— И смех и грех, как я царя обманул! — засмеялся Фидлер.

Пришли в избу. В горнице Парфенова было чисто, тихо, светло. За стеной скрипела люлька, хозяйка баюкала ребенка, пела колыбельную песню. Она принесла большую миску горячих дымящихся щей и каравай ржаного хлеба. Похлебали, выловили и съели по куску говядины, и потекла задушевная беседа.

— Ну, друг, встретились мы опять с тобой! Теперь будем вместе для народа работать. Иди к нам в литейную. Помощником моим поставлю тебя, Фридрих.

Друзья вскоре вновь пошли на литейный двор. Фидлер немедленно приступил к работе.

Около полуночи вместе возвращались. Не имея жилья, Фидлер пошел к Парфенову ночевать.

На улице царила тишина. Изредка попадались прохожие. На бархатном небе алмазами сверкали звезды. Хотелось мира и покоя, дружбы, задушевной беседы…

Вернувшись домой, наскоро поужинали. Легли спать. Но не спалось, хотя оба порядком устали.

Лежа в постели навзничь, Василий положил руку под голову и, задумчиво глядя куда-то в темный угол, говорил:

— Слыхал я, мил человек, что где-то на нашей земле, сказывают на Мологе-реке, был холопий город. Может, он и ныне есть где-то на русской земле… Как он прозывается, не знаю. Держит народ название этого города в тайне. Боится, что узнают бояре да дворяне, войной на него пойдут. Сотрут с лица земли…

Глубоко вздохнув, Василий продолжал:

— И нет в этом городе ни царя, ни князей, ни бояр, ни дворян. Живут в нем одни бывшие холопы. Живут вольготно, не знают нужды и горя. Сами себе хозяева, сами себе и работники, своего счастья добытчики…

На минуту в избе стало тихо. Только неумолчно верещал сверчок да где-то на улице перекликались стражники.

— И говорят, нет во всем свете богаче и краше этого города. В зелени весь. Дома высокие, светлые… И живут в том городе все дружно, потому как делить да мерить не приходится: всего в достатке, бери, сколь хочешь. Принадлежит всем одинаково…

— Вот попасть бы в такой город. Пожить в нем… — мечтательно, также тихо, заметил Фидлер.

— И попадем. Сами такой город построим, когда бояр власти лишим либо изничтожим. Дай срок. Уж поверь, мил человек, знатцу.

Василий повернулся лицом к Фидлеру и взволнованно зашептал:

— Потому я и подался к Болотникову… Потому как народ с ним. Пусть мы голову сложим… Могильным прахом покроемся… Но народ свое дело сделает… В народе вся сила. Так-то.

Долго еще Василий рассказывал о счастливой жизни в холопьем городе. И о подвигах Болотникова. Потом уснул. Слышалось его глубокое и ровное дыхание — сильного, спокойного человека.

Фидлер ворочался на мягко застланной заботливым хозяином широкой лежанке, мечтая о далеком счастье, о сказочном городе, и наконец также уснул.

Сказание о холопьем городе, некогда построенном на Мологе новгородскими беглецами, было широко распространено в народе в XVI и начале XVII века. Сказание передавалось в разных вариантах. Его записал известный Сигизмунд Герберштейн, германский имперский посол, приезжавший в XVI веке в Русское государство.

Болотников посетил однажды свой литейный двор. Ходил в сопровождении Парфенова, дававшего необходимые объяснения. Встретил Фидлера.

— Эй, Фридрих, здорово! Как живешь, огненный?

Фидлер поклонился.

— Живу, слава богу, хорошо. Работаю, вот видишь, воевода, у Парфенова в литейной.

— Ну, добро дело, добро дело!

Фридрих вытащил из кармана бумагу.

— Чти, воевода!

Болотников с любопытством прочел:

— «А у выписки тульских записных литейщиков Василий Парфенов со товарыщи сказал, по святой непорочной евангельской заповеди господней, еже ей-ей вправду: подмастерье Фридрих Фидлер всякие литейные дела, особливо пушечные, против своей братьи записных литейщиков в ровенстве делать умеет. Быть ему литейного дела мастером».

— Ай да Фидлер, молодец, хвалю, хвалю!

Болотников дружелюбно хлопнул немца по плечу. Тот зашатался, но выстоял.

— Ну, добро дело, добро дело!

Болотников вышел во двор, где собрались работные — послушать, что поведает им воевода.

Он тепло оглядел окружающих, рассказал им, за что рать его борется, и добавил:

— Люди работные, други мои, вижу я, как дело у вас спорится. Хорошо идет дело. Начальный ваш — знатец большой! Сообща бьемся супротив лиходеев: мы на поле брани, а вы здесь, на литейном дворе.