих областей базируется истребительная авиадивизия. Небось, приплачивает им трохи, и вот они уже его. Ведь вы же скупили Каспийскую флотилию. А ему что мешает? Так что… Орловский губернатор – это только звучит несерьезно, а на самом деле соперник он очень даже серьезный… – Хорошо, хорошо, что мы можем предпринять еще? – Илья Борисович стал заметно нервничать. – Можно, конечно, отправить машину, поставив на нее маячок, а с помощью ваших американских компаньонов договориться с АНБ, чтобы за ней проследили со спутника. Адрес Свирского ребятам сообщить, когда они уже будут в Орле. Если их не схватят, конечно, к тому времени. Со спутника за всем этим можно понаблюдать. Но… – Что но? – переспросил Шатунов. – Мне этот вариант самому не нравится. Слишком зыбко все… – Далдыченко пожевал губами, потом, бросив быстрый взгляд на патрона, снова опустил глаза, – если противная сторона будет действовать профессионально, тонко, чего, правда, до сих пор не наблюдалось, то все наши ухищрения пойдут насмарку. Они просто дождутся, пока наши люди выйдут на Свирского, и только потом возьмут их. Так что… Я думаю, сначала надо готовить и проводить операцию по выявлению «крота», и только после этого посылать за Свирским. – Сколько это может занять времени? – раздраженно спросил Илья Борисович. Далдыченко пожал узкими, худыми плечами и, слегка задумавшись, ответил: – Одна-две недели, может быть… – У нас нет столько времени, – перебил его хозяин. – В таком случае есть только один выход, – еще тише, чем обычно, сказал генерал, – довериться дилетанту. – То есть? – Шатунов вперился в него непонимающим взглядом. – Надо, чтобы к Свирскому приехал человек со стороны, не от нас. И лучше, чтобы об этом человеке никто не знал, кроме вас, даже я. Позвоните ему лично и договоритесь с ним. Прослушать вас невозможно, за это я ручаюсь. Есть у вас такой человек?.. В противном случае, только после ликвидации «крота»… После ухода шефа службы безопасности Шатунов погрузился в глубокое раздумье. Через день после этого разговора он позвонил Колосову. *** – Ну, ну, дергай же, – с охотничьим азартом завопила Вика. Огромная рыбина, уже наполовину вытащенная из воды, изогнув удочку крутой дугой, вдруг разом оборвала крючок и плюхнулась обратно, в синие воды батюшки-Дона. – Ну-у, – разочарованно протянула дочь, – ты не Старик. – Но это и не море, – отозвался Колосов, нимало не опечаленный неудачей. За несколько минут до этого, все, побросав свои дела, принялись пристально наблюдать за борьбой Колосова с рыбой. По тому как он старательно и с каким напряжением ее вываживал, как сопротивлялась рыба, натягивая леску и изгибая удилище, было видно, что крючок заглотнул не какой-то там пескарь и даже не килограммовый сазан, а кто-то гораздо более значительный. Даже Свирский, сидевший рядом с Виктором, отложил свою удочку и стал наблюдать за этой борьбой. – Да-а, – проговорил Колосов, сматывая на катушку пустую леску, – я в азарте и не рассмотрел, кто же это был? – Мои познания в ихтиологии весьма примитивны, – ответил Свирский, – но, по-моему, это был кто-то из осетровых. – Да севрюжка это была, точно, – подала голос Марина, прячущая от солнца под пологом палатки. Анатолий Львович поменял наживку и снова забросил удочку, положив удилище на палубу и усевшись рядом с ним. Виктория, разочарованная неудачной рыбной ловлей, забралась в тень и уже оттуда, улегшись рядышком с Мариной, от безделья начала подначивать брата, стоявшего у кормового весла: – Миш, а Миш, уже четвертый час. Где твоя Иловля? Ты ведь обещал двадцать четвертого, правильно? В 15:00, да? Сегодня двадцать четвертое. Долго нам еще плыть-то? – Перестань дурочкой прикидываться, – лениво отбрехивался Мишка, разомлевший на солнце, – взрослая девица, а ведешь себя… – Да будет вам, ребята… – попыталась урезонить их Марина. Михаил поправил на голове платок, повязанный по-пиратски, и уже не столько для Вики, сколько для всех, как бы оправдываясь, принялся объяснять: – Предыдущий левый приток, Медведицу, мы прошли вчера утром. От нее до Иловли примерно сто пятьдесят километров. И от Иловли до места высадки еще где-то километров восемь-десять. По моим прикидкам, к вечеру будем на месте. Поплавки мерно покачивались на воде, слегка колеблемые ветерком. Клева не было. Колосов, сидевший по-турецки, поджав под себя ноги, отложил удочку в сторону, достал из кармана пачку сигарет и, вытащив оттуда сигарету, протянул пачку Свирскому. Тот поблагодарил его кивком головы, беря сигарету, и в знак ответной любезности щелкнул зажигалкой, давая Колосову прикурить. Прикурив, он попросил: – Позвольте вашу зажигалочку, Анатолий Львович. Надо же, – непонятно почему обрадовался Колосов, – у меня – такая же. Он достал из кармана свою зажигалку и положил ее на ладонь рядом с зажигалкой Свирского. Два одинаковых матово-стальных параллелепипеда с рубчатым колесиком на одной из граней. – Как сестры-близнецы, – улыбнулся Виктор, – на моей только царапин побольше. – Это подарок от сына, – пояснил Свирский, поспешно пряча свою зажигалку в карман. – Моя – тоже подарок, – сказал Колосов, – от Шатунова, кстати. Анатолий Львович замолк, уставившись на поплавок и сосредоточенно затягиваясь сигаретой, а Виктор, крутя зажигалку между пальцами, вспомнил обстоятельства ее появления у него. Шатунов явился домой к Колосовым на следующий день после сорокалетия Виктора. Как всегда, неожиданно. В этот раз тем более неожиданно, так как последние несколько месяцев между ними не было никаких контактов. Так получилось, что во время очередного летнего отпуска, часть которого Колосовы по обычаю проводили у Ильи на острове, между ним и Виктором не то чтобы произошла размолвка, но черная кошка все-таки пробежала, оставив между друзьями некую неловкую недоговоренность. Шатунов вошел в квартиру веселый, распространяя вокруг себя тонкий аромат дорогого парфюма, с огромной бутылкой виски в руке. Охрана, как обычно, осталась за дверью. Все взаимные обиды, недомолвки и недоговоренности были разом забыты. После тоста за хозяина и его сорокалетний юбилей Илья полез во внутренний карман пиджака и извлек оттуда синюю коробочку с надписью «Cartier». – Держи, это тебе, – сказал он, поставив коробочку на стол перед Колосовым. Виктор осторожно открыл ее и ахнул – внутри на мягкой атласной подушечке лежала зажигалка. То ли произведение ювелирного искусства, то ли кич, то ли то и другое вместе. Тяжеленная такая штуковина с корпусом из белого золота, усыпанным белыми и зелеными камнями, складывающимися в весьма оригинальный узор, в который были вплетены две латинские буквы V и K, набранные из красных камешков. – Это что, мне? – спросил пораженный Колосов. – Тебе, тебе, – кивая головой, подтвердил Илья. Колосов покрутил ее в руках, откинул крышку, провернул колесико, полюбовался на язычок вспыхнувшего пламени, после чего закрыл крышку, захлопнувшуюся с резким металлическим лязгом. – Все натуральное, только сталь и кремень, никаких тебе пошлых пьезоэлементов, никакого электричества. Искра высекается старым как мир способом, которым еще пользовались наши первобытные предки, – улыбаясь, пояснил Илья. – А вот эти вот булыжники на корпусе, это, надо полагать, не стекло, да? – поинтересовался Колосов. – Конечно, – скромно подтвердил Шатунов, – бриллиантики, изумрудики, немного рубинчиков, вот, видишь, буковки. – Илюшка, ты что, смерти моей желаешь? – Колосов покачивал зажигалку на открытой ладони, словно взвешивая ее. – Да если кто-то из посторонних увидит ее у меня в руках, я и трех дней не проживу. Грохнут за здорово живешь. У нас сейчас за сто рублей убить готовы, а тут такое… У меня ведь в мастерской разный народ крутится… А держать ее дома, спрятав под периной… Тем более лишено смысла. – Ну и вредный ты мужик, Колосов, – с досадой сказал Илья. – Я к тебе мириться приехал, от всего, можно сказать, сердца… А ты опять меня мордой в дерьмо, вот, мол, мы какие, бедные, но чистые, а вы – грязные олигархи, проклятые… – Да брось ты, Илюха, извини меня ради Бога, но ничего такого не имел я в виду… – прервал его Виктор. – Ладно, я все понял, давай ее сюда. – Шатунов забрал зажигалку, поднялся из-за стола и пошел к входной двери. Колосов, оставаясь на месте, услышал, как лязгнул дверной замок, потом послышались голоса, и дверь снова захлопнулась. Раздались шаги, и в комнате снова появился Шатунов. – На, держи. Все-таки тебе не удастся лишить меня возможности сделать тебе подарок. Пришлось забрать у охранника. Скромная, но вполне приличная, качественная вещь. И вполне соответствует твоему социальному статусу. – С этими словами он вручил Колосову симпатичную зажигалку с обычным стальным корпусом. После этого еще посидели пару часиков, отпили изрядное количество виски из бутыли, но легче на душе ни у того ни у другого не стало. Несмотря на улыбки и дружеские рукопожатия, неприятный осадок все-таки остался. – Виктор Петрович, – отвлек его от воспоминаний Свирский, – я знаю вас недолго, но, как мне кажется, достаточно, чтобы говорить с вами откровенно. Скажите, что он за человек, этот ваш Шатунов? – А что, собственно, вас беспокоит, Анатолий Львович? – Видите ли, у нас была договоренность, что ко мне приедет человек и привезет с собой письменное согласие Шатунова на наши условия. Взамен я еду с этим человеком и передаю Шатунову не только саму вакцину и необходимую для ее производства документацию, но и отказываюсь от авторских прав на нее. Никаких бумаг у вас с собой не было. Правда, с помощью вашего компьютера, добрая ему память, мне удалось получить эти документы с электронной подписью Ильи Борисовича… – Это чистейшей воды случайность, – улыбнулся Колосов, – ни о каком компьютере Шатунов ничего не знал, да и разговора на эту тему у нас с ним не было. Он просто позвонил мне и попросил заехать за вами. И все. Свирский снял очки и, наморщив лоб, сосредоточенно принялся протирать их. – Неувязка какая-то получается, – вздохнул он. – Почему вы? Почему не приехал человек от него? – Он говорил что-то о вертолете, который посылали за вами, – легкомысленно ответил Колосов, – кажется, он потерялся. Наверное, предпринять что-либо еще для него было проблематично, ведь они, я так думаю, сидят на острове в карантине. А я все равно ехал мимо… Простите, вы беспокоитесь по поводу материального вознаграждения? – Да полноте, Виктор Петрович, – Свирский замахал руками, – этот вопрос меня не беспокоил и не беспокоит, тем более что ваш друг уже заплатил запрашиваемую нами сумму. – Некоторое время он молчал, продолжая усердно полировать стекла очков носовым платком, потом, глядя невидящим, тяжелым взглядом на поплавок, продолжал: – В наше циничное, подлое время… когда двадцатимиллионное население целого мегаполиса может в одночасье погибнуть от непонятно откуда взявшейся бомбы… Я, Виктор Петрович, опасаюсь одного, что желание заработать у вашего друга окажется сильнее, чем чувство гражданского долга. Я рассчитывал и сейчас рассчитываю, что наши с вами соотечественники все-таки смогут получить свою дозу вакцины бесплатно. Конечно… у меня есть электронная подпись… – Ну, если уж рассуждать в категориях нашего циничного времени, – прервал его размышления Колосов, то, что электронная подпись, что обычная, все это – филькина грамота. Если бы вы мне сказали: «Вот Шатунов мне обещал заплатить энную сумму, заплатит или нет?» – я бы вам на это твердо ответил: «Конечно, заплатит». Илья всегда основательно просчитывает свои проекты и, что касается цифр, здесь у него никогда не бывает ни блефа, ни просчетов. Касательно всего остального… Раз пообещал, значит, рассчитывает, что сможет это выполнить. – Так вы считаете, что его слову можно верить? – Анатолий Львович с надеждой посмотрел на Колосова. Тот пожал плечами: – Конечно… Почему бы и нет… На самом деле Колосов совсем не был в этом уверен. «Ведь он живет совершенно в ином мире, чем мы, – подумал Виктор, – и это просто чудо, что Илюшка продолжает сохранять и поддерживать нашу дружбу, хотя порой заметно, что это для него непросто. Ведь у них там, в их мире, все иное. Свои понятия добра и зла, дружбы и предательства, чести и бесчестья. Однажды, во время летнего отдыха, того самого, когда между ними произошла та пресловутая размолвка, он, Колосов, имел прекрасную возможность в этом убедиться. Как-то вечером, за ужином, который они, как правило, проводили вместе, если только обстоятельства не заставляли Илью Борисовича покинуть остров, Шатунов, обращаясь к Колосовым-младшим, спросил: – Ну что, друзья, какие у вас планы на завтра? Мне, вообще-то, завтра на весь день нужен ваш папа. – А мы собирались на байках по ерикам погонять, – сообщила Вика, – но мы и сами прекрасно проведем время. Правда, Миш? – Ага, – поддержал ее старший брат. – Нет уж, – возразил Виктор Петрович, – без меня найдите себе менее экстремальное развлечение. – Да все будет нормально, Вить. Я им дам парня, он почти чемпион мира по водному мотоциклу. Пусть гоняют, – успокоил Шатунов, – а мы с тобой делом займемся. Я завтра привезу двух московских товарищей, ты их наверняка знаешь, ну, в смысле, видел по телевизору. Сегодня у них был рабочий день, и они остались ночевать в городе, тесть мой ими занимается. А завтра – день отдыха. По Волге покатаемся, может быть, рыбалку какую-нибудь знаменитую для них соорудим, может быть, уток постреляем, там будет видно, чего они захотят. Ну, а потом – банька, плавно перетекающая в застолье. – А я-то там зачем понадобился? – удивился Колосов. – Ну, понимаешь, – замялся Шатунов, – я как-то нечаянно обмолвился, что у меня гостит друг, – здесь Илья некоторое время жался, мялся, явно подбирая слова, – э-э, можно сказать, представитель малого бизнеса, э-э, человек из народа, так сказать, из самой его гущи… Они были несколько удивлены, что у меня такие друзья. Ну, вот и воспылали желанием с тобой познакомиться и побеседовать. Особенно Попо… ну, в общем, завтра сам увидишь. Хорошо, Вить? Я тебя прошу… – Да, ладно, ладно. Чего ты так разволновался? Я такой, какой я есть, и совершенно этого не стесняюсь. Только о чем мне с ними беседовать? Ты же знаешь, мои взгляды… Я тебе не наврежу? – Да, что ты, что ты, – радостно замахал руками Илья, – можешь смело критиковать власть, это им даже понравится. Ты себе просто не можешь представить уровень цинизма этих людей… Так что не беспокойся, все будет нормально. Парились вчетвером: двое московских товарищей, Шатунов и Колосов. Шатуновские банщики развели такой роскошный, медвяно пахнущий пар и так здорово орудовали разнообразными вениками, хлеща их тела, что Колосов, в третий раз выходя из парилки и ныряя в бассейн, подумал: «Как заново родился…» Пить пиво устроились в небольшой, вполне банного вида, комнате. Когда они вошли туда, закутанные в простыни, как римские патриции в тоги, один из гостей спросил: – Ты же говорил, только пиво и раки. А водка зачем? И шампанское в ведерке… Фу-ты ну-ты, утонченность, что ли, свою демонстрируешь? – Это я, Гурьян Данилович, решил подольститься к нашему независимому журналисту, – слегка придуриваясь, пояснил Шатунов. – Знаю, что он большой ценитель икры. А вот, что пить под икру будет – водочку, как русские, или шампанское, как аристократы, не ведаю… Вот и решил все предусмотреть… – Правильно, правильно, Илюха, – густым басом поддержал Шатунова второй гость, высокий, атлетического сложения, но уже начавший заплывать жирком, пятидесятилетний мужик со смолянисто-черными, еще блестящими от воды, кудрями и запорожского вида усищами, – не слушай его. Это он из себя все целку строит, как бы кто не подумал, что Поповского олигархи купили… С потрохами… А мы – люди свободные, нам наплевать, кто что скажет. – Он уселся за стол, запустил ложку в судок с икрой и быстренько отправил ее в рот. Медленно пожевал, причмокивая толстыми красными губами, отчего усы его встопорщились, как у кота: – У-умм… Но иранская все-таки лучше. – А это и есть иранская, – хитро улыбаясь, сказал Шатунов. – Как он тебя, а, Герка? А ты думал, что с олигархами можно запанибрата? – поддел его Поповский, усаживаясь за стол. – Классовый враг, он и есть классовый враг. – За что ж вы нас так не любите, Гурьян Данилович? – разводя руки в стороны, как бы сокрушаясь от сего прискорбного факта, дурашливо спросил Илья. Прислуга внесла кружки с пивом и большущее блюдо с крупными, отборными раками. – Уж не обессудьте… Мы – по-простому, по-нашенски, по-волжски, – продолжал скоморошничать Шатунов. С обоими гостями Колосов действительно оказался знаком, то есть как знаком, неоднократно видел и того и другого на экране телевизора. Поповский Гурьян Данилович был то ли главным советником Президента, то ли его главным пиарщиком, но, судя по тому, что сначала Поповский провозглашал на телеэкране желательность и полезность для страны какого-либо мероприятия, а потом эта его идея претворялась в жизнь, человеком он был весьма влиятельным. А Герман Вилорович Борзенюк был независимым журналистом, не входящим в штат ни одного издания, ни одного телеканала или радиостанции. В былые времена его считали человеком Поповского, так как он в своих блестящих, по эффективности и эффектности, телепередачах в пух и прах разнес единственных серьезных соперников последнего. Впоследствии он, правда, перестал считаться членом команды Гурьяна Даниловича и даже, будучи коммунистом, чехвостил нынешнюю власть при каждом удобном моменте. Во всяком случае, Колосов был удивлен, увидев их вместе. – В последние годы нам многое удалось сделать для того, чтобы в обществе воцарилась стабильность, чтобы простой человек, наконец, почувствовал уверенность в завтрашнем дне, – говоря это, Поповский водрузил на нос невесть откуда взявшиеся очки с малюсенькими стеклышками без оправы. – У-угм, – чуть не поперхнулся Борзенюк, только что сделавший изрядный глоток из кружки. «Откуда он их достал, – подумал Колосов, – он что, и парился, что ли, с ними?» Он увлекся, потроша пучеглазого красного красавца-рака, и, только случайно подняв голову и поймав взгляд Поповского, удивительнейшим образом умудряющегося смотреть сквозь свои микроочки, повисшие на самом кончике его мясистого носа, понял, что эта тирада предназначена именно ему. До сих пор, в течение всего времени, что ему пришлось провести в этой компании, Колосову удавалось отмалчиваться, увиливая от участия в общем разговоре. А тут… Словно бес попутал… – Ага. Стабильность. Абсолютная. Как на кладбище, – ответил Виктор, стараясь попасть в тон и не испортить атмосферу, как сказали бы его дети, «всеобщего прикола», установившуюся в отношениях этой троицы. – Га-га-га, – заржал Борзенюк, затрясшись всем телом и проливая на себя пиво. – Вот зря вы так, – мягким, ласковым тоном, каким обычно бабушки рассказывают сказки любимым внукам, начал Гурьян Данилович, – вам это, может быть, кажется неважным, а огромному большинству народа так надоели все эти перестройки, революции, реформы, преобразования, одним словом, катаклизмы всякие. И люди ценят то, что мы дали им спокойствие, закрыли наконец этот этап революций. Что? Разве не так? – Ну, насчет того, что вам удалось закрыть этап революций, это вы обольщаетесь. Последние сто лет революции в России происходили с завидной регулярностью. И очередная революция уже на носу, – ответил Виктор. – Позвольте, здесь вы передергиваете. Революций-то всего в России было – меньше чем пальцев на одной руке. Ну, в 1905-м, две – в 1917-м, ну и контрреволюция в 1991-м, если вы и ее намерены считать, – продолжал мягко увещевать Поповский. – Революция – это любое целенаправленное, относительно кратковременное насильственное воздействие на базис или надстройку для приведения их в равновесное состояние, имеющее конечной целью захват власти новым классом или ее сохранение действующим правящим классом. Я не делю революции на революции снизу и революции сверху, революции и контрреволюции. Это всего лишь термины. А суть явления – насилие. Хотя в некоторых случаях и бескровное. Так вот, исходя из этого определения к революциям 1905–07 годов и февральской 1917 года, добавляются «новая экономическая политика» 1921 года, коллективизация и начало индустриализации 1928–30 годов, «великая чистка» 1935 – 39 годов, «разоблачение культа личности» 1953–56, революция аппаратчиков 1964–65, горбачевская «перестройка» 1986–89, демократическая революция 1991–93 годов, «заговор молодых генералов КГБ»* 1998–99. Все эти события поистине грандиозны и эпохальны и заслуживают своего названия революций хотя бы из-за того, какое влияние они оказали на судьбы десятков и сотен миллионов людей в нашей стране. * – термин В.Войновича из романа «Москва–2042» – Но для революции нужно наличие революционной ситуации. Как там у классиков? «Верхи не могут, низы не хотят»? А сейчас и верхи могут, и низы хотят, – уверенно сказал Поповский. – Это поверхностный взгляд на ситуацию. Основное-то противоречие сохраняется, – ответил Виктор. – Это какое же? Между производительными силами и производственными отношениями? – рассмеялся Поповский. – Да вы, я гляжу, марксист. – Основное противоречие лежит внутри тех, кого вы назвали «верхами». Реалии сегодняшнего дня требуют создания современных общественно-политических и государственных институтов, таких как гражданское общество, свободные выборы, парламентаризм, политические партии, независимое правосудие, свободные СМИ, различные институции, следящие за соблюдением прав человека. И наши «верхи» их вроде бы создают. Но любое дело делается человеком, и любые институты без соответствующих их предназначению людей бессмысленны и даже вредны. Помните знаменитое «кадры решают все?» Для того, чтобы выдвинуть достойных людей из своей среды, общество должно быть конкурентным во всех своих областях от экономики до искусства. А вот честной конкуренции наши «верхи» как раз допустить и не хотят, и не могут, ибо в противном случае в самой ближайшей исторической перспективе лишатся своего экономического могущества, а затем и всего остального. Колосов перевел дух, отхлебнул пива, затем продолжил: – Вот и получается у нас вместо Государственной Думы – Верховный Совет, вместо свободных выборов – «вертикаль власти», а вместо постиндустриальной экономики – две трубы: нефтяная и газовая. Вот вам и противоречие: жизнь внутри страны «верхи» организовали, как при Николае I, а для внешнего мира им хочется казаться вполне современными, респектабельными господами XXI века. Борзенюк, который во время длинной речи Виктора успел выпить несколько кружек пива и съесть целую гору раков, был настолько увлечен этим занятием, что для всех стало неожиданностью, когда он влез со своим комментарием: – Одна маленькая поправочка. Николаю I подданные были нужны, он с них доход получал. Чем народу больше, тем выше доход. А нынешним народ не нужен. Плати ему пенсии, пособия всякие… Они спят и видят, когда же им, наконец, удастся один на один с трубой остаться. А народишку можно оставить немножко, так, для обслуги. И то, лучше таджиков завести. Ну что? Уел он тебя, Гурьяша? Поповский сморщился, с раздражением ответив: – Ну, о чем вы говорите! Какие-то революции, классы, базисы и надстройки. Весь мир живет в тишине и спокойствии… И только у нас базисы какие-то… – В тишине и спокойствии живут там, где общество научилось сохранять равновесие между, так не любимыми вами, базисом и надстройкой, где постоянно совершенствуют и то и другое, где реформы практически перманентны и микроскопичны настолько, что они незаметны огромному большинству населения. А проводить реформы, как у нас – один раз в сотню лет, то, вот вам, пожалуйста, и катаклизмы. Мы застряли в эпохе позднего феодализма и все никак не переползем в буржуазное общество. Отсюда и революции эти, с завидной регулярностью случающиеся в России. – Колосов говорил уверенно и увлеченно, внутренне радуясь пристальному вниманию собеседника. – Марксисты утвердили за самим феноменом революции некий универсальный характер, имманентный каждому фазовому переходу из одного состояния общества в другое. Но с высоты XXI века можно смело утверждать, что революции происходят лишь при переходе от феодального, сословного общества к обществу буржуазному, поднимающему на свой флаг требования утверждения и широкого распространения в обществе основных свобод и общечеловеческих ценностей. Ни до этой эпохи, ни после нее мы не видим революций как «локомотивов истории». А сейчас на наших глазах во многих странах совершенно мирным и естественным образом происходит перерастание классического индустриального капитализма в постиндустриальную эпоху. – Феодализм, насколько мне помнится, – это система поземельных взаимоотношений… Но при чем тут наше время? Уж как только не обзывали наше время: и бандитский капитализм, и капитализм стадии накопления первоначального капитала, и госкапитализм, и корпоративистский капитализм. А как же советские годы? Их вы тоже в феодализм зачислите? – Поповский, скосив глаза и пытаясь смотреть сквозь свои очечки, уперся внимательным, пристальным взглядом в Колосова. Тот, кивнув головой, утвердительно ответил на вопрос оппонента: – Совершенно верно. Ведь главное для феодализма не какие-то там земельные отношения, хотя сам термин и возник от слова феод, то есть земельный надел. Главное – это отсутствие свободного рынка. Не только рынка товаров и капиталов, но и рынка идей и человеческих устремлений. Это деление общества на две изолированные касты: дворянство и всех остальных. Так было устроено российское общество в начале XX века, так оно было устроено при советской власти, так оно устроено и сейчас. Дворянство тщательно охраняет свои привилегии, заботясь в первую очередь о том, чтобы не пустить на свою поляну чужаков. Это, кстати, порождает колоссальную проблему. Проблему тотальной неэффективности страны. А происходит это потому, что руководят в политике, бизнесе, образовании, армии и так далее не лучшие, а худшие. Это, кстати, понимал Сталин, который и создал систему «выдвиженцев». – Правильно, правильно, ты ему про сталинских железных наркомов напомни… – громовым басом подал реплику Борзенюк. – Молодых тридцати-тридцатипятилетних парней, частенько выходцев из самых низов, сразу ставил на самые ответственные посты в государстве, как щенят в бурную реку кидал. Выплывешь – молодец, вот тебе орден, плыви дальше, нет – пожалте в концлагерь. Другое дело, что принципиально изменить ситуацию «выдвиженцы» не могли. Через короткое время они, обласканные системой, допущенные к льготам и привилегиям, сами становились частью советской аристократии, начиная действовать по ее правилам. Она, советская аристократия, и разоблачение «культа личности» устроила по одной только причине – уж больно им не нравилось, что их можно вот так вот, запросто, и в концлагерь, как простых. Я думаю, что они руководствовались именно этим соображением. На многомиллионные жертвы, которые понес простой народ, им было наплевать. А когда исчез единственный фактор отбора, правящая элита в течение трех десятилетий окончательно выродилась, что и привело к крушению советского строя. И сейчас ситуация принципиально не изменилась. Сын министра в двадцать лет становится руководителем крупного банка, а дочь нефтяного олигарха – сенатором. И так далее. В то же время власть делает все, чтобы душить мелкую буржуазию, не дать ей подняться, встать на ноги, превратиться в самостоятельную мощную силу. Не буду приводить примеров, их – море, боюсь вас утомить. Упомяну лишь «челноков», которых правительство с завидным постоянством продолжает удушать своими постановлениями, – Колосов говорил с возмущением, чувствовалось, что о давно наболевшем. – За эти сто лет было только два кратковременных периода, когда власть советских вельмож ослабла настолько, что они сочли за лучшее дать свободу народной инициативе. Это НЭП 1921–28 годов и НЭП 1991–98 годов. Не удивительно ли, что нашей чиновной аристократии потребовалось примерно одинаковое время и в первом, и во втором случае для того, чтобы прийти в себя и снова закрутить гайки, и загнать народ в привычное стойло? В свое время даже Виссарион Белинский, которого, кстати, так любили коммунисты, написал: «Государства без среднего класса осуждены на вечное ничтожество…» Гурьян Данилович прервал филиппику Виктора: – А кто против? У нас с каждой трибуны несется: «Укреплять средний класс!» Колосов досадливо поморщился, как от зубной боли: – Белинский средним классом называл именно буржуазию. А вы, говоря о среднем классе, имеете в виду категорию, к которой в современной социологии причислены и наемные управленцы, и адвокаты, и чиновники, и высокооплачиваемые рабочие, и прочая, и прочая… и лавочники в том числе. Объединены все эти люди по чисто формальному признаку – по уровню дохода. Но это не более чем фикция, обман. Если буржуа, экономя на себе, на жене, на детях, каждую копейку вкладывает в расширение дела, то наемный менеджер пускает свой доход на личное потребление, а на дело ему наплевать. У него иные приоритеты. – И какие же? – спросил уже давно молчавший Шатунов. Колосов тут же отреагировал: – Например, как правильно сыграть с шефом в теннис. Из всех тех людей, причисленных социологами к среднему классу, лишь буржуа способен создать нечто новое, лишь он является творцом. Все остальные, в лучшем случае, добросовестно выполняют свою работу. Так что никакого среднего класса, в том смысле, в котором вы его упомянули, не существует. Экономические и социально-политические интересы этих людей различны, а частенько даже противоположны друг другу. Только сильная, постоянно обновляющаяся в честной конкурентной борьбе буржуазия способна создать сильную страну, в которой будет комфортно и удобно жить всем. И это прекрасно понимали все русские реформаторы, такие как Мордвинов, Александр II и Лорис-Меликов, Витте и Столыпин. И не только понимали, но и действовали в этом направлении. Но… к сожалению, мы имеем то, что имеем. Да… Говоря о состоянии современного общества, нужно иметь в виду еще один характерный момент. Если досоветская аристократия в массе своей состояла из людей нормальных, благовоспитанных, придерживающихся четких норм христианской и общечеловеческой морали, то советская аристократия, образовавшаяся из партии большевиков и вырожденческой части старой аристократии, признавала только одну мораль – целесообразность. Причем для достижения своих целей им постоянно казалось целесообразным убивать людей. Тысячу, сто тысяч, полмиллиона, миллион… По сути дела, советская аристократия – это банда маньяков-убийц. А сейчас нами правят их дети и внуки. Эдакие недоросли-митрофанушки. Маленькие, черненькие, кругленькие, с бровями Леонида Ильича, которые судят о человеке по тому, кем были его папа и мама. Они теперь любят говорить о правах человека, о глобализации и постиндустриальном обществе, но суть их осталась прежней: для достижения своих целей они готовы, как и их предки, убивать, убивать и убивать… Фактически народы Российской империи вот уже почти сто лет живут в условиях то затухающей, то разгорающейся с новой силой гражданской войны. Конечно, с чисто научной точки зрения было бы весьма интересно узнать, что же заставило всех этих людей, таких разных, объединиться в банде под названием РСДРП(б). Во всяком случае, объединялись они не по национальному, религиозному, классовому или профессиональному признаку. Исследовать бы генокод хотя бы главарей… Может, что-нибудь и прояснилось бы… Но с практической точки зрения сейчас самое главное – закончить Столетнюю гражданскую войну на Руси, иначе просто не останется ни самой Руси, ни народов, ее населяющих. Гурьян Данилович с легкой усмешкой язвительно заметил: – Гражданская война существует только в вашем воспаленном воображении, точно так же, как и кастовые и сословные барьеры, и иные препятствия, стоящие на пути у человека, стремящегося сделать карьеру или… в общем, добиться успеха в жизни. Их нет, вы их просто выдумали. Я понимаю… Жизнь в стране круто переменилась, не всем удалось приспособиться, не всем – найти новое место в жизни… Отсюда эта фрустрация… Вы бы лучше Илью Борисовича попросили, чтоб он вам помог… Илья Борисович, ну что же ты, не можешь другу какую-нибудь идейку подбросить плодотворную, ведь ты же у нас великий бизнесмен?.. А с гражданской войной мы давно покончили. День согласия и примирения, слышали о таком общенациональном празднике? – Чепуха это. Примирение кого с кем? Ягнят с волками? Гражданскую войну невозможно закончить примирением. Всегда побеждает либо одна сторона, либо другая. Только не надо мне рассказывать про пакт Монклоа. Пакт-то подписали, а франкистов все равно отправили на свалку истории, а некоторых – так вообще за решетку засадили. – Виктор понял, что Поповский пытается его разозлить и вывести из равновесия. – Вы отдаете себе отчет в том, что эти ваши речи подпадают под статью Уголовного кодекса? Вы же откровенно призываете к насилию!!! – возмутился Поповский. – Я не знаю, как и в каких формах это произойдет. Но это обязательно должно произойти. С властью посткоммунистических феодалов должно быть покончено раз и навсегда, – уверенно и спокойно сказал Колосов. – Гы-гы-гы-гы, – заржал Борзенюк. – Как он вас, Гурьяша, не любит. Феодалы вы для него. Гы-гы-гы. Право слово, феодалы и есть. Я тоже об этом всегда говорю. Вы же примитивные ребята. У вас вся внутренняя и внешняя политика состоит из трех элементов: пропаганда, провокация и спецоперация. Все ваши гэбэшные штучки… Гы-гы-гы. Вам до истинных государственных деятелей, таких какие были во времена Иосифа Виссарионовича, как до Луны… Расти и расти. – Ты-то чего ржешь, болван? Да они таких, как ты, первыми на фонарь потащат. И вообще… Что-то я не понял насчет гэбэшных штучек… Это, по-моему, у тебя папа – генерал-лейтенант КГБ, это ты на Иновещании работал… А я в это время был диссидентом, в лагере срок мотал… Феодалы мы для него… – раскрасневшийся Гурьян Данилович пыхтел, как паровоз, – однако это тебе не помешало, работая на нас, обливать помоями наших конкурентов, вполне приличных людей, между прочим. Позволю себе напомнить, что делал ты это за весьма и весьма приличное вознаграждение. – Ну и что? Я журналист. У меня работа такая. Я за приличные деньги и сейчас замочу, кого хочешь. Ты только плати нормально, а то только обещаешься. А по поводу конкурентов… Что вы, что ваши конкуренты – хрен редьки не слаще… А как ты срок мотал… Ладно, замнем для ясности – Не желая продолжать, Борзенюк снова присосался к пивной кружке. – Ну что, господин мелкий буржуа, потащите на фонарь этого продажного краснобая? – подначил Виктора Поповский. – Простите, но вы мне приписываете слова, которых я не говорил, и садистские наклонности, которых у меня нет. Может быть, ваши слова – это просто проговорка, по Фрейду? – Это уже слишком… – Гурьян Данилович аж подскочил на стуле, очечки слетели с носа и свалились в кружку с пивом. – Я принципиальный противник кровопролития. Говоря о мерах, долженствующих привести к окончанию гражданской войны, я имею в виду прежде всего ряд мер чисто административного характера, часть из которых имеют исключительно символическое значение. Но они нам позволят, наконец, перевернуть страницу российской истории, озаглавленную как «Большевистская оккупация». – Колосов понял, что опытные профессионалы развели его, как вокзальные наперсточники провинциального лоха, впервые приехавшего в Москву. Все это время, пока Герман Вилорович наливался пивом, чередуя его с водкой, забрасывая в себя раковые шейки и икру и лишь изредка подавая отдельные реплики, Гурьян Данилович, почти не прикасаясь к еде и питью и внимательно наблюдая за Виктором, искусно направлял разговор в нужную ему сторону. Этот сумбур мыслей и чувств, передуманных и выстраданных Колосовым за долгие часы длинных бессонных ночей, который он обрушил на своих собеседников, был ничем иным, как результатом PR-акции под названием «Общение с народом». Старый пиарщик постоянно контролировал ситуацию, выйдя из себя только при последних словах Колосова. Виктор подумал, что то, что он сейчас собирается сказать, вряд ли понравится Шатунову. Но остановиться он уже не мог, да и не хотел. – Я бы даже не настаивал на запрещении нынешней коммунистической партии. Но… Правительство новой России должно во всеуслышанье объявить, что большевистская партия и ее политическая полиция ЧК–КГБ являлись преступными организациями, имевшими целью полное уничтожение русского народа. Соответственно, все организации, объявляющие себя их наследниками, должны быть поставлены вне закона. И конечно же, погост с Красной площади должен быть убран, останки большевистских главарей Ленина и Сталина должны быть сожжены, и прах их развеян над Ледовитым океаном. Царицыну и Екатеринодару, так же как и другим российским городам, селам, площадям и улицам, должны быть возвращены их истинные названия. Символическим актом завершения гражданской войны станет установка памятника генералу Корнилову и участникам Ледового похода на центральной площади Екатеринодара. Генерал Корнилов должен, наконец, взять Екатеринодар! И конечно же, правительство должно обратиться к гражданам России, вынужденным покинуть отечество из-за большевистской оккупации, и их потомкам и призвать их вернуться на Родину. Собственность, принадлежавшая их предкам, должна быть, безусловно, им возвращена. В случае возникновения каких-либо технических сложностей стоимость утраченной собственности должна быть возмещена акциями различных предприятий, принадлежащих государству. – Окончательно, значит, хотите разбазарить народное достояние, да? – зловеще улыбаясь, уточнил Поповский. – Ну почему же, – ответил Виктор, – я думаю, эти люди будут более рачительными хозяевами, чем ваши олигархи-комсомольцы или же красные директора и их отпрыски. Я уж не говорю о таком понятии, как справедливость… И самое главное… России нужна новая столица. – Такие предложения уже озвучивались, – отправляя в рот раковую шейку и с аппетитом прожевывая ее, сказал Борзенюк, – то Екатеринбург, то… А Хрущев, вообще, вот чудак, в Воронеж хотел… – Нет, нет, – замотал головой Виктор, – столицу надо начинать строить заново. Ставить палатки в чистом поле, тянуть связь и начинать работать. И параллельно строить новый город. А вельможное чиновничество пусть остается в Москве, иначе из их липких ручек власть не вырвешь. Не мытьем, так катаньем пролезут снова во власть. Пока они будут соображать, что к чему, принять жесткий закон о люстрации. Люди, работавшие в КПСС, ВЛКСМ, КГБ, лишаются права работать в органах исполнительной и судебной власти, а также избираться в законодательную власть любых уровней. Ну и, конечно, в образовании и средствах массовой информации… Пришла пора покончить с этой бандой раз и навсегда… За столом воцарилась неловкая, гнетущая тишина, даже Борзенюк перестал жевать и застыл с кружкой в руке, забыв поднести ее ко рту или же поставить на стол. Опершись обеими руками о край стола, Колосов поднялся на ноги. – И еще… Вы – власть, считаете нас – народ абсолютными идиотами. Но мы не идиоты. Кое-что мы все-таки понимаем… Например то, что показательные, на весь мир, убийства иностранцев устраиваете именно вы. И понимаем, для чего вы это делаете. Для того, чтобы на встречах с лидерами западных демократий иметь возможность заявить: «Вот видите, какой он мерзкий, нехороший, этот русский народ. Какая демократия, какие права человека? Этот народ не созрел ни для того ни для другого. Ксенофобия – исконная черта русского народа. Его надо держать в ежовых рукавицах, не до демократий тут. А иначе к власти придут фашисты… Вот тогда вы с ними повозитесь… Так что, друзья, не критикуйте нас, а всячески поддерживайте. А мы вам за это гарантируем бесперебойные поставки энергоносителей…» Извините, но я должен идти. – И не говоря больше ни слова, он направился к выходу. Уже закрывая за собой дверь, Виктор услышал слова Поповского, обращенные к Шатунову: – Странные у тебя друзья, Илья Борисович. Ты, ненароком, революцию спонсировать не собираешься? Вечером, когда Илья, проводив гостей, вернулся на остров, к нему зашел Виктор. – Илюш, ты извини меня, дурака, – начал было он с порога, – я ,наверное, тебе подгадил… Сам не знаю, чего завелся… – Брось, все нормально, – прервал его Шатунов. – Может быть, по форме было несколько резковато, но… Ерунда. Не бери в голову. Он сам хотел узнать, что думают люди… – Виктор Петрович, Виктор Петрович! – Свирский аккуратно тряс Колосова за плечо. – А? Что? – словно выныривая из глубокого сна, оторопело глядя на профессора, спросил он. – Пап, вставай к веслу, вон уже приток, а то нас к другому берегу унесет, – наконец-то дошли до Виктора слова сына. Через час они пристали к берегу. Водная часть путешествия благополучно завершилась. Глава 11 Разводить костер решили на берегу. Хотя на реке и было попрохладнее, но ночевать решили на твердой земле. За прошедшие дни вода успела поднадоесть всем. Остатки съестного, собранного им в дорогу Леной, закончились еще утром и, хотя сегодняшнюю рыбалку нельзя было назвать неудачной (у них еще оставалась крупная рыбина, не считая мелочи), Мишка и профессор вызвались сходить на ближайший хутор, домики которого виднелись в километре отсюда. «Может быть, удастся хлеба купить или картошки», – предположил Михаил, отправляясь на разведку. Бросив плот, расположились в сотне метров от берега, невысокого, но в этом месте обрывистого, среди копешек свежескошенного сена. Это самое сено и стало главным аргументом при выборе места ночевки. Красный шар заходящего солнца уже оседлал высокий правый берег реки. Костерок весело горел невысоким бездымным пламенем, потрескивая угольками. В котелке лениво булькала уха. – Папа, смотри, они возвращаются, – громко сказала Вика. – И с ними идет кто-то еще, – добавила Марина. Виктор, сидевший на корточках у костра и разравнивающий прутиком угли, поднялся на ноги и, приложив ладонь козырьком ко лбу, посмотрел в сторону хутора. Действительно, фигурок было три. Сделал несколько шагов в сторону, нагнулся, поднял автомат и набросил ремень на плечо. – На всякий случай, – пояснил он. – Да, – поддержала его Марина, вытащив из-за пояса пистолет и тщательно осмотрев его, – что-то давно у нас не было никаких приключений. Идущие приближались, и уже можно было рассмотреть, что они ведут между собой вполне мирную беседу, а в поведении незнакомца нет никаких признаков агрессии. Виктор отложил оружие в сторону. – С ними, кажется, поп идет, – заметила Вика, – а в руках пусто, значит, ничего не удалось достать. – Мир вам, – сказал незнакомец, подходя вместе со Свирским и Михаилом к костру. Ему было явно за семьдесят. Глубокие морщины, загорелая, выдубленная ветром и солнцем кожа, печально опущенные уголки рта, прячущиеся в давно нестриженых усах, бородка клинышком, некогда, видимо, холимая, сейчас отросла и почти потеряла форму, седая грива, забранная сзади в хвостик, застиранная черная ряса, отливающая ржавчиной в лучах заходящего солнца, на груди восьмиконечный деревянный крест, висящий на обычном шнурке. – Отец Василий, – представился незнакомец и принялся выкладывать на землю из глубоких карманов рясы картошку, помидоры, болгарский перец и даже два здоровенных, как сапог сорок пятого размера, иссиня-черных баклажана. – Если бы не отец Василий, – начал говорить Анатолий Львович, но тут его перебил Мишка, принявшийся скороговоркой рассказывать о результатах проведенной разведки: – Ну вот, пришли мы на этот хутор, сунулись в крайний дом. Орали, орали у калитки – никого. Даже собаки нет. Зашли во двор, постучали в дверь, в окно – никого. Пошли в соседний дом. Я уже смело калитку открываю, только шаг сделал, а тут на крыльцо мужик с двустволкой выскакивает. «Убирайтесь! – орет, – сейчас стрелять буду!» Мы – назад. Пошли в дом напротив. Смотрим, а в окне бабка руками на нас машет. Мы опять вышли на улицу. А тут навстречу отец Василий как раз идет. Он нас и просветил. На хуторе-то, оказывается, птичий грипп. Вот они и сидят по своим хатам, ни с кем не общаются. – Да, да, – подтвердил поп, кивая седой головой, – такое вот печальное событие. Слушая рассказчика, Виктор с дочерью уже успели почистить и порезать в уху картошку и накрыть импровизированный стол прямо на траве. – Но в этом году он полегче, чем в прошлые годы, – продолжал отец Василий, – мрет только птица, случаев падежа скотины мне не встречалось. А случай смерти человека – вот первый. Как раз по этому скорбному случаю побывал на этом хуторе. Сегодня отпевал покойника-то. Я уж вторую неделю квартирую в соседней станице. Загостился на одном месте… А вчера девчонка прибегала, просила прийти сегодня… А это мне за работу дали… – Отец Василий повернулся и ткнул пальцем в то место, куда он выкладывал овощи. – А мешочек с солью у вас есть? – неожиданно спросила Вика. – Не-ет, – оторопело ответил священник. – А вы расстрига? – продолжала допрос Вика. – Почему же расстрига? – переспросил отец Василий, – хотя… можно, наверное, сказать и так, поскольку был у меня приход, я его покинул самовольно и пошел странствовать. Но сана меня никто не лишал, по крайней мере, мне об этом неизвестно. А почему ты об этом спрашиваешь, дочь моя? – Не обращайте внимания, отец Василий, – ответил за нее Мишка, – это так… литературные аллюзии. Котелок с дымящейся, вкусно пахнущей ухой был уже снят с огня, а Виктор Петрович извлек откуда-то пластиковые ложки и тарелки. – Всем за стол, – скомандовала Марина, а потом добавила, обращаясь уже только к отцу Василию, – пожалуйста, присаживайтесь. То ли густая, наваристая уха сегодня была особенно хороша, то ли все успели к вечеру изрядно проголодаться, но котелок как-то необычно быстро опустел. Михаил, заглянув в него очередной раз, разочарованно констатировал: – Пусто… Ладно, сейчас схожу на реку, воды принесу. Пусть Анатолий Львович свой знаменитый чай заварит. – Отец Василий, я так понял по вашему рассказу, что птичий грипп здесь каждый год бывает различных типов? – спросил у священника Свирский. – А почему у вас крест деревянный? – снова влезла с вопросом Вика. – Крест-то? А это, чтоб людей в искус не вводить, – ответил поп. – Знаешь, как бывает, может и человек неплохой, а увидит здоровущий серебряный крест, начнут ему в голову мысли дурацкие лезть. Это все от нищеты да убогости нашей… Грипп-то? Да, конечно, разный. То было все болели; и птица, и скотина, и люди. А в этот год – только птица. – Ну да, ну да, – забубнил себе под нос профессор, – это, значит, первоначальный, самый примитивный штамм. А до этого уже была мутировавшая разновидность… Интересно, интересно… А как же сегодняшний покойник? – Покойница, – ответствовал отец Василий. – Говорят от кур своих заразилась, у нее давеча падеж был. А домашние, те вроде бы ничего, здоровые. – А в прежние годы, – продолжал настойчиво выспрашивать Свирский, – были случаи передачи вируса от человека к человеку? – Кто ж его знает, – развел руками священник, – но в прошлом году люди болели, да, и кое-кого Господь прибрал… – Так как же они в таких условиях продолжают живность держать? – изумился Свирский. – Да, держат, – подтвердил отец Василий, – как им не держать? Держат, – еще раз повторил он, – только в случае падежа карантин устраивают, вот как на Ромашкове. – А вы сами не боитесь заразиться? Вот сегодня покойника отпевали, в зараженный дом входили… – спросил профессор. Отец Василий с удивлением посмотрел на Свирского, словно недоумевая, как такой солидный, пожилой человек может задавать столь наивно-детские вопросы. – На все воля Божья, – ответил он, – а священнослужитель, как и врач, должен исполнять свой долг перед Богом и людьми всегда и везде. И никому не отказывать… А бояться… чего уж бояться-то. Я в позапрошлом году переболел… Тяжело болел, думал призовет меня к себе Господь… Но нет, видимо, не пришел еще мой час. Жив-здоров, как видите. С тех пор не то что птичий грипп, а и простуда обычная ко мне не липнет. – Интересно… Интересно… Выработался стойкий иммунитет после заболевания, перенесенного в тяжелой форме… – бормотал Анатолий Львович, усердно протирая носовым платком очки, что свидетельствовало о крайней степени волнения. За время их беседы Мишка успел сгонять на реку и принести воды, раздуть угли, подбросить в костер сучьев и повесить над пламенем котелок. – Анатолий Львович, – обратился он к профессору, – вода уже закипает, заварите, пожалуйста, ваш замечательный чай. Свирский поднялся на ноги и подошел к костру, Михаил уже стоял наготове, протягивая ему пачку чая и ложку. – Отец Василий, – сказала Марина, подгребая под себя сено из копешки и устраиваясь поудобней, – а почему вы свой приход бросили? Почему странствовать отправились? Он поднял голову, встрепенувшись так, как будто она своим вопросом помешала ему додумать какую-то бесконечно важную, но в то же время чрезвычайно запутанную и длинную думу. – Странствовать? – переспросил он, пожал плечами, перекрестился и с убеждением сказал: – Это было озарение… Свыше… Жил я до того, как все священники живут – от праздника до праздника. Хлопотал о ремонте храма и восстановлении колокольни, воскресную школу открыл… Тем более, что отчизна наша, долгое время лютыми безбожниками управляемая, отошла от православия, позабыла Господа. Отсюда и беды все… И я старался служил, пытаясь вернуть людям чистый источник веры. Одним словом, как вы, миряне говорите, крутился. Но однажды остановился… и задумался. Уже и безбожных коммунистов давно нет, дважды в год церковную службу на всю страну по телевидению транслируют, большие начальники в храмах стоят и, держа свечечки, неумело крестятся, уже без присутствия священнослужителя и шагу не делается. Даже бордель, прости Господи, новый открывается, и то попа приглашают, чтобы освятил он данное учреждение. Церковные иерархи в самых высших сферах заседают, с министрами-президентами лобызаются и за ручку здороваются. Вроде вернула церковь себе утраченные позиции в обществе и государстве… Почему же жизнь наша с каждым днем становится все омерзительнее, а люди – циничнее и подлее? Почему младшие перестали оказывать почтение старшим, почему исчезает семья, почему на улицах наших городов миллионы беспризорных детей при живых родителях, почему у нас десятки миллионов алкоголиков и наркоманов, почему убийства людей у нас стали обыденным явлением, а воровство и прелюбодеяние даже не почитаются грехом? И почему, наконец, наши кладбища так густо заселены двадцати-тридцати-сорокалетними мужиками? Как будто война прокатилась по Руси… – И что? Вам удалось найти ответы на эти вопросы? – несколько игриво спросила Марина. Поп с недоумением посмотрел на нее, пожал плечами. – Это было, как озарение… Это даже не наказание Господне за грехи наши, ибо они не знают Господа, они язычники. Мы живем в языческой стране. Этим людям надо нести слово Божье и учить их закону Божьему. И я какое-то время мучился, не знал, как мне поступить. И однажды… Кто-то из учеников воскресной школы забыл на столе книгу. Я взял ее в руки, раскрыл… Евангелие от Марка, а там подчеркнуто: «И сказал им: идите по всему миру и проповедайте Евангелие всей твари». Я понял, что это знак… Бросил дом, бросил приход, и с тех пор странствую по всей Руси. Служу Богу и людям, как могу… И проповедую слово Господа нашего Иисуса Христа. – И нам проповедовать будете? – очень серьезно, почему-то с испугом, спросила Вика. – А я уже проповедую, – пряча усмешку в усы, весело ответил отец Василий. – А последние три года я что-то здесь на юге подзадержался. Интересные дела здесь происходят. Люди как бы начинают пробуждаться от столетнего сна и вспоминать, что они не Иваны, родства не помнящие, что до них на этой земле жили сорок поколений их предков со своим оригинальным укладом и организацией жизни. Все больше начинают вспоминать о своем казачестве, причем с упором не на внешнюю сторону, как было лет десять-двадцать назад, а на конкретные дела и проблемы. Параллельно с официальными властями, назначенными из Москвы, стали появляться традиционные казачьи властные структуры, избираемые всем народом. И авторитета у них побольше, чем у официальных. А в последнее время они и реальную власть стали прибирать к рукам… Бог даст, может быть, отсюда и начнется воскресение святой Руси… и восстанет она, аки Феникс из пепла. Свирский, разливавший в это время свежезаваренный чай из котелка, раздраженно поморщился. Покончив с этим занятием и поставив котелок на землю, пошел в наступление на священника: – И как вы видите эту самую святую Русь? По-уваровски? Православие, самодержавие, народность? Поп, шумно и с видимым удовольствием отхлебывающий мелкими глотками из пластикового стаканчика, а в перерывах между ними азартно дующий на чай и обожженные пальцы, словно и не заметив колкости профессора, удовлетворенно, с выражением полнейшего блаженства на загорелом морщинистом лице, произнес: – Это, Анатолий Львович, не чай, это – божественная амброзия, жаль только сахару маловато. Обещайте, что научите меня так же заваривать. Обещаете? – Обещаю, обещаю, – рассмеялся Свирский. – Я, многоуважаемый Анатолий Львович, – продолжал поп, – вовсе не ретроград какой-то и не сумасшедший, между прочим. И прекрасно понимаю, что живем мы с вами в первую половину XXI века, и что было правильно во времена графа Уварова, то вряд ли сгодится сейчас. Но в чем нельзя не согласиться с графом, так это то, что нации нужна некая объединяющая идея, некая общая цель. – И вы смогли бы вот так по-уваровски точно и емко ее сформулировать? – спросил Виктор, у которого неожиданно проснулся интерес к этому разговору. – Нет, что вы, – вдруг смутился отец Василий, – так – нет… Ведь это же классика… Но попробовать можно. Конечно, это не так красиво звучит, но… Суть проблемы отражает. Я думаю… – Ну, ну, – подбодрил его Свирский. – Что ж, извольте, – было заметно, что отец Василий не кокетничает, что он действительно смущен, – крепкая богатая семья, здоровая нация, справедливое общество. – Ну-у, – протянул Колосов, – в принципе, чего больше можно пожелать каждому отдельному человеку, как не богатства, здоровья и справедливости? – А как же свобода личности? – спросил Анатолий Львович. – Разве она не достойна национальной идеи? – Бог – Создатель, Творец абсолютно свободен по определению. А человек – творение Божие, созданное им по своему образу и подобию. Следовательно, человек тоже свободен. Каждый из нас рождается внутренне свободным, а уж как мы с этой свободой поступаем в течение своей жизни – это уж дело личного выбора и, наверное, совести. Но я понял ваш вопрос. – Священник жестом остановил профессора, рвущегося продолжить спор, – Вы имеете в виду несвободы внешние. Но ликвидация внешних несвобод не может быть национальной идеей, недостижимо прекрасной целью нации, к которой можно приближаться бесконечно близко, но так никогда и не достичь. Внешние несвободы надо ликвидировать мимоходом, как вы миряне говорите, в рабочем порядке. – Позвольте, позвольте, милейший отец Василий, – насел на него Свирский, – а что это у вас всюду нация да нация? Вы националист, да? Но ведь в России не только русские живут. А их как, побоку, да? Не учитывать их интересов? – Ну почему же не учитывать? – Священник, задумавшись, потер пальцем длинный горбатый нос. – Для внешнего мира все мы Russians, без всякого деления на русских и россиян. А это, поверьте, самое верное доказательство нашего единства и единства наших интересов. А все остальное от лукавого. – Хорошо, – продолжал кипятиться Анатолий Львович, – так кого же тогда вы считаете истинно русским? – Да вы не кипятитесь так, – лукаво улыбнулся поп, – я правильный ответ знаю. Истинному интеллигенту положено отвечать, что русский – это тот, кто позиционирует себя в рамках великой русской культуры. Да? Но… вот я вам по-другому скажу. Как-то, давно видел я по телевизору сюжет. Приехал в глухую российскую деревеньку негр. Женился на местной девке. Живет, землю пашет, да еще местным старухам одиноким помогает. Он и по-русски-то говорит через пень-колоду, а слова такого «культура» и слыхом не слыхивал, но для меня он русский больше, чем те, кто этих самых старух в одиночестве бросил. Вот кому за державу обидно, вот тот и русский. Кто готов для нее работать до беспамятства, кто жизнь за нее готов отдать… кто жалеет ее, убогую… вот тот и русский. Солнце уже давно закатилось за правый берег Дона. Только там, где еще недавно было солнце, тонкой полоской разливалась над берегом серо-желтая хмарь, а на востоке уже сгущались синие сумерки, скапливающиеся черными чернильными лужами возле каждого бугорка, каждой едва заметной неровности почвы. Хутор Ромашков растворялся в ночи, исчезая на глазах, как заколдованный замок. В густеющем, напитывающимся влагой, как губка, воздухе стоял монотонный шум, наполняющий вечернюю степь от края и до края; беспрестанно трещали кузнечики, где-то поблизости надоедливо скрипела цикада, посвистывали перепела, а в зарослях у реки начинала пробовать голос какая-то птаха. Фф-фь-ю-ю, – вдруг разрезал воздух, как нагайкой, разбойничий посвист, а вслед за этим прогремели два выстрела, дробясь и множась эхом от зеркальной поверхности реки. Из-под берега, в том месте, где оставался на якорях брошенный плот, вынеслись три всадника и галопом рванули в сторону хутора. Все повскакали на ноги, Виктор и Мишка ухватились за автоматы, а отец Василий принялся затаптывать и разгребать еще тлеющие угли костра, от чего искры полетели вверх и во все стороны. Оттуда же, откуда и первая, показалась вторая группа всадников, заметивших сноп искр, поднятых попом. – Кто такие? – громко заорал всадник, осаживая лошадь прямо перед носом у отца и сына Колосовых, держащих автоматы наизготовку. – А вы кто такие? – не менее задиристо гаркнул Мишка. Всадников было шестеро. Первый, бывший, видимо, старшим в группе, был одет в летнюю казачью форму времен Первой мировой; белую гимнастерку и синие галифе с широкими красными лампасами, остальные – кто во что горазд, кто – в камуфляж, а кто – и в обычную майку с джинсами. У старшего и еще у двоих были в руках охотничьи двустволки, еще трое были просто с нагайками. – Гришаня, ты, что ли? – елейным голосом, вроде бы искренне обрадовавшись, воскликнул поп. – А, это ты, отец Василий, – уже более миролюбиво откликнулся всадник. – А это кто с тобой? – Мирные люди, путешественники, – залебезил тот, – в Сталинград добираются, к родственникам. «Поистине, – подумал Виктор Петрович, – это человек с тысячью лиц, и меняет их он так часто, как… как… как Марина перчатки. А кстати, а как часто меняет Марина перчатки? Черт… А ведь придется соответствовать… Попутал меня бес на старости лет…» – Ну, сколько тебе говорить, в Царицын, отец Василий, в Царицын, – добродушно поправил Гришаня и затем, уже вполне миролюбиво, обратился к Мишке: – Мы дозор 3-го Донского казачьего полка. Урядник Чигрин. А вы кто такие? – Сумеречный дозор, хи-хи, – прыснула Вика. – Тебе ж сказано, мирные путешественники, – старался сохранить солидность Михаил, – едем к родственникам, из Москвы. Документы показать? – А почему с оружием? – настойчиво продолжал расспрашивать Гришаня. Все шестеро всадников были примерно Мишкиного возраста, и Виктор Петрович решил не вмешиваться в разговор, справедливо полагая, что молодежь между собою быстрее поладит. – Почему, почему, – ответил Михаил, – вон у вас как: то стреляют, то скачут, как же тут без оружия… – Это мы хунхузов преследовали, – гордо пояснил «урядник». – Кстати, вы не видели, куда они поскакали? – Как же, Гришенька, видели, на Ромашков и поскакали, – махнул рукою отец Василий. – Эх, нам бы хоть один автоматик, – завистливо глядя на Михаила, произнес Гришаня. – А я с вами поеду, – мгновенно отреагировал тот. – Правда? – совсем по-детски обрадовался «урядник» и тут же, словно устыдившись своей секундной слабости, жестко скомандовал: – Сергиенков! Спешиться! Поведешь путешественников в станицу! За мной! Наметом! Марш! Не успел вышепоименованный Сергиенков, с самым трагическим выражением лица, встать обеими ногами на землю, как Мишка взлетел в седло и помчался вслед за остальными. – Как кобель на заборе, – презрительно произнес расстроенный Сергиенков. – Ничего, у него получится, – вступилась за брата Виктория, – он не первый раз на лошади. – Все равно, – продолжал бухтеть Сергиенков, – сразу видно – не казак. – А кто тут казак? – смерила его презрительным взглядом Вика. – Уж не ты ли? Все произошло так быстро, что у Колосова от изумления только челюсть отвисла. Такого фортеля от сына он не ожидал. – Ну, парень, – восхищенно ахнула Марина, легонечко ткнув Колосова кулачком в бок. – Дурак, – пробурчал тот себе под нос. – А кто такие хунхузы? – спросил Анатолий Львович. – Это они так бандитов называют, – отозвался отец Василий. – Почему? Они что, китайцы? – изумился Свирский. – Ну почему же китайцы, наши, отечественные. Там каждой твари по паре. – Так их что, здесь много? – забеспокоился Анатолий Львович. – Эдак нам на месте оставаться опасно, да и идти куда-то – тоже. Ни зги не видно. – Да нет, немного, – успокоил «казак»-проводник. – Как луна взойдет, так и пойдем. Здесь до станицы час идти. Это лучше, чем здесь ночевать. А утром из станицы в Волгоград машина пойдет, вы с ней и доедете. От нас обычно каждый день машина ходит. «Казак» был одет в цивильное, если не считать хромовых сапог и нагайки, и на казака ну ни капелечки не походил. – А ты что, местный? – с вызовом спросила у него Вика. – Я… я из Ростова, – почему-то смутился он. – Я в университете учусь, на мехмате, а Гришка учится на инженерно-физическом, тоже на четвертом курсе. Он ничего парень, но здесь ему форму выдали и звание урядника присвоили, вот он и заважничал. А остальные ребята – кто – откуда… – Так ты математик? – деловито уточнила Вика. – Нет, на математика ты не похож. Математик должен быть худенький, невысокий, в очках… с умным лицом. А ты… Тебя как зовут? Валера?.. Вон какой здоровый. Знаешь что, бери-ка вот этот чемодан… Ага, вот этот… И вот эту сумку, и двинули вперед. Чего зря время терять… Марина с одобрительной усмешкой следила за тем, как Вика руководит молодым человеком, а Колосов, глядя на это, подумал: «Интересно! Что еще нового я узнаю о своих детях?» Ромашков было решено обойти, а после него уже выйти на проселочную дорогу, ведущую в станицу. Самое сложное было – идти по бездорожью, да еще при блеклой, скупой, почти не дающей света луне. Ноги то и дело норовили зацепиться за сурчину или запутаться в высокой траве, да и багаж, правда, уже не столь большой и громоздкий, как при выезде из Орла, давал о себе знать. Но когда выбрались на дорогу, шагать стало веселее. И луна, похожая на головку овечьего сыра с надкушенным краем, налилась сочным белым светом, щедро проливающимся на пыльную грунтовку. Шли не торопясь, небольшой плотной группой, только Вика и проводник, оторвавшись от остальных шагов на пять, держались впереди всех. Иногда, поставив вещи прямо в пыль, на дорогу, отдыхали, а отдохнув, снова двигались вперед. – Отец Василий, – спросила Марина, – а вам уже известно, что произошло в Москве? – Да, – печально ответил он, – эпидемия. – Как эпидемия? – встрепенулась она. – А про бомбу вы ничего не слушали? – Кто говорит – бомба, кто – эпидемия. – Отец Василий остановился и опустил сумку на землю. – Все одно – кара Господня за грехи наши, за то, что погрязли в пороках многочисленных, закоснели в неверии. И нет никому из нас спасения, всюду нас настигнет карающая десница… – Постойте, постойте, – опешила Марина, – еще час назад вы утверждали, что мы язычники и не знаем Бога, и не ведаем, что творим. Нас сначала учить надо и просвещать, а потом уже наказывать, если что не так. Ваши слова? – Ох, не знаю я, матушка, не знаю, – покачал седой головой старый священник, – совсем запутался. Москва ведь для меня – не просто картинка в телевизоре, приход у меня в Коломне был, так что частенько приходилось бывать в златоглавой. А друзья… А родственники… Не знаю… Я ведь не ученый богослов с Афона, я простой, полуграмотный поп, который до истины доходит не умом, а сердцем. Да и где она, та истина? Ищешь ее на ощупь, как слепой в темной комнате. Молодежь, обнаружив, что остальные остановились, и они оторвались слишком далеко, уселись на обочине рядышком друг с другом дожидаться отставших. – Нет, вы мне другое скажите, – не выдержал Анатолий Львович, – только без этих ваших карающих десниц. Вы всю Россию исходили-изъездили, людей много разных видели… Так вот, скажите, как, по-вашему, есть у нас как у народа, у нас как у страны, у нас как у цивилизации шанс на возрождение? Или же мы – несчастный, больной, вырождающийся народ, надломленный тяжкой ношей и обреченный на вымирание? Отец Василий поднял сумку, повесил ее на плечо и, сделав шаг, сказал: – Пойдемте дальше. – Голос его изменился и вместо глухой печали в нем зазвенел колокольчик лукавства. – Я ж уже говорил, что я простой, полуграмотный поп… – Да будет вам прибедняться… – не очень вежливо оборвала его Марина. – Я вам лучше сказку расскажу, – нисколечки не обидевшись, продолжал он. –Сказка – не моя, а был у меня один прихожанин… В общем, это его сказка. Была в глубокой-глубокой древности страна такая, Этрурия называлась. И жили в ней люди – этруски. И правил этой страной великий император по прозвищу Бронзовый Ус. Всю Ойкумену он завоевал – покорил, кроме союза эллинских полисов да далекой Индии. И была у этого императора то ли личная гвардия, то ли тайная полиция, в общем, те, кого римляне позднее называли преторианцами. А командовал ими человек без роду без племени, но чрезвычайно преданный императору, инородец с трудным, непереводимым именем Джгериа. И к этому самому Джгериа, по роду его работы, стекались всякие сведения и донесения. И однажды сделал он для себя одно открытие. Эллинские полисы и Индия никого не завоевали – не покорили, а живут богаче и лучше, чем этруски. А все потому, что жизнь у них по-другому устроена. У эллинских да индийских простолюдинов не все отнимают, что они наработали, а только небольшую часть. Отчего простолюдины лучше и охотнее работают. И простолюдины довольны, и вельможи счастливы, и полисы богатеют. А этруски все на войну работают, мечи куют. И народ весь нищий, и сам император… Да он такой был, что ему, кроме власти и войны, ничего не нужно было. У него и имущества-то имелось: меч да кусок ткани – наготу прикрыть. Вельмож своих, правда, подкармливал, жилища им более-менее приличные, по этрусским, конечно, понятиям, строил. Но Джгериа понимал, что все это мелочи. «У меня власти – почти как у Бога, а сам я – нищий, и семья моя нищая», – думал он. И решил он изменить такое положение. Нет, не то чтобы он задумал всех сделать свободными и счастливыми… Нет. Но и народу надо будет небольшое послабление сделать, и вельмож раскрепостить, чтобы могли по заграницам свободно ездить, друзей-партнеров иностранных заводить, состояние, приличествующее их положению в обществе, сколачивать, и, главное, избавить их от этого вечного, липкого страха перед императором. А то ведь при Бронзовом Усе как было: чуть что не так, то вельможа ты, не вельможа, мой меч – твоя голова с плеч. Шибко боялись они, в смысле вельможи, Бронзового Уса, поэтому при каждом удобном и неудобном случае принимались прилюдно орать: «Да здравствует великий император», – а потом быстренько, чтобы опередить соседа, писали на него, то есть на соседа, донос в нелояльности к величеству. Вот от этого-то позора Джгериа и хотел освободить вельмож. Поэтому задумал он избавиться от императорской династии и основать свою, новую, преторианскую династию. Замириться с эллинскими полисами и Индией, а освободившиеся от бремени военных расходов финансы распихать по карманам. Своим и своих преторианцев, и вельможам тоже можно дать немножко нажиться. И составил Джгериа заговор против императорского семейства. Император был уже стар и мог умереть со дня на день, а наследник его был так глуп и прост, что даже прозвище у него было соответствующее – Мужик. Джгериа был уверен в успехе заговора. Но так как предусмотрительность и осторожность были основными чертами его натуры, то он решил подстраховаться. «Если заговор вдруг почему-то провалится, то заметут все руководство, – рассуждал он. – А я не хочу, чтобы моя великая идея погибла вместе со мной. Кто-то должен будет за меня отомстить. Это должен быть человек маленький, незаметный, но такой, который знает всех наших преторианцев. А еще он должен быть умным и проницательным, чтобы ему одного взгляда хватило для того, чтобы распознать человека». Думал, думал Джгериа, и нашел такого человека. Оказался им гардеробщик… – Кто, кто? – словно не расслышав, переспросил Колосов. – Гар-де-роб-щик? Ха-ха-ха. Виктор расхохотался так заразительно, что вслед за ним стали смеяться Марина и Анатолий Львович, а потом уже и сам отец Василий. И только Вика с Сергиенковым, остановившись, с недоумением глядели на них и никак не могли взять в толк, над чем эти четверо могут так заразительно и искренне смеяться, стоя ночью на проселочной дороге, затерявшейся в бесконечной русской степи. – Гардеробщик? – переспросил Колосов, – ой, уморил. Поп, отирая тыльной стороной ладони слезы с глаз, ответил: – Ну да, гардеробщик. И звали его Василич… Новый взрыв хохота грянул в степи, будя и пугая ее обитателей. – Ва-си-лич, – стонала Марина, согнувшись и ухватившись за живот. Отсмеявшись, все еще изредка всхлипывая, старый священник продолжил свой рассказ: – Ну да, гардеробщики нужны всем, даже преторианской гвардии. Приезжают преторианцы на своих колесницах на службу, а перед тем как проследовать в личный кабинет, плащи и шлемы сдают гардеробщику. Гардеробщика никто не замечает, а он знает всех и очень многое о каждом. Вот этот в будни ходит в парадных золоченых доспехах – значит, щеголь, любит пустить пыль в глаза, что для человека его профессии равнозначно приговору «дурак». А этот – постоянно в шелковом плаще, окрашенном какой-то особой краской. С чего бы это? Не по чину. Значит, ворует. А у того с утра красные глаза и вечная небритость. Пьяница, пропащий человек. А бывает и так. Парень всем хорош, ни к чему не подкопаешься. Но… Постоянно у его плаща оборвана петелька для вешалки. Значит, с женой у него проблемы. А если человек не может руководить собственной женой, то как же он будет руководить подчиненными? Вот так вот. – Да уж, – только и сумел сказать Анатолий Львович. – Да, – поп покивал головой, как бы в поддержку восклицания Свирского, – очень непростым парнем был наш гардеробщик по имени Василич. Неприметным, но приметливым. Все это учел великий хитрец Джгериа и сделал Василича участником заговора против императорской династии. Причем Василич знал всех, а про него – только Джгериа. И вот умирает старый император Бронзовый Ус. Пружина заговора распрямилась, но… Вроде бы внешне придурковатый, Мужик стал действовать так быстро и решительно, как от него никто не ожидал. Даже великий хитрец Джгериа. Всех заговорщиков схватили и всем отрубили головы. Кроме Василича, про участие которого в заговоре так никто и не узнал. Прошли годы. Мужика сменил другой член императорской семьи. Народишко в Этрурии совсем обнищал. Но тут на севере страны, в горах, открылся источник живительной влаги. Кто ее попьет, тот становится в два, три, а то и в четыре раза сильнее. Стоила эта вода сумасшедших денег. Нашлись советчики у императора, которые говорили: «Давайте будем поить всех этрусков этой водой. Тогда крестьяне вырастят вдвое больше хлеба, ремесленники накуют вдвое больше доспехов, мечей и копий, а наши войны и их кони смогут биться с врагом круглые сутки без отдыха. И мы окончательно разгромим наших врагов и покорим всю Ойкумену без остатка». Будь на месте нынешнего императора Бронзовый Ус, он бы так и поступил. Но после этого жестокого и решительного воина все последующие императоры хоть и оставались тиранами, но кишкой все-таки были послабже. Если и затевали где-нибудь войнушку, то лишь на далеких окраинах Ойкумены, чтобы избежать прямого столкновения с эллинскими полисами или же Индией. Нынешний император предпочел иное решение. Он стал продавать живительную влагу всем, кто мог за нее заплатить, даже врагам. А на полученные деньги было решено покупать еду, чтобы подкормить оголодавших этрусков и тем самым избежать угрозы голодного бунта. Все это время Василич подыскивал среди преторианцев человека, который смог бы осуществить замысел Джгериа и таким образом отомстить за него. И такой человек нашелся. Звали его Покоритель гуннов. Был он кандидатурой тем более подходящей, что находился в родстве, хоть и дальнем, с правящей династией. Вот к этому-то преторианцу и пришел Василич и раскрыл перед ним замысел Джгериа, и передал ему наказ великого хитреца. Покорителю гуннов план понравился. Признаться, у него у самого нет-нет да и проскакивали подобные мыслишки в голове. Но поскольку был он уже далеко не молод, то план решил слегка усовершенствовать. Он сразу же начал готовить себе преемника – молодого, энергичного преторианца по имени Баюн. Победитель гуннов разделил план на две части. В первой – он, заняв трон императора, должен сильно напугать эллинов и индусов. Перестать продавать им живительную влагу, наготовить горы оружия и, вообще, всячески демонстрировать, что он готовится к войне. А во второй – должен был сменить его Баюн. Он должен был обворожить всех – и врагов, и вассалов, и самих этрусков – бархатистой велеречивостью, обходительностью и мягкостью манер. Испуганные враги должны были, попав под обаяние Баюна, позволить этрускам свободно торговать по всему миру, включая и Индию с Элладой, причем не только живительной влагой, но и товарами, для изготовления которых требуются и руки, и голова. Тем самым этрусские преторианцы наконец-то смогут прилично заработать и встать вровень с эллинскими да индийскими вельможами. А взамен Баюн должен был обещать отпустить на волю покоренных вассалов, перестать производить мечи и копья в фантастических количествах и, вообще, проводить мирную и дружественную политику. Но… Как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Как я уже говорил, Победитель гуннов был весьма немолод, поэтому, захватив императорский трон, просидел на нем не более недели и скончался, так и не успев испугать ни собственных вассалов, ни эллинов, ни индийцев. Императором стал Баюн и начал исполнять свою часть плана, так и не сделав поправок на то, что первая часть не была выполнена. Оружие стало делать не нужно, вот и остались простолюдины без работы и без куска хлеба. Хоть ложись и помирай. В результате потеряла Этрурия все свои завоевания, а внутри страны голодная чернь подняла бунт и прогнала Баюна с императорского трона. Императором чернь избрала своего предводителя, по имени то ли Бэм-ц, то ли Бум-с. Не помню точно, как его звали. Да это и неважно. Рассердился Василич, что такой хороший план уже во второй раз срывается, и послал преторианских генералов усмирять чернь. Но генералы оказались настолько бездарными, что провалили и это несложное задание, потеряв собственные головы. Начались для преторианцев черные времена. Народ на них косится, новый император подозревает во всех грехах и подвергает постоянным реорганизациям, а собственное руководство в разброде; кто погиб, кто ударился в бега, а кто просто деморализован. Но Василич и в этих условиях не отчаялся. Только решил он не делать больше ни на кого ставку, а лично руководить преторианцами в сложном деле овладения императорским троном Этрурии. С этого дня то один, то другой преторианец стали обнаруживать в карманах своих плащей записочки с инструкциями. А поскольку начальства на тот момент у них не было никакого, и приказов им никто никаких не отдавал, преторианцы охотно принялись выполнять инструкции из записочек. А так как по прошествии недолгого времени дела у преторианской гвардии в целом и у каждого отдельного исполнителя инструкций медленно, но верно пошли в гору, то каждый преторианец, получивший новую записочку, не за страх, а за совесть старался выполнить инструкции, в ней содержащиеся. – Ага! – воскликнул Анатолий Львович. – Вот оно! Полное торжество конспирологии! – Ну-у… – задумчиво протянул отец Василий, – кон-спи-ро-ло-ги-я. Я думаю, наш гардеробщик и слов-то таких мудреных не знал, он лишь только старался во благо преторианской гвардии и в память о своем благодетеле Джгериа. Д-да… Этруски так и не научились делать ничего, кроме оружия. Да и оружие у них уже получалось никуда не годное, такое, что ни одна страна уже не покупала его. А Василич тем временем провел в императоры своего человека. Он теперь это мог делать так часто и так быстро, как ему заблагорассудится. Этрурия снова начала продавать по всей Ойкумене живительную влагу, которая опять была в цене. Одна проблема – полученных денег не хватило бы на всех. «Да ну их, этих простолюдинов, – решил Василич, – у нас теперь свобода, пусть выживают, как могут. А нам самим денег, полученных за живительную влагу, не хватает. Нам сейчас много народу и не нужно. Живем со всеми в мире, воевать ни с кем не собираемся… Бог с ними, с простолюдинами…». Преторианцы превратились в богатых вельмож, раскатывающих по всей Ойкумене по делам или без оных и поражающих своей роскошью и богатством жителей других стран. И главной заботой для них стало – охранять источник живительной влаги от простых этрусков. Шло время. Василич менял императоров, разбогатевшие до неприличия преторианцы вконец обленились и даже источник живительной влаги перестали охранять. Да и от кого охранять прикажете? Простых этрусков почти не осталось, повымерли давно, а те, кто выжил, от безделья и пьянства превратились в тупых животных. С соседями, ближними и дальними – вечный мир. Так от кого охранять-то? Но не так думали ближние и дальние соседи Этрурии. Живительная влага – это Божий дар, он не может принадлежать какой-то одной стране. Более того, вы посмотрите на этих этрусских вельмож, которые демонстрируют свое неправедно нажитое богатство при каждом удобном и неудобном случае. Нет, живительная влага, как дар Божий, должна принадлежать всем народам Ойкумены, а не кучке грязных этрусских вельмож. Сказано – сделано. Международные силы Ойкумены под руководством союза эллинских полисов и Индии оккупировали северную часть Этрурии, где бил источник живительной влаги. А преторианцев стали отлавливать по всей Ойкумене и отбирать у них их богатства. Вот и сказке конец… – Постойте, постойте, а как же Василич? – запротестовал Анатолий Львович. – Что с ним случилось? – А, Василич… – как бы удивившись своей забывчивости, сказал священник, – Василич… Когда произошла вся эта петрушка, то первое, что он почувствовал – это удивление от того, как такой великий, такой хитрый, такой мудрый план мог привести к таким печальным результатам. Он так удивился, что, наверное, умер бы от удивления, если б мог. Но он не мог умереть, так как был вечным, поэтому изумления он превратился в камень. До сих пор в тех местах есть поверье, что, кто найдет тот камень, тот станет обладателем всей хитрости этрусских преторианцев. А от всей великой этрусской цивилизации осталось только несколько безделушек, да кое-какие надписи, которые до сих пор не могут прочесть ученые… – А что было потом? – спросил Колосов. – Потом много чего было, – ответил отец Василий, – но это уже другая сказка. Одно лишь могу добавить. В самый разгар всей этой истории случилось событие, на которое никто не обратил внимания в силу его обыденности и незначительности. В одной из областей Этрурии двумя братьями было основано новое поселение, названное ими – Рим. Поселились там гордые и свободные люди, которые и дали начало новому народу – римлянам. Ну… а что было потом, вы, наверное, знаете из учебников истории. – Стой! Кто идет? Стрелять буду! – раздался грозный оклик. Все остановились как вкопанные, ошарашенные неожиданной командой. Оказалось, что только на Сергиенкова это происшествие не произвело никакого впечатления. – Свои, свои, это я – Сергиенков! – отозвался он. – Пароль! – продолжал требовать грозный голос. – Интеграл! Отзыв? – Абцисса. Проходите. Валерка, признайся, сегодняшние дурацкие пароль и отзыв – твоих рук дело? – спросил один из троих людей с оружием, вышедших из-за копны и стоящих теперь у дороги, когда Сергиенков и Вика поравнялись с ними. – А что? Штык и пуля лучше, да? – огрызнулся он. – Кто это с тобой? – Свои, Чигрин приказал в станицу проводить. – Дети, как есть дети, – сказал отец Василий, когда они миновали кордон, – все в игры играют. Хотя… До того как они здесь появились, скверно было… Разбойники совсем обнаглели…Скот угнать или человека ограбить… Каждый день такое происходило. Бывало и убивали. Меня самого три раза останавливали. Но у меня, Слава Богу, грабить нечего. Один раз, правда, с досады крест мой деревянный отобрали, нехристи. Потом отъехали и выбросили. Я его через километр на дороге подобрал… Ой, а когда с бензином было попроще, засады на машины устраивали. Дорогу перегородят… Да чего уж там.., – поставив ношу на дорогу, отец Василий отер пот со лба. – Валера, Валера! – окликнул он Сергиенкова, призывно маша рукой. Сергиенков и Вика, заметив, что их зовут, подошли к священнику. Они стояли на перекрестке, на окраине станицы. Грунтовка, по которой они пришли продолжалась широкой асфальтированной улицей с тротуарами и горящими фонарями, а вправо и влево от них, между заборами пролегла корявая неосвещенная бетонка. – Валера, дорогой, спасибо, что проводил, – сказал поп. – Ты куда собираешься людей вести? К себе? И где ты их там устроишь? – Да сообразим что-нибудь, – не очень уверенно ответил тот. – Вот-вот. Пока вы там будете соображать, ночь пройдет. Давай сделаем так. Я их заберу с собой, к своей хозяйке. У нее места много. Они там переночуют, а утром, когда от вас машина выйдет, ты на ней вместе с ихним Михаилом приезжай за ними. Лимоновая, 11. Понял? Знаешь, где это? Вот по этой вот улице, – отец Василий махнул направо, – через три квартала – налево. Это и есть Лимоновая. Ну, до завтра. Не забудь, мы ждем тебя с машиной и Михаилом. – Старый священник перекрестил Сергиенкова, подхватил сумку и, сказав: – Пойдемте, – двинулся по бетонке. Анатолий Львович и Колосов, пожав парню руку, подняли сумки и двинулись вслед за попом. Марина кокетливо сделала ручкой: – Бай-бай, – и добавила для Вики, – долго не задерживайся, догоняй. – Ну… Пока.., – несмело протянула ладошку Вика. – Пока… – он спрятал ее ладонь в своих руках, – жалко, что ты завтра уезжаешь… Она пожала плечами: – Мне надо идти. – И осторожно высвободив свою ладонь из его рук, бросилась догонять Марину. Они недолго шли по темному переулку, ведомые попом, прежде чем остановиться перед калиткой в высоком заборе. – Знаете что, мы в дом не пойдем, чтобы хозяйку не будить, – сказал отец Василий, – а залезем-ка мы на сеновал и прекрасно там выспимся. – А собака во дворе есть? – поинтересовалась Вика. – Нет. Давайте за мной. – Священник открыл калитку и, стараясь не топать, отправился через весь двор к сараю, стоящему в самом дальнем углу двора. Утомленные ночной прогулкой, заснули все почти мгновенно, лишь только устроившись на свежем пахучем сене. Один только Виктор Петрович, которому мешала то тревога за сына, то могучий храп отца Василия, долго не мог заснуть. Но, в конце концов, и он забылся тяжелым, полным кошмарных сновидений сном. Проснулся, когда солнце уже вовсю вливалось на сеновал сквозь открытую дверь сарая. Поднял голову, огляделся – никого. Встал на ноги, отряхнулся, постаравшись вытащить травинки из волос и одежды. Спустившись по скрипучей приставной лестнице вниз, Колосов увидел на пороге летней кухни маленькую, сухонькую старушку. – Доброе утро, вы нас извините, что мы так бесцеремонно, без приглашения… – Доброе, доброе, проходите сюда, молочка попейте, – сделала приглашающий жест старушка. Но в это время за забором раздался зычный голос автомобильного клаксона. Колосов бросился к калитке и, распахнув ее, вывалился на улицу. Напротив двора стоял УАЗ – «буханка» и рядом с ним Сергиенков со счастливой, мечтательной улыбкой на лице. Виктор Петрович схватил его за грудки: – Где Михаил? Где? Улыбка сползла с его лица, мгновенно сменившись выражением смущения и оторопелости. – Они только что вернулись… Сейчас у командира, докладывают… – залепетал Сергиенков. Колосов опустил руки. «Слава Богу, жив», – подумал он. В это время на улице показались Вика, Марина, Анатолий Львович и отец Василий. Сергиенков явно приободрился, улыбка снова вернулась на его уста. – Он знаете какой боевой оказался, ваш Михаил-то, – с жаром принялся рассказывать он, – если бы не он, Чигрин бы сразу в станицу вернулся. А так они тех хунхузов всю ночь выслеживали и вышли на самое их гнездо. Самого главаря поймали, который уже несколько лет в розыске находится… – выпалив это, Сергиенков перевел дух. – Загружайте вещи, поедем за вашим Михаилом. «Слава Богу, – снова пронеслось в голове у Колосова, – вот и заканчивается наше путешествие». – Здравствуй, земляк, – сказал он, подойдя к открытому окну водителя. – Ты в Волгограде в какой район поедешь? – Не беспокойся, довезу вас до места, куда скажешь, – ответил тот. – Нам на пристань надо, на ту, что в районе сельхозакадемии. – уточнил Виктор Петрович, – Знаешь ее? – У матросов нет вопросов, – скаламбурил водитель, – быстрей загружайтесь и вперед. Забросить вещи внутрь, попрощаться с гостеприимными хозяевами и рассесться по местам – заняло меньше минуты. УАЗик зафыркал, наполняя воздух запахом скверного бензина, и, переваливаясь на колдобинах, двинулся вперед по улице, провожаемый отцом Василием, смотрящим ему вслед и чертящим воздух размашистыми крестами. Когда УАЗик подъехал к зеленым воротам с белыми орлами, Мишка уже стоял на ступеньках КПП и ждал их. Вика выбралась из машины и бросилась к брату – обниматься. Вслед за ней вышел Виктор Петрович и, подойдя к детям, обнял их: – Ну, пойдемте. Еще час, и будем на месте. Пойдем, пойдем, неудобно людей задерживать. – Папа, я с вами не поеду, – неожиданно дрогнувшим голосом сказала Вика, – я останусь здесь. – Н-не понял… Это в каком это смысле, останусь? – изумился Колосов, до которого постепенно стал доходить смысл слов, сказанных дочерью. – Это из-за этого мальчишки, из-за Сергиенкова? Вика, но о чем ты говоришь? Ведь тебе еще даже нет восемнадцати лет. Ты еще несовершеннолетняя… – Ничего, бать, ты не беспокойся, я присмотрю за ней, – солидно вступил в разговор Михаил. – Что значит, ты присмотришь? Вы сговорились, да? Это у вас что, шутки такие? – Виктор Петрович просто-таки оторопел от происходящего и не знал как себя вести. Наконец он овладел собой и ему стало казаться, что это обычное детское упрямство, что стоит ему только немножко надавить, немножко пристыдить их, и все встанет на свои места. – Да вы с ума сошли! – воскликнул он. – Миша, ну, Вика, предположим, влюбилась, как ей кажется, но ты-то серьезный мужчина, – решил подольститься он к сыну, – или до сих пор в казаки-разбойники не наигрался? – При чем тут влюбилась, – оскорбилась Вика, – вовсе я и не влюбилась. – Ты сам посуди, что мне на острове делать? – спросил Мишка. – В казаки-разбойники, действительно, играть, что ли? А здесь серьезное, большое дело… – А мне что на острове делать? – в тон ему, раздражаясь, спросил Виктор Петрович. – Пап, ну ты другое дело… – попыталась успокоить его дочь, – тебе вакцину надо доставить… Опять же, у тебя Марина… – Да при чем здесь Марина!.. – во весь голос заорал он. – А-а, знаю… это вас этот Сергиенков подбил… Я… Я его на кусочки порву… Виктор Петрович обернулся к фургону в поисках злодея Сергиенкова, но того уже и след простыл, зато из фургона, привлеченные его воплем, выбрались наружу Анатолий Львович, Марина и водитель и с недоумением глядели на семью Колосовых. Виктор, устыдившись своего поступка, снова повернулся к детям, обнял их и снова принялся вполголоса увещевать: – Ребятки, я вас прошу, не позорьте перед людьми, поехали. Я понимаю, вам захотелось самостоятельности, поступков… Так давайте сделаем все по-человечески, по-семейному. Обсудим все заранее, примем общее решение, подготовимся… А не так, с бухты-барахты… При всем честном народе… Ну же, поедемте… – Виктор Петрович увидел, что его увещевания подействовали на дочь, что еще чуть-чуть, и она согласится с его доводами… но тут Мишка окончательно все испортил. – Знаешь, нам надо поговорить наедине, по-мужски, – сказал он и вслед за этим скомандовал: – Вика, пойди сядь в машину! – Ну, уж дудки! – взъерепенилась она, – ни в какую машину я не пойду. А если вам необходимо посекретничать, то я могу отойти в сторонку. Она сделала несколько шагов в сторону ворот и, отвернувшись ото всех, застыла, засунув руки в карманы джинсов. – Эй, шеф, – по-таксистски окликнул Колосова водитель, не понимающий из-за чего произошла задержка, – времени в обрез, мне ехать пора. – Миша… – начал было отец, не реагируя на окрик водителя. – Я знаю все, что ты скажешь, – прервал его сын, – но я не хочу так больше жить. – Как? – удивился Виктор Петрович. – А вот так, как ты живешь. Все-то ты знаешь, все-то ты понимаешь, но не делаешь даже малейшей попытки, чтобы что-нибудь изменить. Как осенний лист, подчиняющийся воле ветра. Прибило тебя к этой мастерской, и ты уже двадцать лет там копаешься. Потом подул ветер – эпидемия, и тебя повлекло на другой конец страны… А я так не хочу… Я хочу сам делать свою судьбу! – Мишка говорил торопливо, но уверенно, сосредоточенно сдвинув брови. – Все, шеф, я уже уезжаю, а ты как хочешь… – Водитель забрался в УАЗик и хлопнул дверцей. – Уже иду! – крикнул Виктор, повернувшись к УАЗику, потом позвал: – Вика… – И когда она подошла, снова обнял детей. – Ну и момент вы выбрали для семейных разборок… Вы совершенно правы, на мне действительно лежит ответственность за Анатолия Львовича и его вакцину. И я, действительно, обязан их доставить Шатунову. И не могу упустить эту машину, когда до цели осталось всего пятьдесят километров. Но я вас очень прошу… обещайте мне, что вы меня здесь дождетесь, и мы во всем разберемся. Я только к Шатунову и обратно… Сегодня вечером, максимум, завтра утром я буду здесь. Я только прошу никуда не уезжать отсюда и дождаться меня. Я вовсе не собираюсь давить на вас и подавлять вашу волю, но… но давайте все сделаем по-людски. Обещаете? – Да… – согласилась Вика. Михаил молча кивнул. – Ну? До свидания? – До свидания, – глаза у дочери подозрительно заблестели, Михаил же по-прежнему был сух и холоден. Виктор Петрович прижал их к себе, потом резко отстранился и бегом бросился к микроавтобусу. – Ну что? Попрощались? – заводя двигатель, весело спросил водитель, когда Колосов уселся рядом с ним. – Витя, что случилось? Почему ребята не поехали? – с удивлением спросила Марина. Обернувшись назад, Колосов наткнулся взглядом на вопрошающие глаза Свирского и Марины. – А-а… – с досады он махнул рукой, – лучше не спрашивай… Мои дети вдруг, как-то разом повзрослели, а я и не заметил… – Ты не расстраивайся, – успокоил его водитель, – ребята здесь не пропадут. Машина уже миновала главную улицу станицы и вывернула на трассу Москва-Сталинград. Водитель был явно из тех людей, которые любят поболтать, но в силу специфики своей профессии вынуждены частенько подолгу бывать в одиночестве. Поэтому присутствие в машине трех потенциальных собеседников необычайно вдохновило его, и он был готов говорить, даже не особенно заботясь о том, слушают его, говорить даже тогда, когда собеседники молчат и не подают ответных реплик. Поначалу Виктор, погрузившись в тягостные раздумья, не слышал его, но потом, поймав обрывок фразы, стал слушать собеседника со всевозрастающим интересом. – …скадрированная часть. То есть офицеры, прапорщики были, а солдат почти не было, самый минимум. Разворовали, распродали почти все, что можно. Наши, когда пришли, ужаснулись. – А наши – это, простите, кто? – неожиданно прозвучала реплика Анатолия Львовича, который, как оказалось, внимательно слушал водителя. – Наши? Наши – это казаки. – А в каком это смысле, пришли? – продолжал настаивать Свирский. – Ну, в смысле, взяли власть. А вы что, не знаете? – удивился водитель. – Ничего мы не знаем. Мы из Москвы добираемся. У нас там своя катавасия, – ответил Анатолий Львович. – А-а… Ну, тогда начну с самого начала, – удовлетворенно сказал водитель. – Года два-три назад появились эти самые казаки. Нет… неправильно сказал. Казаки-то и раньше были. Я сам природный казак. Но мы обычные люди, как все. А в девяностые годы появились казаки, которые на себя старую казачью форму напялят, чужие погоны, ордена повесят и в эдаком вот виде разгуливают. Мы, мол, казаки. На этом их казачество и заканчивалось, как правило. А эти казаки, ну те, которые два года назад появились, так они даже и не в форме. Ходят, как обычные люди. Может быть, они и раньше появились, но простой человек, такой как я, их только два года назад заметил. Стали они на каждом хуторе казачий круг собирать, да выборы атаманов устраивать. Одним словом, параллельные органы власти. Чиновники поначалу даже не трёкнулись. А те, в смысле, казаки, знай гнут свою линию потихоньку. Уже станичных атаманов выбирают, ну и все остальное, что с этим связано. Потом в городах. Здесь уже началась борьба за бюджеты. А этим вот летом избрали атамана Всевеликого войска Донского. Ростовскую и Волгоградскую область объединили. Сталинград – Волгоград в Царицын переименовали. Губернаторов, из Москвы назначенных, спровадили. И то же самое, что у нас, на Кубани и в Ставрополье, происходит. А теперь… вот – почитай. – Водитель отвернул солнцезащитный щиток и, вытащив из кармашка вчетверо сложенный лист, протянул его Колосову. Виктор Петрович развернул лист и бегло проглядел его сверху вниз: «Воззвание к гражданам России… Мы, всенародно избранные атаманы Донского, Кубанского, Терского и Волжского казачеств… спасти Россию от окончательного разграбления и разорения… сохранить единство страны… вернуть свободу и справедливость… равенство прав и возможностей… законность и порядок… свободные выборы в шестимесячный срок… обязуемся… гарантируем… Рюрик. 22.07.15.» Анатолий Львович взял листок, переданный ему Колосовым. – А кто такой Рюрик? – спросил Виктор у водителя. – Это не кто, а что! Город новый. Новая столица России. Как раз там, где сходятся границы Ставропольского, Кубанского и Донского краев. В Москве-то радиация. Да… Я по телеку слышал… Ужас… Ужас… А нынешнее-то правительство в Питер драпануло. В курсе? – В курсе, в курсе, – подтвердил Колосов. – Вот и получается, – продолжал водитель, – что если мы сами себе не поможем, то больше надеяться не на кого. Как говорится, все сладится, было бы здоровье. А вот со здоровьем-то как раз проблема. – У вас в станице птичий грипп есть? – спросил Свирский. – Нет, в станице в этом году еще ни одного случая не было, – ответил водитель, – а в Царицыне уже не просто грипп, а атипичная пневмония. Больницы, говорят, битком забиты. Но… Как-то держится еще город. Электричка ходит. Я вот в типографию еду, так там народ весь работает. В намордниках, правда ходят. Но никто работу не бросил. И случаев заболевания там не было ни одного. Но, честно говоря, страшновато, конечно… – Слышь, друг, ты лучше про вашу в/ч расскажи, – перебил его Виктор. – Я так понимаю, что у ее ворот я со своими ребятами и расстался. Да? Водитель согласно кивнул головой и тут же начал охотно рассказывать: – Ты понимаешь… Это не совсем в/ч… Даже форма не у всех есть. Ну там, наряды, караулы – все это есть, плюс чисто милицейская работа с хунхузами этими проклятыми. Но все это не главное, и занимает у ребят минимум времени. А собраны у нас студенты… Ну, почти все – студенты из разных городов. И готовят из них… Даже не знаю, как сказать. Ну, ты читал в листовке про выборы? Вот… Их задача будет – организовать выборы по всей России. Ну, как в листовке сказано. Так что, не беспокойся, в плохую компанию твои ребята не попадут, и плохому их там не научат. – Да уж, – отозвался на его слова Колосов. – Да, да, точно. У этих ребят очень важная, можно даже сказать, святая миссия. Они понесут по всей стране нашу казачью правду, это их руками будет спасена и собрана воедино Россия. От всего услышанного у Колосова заломило зубы, а в затылке возникла такая острая боль, как будто ему туда засадили стомиллиметровый гвоздь, и теперь медленно проворачивали его вокруг своей оси. С трудом повернув шею, он попросил, обращаясь то ли к Марине, то ли к Анатолию Львовичу: – Анальгин… Две таблетки… Марина, увидев его искаженное от боли лицо, испуганно принялась копаться в сумке и, найдя блистер с анальгином, выковыряла из него две таблетки и протянула Виктору. Он проглотил их и запил водой из бутылки, стоявшей рядом с сиденьем водителя, после чего, наклонив вперед голову и крепко зажмурив глаза, обеими руками принялся попеременно массировать то лицо, то затылок. Так, казалось, стало полегче. Водитель же продолжал зудеть, как большая муха, бьющаяся о стекло в поисках выхода: – …казак, не казак. Как определить? Старые документы ворошить или на слово верить? Вот и решили; тот казак, кто казачью службу несет. Вот я один месяц в году и служу. Мне-то сорок один. До сорока пяти лет. А то у меня всего одна девчонка. Тринадцать лет ей. Захочет ли потом служить? Не знаю. А землей в Донском краю могут владеть только казаки. Вот я и пошел служить. А так, все остальное время в году я водителем в нашем отделении Сбербанка работаю… Ну вот. Приехали. Пристань. Марина осторожно тронула Колосова за плечо: – Витя, пристань… Он, морщась от боли и с трудом разлепив глаза, вдруг увидел перед собой темно-синее великолепие Волги и тоненькую белую полоску песчаного берега острова Сарпинский. До боли знакомая картина. Непривычными в ней были только хищные силуэты двух военных кораблей, стоящих на якоре недалеко от острова. – Спасибо, земляк. – Виктор пожал водителю руку. – Да, ладно. Почему не пособить хорошим людям? – ответил тот. Зеленый армейский УАЗик уехал, оставив их втроем на высокой набережной Волги, с которой открывался прекрасный вид на остров. Вниз вела широкая, крутая, бетонная лестница, упиравшаяся в деревянное здание пристани. – Виктор Петрович, вам бы лучше пока присесть, – забеспокоился Анатолий Львович, внимательно глядя на Колосова. – Да, да, Вить, давай сюда вот, на сумку, – поддержала его Марина. – Нет, – отказался Виктор, – они там, на том берегу, должны меня хорошо рассмотреть. Марина, надо что-то белое, ну, типа флага. Помахать. Свирский и Марина одновременно бросились к сумкам, сложенным прямо на тротуаре. – Вот… Белая рубашка… Пойдет? – спросил Анатолий Львович. – Пойдет. – Машите над головой. Махать рубашкой ему пришлось недолго. – Смотрите, – радостно вскрикнула Марина, – от острова отвалил катер. Глава 12 Густой туман клубился над водой, стелясь по самой ее поверхности. Плотной серо-белой пеленой он окружил Колосова, не давая возможности видеть дальше чем на несколько метров. Колосов вдруг понял, что он заблудился, но по-прежнему старательно и монотонно продолжал выгребать руками, стараясь не сбить дыхания и продолжать плыть правильным брассом. Ему обязательно нужно было доплыть. Куда и зачем доплыть, он, правда, никак не мог вспомнить, но твердо помнил, что обязательно должен. Плыть было страшно тяжело. Вода была тягучей и вязкой, как расплавленный свинец. И, почему-то, совершенно черной. Каждое движение рук и ног давалось с неимоверным трудом, но он старательно держал голову прямо над поверхностью воды, чтобы она не попадала ему в лицо. И плыл, плыл, плыл… Но тут в тумане как будто возникла какая-то тень. «Берег, берег…», – обрадовался Колосов. Тень росла, приближалась, чернела… И вдруг прямо перед ним из тумана вынырнул нос военного корабля. Он был огромен, и продолжал расти, накатываясь на Колосова и заслоняя все вокруг, угрожая подмять его под себя и погрузить в эту черную, тяжелую, тесную воду. Он заметался, пытаясь уйти от столкновения, но… тысячи тонн легированной корабельной стали навалились на него, втаптывая в вязкую глубину. «Не-е-ет!» – завопил Колосов, и вода хлынула ему в нос и рот, лишая воздуха. – Хэ-э-эх! – с хриплым криком вынырнул из сна Виктор и, судорожно дыша, сел в кровати, с ужасом озираясь по сторонам ничего не понимающим взглядом. Весь он опутан какими-то проводами и трубками, слева, на штативе – капельница, справа – передвижной стеллаж с какими-то приборами. «Ф-фу-у-у, – наконец с облегчением выдохнул он, – это был сон, всего лишь сон… Но где я? Что со мной? Что это за провода? Ах… да… Головная боль…» Виктор вспомнил, как к пристани подошел катер, и они, погрузившись в него, переправлялись через Волгу, и как, оказавшись на одном траверзе с военными кораблями, он спросил у встретившего их человека в бежевой униформе и зеленой бейсболке с надписью «Shatunov enterprises. Security»: «Что это за корабли?» «Корабли Каспийской флотилии охраняют остров», – ответил тот. «От кого?» – поинтересовался Виктор, но спрашиваемый вместо ответа только пожал плечами. Еще Виктор запомнил пристань, к которой они причалили. Вместо довольно-таки скромного сооружения, которое здесь было в прошлом, теперь красовалась солидная причальная стенка из железобетона, к которой, наверное, теперь могут приставать и океанские лайнеры. А дальше… Дальше – туман, какие-то лица, снова туман… И этот проклятущий сон… – А-а, вы уже проснулись? Доброе утро, – пропел мелодичный женский голос, возвращая Колосова к действительности. Он повернул голову, пытаясь разглядеть в полутемной комнате обладательницу нежного голоса. «Ш-р-р-р», – зашуршали раздвигаемые шторы, и в комнату полились яркие солнечные лучи, наполняя ее резким, белым светом, на мгновение ослепившего его. Колосов крепко зажмурился, так и не успев разглядеть обладательницу голоса. – Где я? – спросил он, не раскрывая глаз. – Вы в гостях у Ильи Борисовича, – ответил голос. – Что со мной? Снимите с меня все эти провода, – потребовал Виктор. – Я хочу встать. И где моя одежда? – Что вы, что вы! – запротестовал голос. – Сейчас подойдет доктор и Илья Борисович. Раздался звук открывшейся двери, затем еще один женский голос спросил: – Ну как? – Уже проснулся и порывается встать… – ответил первый голос. – Хорошо, Маша, идите, дальше я сама… Снова раздалось чмоканье двери, вслед за тем комнату огласил звучный шатуновский баритон: – Ну, брат, и напугал ты меня… Колосов медленно раскрыл глаза и повернулся к двери. На пороге стоял Илья, улыбающийся от уха до уха, а перед ним женщина лет 35 – 37 в белом халате, на плечи которой Шатунов положил свои лапищи. «Весьма симпатичная докторша, между прочим. А ведь они любовники, – подумал Виктор, поймав короткий взгляд, которым она наградила Илью. – Впрочем, что мне за дело до того…» – Привет, – хриплым, каким-то не своим голосом поздоровался он. – Прилягте, пожалуйста, – попросила докторша, подойдя к Колосову и внимательно глядя на приборы, установленные рядом с ним на стеллаже. Холодный кружок стетоскопа запрыгал по его груди. Резким рывком докторша отклеила пластырь, придерживавший трубку, и вытащила из левой руки иглу капельницы. – А теперь – сядьте, – попросила она. Надела ему на руку манжетку и, измерив давление, по-видимому, осталась довольна, принявшись освобождать Виктора от датчиков и проводов, которыми они были присоединены к приборам. – Людмила Семеновна у нас – звезда мировой медицины, доктор наук, лучший специалист в России по сердечно-сосудистым заболеваниям, – представил докторшу Шатунов. «Еще бы, – внутренне усмехнувшись, подумал Колосов, – когда это у тебя были не лучшие…» – Свирский здесь? – все таким же хриплым голосом спросил он. – Здесь, здесь, не беспокойся. И вакцина тоже здесь, – заверил Шатунов. Он принес к кровати стул и уселся на него задом наперед, облокотившись руками на спинку. Докторша осталась стоять рядом. – Уже испытания провели и даже в производство запустили. Супер. Супервакцина. Суперсвирский. Все – супер… Я тебе по гроб жизни обязан… Видно, так у меня на роду написано быть перед тобой в неоплатном долгу. Сегодня уже будет готова к отгрузке первая партия. Вечером, в восемь, по этому поводу вечеринка, или, как говорят мои американские партнеры, coctail party. Как, Людмила Семеновна, нашему больному можно будет поучаствовать? – обратился он к докторше. – Ну… Если вести себя разумно: не бегать, не прыгать, не поднимать тяжестей… – Какие тяжести, Люсенька? Тяжелее бокала с шампанским ему ничего не придется держать в руках, – заверил ее Шатунов. – Табак, алкоголь – исключены. И главное – никаких стрессов. В остальном – без ограничений. Колосов прокашлялся. – Как прошли испытания? Как – производство? – До него наконец дошел смысл слов, сказанных Ильей. – Сколько я спал? Что у меня было? – спросил он, переводя взгляд с докторши на Шатунова и обратно. – У вас был гипертонический криз, – ответила она. – Людмила Семеновна тебя, неблагодарный, лечила по уникальной, ею разработанной методике. Несколько суток сна, и просыпаешься как огурчик. Без всяких последствий. Представляешь, это – как пьянка без похмелья. – Илья улыбнулся своей роскошной голливудской улыбкой. – Какое сегодня число? – продолжал настаивать Виктор. – Илья, перестань валять дурака. Это действительно для меня важно. Я оставил Мишку и Вику в станице, в семидесяти километрах отсюда. Черт, даже не знаю ее названия. Максимум двадцать шестого я должен был вернуться за ними. – Сегодня тридцатое июля, – ответила за Шатунова Людмила Семеновна. – Ах, дьявол… – пробормотал Колосов, потом, немного подумав, попросил: – Илюшка, сделай мне машину на той стороне, у пристани. Я за ребятами смотаюсь. Час туда, час обратно. Шатунов открыл было рот, собираясь что-то сказать, но его опередила докторша: – Я бы вам не рекомендовала предпринимать сейчас каких-либо путешествий. Вам еще нужно пару деньков, чтобы окончательно окрепнуть. Иначе, боюсь, приступ может повториться. – Старик, не вопрос, – заверил его Илья, – правда, у меня с той стороной сейчас определенная напряженка, но… я тебе машину отсюда переправлю. Или… Знаешь, давай сделаем так. Ты сиди, не дергайся. Я к тебе человека пришлю, ты ему все объяснишь, и он съездит вместо тебя. – Нет. Я сам должен, – отказался Колосов. – Ну, ты слышишь, что доктор говорит. Самому тебе еще нельзя. Во всяком случае, я тебе обещаю что-нибудь придумать. А сейчас… Извини, мне надо бежать, сейчас самая запарка, ведь сегодня первая отгрузка, – заторопился Шатунов. – Да… Совсем забыл…Можешь оставаться здесь, а хочешь, перебирайся во флигель, который ты обычно занимаешь. Кстати, вещи твои уже там. И смокинг там тебе уже приготовлен. Сестричка последует за тобой. Команду она уже получила, так что… – Илья ухмыльнулся. – Вот, держи ключ, – он протянул ему пластиковую карточку, – у нас теперь всюду электронные унифицированные замки стоят. У каждого только своя зона доступа. У тебя – зона А, как у меня. Доступ во все жилые и производственные помещения. Такого даже у матушки-губернаторши нет. – Илья снова продемонстрировал свою ослепительную улыбку. – Извини, надо бежать. – Он поднялся со стула и пожал Колосову руку. – Не забудь про вечеринку, – напомнил он, выходя из комнаты. Илья убежал, а Колосов так и остался сидеть на кровати с самым растрепанным видом и кучей вопросов, которые ему некому было задать. Правда, в комнате еще оставалась докторша… – Простите, – начал было он, – со мной на остров прибыли еще два человека… – Извините, я не обладаю никакой информацией. – Ответила она. – Соблюдайте режим, и через два дня вы уже сможете вести активный образ жизни. В разумных пределах, конечно. До свидания. С вами останется Маша. Если что, звоните. Докторша вышла, а вместо нее в комнату впорхнула белокурая длинноногая девица в коротеньком халатике, обладательница того самого ангельского голоса. Колосов попробовал было порасспрашивать ее, но толку и от нее не добился. Тогда он оделся и поплелся в сопровождении сестрички в свой коттедж, который Шатунов называл флигелем. Виктор попытался от нее избавиться, но не тут-то было, дисциплина у шатуновского персонала была железной. – Вы не беспокойтесь, я не буду вам мешать. Я побуду в соседней комнате. Быть рядом с вами – это моя работа, – вежливо, но твердо отклонила она предложение Колосова оставить его одного и найти себе какое-нибудь другое занятие. Дорога до флигеля через парк заняла минут пятнадцать, не более, но Виктор почувствовал все-таки себя уставшим. Он включил видеопроигрыватель и завалился на диван – убивать время до вечера. На вечеринках, подобных нынешней, Колосову доводилось бывать у Шатунова и раньше. Проводились они обычно в парке, в летнем павильоне, который он шутливо окрестил Монплезиром за откровенное архитектурное эпигонство. Правда, раньше было несколько попроще, без смокингов. Ровно в восемь он начал одеваться. Увидев себя в большом зеркале, остался доволен. Выйдя в соседнюю комнату, Колосов обнаружил, что Маша, уже одетая в вечернее платье, готова сопровождать его на вечеринку. – Маша, вы что, и на прием со мной пойдете? – удивился он. На самом деле девушка действительно не очень надоедала ему. За все время она побеспокоила его лишь один раз, зайдя измерить давление и напомнить принять лекарства. – Да, сегодня и завтра я буду с вами, – просто ответила она, – у меня даже все необходимое на всякий случай с собой, – она похлопала рукой по небольшой блестящей сумочке, – а утром к вам еще зайдет доктор. «Она успела сбегать переодеться, а я ничего не слышал», – подумал Виктор, а вслух спросил: – Так вы и ночевать со мной собираетесь? Не отводя глаз, с усмешкой в голосе она ответила: – Вчера вас, кажется, это не смущало… Не зная, что ответить, он не нашел ничего лучшего, как предложить ей руку и вместе выйти из дома. – Скажите, Маша, – обратился к медсестре Колосов, когда они неспешным шагом шли под руку через парк, – и давно тут такие порядки завелись; коктейли, смокинги, вечерние платья?.. – А как американцы у нас поселились… – сказала она, – а что? Мне нравится. Красиво… Но вы не беспокойтесь, закончится все равно по-русски: икрой, осетриной и водкой. Виктор посмотрел на нее с любопытством. За разговором они не заметили, как подошли к шатуновскому дому, который правильнее было бы назвать дворцом. – Давайте не будем его обходить, – предложила Маша, – пройдем напрямую, через зал. Они поднялись по парадной лестнице и, пройдя через большой зал, служивший для проведения торжественных мероприятий в холодное время года, оказались на террасе. Перед ними раскинулась большая, аккуратно постриженная лужайка, на противоположном конце которой высилось здание Монплезира. Рядом с ним расположился оркестр. С правой и с левой стороны лужайки были натянуты большие полосатые тенты, под которыми были установлены сервированные столы. Один тент был в красно-белую полоску, а другой – в белую и синюю. С террасы на лужайку вела широкая лестница, окаймленная каскадом фонтанов. Заметив среди людей, стоящих или прогуливающихся по лужайке, Шатунова, Виктор устремился к нему. Маша не спеша последовала за ним. Илья тоже заметил его и, извинившись перед людьми, с которыми он вел беседу, пошел навстречу Колосову. – Привет, это что за солидные мужики, с которыми ты стоял? Твои американские партнеры? – спросил Виктор, пожимая Илье руку. – Нет, – ответил он, – это – чиновники: консул, военно-морской атташе и цэрэушник, я не помню, как официально его должность называется. А партнеры… – он покрутил головой, – вон, видишь, высокий старик с седой шевелюрой в компании женщины и двух мужчин? Это Алекс Голдштейн, президент компании «Зибер и Лоули». Из наших, кстати, эмигрировал в семидесятые годы. Ну, и помельче людишки тоже здесь есть. – Илюшка, как насчет машины? – резко перешел к главной для него теме Колосов. – А… Все нормально, – успокоил его Шатунов, – завтра к тебе зайдет человек, и вы с ним отправитесь. Здесь-то загрузить машину на паром – не проблема. Проблема – как ее выгрузить и потом загрузить на том берегу? Но не волнуйся. Все уже продумано. У него все необходимое для этого будет с собой. Но… Я другого не пойму. Почему ты бросил детей черт знает где? – Я бросил? – возмутился Виктор. – На мне – Свирский, на мне – эта самая вакцина, и попутка, чудом найденная. А тут Виктория с Мишкой вздумали дурить – не поедем, мол, и все. И попутка из-под носа уплывает. Что мне было делать? Я решил оставить детей, но привезти тебе вакцину. Я же надеялся за ними вернуться в тот же день… Кто ж знал, что я свалюсь на целых пять дней? – За Свирского тебе огромнейшее спа… – Кстати, где он? И где Марина? – перебил Илью Колосов. Шатунов подхватил его под локоть, и они неспешно двинулись по лужайке. Увидев пробегающего мимо них официанта с большим круглым подносом, Илья Борисович жестом остановил его, и они взяли по бокалу шампанского. – Свирский? Он где-то здесь. Я его уже видел. Небось, со своими американскими коллегами расположились где-нибудь в беседке и обсуждают морально-этические аспекты генной инженерии. Давай пройдемся. – Илья сделал приглашающий жест рукой, и они продолжили фланировать по лужайке. – А Марина… Кстати, а кто она такая, эта Марина? Помрачнев, Колосов покрутил головой: – Что-то ты темнишь, Илюша… Она – жена московского чиновника. Вернее, уже вдова. Из Москвы мы выезжали вместе. У них был пропуск… Он погиб в дороге. Эта ужасная дорога… Сколько смертей, сколько крови… – Ну… – философски заметил Шатунов, – все что ни делается, все к лучшему. Они подошли к павильону. Сквозь распахнутые настежь двери было видно, как под звуки оркестра по зеркальному паркету кружатся в вальсе пары. – А вот тебе Марина, – кивком головы Илья указал на одну из пар. – Она здесь пользуется успехом. Колосов никогда еще не видел ее такой красивой, в роскошном вечернем платье, с обнаженными спиной и плечами, раскрасневшуюся, всю в мерцании и блеске бриллиантов… – Ты, Вить, случаем не влюбился? – спросил Шатунов, склонившись к самому уху, чтобы не перекрикивать оркестр. – Такая женщина – как огонь для мотылька. Для нее мужчины не люди, а… средство передвижения. – Он улыбнулся, довольный найденным сравнением. Колосов пожал плечами, ничего не ответив. – Послушай, – продолжал Илья, – ну, она заводная. Это прямо черт знает, что такое. Я сам, когда ее первый раз увидел, подумал – миллион за ночь, а потом понял – не жалко и десяти. – Да? Ты находишь? – с печальным видом на физиономии проронил Колосов. Отстранившись, Шатунов окинул его оценивающим взглядом, потом опять склонился к уху: – Да никак ты ревнуешь, брат? Ну, уж действительно заводная, раз проняло такую холодную рыбину, как ты. Пойдем, пойдем. – Илья потянул его за локоть прочь от павильона. Стоило им развернуться, как их взгляды наткнулись на одиноко стоящую метрах в десяти от них Машу. К ней подошел молодой человек, что-то спросил, она отрицательно покрутила головой. – Кстати, как тебе медсестричка? – спросил Шатунов. – Какого черта ты ко мне соглядатая приставил? – грубо буркнул Виктор. – Почему соглядатая? – удивился Илья. – Милая девушка. Я думал, вы подружитесь. К тому же лишняя предосторожность не помешает. Вдруг тебе станет плохо? Пока врача докличешься… А она уже тут и все, что нужно сразу же сделает. – Какое-то время они шагали молча. – Ну, ей-Богу… Да не дуйся ты на меня… Сам знаешь, как это бывает. И не я первый начал… Да перед ней сам дьявол не устоит… – Ладно, проехали.. – снова буркнул Колосов. – Пойдем лучше водки выпьем. – А как же рекомендации врача? – засомневался Илья. – Плевать… – махнул рукой Виктор, и они зашагали к ближнему шатру. Не успели они пройти и нескольких шагов, как их окликнули: – Илья Борисович! Илья Борисович! Они повернулись и увидели приближающуюся к ним Марину. – А, Виктор… Это ты. Привет. Как самочувствие? Нормально? Мы с Анатолием Львовичем так переживали за тебя, – обрушила она на них поток слов. – Илья Борисович, белый танец, пожалуйте на тур вальса. – Что вы, Марина Викторовна, – усмехнувшись, ответил он, – с моей-то ногой… Найдите себе партнера помоложе, а мы уж, по-стариковски, пойдем водочки выпьем. С наступлением сумерек зажглось освещение, а общество как бы разделилось на две части: те, что помоложе, группировались вокруг Монплезира, а люди постарше потянулись к шатрам, к столам с напитками и закуской. Под навесом Колосов и Шатунов снова встретились с группой американских дипломатов. Проходя, Илья перекинулся с ними парой шутливых фраз. – А что здесь делают эти? – спросил Колосов у Шатунова после того, как они выпили по первой. – Кто эти? – Консул, атташе… – Как – что? – удивился Илья. – Выпивают, закусывают… – Да я не в том смысле… – А, вот ты о чем… – наконец-то дошло до Шатунова. – Понимаешь, вот уже лет пять-семь я с этими америкосами имею очень тесный деловой контакт… Странные они ребята. Не то чтобы туповатые, но…Как тебе сказать; начетчики, что ли. Сначала придумают схему, а потом в рамках этой схемы действуют, считая, что это и есть реальная жизнь, забывая при этом, что они сами же эту схему и придумали. А когда жизнь начинает преподносить им сюрпризы, бывают до крайней степени удивлены. – Они – странные, – перебил его Виктор, – а мы? – Ну, мы, вообще, полные придурки. Так вот американцы. Объявили Каспий зоной своих интересов. Но Каспий нельзя рассматривать изолированно. Наконец-то до них дошло, что нет Каспия без Нижней Волги. Два года назад открыли в Сталинграде консульство. Ну и весь чиновный ряд по полной программе. А когда в городе начался птичий грипп, переселились ко мне на остров, с моего разрешения, конечно. Так что, я их держу вот так! – Илья Борисович рассмеялся, демонстрируя Колосову сжатый кулак. – Теперь готовится решение в ООН, я уже практически там все пробил – объявить Нижнюю Волгу ноосферным историко-культурным заповедником под протекторатом ООН. Сам понимаешь, что командовать будут мои друзья-американцы, то есть я. – А как же казаки, которые у тебя под боком действуют? – задал вопрос Колосов. – Прогнали тебя и твою губернаторшу из вашего собственного города. Строят новую столицу, объявили себя началом новой русской государственности… Я читал листовки. Не знаю, что там на самом деле, но, по крайней мере, внешне все выглядит очень привлекательно. – А-а… – отмахнулся Илья Борисович, как от назойливой мухи. – Это опереточное войско? Смешно! Колхозники вперемешку с университетскими деятелями. Сборище неудачников. Да они вскоре все повыздохнут от птичьего гриппа. На них и патронов тратить не придется. Постой-ка, – забеспокоился он, – а ты, случаем, не у них оставил Вику и Мишу? Виктор утвердительно кивнул головой. – Теперь я понял, о какой станице идет речь, – сказал Шатунов. – У них там специальная школа. Готовят эмиссаров-пропагандистов. Там им мозги промоют основательно… Завтра же забери их оттуда! Хоть силой, хоть как! Хочешь, я тебе еще дам людей? – Не надо, – отказался Колосов. – Илья, у меня есть еще одна проблема. Я был вынужден взять у Марины в долг триста тысяч долларов… – Не беспокойся, – заверил его Шатунов, – эта проблема уже урегулирована. – Спасибо тебе, – поблагодарил Виктор. – Помнишь, ты как-то предлагал мне работать у тебя? Если это предложение еще в силе, то я согласен. Я понимаю, что таких денег сам никогда не заработаю, поэтому, если ты не против, я готов работать на тебя. – Вот это дело, – обрадовался Шатунов. – Я рад, что ты решил бросить заниматься ерундой и заняться настоящим делом. А про долг забудь. Никакого у тебя долга нет. Доставив вакцину, ты для меня такое дело великое сделал… Признаться, все висело на волоске, а ты был моей последней надеждой. Конечно, это было колоссальной авантюрой – повесить на тебя ответственность за многомиллиардное дело. Но я был в тебе уверен. Я знал с самого начала, что именно такой человек, как ты, справится с этой задачей. – Да, – вяло отреагировал на хвалебные речи Виктор, – помнится ты что-то говорил про вертолет, который потерялся. – До вертолета, признаться, был еще и самолет. Но… – Илья совсем по-простецки почесал в затылке, как будто сомневаясь, надо ли говорить то, что он собирался сейчас сказать. – Понимаешь, этот ханурик, орловский губернатор, затеял шашни с китайцами, хочет объявить себя территорией под протекторатом КНР, подмяв при этом под себя еще и своих соседей. Воронежский ему, правда, сопротивляется. Этот хряк не поймешь, чего хочет. До Петербурга далеко, под китайцев ложиться не хочет, но и к нам не примыкает. Выжидает, гад… Но дай срок. Год, максимум, два, и мы с ним разберемся, никуда он не денется. А орловский закрыл воздушное пространство над собой, сволочь. Так что, вертолет попросту сбили. Он смутно знал, что я как-то связан с вакциной. И вакцину эту делают где-то у него. Свирского разыскивали, правда, не зная, кто он и как его зовут. Так что, если бы не ты, то… – Илья, – спросил Колосов, – наверняка ты обладаешь подробной информацией. Так что же происходит сейчас со страной? У тебя есть общая картина? – Почти в половине регионов отмечены случаи птичьего гриппа, вызванного вирусом, смертельным для человека. Эпидемия атипичной пневмонии уже стоит на пороге. – Шатунов сделал небольшую паузу. – Москвы в ее прежнем виде не существует. Вот губернаторы вместе с местными элитами и понеслись кто в лес, кто по дрова. Кто-то тянет к Петербургу, но это, в основном, Северо-Запад, а кто-то… Колосов оборвал его, не дав закончить предложения: – Послушай, так что все-таки произошло в Москве, ты знаешь? – Как – что? Я думал ты в курсе… Террористы взорвали нейтронную бомбу. Город цел, но… А вирус ликвидирован вместе с разного рода бунтарями. – И еще двадцать миллионов жизней, – добавил Виктор. – Должно пройти какое-то время, – продолжал Илья, не реагируя на замечание, – прежде чем Москва, как символ российской государственности, снова оживет, а пока… Пока все рассыпается на мелкие частички, как трухлявое дерево. – Ты что? – с удивлением спросил Колосов. – Тоже веришь в этот бред про террористов? CNN же сообщало, что вроде бы эксперты рассмотрели на спутниковых снимках подлетающую к Москве боеголовку или ракету, я не специалист, не знаю, как правильно сказать. Сдвинув брови, Шатунов хмуро сказал: – О! То-то и дело, что не специалист! Весь мир признал, что террористы, значит, террористы! И – точка! Виктор заметил, что к шатру приближается солидная дама с пышной прической в сопровождении целой свиты. – А вот и твоя госпожа губернатор пожаловала, – сказал он Илье. – Пойдем, – предложил Шатунов, – тебе нужно отметиться. – Чуть позже, – отказался Виктор, – неудобно. Я и так отнял у тебя кучу времени. Тебе ведь наверняка нужно еще не с одним десятком людей пообщаться. – Пустое… – Пойду лучше разыщу Свирского. Извини. – Колосов дружески тронул Илью за локоть и оставил его одного, снова направившись на лужайку. Побродив по лужайке, а потом по аллеям парка, Виктор обнаружил, что Маша больше за ним не ходит. То ли ей надоело присматривать за таким больным, нарушающим все предписания врача, то ли соответствующую команду получила. Во время этой прогулки он еще раз увидел Марину, весело хохочущую, в компании таких же, как она, молодых, веселых, довольных жизнью мужчин и женщин. «А что я, собственно говоря, себе вообразил? Никто никому никаких заверений, обещаний или клятв не давал, – подумал он, – объяснений не устраивал… Ну, встретились два человека и разошлись как в море корабли. Нормальное явление… Нет, так нехорошо… Не может быть… Надо с ней все-таки поговорить. – Колосов уже почти решился подойти к Марине, но в последний момент остановил себя. – Нет, не сегодня. Завтра, в спокойной обстановке…» Анатолий Львович сам наткнулся на него, стоящего посреди аллеи и погруженного в тягостные раздумья. – Виктор Петрович, рад снова видеть вас в добром здравии. – Они обнялись, как старые друзья. – Colleagues! Don t wait me, – крикнул он группе мужчин, остановившихся в нескольких метрах от них. – I met my friend. See you! Вразнобой попрощавшись, они двинулись по аллее в сторону лужайки, оставив Свирского и Колосова наедине. – Как самочувствие, Виктор Петрович? – спросил Свирский. – Спасибо. Вроде бы ничего… Только… Я проспал пять дней и чувствую себя так, как будто я отстал от жизни на десятилетия. Как замороженный в старом фильме. – О-о! Здесь интересные вещи происходят, Виктор Петрович. – Свирский покачал головой. – Как же я был наивен! – Какие-то проблемы с вакциной? – удивившись реакции профессора, спросил Колосов. – Нет, с вакциной все в порядке, – ответил Анатолий Львович. – Здесь проблема иного рода. Проблема больших денег и геополитики. Честно говоря, я даже не знаю, что мне делать, как себя вести. Шатунов не выполнил ни одного пункта нашего соглашения, кроме перечисления двенадцати миллионов, которые он заплатил нам как разработчикам, еще когда я был в Орле. «Зибер и Лоули» будет продавать вакцину под названием Эй-Би-Эф-Ю – «Antibirdflu Universal». План производства на первый год – шестьсот миллионов доз. Поставляться она будет, в первую очередь, в Северную Америку, затем в Евросоюз, Австралию и Японию. Но самое главное – это цена. Пятьсот долларов за дозу. В остальных регионах мира она начнет продаваться, как минимум, через год по цене триста-четыреста долларов. Это будет зависеть от того, насколько быстро и качественно сработают конкуренты. Но по их прогнозам, ничего, сравнимого с нашей вакциной, в ближайшие год-два в мире не появится. Я, кстати, тоже так думаю. А в Россию и еще в ряд стран поставлять вакцину вообще не планируется. – Откуда у вас эти сведения? – спросил Колосов. – Кое-что я видел собственными глазами, во что и как она, то есть вакцина, пакуется, о чем-то рассказали мои американские коллеги, а кое-что мне рассказал сам Шатунов, когда я пробовал выяснить с ним отношения. Он и рассказал-то мне это за тем, чтобы я понял, какая махина приведена в движение. Он так и сказал мне: «Профессор, не путайтесь под ногами, иначе вас просто раздавят. Вы же ученый, и вы не можете не понимать, что земной шар перенаселен. Не хватает уже не только минеральных ресурсов и продуктов питания, но и чистой воды, и воздуха. Человек загадил всю планету. А атипичная пневмония – это прекрасная возможность откорректировать численность населения Земли. Выживут достойнейшие. А те, кто не способен заплатить пятьсот долларов – туда им и дорога». – И что вы ответили ему? – поинтересовался Виктор. – Ничего я не успел ответить. Он просто развернулся и ушел. Да я и встретил-то его случайно, когда он зашел в лабораторную зону. Мы же, то есть мои американские коллеги и я, живем изолированно. Жилая зона, рабочая зона, как на шарашке. Кругом стены, заборы, охрана, двери с электронными замками. Когда нам нужно попасть на производство, нас сопровождает охрана. Выйти по своей воле оттуда невозможно. Это только сегодня – исключение в честь праздника. Привезли нас сюда на автобусе. – А кто работает на заводе? – перебил его Колосов. – Жители деревни. Она рядом с заводом расположена, – ответил Анатолий Львович. – Ага, – сообразил Виктор, – значит, все это хозяйство расположено в восточной части острова. – Признаться, я в растерянности. Я совершенно не знаю, что мне делать. Еще неделю назад я был для вашего Шатунова равноправным партнером, который мог выдвигать свои условия, торговаться… а теперь я не более чем раб, который никак не может повлиять на ситуацию. Ни черта не понимаю я в этом бизнесе… – Свирский выглядел, как человек, потерявший дорогую ему вещь и теперь мучительно соображающий, каким образом такое могло с ним случиться. – Значит, говорите, откорректировать, – задумчиво произнес Колосов, потом, тряхнув головой, словно сбрасывая с себя нерешительность и оцепенение, спросил: – Профессор, вы сможете повторить свою вакцину без того, что вы передали Шатунову? – Конечно, – уверенно воскликнул Свирский. – Вам надо бежать. Сегодня, сейчас, не дожидаясь, пока вас снова запихнут в эту жилую зону. – А как же охрана? – Ерунда, – заверил Виктор. – Я знаю потайную калитку, которую Шатунов устроил для себя лично. Ну, для тех случаев, когда ему необходимо выйти инкогнито. Там нет ни камер, ни охранников. Ключ у меня есть. Так что за пределы поместья выскользнем незамеченными. На пристань и, вообще, на берег, обращенный в сторону города, мы не пойдем. Слишком опасно, нас там засекут. А мы переправимся на противоположный, левый берег Волги. Рукав там неширокий, мы легко его переплывем на весельной лодке. – А лодку где возьмем? – Позаимствуем в деревне. Переправимся на левый берег, а там пешком до моста километров десять-пятнадцать. Так что к утру уже будем в городе. А там нас ищи-свищи. Раздался хлопок, и в небо взлетела первая ракета, открывая огненную феерию. Через мгновение в воздухе стоял неумолчный шум и треск, а черное ночное небо расцветилось сотнями фейерверков. – Самое походящее время для побега, – сказал Колосов. – Мне только нужно десять-пятнадцать минут – одно дельце закончить. Анатолий Львович, подождите меня, пожалуйста, вон в той беседке. Я быстренько, даже за вещами заходить не буду. – Марина Викторовна? – понимающе спросил Свирский. Колосов кивнул, подтверждая его догадку. Марину он нашел на удивление быстро среди толпы, с восторгом глазеющей на расцветающие в небе огненные хризантемы. Заметив Виктора, она сама сделала к нему первый шаг и, схватив его за руку, потащила прочь от людей, в аллею. Когда они отошли настолько, что их не стало видно с лужайки, она резко остановилась и, крепко обхватив его обеими руками за шею, впилась ему в губы страстным, волнующим поцелуем. Колосов был ошарашен и от неожиданности, казалось, остолбенел, потеряв дар речи. А Марина, оторвавшись от его губ, уже нашептывала ему в ухо, обжигая горячим дыханием и заставляя волноваться кровь: – Любимый, наконец-то мы снова вместе. Я так боялась за тебя, так переживала, когда ты заболел. Мне было страшно. Эта противная докторша сказала… Нет, лучше не буду говорить, что она сказала. Люблю тебя. Милый… Пойдем сейчас же к тебе… Она принялась осыпать его лицо мелкими, быстрыми поцелуями. Колосов плавился, как воск. – Марина… Но как же… – наконец-то он смог выдавить из себя, стараясь взять себя в руки, – как же Шатунов… – О, это страшный человек, – снова принялась нашептывать Марина, слегка касаясь губами его уха, – он взял меня силой. Силой и шантажом, а ты лежал такой слабый, такой беспомощный, и они могли сделать с тобой все, что угодно. Я вынуждена была ему уступить. Но… Милый, разве это измена? Он взял только мое тело, но не душу. Душой я всегда была с тобой. Я люблю только тебя, тебя одного. Я полюбила тебя сразу же, как только увидела в первый раз. Мой храбрый, мой мужественный, мой рыцарь… – Марина… – попробовал прервать он ее. – Они держат меня взаперти, – пожаловалась она, – оружие отобрали, приставили ко мне какую-то здоровущую бабу… Не поймешь: то ли прислуга, то ли надсмотрщик. – Марина, прости дурака за то, что посмел усомниться в тебе… Я тоже… люблю… тебя. – Последние слова дались ему неимоверно тяжело, уж больно давно ему приходилось говорить их, настолько давно, что событие это стало казаться ему каким-то нереальным и даже, как будто, никогда не бывшим. Они слились в нежном поцелуе всепрощения, превратившись в единую плоть, имеющую общую душу. – Мариша, – наконец заставив себя оторваться от нее, прошептал Виктор, – мы с Анатолием Львовичем решили бежать. Прямо сейчас. Неожиданно она заплакала. Такой реакции Колосов никак не ожидал. – Я так хочу с тобой, – сквозь всхлипывания проговорила она. – Что же мне делать? – Как – что? – не понял Виктор. – А деньги? Я не смогу их сейчас забрать. Они сразу же что-то заподозрят. Жалко бросать. Ведь там три миллиона. Витя, подумай, как они могут нам помочь. А дети? Ведь нам же еще надо как-то устроить в жизни Вику и Мишу… Прямо не знаю, как поступить. Стыдно, да, что я такая меркантильная? – По ее прелестному лицу текли слезы. – Ты как всегда права, моя милая, но я не могу задерживаться. Иначе Свирского снова упрячут под охрану. Сегодняшняя ночь для него – единственный шанс. Не плачь, – Он осушал ее слезы поцелуями. – Ты завтра пойдешь к Шатунову и потребуешь, чтобы тебя перевезли на правый берег, в город. А я обязательно найду в городе телефон и позвоню ему, и тоже потребую, чтобы он тебя отпустил. Илья не посмеет отказать, слишком многим он мне обязан. Сам постоянно твердит об этом. – А если вас поймают? – засомневалась она. – Не поймают. Я придумал хитрый ход, – с гордостью пояснил Виктор. – Мы поплывем не на правый берег, а на левый. Нас там искать никто не будет. – Но как же мы встретимся? Ведь я совсем не знаю города, – испуганно спросила Марина. – Ты помнишь ту пристань, к которой мы подъехали? – Да. – Завтра, в одиннадцать часов, я жду тебя на лестнице, ведущей к пристани. Хорошо? Они снова поцеловались, на этот раз страстно и коротко. – Все. Беги, – она оттолкнула его от себя, – иначе я не смогу от тебя оторваться и никуда тебя не отпущу. Колосов сделал шаг назад, глядя на нее, потом решительно шагнул в кусты, растворившись в темноте. Марина постояла, некоторое время глядя ему вслед, а потом неспешно двинулась в сторону лужайки. Проходя сквозь веселящуюся, праздничную толпу, разглядела Шатунова с бокалом в руке, говорящего тост. Рядом с ним – носатый старик с густой седой шевелюрой. «Бр-р-р», – внутренне содрогнулась она. Марина поднялась к себе и, раздевшись, сразу прошла в ванную. Какое-то время понежилась под гидромассажем, потом после ванны долго и тщательно занималась волосами и кожей. Закутавшись в халат, устроилась на диване в гостиной, взяв в руки гламурный журнальчик, чтобы убить время. На часах было чуть больше двенадцати. «Нет, рано, – подумала она, – они еще не успели. Какая же все-таки скотина этот Шатунов. Использовать меня, как дешевую проститутку с Казанского вокзала. Это ж надо было додуматься подложить меня под этого мерзкого американского старикашку…» Когда стрелки показали час ночи, она взяла трубку и набрала номер. – Сл– лушаю, – ответил слегка заикающийся голос. – Илюша, это Марина. Я уже у себя и жду тебя, – пропела она в трубку. – А что так рано? – пьяно изумился голос. – А что у нас будет сегодня на десерт? – Илюшенька, ты даже представить себе не можешь, какой замечательный десерт тебя сегодня ожидает. – Д-да? В таком случае уже бегу. – В трубке раздался сигнал отбоя. За те шесть дней, что Марина провела на острове, она успела занять вполне определенное и, как ей казалось, достаточно прочное положение в здешнем обществе, что и подтвердил сегодняшний прием. Другое дело, что Шатунов все же не в меру циничен, и в нем никогда нельзя быть уверенным до конца. Необходимо было стать для него чем-то большим, чем просто забавной сексуальной игрушкой. Один его фокус с Голдштейном чего стоит. Ей хотелось стать для него человеком, которому он чувствовал бы себя обязанным. Ну, хотя бы, как Колосову. Еще лучше – стать полезным. Партнером. Деловым партнером. Дверь в комнату растворилась, пропуская пьяненького Илью Борисовича. – Куколка, – пьяно захихикал он, – у меня предложение. Давай сразу начнем с десерта. Путаясь в рукавах, он принялся сдирать с себя смокинг. Наконец, после нескольких безуспешных попыток, ему удалось стащить его с себя и швырнуть на пол. – Ненавижу эту гадость, – брезгливо сказал он. Марина поднялась с дивана ему навстречу. – Ну, что ж. С десерта, так с десерта, – усмехнулась она. – Ты чем готов пожертвовать, чтобы спасти свой проект с вакциной? На глазах трезвея, Илья Борисович замер в нелепой позе, глядя в упор на нее. – Н-не понял, – медленно проговорил он. – Твой проект под угрозой срыва, – повторила она. – У меня есть информация, которая может тебе помочь. – Так… – Шатунов наклонился, поднял с пола смокинг и, встряхнув его, сказал: – Деловые разговоры пошли в кабинет разговаривать. Оденься, – бросил он, выходя из комнаты. Когда Марина вошла в кабинет, Илья Борисович уже сидел за рабочим столом абсолютно трезвый, и только покрасневшие белки глаз напоминали о выпитом сегодня алкоголе. – Чего ты хочешь? – жестко спросил он. – Долю в бизнесе. – Сколько? – Десять процентов, – наобум ляпнула она. – Ты с ума сошла. – Илья Борисович схватился за голову. – Ты даже себе представить не можешь, чего ты просишь. Максимум один процент. И то, я ручаюсь за свои полпроцента, а вторую половину еще надо согласовать с Голдштейном. Да и… Еще надо посмотреть, что у тебя за информация, и стоит ли она таких сумасшедших денег… – Хорошо, я согласна на один процент. И информация моя того стоит, – с радостью согласилась Марина. – Ну и?.. – Что ну и? Неужели ты думаешь, что я разболтаю все так, без всяких гарантий? Где акции-то? – Дурочка, неужели ты думаешь, что я держу их дома, под матрасом? Хорошо, будут тебе гарантии. – Он вышел из-за стола и подошел к одному из зеркал. Повинуясь его руке, зеркало отъехало в сторону, и за ним оказалась стальная дверь сейфа. Как завороженная, Марина сверлила взглядом его спину, пока он колдовал у двери, а открыв дверь, сделал шаг внутрь и тут же обратно. Проделав манипуляции с дверью и зеркалом, он повернулся и подошел к Марине, держа в протянутой руке изящную сафьяновую коробочку. Она открыла ее и от восторга и изумления потеряла дар речи. В гнездышке из черного бархата, искрясь и играя на свету, лежал бриллиант величиной с голубиное яйцо прекрасной формы и огранки. – Ну что, пойдет в качестве залога? – осведомился он. Не в силах оторвать глаз от бриллианта, она кивнула головой. – Итак? Какая у тебя информация? – раздраженно спросил Шатунов. Марина облизала пересохшие губы. – Свирского нет на острове. – Шершавый язык цеплялся за небо и мешал ей говорить. – Что-о? – Но я знаю, где он. Ему помог бежать Колосов, – сказала она, захлопнув коробочку и крепко зажав ее в кулачке. – Ну же, ну же, говори. – Илья Борисович подскочил к ней и стал трясти ее за плечи. – Эй, осторожнее. – Марина уже справилась со своим волнением, охватившем ее при виде драгоценного камня. Она оттолкнула от себя Шатунова, промолвив: – Осторожнее, милый. Ты делаешь мне больно. Они переправились на левый берег. Колосов уверен, что ты не сообразишь их там искать. – Подойдя к нему, она чмокнула его щеку. – Удачи тебе, милый. Как видишь, моя информация стоит того, – проговорив это, она направилась к выходу. Шатунов бросился к столу, сорвав с аппарата трубку, принялся тыкать в кнопки пальцем. – Далдыченко? Ко мне! Да, в кабинете! * * * Идти по песку было чертовски неудобно. Он набивался в туфли, просачиваясь сквозь носки и натирая ноги. Поэтому после первых же шагов по песчаному берегу они сняли туфли и носки, сбросили с себя смокинги, подвернули брюки и в таком виде двинулись вдоль реки, вверх по течению. Побег прошел идеально. Они без затруднений выбрались из парка, никем не замеченными добрались до деревни. Не заходя в нее, спустились к самой воде. Здесь, как и надеялся Колосов, они нашли привязанные лодки местных жителей. Никаких замков. И даже весла им удалось обнаружить здесь же. Переправившись на левый берег, столкнули лодку, дав ей уплыть вниз по течению. Всего и делов-то оставалось, что вот так вот по-дачному, легким прогулочным шагом дойти до городишка под названием Краснослободск, откуда в Волгоград был переброшен мост через Волгу. Сначала они услышали шум мотора на реке, потом еще один и еще, и еще… Потом на лодках зажглись прожектора, световые лучи от которых шарили по воде, натыкаясь на песчаный берег. – Бежим, – скомандовал Колосов, бросившись прочь от реки. Они вбежали на невысокий бугор и залегли за ним. Прожекторов было более десяти. Они приближались к берегу, растянувшись широким фронтом вверх и вниз по течению. – Здесь на белом песке наши черные штаны видны за версту, – с тоской в голосе произнес Анатолий Львович. – За мной! – Колосов поднялся и побежал. Чем дальше они убегали от реки, тем гуще становился лес, песок, в котором предательски вязли ноги, сменился упругим травянистым дерном. Они пробежали метров четыреста и, тяжело дыша, остановились, наткнувшись на заросли малинника. – Больше не могу бежать, – прохрипел Свирский, судорожно хватая ртом воздух. Виктор оглянулся назад. Там и сям, как светлячки, в лесу горели огоньки фонариков. Видимо, лес, как густым гребнем, решили прочесать, растянув преследующих в длинную цепь. – А мы больше никуда не побежим, – ответил он, обходя малинник вокруг. – Идите сюда, Анатолий Львович. Наденьте пиджак. Здесь есть небольшая ямка, в нее мы и заляжем. Цепь приближалась. Свирский и Колосов уже слышали реплики, которыми обменивались люди, идущие в цепи. Лучи фонариков заплясали по малиннику. Беглецы вжались в землю, словно стараясь раствориться в ней. Тяжелые армейские ботинки прошуршали по лесной подстилке, минуя малинник. Преследователи удалялись вглубь леса. Уже еле слышными стали их голоса. «Слава Богу, – подумал Колосов, – пронесло». Он поднял голову, оглянулся. Цепь ушла уже довольно-таки далеко от них. Виктор уж было решил подниматься, когда до его ушей долетел странный звук, как будто кто-то шагнет, потом постоит на месте, переминаясь с ноги на ногу, потом снова шагнет. И мотивчик. Кто-то по ту сторону малинника мурлыкал какой-то попсовый мотивчик. «Да он жрет малину», – понял Виктор. Любитель малины еще несколько минут потоптался на месте, после чего, видимо, все же решил догонять своих. Он решительно затопал, обходя малинник. – Ч-черт, – вдруг отчетливо услышал чей-то возглас Колосов, а затем стук оружия о землю и звук падения грузного тела. Повернув голову, Виктор увидел совсем рядом с собой сидящего на земле мужика, от испуга и изумления раскрывшего рот и вытаращившего глаза. Не давая ему опомниться, Колосов кинулся на него, вцепившись обеими руками в горло. Анатолий Львович, об ногу которого и споткнулся «секьюрити», медленно поднялся на колени и, парализованный страхом, как завороженный наблюдал за смертельной схваткой двух, рвущих друг другу глотки, мужчин. «Секьюрити» был крупнее и сильнее Колосова, почувствовавшего, что он не сможет додавить врага. Еще немного, и тот вырвется из его рук. – По-мо-ги-те, – прохрипел из последних сил Виктор, у которого уже поплыли в глазах разноцветные круги. Выведенный из оцепенения этим предсмертным хрипом, профессор поспешно принялся шарить растопыренными руками по траве. Наткнувшись на автомат, потянул его к себе и, неумело взяв в руки, приставил к ребрам врага, и нажал спусковой крючок. «Секьюрити» дернулся в предсмертной судороге и затих, уронив руки на землю. Звук выстрела понесся по лесу, резонируя в стройных стволах корабельных сосен. В ответ по всему лесу поднялась сумасшедшая пальба. Казалось, стреляли со всех сторон. Колосов, еще не оправившись от схватки и едва восстановив дыхание, поднялся на ноги: – Бежать, профессор, бежать, – сквозь охвативший его кашель проговорил он. Схватив в одну руку автомат, второй он потянул Свирского за собой. Он плохо соображал, куда они бегут, помня лишь о том, что необходимо отбежать от места схватки как можно дальше и подыскать подходящее место для обороны. Стрельба почти прекратилась, видимо из опасения попасть в своих. Виктор уже заметил перед собой широкую промоину, в которой, наверное, прятался один из ериков, коих здесь оставалось великое множество после разлива Волги, когда Анатолий Львович, ойкнув, внезапно упал, потащив за собой Колосова. – Анатолий Львович, миленький, что с вами? – забеспокоился он. – Кажется, в меня попали. В груди больно, – задыхаясь, сбивчиво проговорил профессор. – Идти сможете? Здесь уже недалеко. – Попробую. Он поднялся с помощью Виктора и, поддерживаемый им, заковылял вперед. Каждый шаг давался ему все тяжелее и, когда до промоины оставалось уже несколько метров, колени его подогнулись, и он бессильно повис на Викторе. Тот подтащил его к краю промоины, спустился вниз, а затем вслед за собой втащил туда и Свирского. Промоина, расширяясь, уходила куда-то вперед, а у их ног лежало недвижимое лесное озеро, в черной воде которого плавала желтая луна. – Ничего, Анатолий Львович, – принялся успокаивать профессора Колосов, – сейчас я вас перевяжу, передохнем и двинем дальше. Мы от них по ерику уйдем. – Нет. Виктор Петро… – с трудом выговорил Свирский. В груди у него что-то булькало и сипело. – Сядь-те. Вот так. – Колосов сел на песок, устроив голову профессора у себя на коленях. – Где ваша зажигалка? Выбросьте ее… в воду, – попросил Свирский, когда Виктор достал из кармана свою зажигалку. – А теперь достаньте мою. В левом кармане. Так. – Теперь Виктор держал в руках точно такую же зажигалку, как та, которую он сейчас утопил. – В ней, внутри, находится микрочип, – собравшись с силами, снова заговорил Свирский. – Там все материалы по вакцине. Доберитесь в этот новый город… Рюрик… Найдите этих людей… Добейтесь производства… вакцины. Хорошо бы… моих ребят… – у Анатолия Львовича хлынула горлом кровь, заставив его замолчать. Колосов почувствовал, как его брюки напитываются горячим и липким. – Помолчи, помолчи, Анатолий Львович, – попросил он, стараясь зажать носовым платком рану в груди профессора. Кровотечение прекратилось, и Свирский снова смог заговорить, с трудом составляя слова и беря паузы для отдыха: – У нашей технологии есть недостаток. Если человек не заражен вирусом гриппа, она для него смертельна. Помните, я делал вам два укола? Первый – легкий вирус. Второй – вакцина. Я работал над устранением… Не успел… Шатунов и люди из «Зибер» об этом не знают. У них ничего не по… – Его речь прервалась на полуслове. В груди снова заклокотало, потом хрип и… Все. – Анатолий Львович, Анатолий Львович, – затормошил его ничего не понявший Колосов. Свирский лежал недвижим, и грудь его больше не вздымалась, разрываемая клекочущим дыханием. – Прими, Господи, душу его, – промолвил Виктор, закрывая другу глаза. * * * – Илья Борисович, дорогой, мне стало известно, что у вас возникла проблема. Вернее, у нас возникла проблема. Не знаю, дорогой мой партнер, осознаете ли вы, что для нас значит бегство создателя вакцины? – голос в трубке менялся от приторно-вежливого в начале фразы до грубо-ефрейторского в конце. – Мы в жопе! Вы понимаете это? Если еще кто-то выбросит вакцину на рынок… – Алекс, Алекс… Я… Александр Иосифович, я… – пытался перебить говорившего Шатунов. – Обычный русский бардак! Вы неспособны обеспечить выполнение элементарных требований безопасности бизнеса! – Александр Иосифович, я клянусь вам, что в течение трех часов ситуация будет исправлена! – наконец Шатунову удалось прервать своего собеседника. Голос в трубке на какое-то мгновение замолк, потом очень спокойно и тихо произнес: – Хорошо. Я вам верю… Пока… – и издевательски добавил: – Спокойной ночи. Шатунов шваркнул трубку на телефонный аппарат, потом медленно поднял налитые кровью глаза на стоящего перед ним навытяжку Далдыченко и вдруг взорвался: – Твою мать!!! Почему Голдштейн знает о случившемся?! А? Я тебя спрашиваю! Почему… – Я вам уже докладывал, у нас орудует «крот», – спокойно ответил начальник службы безопасности, слегка пожав плечами. – подготовительный этап завершен. Можно начинать операцию. – Так какого хера тебе надо?! – снова заорал Шатунов. – Проводи!!! – Простите, но вы велели не начинать без вашей команды. Запищала рация, и очередной яростный рев застрял в глотке Ильи Борисовича. – Слушаю, – ответил на вызов Далдыченко. – Товарищ генерал, докладывает третий, – загнусавила рация. – Мы их взяли, находимся на пути домой. Один живой, второй убит. Наши потери: двое убитых, пятеро раненых. Отбой. – Добро. Жду вас. Шатунов вскочил со стула, новый вопль потряс стены кабинета: – Какой ты, к херам собачим, генерал?! Двух штатских придурков живыми поймать не можете! Далдыченко стоял молча, полуприкрыв глаза. Шеф продолжал бушевать. Генерал знал, что эту бурю надо просто пережить. Несмотря на некоторую истеричность и грубость, Шатунов был все-таки не самым плохим начальником. К тому же за те деньги, что ему здесь платили, можно было бы и не такое вытерпеть. Самое главное – дело сделано. Никто не ушел, никакой утечки информации не случилось. Подумав об этом, генерал улыбнулся одними лишь уголками губ, что однако не укрылось от зоркого взгляда Ильи Борисовича и вызвало у него новый приступ ярости. Неизвестно, сколько бы еще бушевал Шатунов, если бы не раздавшийся стук в дверь. – Разрешите? – В кабинет просунулась голова в бейсболке. Шатунов приглашающе махнул рукой. В кабинет ввалились четверо: офицер, спрашивавший разрешения войти, за ним Колосов со связанными руками и в перепачканной кровью одежде и двое конвоиров. – Освободите ему руки. Подождите за дверью, – приказал Далдыченко. Пока конвоиры возились с наручниками, офицер прошел к столу и положил на него зажигалку и пачку сигарет, покрытые ржавыми пятнами запекшейся крови. – Вот. Это все, что у них было с собой, – доложил он. Далдыченко подсел к столу и тут же принялся потрошить пачку сигарет. Выйдя из-за стола, Шатунов пересек огромный кабинет и остановился перед Колосовым, так и оставшимся стоять у входной двери. – Зачем ты это сделал? – спокойно спросил Илья Борисович. – Ты собираешься использовать вакцину неподобающим образом. Практически как бактериологическое оружие. Так нельзя. Это не по-людски, – ответил Виктор. – А ты кто, Господь Бог? Почему это ты решаешь, что подобает мне делать, а что не подобает? Я вложил в бизнес собственные деньги и теперь хочу на этом заработать. Что, нельзя? Это предосудительно? – Заработать? Можешь. Но только не на жизнях сотен миллионов людей. И как же ты мог… Как ты мог согласиться на то, чтобы оставить Россию без вакцины? Не хотелось говорить красивых слов… Но это же твоя родина, в конце концов! – Дурачок ты, Колосов, – засмеялся Илья Борисович, – юродивый. До седых волос дожил, а что такое жизнь, так и не понял. Триста миллиардов долларов в год! Да таких денег никакая родина не стоит! За них можно любую новую родину купить! Создать свою собственную! Вылепить ее! Такую, какая тебе нравится! – перешел на крик Шатунов, потом взял паузу, прошелся поперек кабинета, вернулся обратно и заговорил с затаенной ехидцей: – А ты, Колосов, лицемер. Человечество, видите ли, ему жалко. Неподобающим образом я поступаю… А ты подобающим образом поступил, когда прикончил двоих моих людей и пятерых поранил? А? У них, между прочим, детишки – сироты остались, вдовы безутешные… Их не жалко? – Это не я, – буркнул Колосов. – Это они сами себя в темноте со страху покромсали. Илья Борисович снова пустился в прогулку по кабинету, засунув руки в карманы брюк. Остановившись перед Виктором, спросил: – Ну, и чего ты добился? Где Свирский? Ау-у! Свирский! Нету! Мертвый лежит! Он тоже на твоей совести. Ты убийца… Колосов. Убийца-идеалист. Это такие, как ты, страну развалили. Все ваши свободы, выборы, права человека… – Снова несколько шагов туда, столько же обратно. – А твоя сучка московская, знаешь, что удумала? Шантажировать меня. Меня! Выцыганила у меня алмаз «Алисия». Дура! Да он в двадцатку самых крупных входит! Что ты с ним делать будешь? – он заговорил так, как если бы Марина тоже находилась в кабинете. – Федор Несторович, слышишь? – обратился он к Далдыченко, сидевшему у стола. – Утопить эту суку сейчас же! – Отпусти ее, Илья, – угрюмо попросил Колосов. – Да ты поистине юродивый. Ты что же, не понял, кто тебя заложил? Это ведь она тебя заложила, любимая твоя, – рассмеялся ему в лицо Шатунов. – Все равно. Отпусти. Пожалуйста, – настойчиво повторил Виктор. – Хорошо. Будь по-твоему, – легко согласился он. – Федор Несторович, распорядись. Давайте сюда ее. С вещами. И обыщите ее хорошенько. Сам знаешь, на предмет чего. Да, и бриллиант мой отбери. В зеленой такой коробочке. Далдыченко вышел из кабинета. – Ну, что будем делать, брат? – обратился Илья к Виктору. – Свирского ты привез, ты и увез. Здесь мы квиты. Что еще? Жизнь я тебе должен? Я тебе ее возвращаю. Даже две. Сам понимаешь, ни один человек, заподозренный во враждебных намерениях, не должен покинуть остров живым. Но я не люблю оставаться в долгу. Я дарю тебе жизнь. Тебе и твоей девке… Дверь с шумом распахнулась, и в кабинет влетела Марина. – Илюша, что эти мерзавцы себе позволяют? – возмущенно прокричала она. Она была так испугана и возмущена действиями шатуновских «секьюрити», что пронеслась мимо Колосова, не узнав его в этом, с головы до пят измазанном в крови, человеке. Осекшись на полуслове, она повернула назад голову и встретила тяжелый взгляд серых глаз: – Витя, это ты? Он тебе сказал, что я… Не верь ему, Витя, не верь… Колосов молчал. В кабинет вошел Далдыченко, за ним охранник с двумя чемоданами – одним большим, из тех, которые можно катить, самостоятельно, не прибегая к услугам носильщика и вторым, поменьше. Далдыченко положил на стол перед Ильей Борисовичем зеленую коробочку и зашептал ему на ухо: – Все проверили. Ничего запрещенного у нее нет, но… У нее с собой наличные, более трех миллионов… И драгоценностей, эдак… – Не мелочись, Федор Несторович… – с презрением проговорил Шатунов, в то же время раскрыв сафьяновую коробочку и любуясь своим бриллиантом, – отправь их сейчас же с острова. И… Пойдем-ка спать. – Охрана! Взять их, – распорядился генерал. – Илья! – обратился к Шатунову Колосов. – Если ты так великодушен, что сохраняешь мне жизнь, то позволь уж забрать сигареты. Курить уж больно хочется. Илья Борисович сделал приглашающий жест рукой. Подойдя к столу, Виктор поспешно стал собирать сигареты в разодранную пачку, а собрав, сунул в карман и зажигалку, и сигареты. – Зажигалочку тоже надо бы проверить, – с сомнением в голосе сказал Далдыченко. – Не перегибай палку, генерал. Ты ж все-таки не с Джеймсом Бондом дело имеешь… Знаю я эту зажигалку, сам дарил. Бери, бери, – великодушно разрешил он Колосову. Марину и Виктора вывели из дворца и рассадили по джипам, стоявшим у парадной лестницы; в первый – Колосова, а во второй –Марину с ее багажом. Через пять минут они уже были на причале. У причальной стенки черной скалой высилась громада военного корабля, возле которого, как муравьи, суетились матросы, таская на него какие-то коробки из грузовика. Первый джип проехал в дальний конец причала. Из него вышел Колосов в сопровождении двух охранников. Они спустились с причала в катер и стали поджидать остальных, но второй джип почему-то застрял возле военного судна. – Ребятки, я вас умоляю, не сажайте меня в лодку с этим человеком. – Марина постаралась обрушить на охранников всю мощь своего обаяния. – Это мой муж. Он ужасный ревнивец. Он меня убьет. Это он хотел бежать с острова. А я не хотела. Он сумасшедший. Не оставляйте меня с ним один на один. Умоляю вас… – запричитала она. – А куда уходит этот корабль? – внезапно, без всякого перехода, перешла она на деловой тон. – В Баку, – буркнул один из «секьюрити». – Ты б поменьше болтал, – отреагировал второй. – Умоляю вас, ребята, устройте меня туда. Поговорите с капитаном, – снова заканючила Марина. – Вот. Возьмите. – Она стала пихать им в руки тугие пачки. – Здесь по десять тысяч. Долларов. Каждому. Ну же, умоляю вас. – Не положено… – засомневался первый. – Да ладно тебе, – сказал второй. – Приказ был: выкинуть с острова. А на катере или на корабле, никто не уточнял. Я сейчас, – сказал он, засовывая пачку в карман брюк и выбираясь из машины наружу. Поправляя на ходу съехавшую на ухо бейсболку, он направился к катеру, поджидавшему их на дальнем конце причала. Марина видела, как он махнул рукой: «Отправляйтесь, мол, без нас», – после чего твердой походкой кадрового военного промаршировал к трапу корабля. Переговоры продолжались минут пятнадцать, после чего он подошел к машине и, распахнув дверцу, помог Марине выбраться на бетон причала. – Двадцать тысяч вас устроит? – поинтересовался «секьюрити». Марина радостно кивнула головой в знак согласия. – Ну, тогда идите. Вас у трапа ждет сам капитан. Минут через десять они отчалят. Когда вместо Марины у катера появился охранник и, махнув рукой, прокричал: «Нас не ждите», – Колосов даже не удивился. «Наверное, опять начала разыгрывать какую-то новую комбинацию» – подумал он. Катер отвалил от стенки и, грозно ревя мощным мотором, направился к правому берегу. Причалили к тому самому плавучему деревянному причалу-вокзальчику, с которого шесть дней назад они втроем отправились на остров. Выбравшись из катера на дебаркадер, Колосов прошел через пустой кассовый зальчик, сошел по сходням на берег и энергично взбежал по крутой бетонной лестнице на самый гребень набережной. Здесь он обернулся и посмотрел назад. Над черными верхушками дубов и сосен острова Сарпинский в серой предрассветной мгле разлилась розовая полоска утренней зари. Окруженное легкой мутью уже показало свой бок багровое солнце. Начинался еще один день… Он повернулся и спорым шагом направился в город. Ему нужно было торопиться. Слишком много дел ожидало его сегодня. Эпилог Два чернокожих морских пехотинца, утомленные безумной бакинской жарой, а пуще того – нефтяной вонью, пропитывающей в этом городе не только воздух, но и каждый камень, особенно в безветренные, жаркие летние дни, такие как сегодня, лениво поглядывали из своего «Хаммера», как метрах в ста от них матросы в белых робах таскают картонные коробки с пришвартовавшегося русского корвета на американский армейский грузовик. – Чертова вонь, – с тоской в голосе выругался один из них. – Как думаешь, Сердж, если закрыть окна, может полегче будет? – Сколько тебе говорить, Си.Ар., – отозвался сержант, – ты уже так пропитался этой вонью, что если закрыть окна, будет только хуже. На дальнейшие препирательства не было сил, и они замолкли, продолжив наблюдать за разгрузкой. Неугомонный Си.Ар. потянулся за биноклем, мечтательно промолвив: – Сейчас бы косячок долбануть. Травка помогла бы. Сержант не счел для себя нужным отвечать на столь очевидную глупость. – Вау! – вдруг воскликнул, глазевший в бинокль Си.Ар. – С корвета сошел и движется к нам очаровательный кусочек белого мяса. Ты только посмотри, какие у нее сиськи! На, – он великодушно протянул сержанту бинокль, – посмотри сам. Сержант приложился к окулярам, подкорректировал резкость. – Да, ничего киска, – пробурчал он, продолжая наблюдать, как навстречу им, виляя бедрами, туго обтянутыми джинсами, идет женщина, неся в одной руке небольшой чемоданчик, а во второй держа ремень чемодана побольше, который послушно катится за своей хозяйкой. Эта туристического вида дамочка дико смотрелась в грузовом порту; на фоне грузовых судов, контейнеров, шныряющих туда-сюда погрузчиков и портовых кранов. А также портовых рабочих. «Она явно пользуется успехом у местных докеров», – подумал сержант, глядя, как двое местных в рабочих комбинезонах и ярких пластиковых касках пытаются завязать с ней знакомство. Они заступили ей дорогу и не дают пройти. Один из них уже хватает ее за руки и, с непонятными намерениями, пытается вырвать из рук чемоданчик. «Нет, ребята, эта киска не для вас», – решил он и, громко и решительно выдохнув: «Вуса-а», – завел двигатель. Стремительный бросок боевой машины чуть не смел не в меру наглых докеров, едва успевших выскочить из-под самых колес. Наглецы что-то загалдели на своем туземном наречии, но молодец Си.Ар., вовремя сориентировался и взял их на мушку, заставив тем самым поспешно ретироваться. – Мадам, я вижу у вас проблемы? – воскликнул сержант, высунув в окно свою улыбчивую черную физиономию. – Может быть, вас надо куда-нибудь подвезти? – Буду вам очень признательна, – с акцентом ответила она. – Ты что, Сэрдж, а как же грузовик? – испуганно спросил Си.Ар., толкая сержанта в колено. – Не дрейф, малыш. Мы его на дороге в аэропорт перехватим, – успокоил напарника сержант, повернувшись к нему. – Ты лучше вспомни, когда у тебя последний раз такая баба была. Ну, иди встречай ее. Си.Ар. выскочил на раскаленный асфальт. Открыв заднюю дверцу, сделал приглашающий жест рукой: – Прошу, мадам. Помог ей забраться самой и забросить вещи в машину, после чего и сам уселся туда же. – Спасибо вам, – поблагодарила она. – Эти чертовы туземцы… Вы не могли бы отвезти меня в центр, в какую-нибудь приличную гостиницу? – О’кей, мадам, – ответил сержант. – я знаю одну, очень приличную. Сержант лихо развернулся, и через несколько минут они уже миновали ворота порта. Си.Ар. жадно пожирал ее глазами. «Черт, вблизи она еще сексуальнее, чем мне показалось вначале», – подумал он. Она со своими вещами расположилась напротив него на сиденье, тянущемся вдоль борта машины, забросив нога за ногу и опершись раскинутыми в стороны руками на свои чемоданы. Сержант служил в Баку уже больше года и за это время успел довольно-таки неплохо изучить город. Так что найти в Старом городе спокойную, тихую улочку, где бы им никто не помешал, для него проблем не составляло. Он припарковал машину и, выключив зажигание, обернулся назад: – Ну что же ты, чувак? Давай… Не соображая, что происходит, дамочка переводила взгляд с одного на другого. Си.Ар.а не надо было долго упрашивать. Он резко дернул ее за ногу, так что она слетела на пол машины, при этом больно ударившись головой. Си.Ар. навалился на нее, заламывая ей руки за спину. Сэрдж радостно хохотал, наблюдая, как Си.Ар., здоровый, накачанный детина, безуспешно борется с хрупкой женщиной. Наконец-то ему удалось завести ей за спину обе руки, удерживая их там одной своей лапищей, а второй он принялся расстегивать ей джинсы. Это было чертовски смешно. Сердж хохотал от души, наблюдая за поединком этой дикой белой кошки с этим увальнем Си.Ар.ом. Но тут ей удалось освободить одну руку, и (черт возьми!) в руке был пистолет. Си.Ар., смешно взбрыкнув ногами, отлетел в дальний угол машины, сбросив по дороге багаж этой дикой кошки. Он забился в самый угол и мелко дрожал от страха, трусливо поджав под себя ноги. И оплакивать бы его черной мамочке в далеком отсюда Детройте своего придурка сына, если бы не Сэрдж. Он успел перехватить руку дамочки, и пуля сквозь открытый люк ушла в небо. Второй раз он ей выстрелить не дал, вырвав пистолет из ее рук. Так и боролись они: сержант, обернувшийся вполоборота назад и прижатый рулем, и чертова кошка, пустившая в ход и руки, и ноги, и зубы. А Си.Ар. так и сидел, застыв в дальнем углу. «Какого черта?» – подумал сержант, продолжая отбиваться от дамочки и не давая ей дотянуться до пистолета. Он проследил за взглядом Си.Ар.а. Черт возьми! Чемоданчик, упавший на пол, раскрылся, и из него высыпалась целая гора долларов! – Эй, придурок! – заорал сержант. – Сэрдж! Мы миллионеры! – с блаженной улыбкой на лице отозвался солдат. – Если ты не пошевелишься, то будешь не миллионером, а трупом! – рявкнул Сэрдж, с трудом сдерживая дамочку. Проснувшийся Си.Ар. проворно подскочил к борющимся, распахнул дверь машины и чемпионским ударом вышиб дамочку наружу. Сэрдж, не теряя времени, резко рванул с места, и, визжа покрышками, машина скрылась за поворотом. В голове гудел большущий колокол, а коленки и локти саднили так, что из глаз сами собой покатились крупные слезы. Марина попыталась подняться, но земля стала выскальзывать из-под нее. Она так и осталась стоять на четвереньках на мощеной разнокалиберным булыжником горбатой улочке Старого города. А слезы катились из ее глаз и капали в мыльную воду, веселым ручейком пробивающую себе дорогу среди булыжников. К ней подошла девочка лет пяти с белыми бантиками в черных косичках и тронула ее за плечо: – Тетя, ты почему плачешь? Тебя кто-то обидел? Не надо, не плачь.