Шрифт:
Непонятно, о чем было еще говорить, если все слова, поцелуи и объятия сказаны и проделаны еще дома? Кстати, приводя себя и квартиру в порядок, Илона проявила неожиданную сноровку: все было исполнено вмиг и на высшем уровне. Турецкий, глядя на ее «хозяйскую» раскованность, опять подумал: вот бы жену такую! Но тут же одернул себя: о чем ты думаешь, мудила грешный?…
И вот теперь, после ее вопроса, он в самом деле не знал, что ей ответить. Пообещать? Но ведь это бессовестно!
«А о какой совести ты вообще заговорил, Турецкий?» – услышал он чей-то потусторонний голос. Он помолчал, раздумывая, затем помог Илоне выбраться из машины в ее «непростом», мягко говоря, наряде, вышел следом и, прижав ее к себе – на виду у дежурного, вылупившего на них глаза из своей будки, – негромко сказал:
– В любом случае… я еще не знаю, что будет… но мне с тобой, маленькая моя, было очень хорошо. Ты поэтому не огорчайся и прости, если что не так…
– Дурак ты, Сашка… – видимо, проглотив комок в горле, потому что голос у нее был странный, будто придушенный, прошептала она. – Ну надо же, встретиться тогда, когда все поезда уже ушли!…
– Ты о чем? – насторожился он, потому что всякий намек вмиг заставлял его напрягаться.
– Я о своих поездах, Сашка… Случайная пассажирка… Дорогое купе… госпожа генеральша…
– Тебе не кажется, что попахивает ахинеей? – справившись со своим горлом, в котором тоже подозрительно першило, спросил Турецкий.
– Садись-ка лучше в машину, – устало ответила она, осторожно освобождаясь из его рук, – плохой мальчишка…
Он пересек Страстной бульвар и попросил водителя, индифферентно перемалывающего жвачку, остановиться. Кинул ему две сотни вместо договоренной одной и вышел из машины. Перешел Петровку и медленно отправился в обратном направлении.
Илона в ее коротком белом плащике, в красных туфельках и с красной же сумочкой на длинном ремешке была видна издали.
Она вошла не в проходную с дежурным, а отправилась вдоль длинной ограды. Ну понятно, решил Турецкий, через служебный… Но Илона спокойно прошла и мимо служебного въезда, а потом по Колобовским переулкам отправилась к Трубной площади. Это уже стало интересным само по себе. Турецкий медленно следовал за ней. Но далее она пошла на Неглинку и вскоре, к немалому удивлению Александра Борисовича, углубилась в Сандуновский переулок. А там у нее мог быть лишь один адрес: частное охранное предприятие «Глория».
– Ну, засранцы… – не зная, радоваться ему или печалиться, сказал себе Александр Борисович, а потом, увидев, как за женщиной закрылись стеклянные двери агентства, многозначительно развел руками и… отправился к себе, на Большую Дмитровку, благо рядом. Потому что гиенам следовало в любом случае показать, что ты четко выполняешь условия договора. Иногда такая точность значит гораздо больше любого здравого смысла…
Делать ему в своем кабинете было практически нечего – так, вынужденный шаг, не более. Но, ни на что особо не надеясь, он, просто на всякий случай, набрал номер приемной Меркулова. К его удивлению, на месте оказалась Света.
– А ты чего тут делаешь по субботам? – спросил, может быть, излишне грубовато. – А мой что, тоже пашет?
– Александр Борисович? – точно так же удивилась и Света. – Вы знаете, все бумаги Константин Дмитриевич забрал к себе еще вчера. Он должен скоро подъехать. Ему доложить, что вы здесь?
– Не надо. Я сейчас уеду. По делам. А когда вернусь, не знаю.
Хотел добавить – «и вернусь ли», но промолчал.
– А Макс, вы меня извините, он тоже прочитал ваше… ну, вашу характеристику. Я неправильно сделала?
– Ну почему же? Надеюсь, ты не забыла добавить, что это – аванс? Все-все… – заторопился он, услышав, как девушка набирает полную грудь воздуха, чтобы ответить. – Я уже уехал. Пока.
И он уехал. В Склиф, где лежал в палате Василий Васильевич Сукромкин, переведенный из реанимации.
Глава семнадцатая
ЖЕЛТЫЙ КОНВЕРТ
– А меня, Саша, обрадовать успели, – хохотнул Сукромкин, когда абхазские мандарины с мягкой кожицей были уложены в тумбочку, а один из них, источающий чудный аромат, больной отправил целиком в рот. – Ща… – И он добавил что-то невнятное.
– Не понял.
– Дай, говорю, прожевать… Ну обрадовали, Саша. Бегичев. Знаешь такого?
– Не-а. А кто он?
– И не надо. Из кадров. Я только глаза разинул, понимаешь, после реанимации, а он сообщает, что вы, мол, Василь Вaсильич Сукромкин, выздоравливайте и с ходу оформляйте себе пенсию. Не нужны вы нам боле. Ну как?…
– Что, прямо так и сказал? – возмутился Турецкий.
– Ну, может, и не так, но я правильно его понял. И возраст мой их не устраивает, и опять же ранение… На хрен кому такой майор нужен? Верно понимаю?