– Мы зайдем? – Размахов и Марина, перешагнув порог, зашли в коридор, оглядываясь по сторонам. В квартире ощутимо пованивало кошками, обои были старые, местами вытертые добела.

– Проходите! – продолжила Маша свою роль гостеприимной хозяйки.

Прошли на кухню. Мельком Размахов отметил горку грязной посуды в раковине.

– Хотите чаю? – предложила Маша.

Размахов сел на стул и объяснил ей цель своего визита.

– Вот так, – закончил он. – В этой папке были очень важные документы, так что нам необходимо срочно ее получить. Кстати, ты в нее не заглядывала?

И тут его ждал сюрприз. Машины глаза неожиданно наполнились слезами, подбородок задрожал.

– Борис Максимович… – прошептала она, – у меня нет… нет вашей папки!..

– То есть как?! – громче, чем надо, воскликнул Размахов, и Маша шарахнулась от него к стенке. Лицо Марины приобрело безнадежно-отчаянное выражение.

– Все украли! И… и деньги! – выговорила Маша и тут, не выдержав, разрыдалась. – Там вещи были… дорогие… Я к вам на показ хотела съездить… Я у знакомых заняла!..

– О черт! – только и сказала Марина и, отойдя к окну, закурила, предоставляя Размахову самому разбираться с рыдающей девушкой.

Вконец запутавшаяся в хитросплетениях судьбы, Маша поила гостей на кухне чаем, догадываясь, что карьеру модели, во всяком случае с помощью этого агентства, ей сделать уже не удастся. Размахов, конечно, на словах ее жалел, обещал помнить о ней и сразу вызвать, как только представится подходящий случай, и даже кое с кем ее познакомить, но, после того что она натворила, Маше в его добрую волю верилось с трудом.

…Выйдя из подъезда, Размахов вздохнул и потянулся. Вовсю шпарило солнце, тело было ватным, глаза болели: давала себя знать тяжелая ночь.

– Что ты предлагаешь? – спросил он у Марины. – Каковы будут дальнейшие действия?

– Предлагаю провести время до отъезда с пользой. Денежки нам все равно улыбнулись… Я предлагаю о проблемах подумать в Москве. Например, раз уж мы здесь, – Марина принялась листать путеводитель, – можем посетить, например, музей военно-морского флота, музей Крамского, музей Дурова, отца-основателя цирковой династии Дуровых… Ну знаешь, дрессировщики?

– Дуры вы, – передразнил ее Размахов. Лучше снять номер в отеле, – сказал он, решив смириться с ударом судьбы, – я бы сейчас в кровать завалился часика на четыре.

– У человека карьера летит к черту, – вздохнула Марина, – а вам только бы в кровать завалиться… Все вы, мужики, одинаковые.

Возвращались они в полном молчании. Помириться с Мариной они так и не успели, несмотря на краткий и какой-то нервный секс, произошедший между ними в гостиничном номере лучшей местной гостиницы. Наоборот, они словно дулись теперь друг на друга за что-то и старательно смотрели в разные стороны. Хуже всего было то, что размаховское лирическое настроение не улетучилось. Это значило, что придется совершать какие-то поступки, которые никакой выгоды лично Размахову не принесут. Например, навестить родителей, сделать Марине предложение или пожертвовать деньги на ремонт храма.

Сегодня утром я проснулся от странного внутреннего толчка: словно что-то подбросило меня на диване, заставило открыть глаза, странным холодом пробежало по коже. Никогда не испытывал раньше подобных состояний. Будучи по натуре человеком серьезным, хотя и веселым, я считал себя до мозга костей материалистом: никакие там внутренние голоса, ни подозрения, ни предчувствия не могли сравниться с силой моего разума, умением логически выстроить ситуацию, рационально ее разложить. Так я всегда считал. И когда мне говорили о всяких там пришельцах, экстрасенсах-кудесниках, я смеялся в душе. Настоящий адвокат всегда должен слушать только голос разума, даже если что-то внутри…

Я сел на диване. Было около семи утра. То самое «что-то внутри» не давало мне покоя. И тут я вспомнил… Я вспомнил все, что происходило сегодня ночью.

Небольшая река текла слева направо. По обеим сторонам реки стояли люди. Их лиц не было видно. Постепенно становилось все темнее и темнее. Внезапно на реке появился плот, не управляемый никем, он плыл против течения. На плоту под темным покрывалом лежали двое. Один – совершенно очевидный покойник. В ногах у него горела свеча. Он должен был что-то важное сообщить второму, который лежал рядом и ждал. Ждал какой-то страшной тайны.

Вторым был я.

На протяжении всего сна я пытался разглядеть лицо покойника. Сгустившаяся темнота мешала мне. Казалось, вот-вот, секунда – и он повернет ко мне свое лицо и тогда я узнаю… Покойник повернул голову. Я узнал его.

Конечно, это был сон. Но никогда прежде я не испытывал подобного состояния обостренной ясности, сверхреальности происходящего. Это был сон. Но в ту секунду я готов был биться об заклад, что все это действительно со мной происходило. Но я совершенно забыл, кто был этот покойник. Все усилия вспомнить ни к чему не приводили. Чувствуя, что меня начинает трясти, я решил взять себя в руки.