Он подошел к Ферберу, который, судя по всему, не собирался выходить из ступора. Кристиану Ферберу было тридцать два года. Таких меланхоличных сентиментальных красавцев с романтически бледным лицом, светло-голубыми глазами и длинными черными волосами нечасто встретишь в полиции; и тем не менее он был компетентным и настойчивым полицейским, одним из тех, с кем Жаслен любил работать.

– Кристиан… – окликнул его Жаслен, сначала тихо, потом повысив голос. Медленно, словно наказанный ребенок, Фербер поднял на него глаза, полные жалобной обиды.

– До такой степени? – мягко спросил Жаслен.

– И даже хуже. Хуже, чем ты думаешь. Тот, кто это совершил… не имеет права на существование. Его надо стереть с лица земли.

– Мы поймаем его, Кристиан. Мы всегда их ловим. Фербер кивнул и заплакал. Все это не лезло ни в какие ворота.

Через некоторое время, показавшееся Жаслену слишком долгим, Фербер встал и, еще нетвердо держась на ногах, подвел его к группке жандармов.

– Мой шеф, комиссар Жаслен, – сказал он, понизив голос.

При этих словах одного из юных жандармов вырвало, и не успел он перевести дух, как его вырвало снова, прямо на землю, но он в упор не видел окружающих, что тоже было странно для жандарма.

– Бригадир Бегодо, – машинально представился его шеф, все так же по-дурацки раскачиваясь. В общем, рассчитывать на помощь жандармерии Монтаржи пока не приходилось.

– У них отберут дело, – заметил Фербер. – Мы сами решили начать поиски, нам позвонили, когда он не приехал на встречу в Париж. Поскольку он жил здесь постоянно, я попросил их проверить, не случилось ли чего; и они его нашли.

– Раз они нашли труп, то могут попросить, чтобы и дело отдали им.

– Вряд ли.

– С чего ты взял?

– Ты наверняка согласишься со мной, когда увидишь… состояние жертвы. – Фербер замолчал, вздрогнул, его снова затошнило, но ему уже нечем было рвать, разве что остатками желчи.

Жаслен взглянул на широко распахнутые двери дома. Неподалеку роилось облако мух, с жужжанием круживших на одном месте, словно в ожидании своей очереди. С точки зрения мухи, труп человека – это мясо, просто-напросто кусок мяса; из дома снова потянуло зловонием, и вынести его было невозможно. Раз уж ему суждено выдержать кровавое зрелище, придется – Жаслен прекрасно это понимал – встать ненадолго на точку зрения мухи, достичь потрясающей беспристрастности мухи – Musca domestica. Всего за свою жизнь самка Musca Domestica откладывает от 500 до 1000 белых яиц, длиной около 1,2 мм. Через день из яиц вылупляются личинки (червячки); они живут и питаются в разлагающихся органических веществах (как то: в трупах, бытовых отбросах, испражнениях). Личинки комнатных мух, червеобразные, без ног, имеют длину от 3 до 9 мм и отличаются характерным белесым цветом, со стороны ротового отверстия они заостренные, сзади усеченной формы. После трех линек личинка отползает в сухое прохладное место и превращается в куколку, образуя красноватый пупарий.

Взрослые насекомые живут от двух недель до месяца в среде обитания, но могут прожить дольше в лабораторных условиях. Из кокона выходит взрослая особь. Маленькие мухи – это не молодые мухи, а взрослые особи, которым не хватило пищи на личиночной стадии.

Приблизительно через 36 часов после выхода из куколки они уже способны к размножению. Самец комнатной мухи забирается самке на спину и вводит сперму. Обычно самки копулируют один раз, но хранят сперматозоиды в семяприемнике, чтобы использовать их на несколько яйцекладок. Для самцов характерно территориальное поведение – защищая свою территорию от самцов-соперников, они стараются оплодотворить каждую самку, появившуюся на их участке.

– Кроме того, пострадавший – человек известный… – добавил Фербер.

– Кто?

– Мишель Уэльбек.

Поскольку шеф никак не отреагировал на это имя, он добавил:

– Писатель. Вернее, был писателем. Весьма популярным.

Ну что ж, популярный писатель служит теперь пищей для полчищ червей, подумал Жаслен, мужественно пытаясь сохранить свой mind control.

– Мне туда зайти? – спросил он у своего подчиненного. – Зайти посмотреть?

Фербер долго колебался, прежде чем ответить. Следователь, ведущий дело, обязан лично осмотреть место преступления, Жаслен неизменно подчеркивал это на своих лекциях в Национальной школе полиции в Сен-Сир-о-Мон-д’Ор. Преступление, особенно если оно совершено не спонтанно и не с целью наживы, – вещь очень интимная, убийца, несомненно, выражает своим актом нечто личное, какое-то свое отношение к жертве. На месте преступления почти всегда можно обнаружить что-то неповторимое, индивидуальное, так сказать, роспись преступника; это прежде всего касается, добавлял он, особо жестоких и ритуальных убийств, и в таких случаях есть все основания направить следствие на поиски психопата.

– На твоем месте я подождал бы экспертов, – сказал наконец Фербер. – У них будут стерильные маски, ты хотя бы от вони не задохнешься.

Жаслен задумался; такой компромисс заслуживал внимания.

– Когда они приедут?

– Часа через два.

Бригадир Бегодо все еще раскачивался, выйдя уже на крейсерскую скорость, и в таком состоянии опасности не представлял, его следовало бы уложить на больничную койку, а то и дома, напичкав сильными транквилизаторами, и все тут. Его подчиненные, по-прежнему стоя возле него на коленях, начали вдруг трясти головами, вяло болтаясь из стороны в сторону по примеру шефа. Сельские жандармы, беззлобно подумал Жаслен. Полномочны вынести постановление о превышении скорости или мелком мошенничестве с банковской картой.

– С твоего позволения, – сказал он Ферберу, – я

пока что обойду деревню. Посмотрю, как тут обстановочка.

– Давай, давай… Ты тут начальник. – Фербер устало улыбнулся. – Я все беру на себя и приму гостей в твое отсутствие.

Он снова уселся в траву и, пару раз шмыгнув носом, вытащил из кармана пиджака книжку, «Аурелию» Жерара де Нерваля, – успел рассмотреть Жаслен. Он повернулся и пошел в сторону деревни, практически деревеньки, небольшой кучки домов, дремлющих под сенью леса.