В трубке прозвучали сигналы отключения.

Турецкий вышел из машины, закрыл дверцу, вякнул сигнализацией и глубоко вздохнул, оглядывая не такого уж верного, оказывается, коня.

– Эх ты, а я надеялся… – И пошел, не оглядываясь.

И уже у самого парадного ему вдруг почудилось, что машина его наконец переварила сказанное и соизволила ответить:

– А чего ты хотел? На всякого умельца всегда найдется другой умелец!…

– Ты это серьезно? – Турецкий даже обернулся.

– А то, – ответила машина и лукаво подмигнула левым подфарником.

«Бред», – понял Турецкий и подумал, что надо будет «жигуленка», благо Дениска вернулся из командировки, затащить к его ребятам, чтоб все внимательно просмотрели и очистили от ракушек.

Посмотрел на часы: три без двадцати. Полчаса ехал по пустому городу? Не долго ли? Ах, ну да, еще ведь и душеспасительную беседу вел… Значит, связи нет, а о его решении они уже завтра смогут судить по его действиям. Интересная игра намечается…

Павел Антонович Чумаков, респектабельный, очень богатый человек, жил в трехэтажном деревянном коттедже, облицованном снаружи фигурным красным кирпичом. Внутри же дома постоянно царил озонированный дух хвойного леса. Хозяин не курил, поскольку от прошлой жизни имел в легких каверны, правда давно зарубцевавшиеся, и считал «лесную атмосферу» дома исключительно целебной для себя. Он поэтому и выезжать-то не любил, особенно в критические для легких периоды поздней осени и ранней весны. Следил за здоровьем.

От прошлой бурной жизни осталась и хромота – результат неудачного побега из зоны, когда, настигнув беглецов, охрана чудом не добила его, уже раненного в ногу. Был он тогда лихим Пашкой Чумой, прозванным так за дикий нрав, ну и по удачному сходству с фамилией: ворам в законе изыск в таких делах чужд.

И еще одной неистовой страстью был известен Чума: на зонах он был всегда первым среди тех, кто, так сказать, «опускал» соратников по ремеслу, приговоренных воровским судом к переводу в разряд «петухов». Делал это с веселым ожесточением, отчего и заимел сомнительную репутацию своеобразного палача. Нет, конечно, увидев сегодня человека, ставшего уважаемым Павлом Антоновичем, никто бы и представить себе не смог, что перед ним закоренелый преступник, проведший в местах не столь отдаленных половину своей полувековой биографии. Объявленная всенародная перестройка застала Чуму как раз в «антракте» между закончившейся «ходкой» и пока не начатой следующей, то есть попал он впросак – место на теле у бабы, как объяснял когда-то старый пахан на зоне, между половым органом и анальным отверстием, словом, ни то ни се. Но острый и изобретательный ум помог Чуме быстро сориентироваться, понять самое главное: куда, нажравшись и нахапав, заворачивала власть, вникнуть в ее идеологию. И ему показалось, что новое направление мало чем отличается от установок и «моляв» воровских «сходняков». А следовательно, воровской закон может скоро стать нормой общественной жизни. И сегодня совсем нет нужды становиться мастером, или, как говорили в старину, «марвихером», то есть карманником высшей квалификации, отпала надобность вскрывать кошельки законопослушных граждан. Гораздо выгоднее и проще объявить во всеуслышание, что ты за каждый отданный тебе добровольно рубль готов через год вернуть кредитору два, и деньги сами потекут в твой карман. Главное – не прозевать, не упустить время, потому что если такая мысль могла прийти в твою голову, то она непременно посетит и чужую, а значит, снова конкуренция, борьба за выживание и… война. Зачем?

Чума не опоздал. А та веселая жестокость, с которой он без всякого снисхождения расправлялся с конкурентами и опомнившимися соперниками, прибирая к рукам одну из крупнейших московских криминальных группировок – таганскую, контролирующую, по сути, весь центр столицы, создала ему определенную популярность не столько в воровских, сколько во властных кругах, наградив, и не без основания, как он сам считал, кличкой Хозяин. С большой буквы. О Чуме теперь мало кто вспоминал – Хозяин был понятнее и ближе…

Сменив свой так называемый имидж, Павел Антонович пообтесался, ибо нужда заставила. И не в том даже дело, что у кого-то из нынешних властителей могла бы вдруг возникнуть идиосинкразия к недавнему уголовнику. С чего бы это! Просто игры пошли другие, и их участникам следовало соответствовать установленным правилам. Не сильно, к примеру, козырять тюремными наградами-наколками, убрать из речи откровенную «феню», избавиться от вредных лагерных привычек. Впрочем, кто смог, тот преуспел, стал вхож в верхние эшелоны власти, замелькал на всевозможных тусовках созданного по своему вкусу и в угоду собственному самолюбию «светского бомонда». Но Павел Антонович, в отличие от большинства прежних подельников, предпочитал не тусоваться, а всех этих худосочных и волосатых, недавно голодных, но быстро распробовавших вкус больших денег певцов и певичек, уверенных, что именно они и есть то самое «светское общество», даже на дух не принимал. Хозяин был одержим совершенно иной идеей. И ею не делился ни с кем, но старался сделать все для ее осуществления. Причем, если бы ему кто-нибудь однажды сказал, что той же идеей «болели» до него тысячи людей, среди которых находились даже великие, он бы не удивился. Значит, все верно, значит, не химера! Тем более что и прожить Павел Антонович собирался долго. И можно ли в подобной ситуации выказывать слабости, присущие обыкновенному человеку?! Абсурд!

Правда, как у всех живущих в этом бренном мире, была маленькая слабость и у Хозяина. Но она имела отношение лишь к его близкому, почти доверенному лицу и своеобразному телохранителю Ленечке. Этот молодой парень с женственным лицом, свитый из стальных мускулов, с очень неглупой головой, тушевался под пристальным взглядом Хозяина и при нужде охотно помогал ему «сбрасывать вольтаж». До знакомства с Павлом Антоновичем Леонид знал только две привязанности: электронику и спорт, конкретнее, гимнастику. И в том, и в другом преуспел. Хозяину потребовались обе эти его страсти.

В настоящий момент они заканчивали поздний обед. Или ранний ужин, как будет угодно тем, кто их обслуживал. Обслуга, кстати, была классная. Павел Антонович не грешил скопидомством, а дела требовали широкого общения. Вот и имелась для этой цели знатная поварская братия, готовая усладить любой, даже изощренный, вкус.

Заканчивалась и непринужденная беседа, в ходе которой Павел Антонович проверял на Леониде некоторые свои соображения о перспективах входа во власть. Он не говорил об этом как о единственной своей жизненной цели, нет, просто рассматривался один из возможных вариантов… прибрать к рукам – то… это… Расширить влияние, оплатив так называемые непредвиденные расходы трем новым депутатам городской Думы. Содержание специальных юридических служб требует все больших финансовых влияний, правда, все это окупается сторицей, двух мнений нет. Но Павел Антонович уже видел ближайшую перспективу, когда объединенные сегодня преступность и капитал вызовут к жизни новую форму общественных отношений, новый и последний передел, а между традиционной уголовщиной и подлинным бизнесом возникнет непреодолимая разделительная стена. И сломать ее, подобно Берлинской, будет не под силу никакому правительству. И вот тогда все охотно забудут о прошлом крупнейшего национального финансиста Павла Чумакова. Ну а если кому и придет в голову вспомнить, то, пожалуйста, шутите, ведь нынче никто без улыбки не вспоминает, что основатель великой династии Морганов был обычным морским разбойником, разве что покруче других…