Шрифт:
День кончался. Михайлюк уже надеялся, что этого не случится. Но в сумерки он увидел Аносова под усиленным конвоем. И Аносов его, кажется, увидел. Он ступал через силу, видно, очень мучили его на допросе. Вдруг он сорвал с головы соломенную шляпу, ударил ею по лицу конвоира и выронил ее. На него накинулись и поволокли. И шляпу подобрали…
— Что-то я не пойму, — произнес Семенцов, медленно, с трудом выговаривая слова. — Прямо в лапы к ним шел он, что ли?
— Зачем — прямо? Шел по делу, а попал к ним.
— Нет, — покачал головой Семенцов. — Комиссар не такой человек, его голыми руками не возьмешь… Что-то здесь не так.
— Может, и не так, — неопределенно согласился Михайлюк и, поворотясь к Семенцову спиной, объявил, что выйдет поглядеть, как и что. — А то пропадать с вами вместе мне неохота.
Семенцов внимательно смотрел на него.
— Та-ак… — протянул он. — Так-так, Трофим…
Михайлюк вдруг тяжело задышал, глаза его налились коровью, даже волосы в бороде, казалось, зашевелились. Но он пересилил себя, сказал просто:
— Что я? Костылями разве отобьешь его?
Семенцов с ожесточением заскреб бородку.
— Какого человека загубили! А?
Несколько минут оба молчали.
— Говорил я ему: дай срок, не суйся. Так нет же, мало ему меня, сам полез.
— Знал, куда лез, — перебил Семенцов, — а вот ты не знал!
— Я-то?
— Молчи уж. Шляпу почему не подобрал? Комиссар тебе ее кинул.
— Попробуй подбери… еле ноги унес. Еще в шею надавали.
— Мало надавали… — Семенцов говорил со злостью. — Вот она!
Он показал на шляпу, удивляясь, что Михайлюк до сих пор не спросил, откуда она у него. Но Михайлюк и сейчас не спросил.
Он шагнул к двери, открыл ее, обернулся, тяжело опершись на костыли.
— Куда уж мне… А вот слушай. Когда повели комиссара, он слово такое крикнул: «Берегитесь белявого!» А там хошь верь, хошь не верь.
— Это он! — выкрикнул Костя.
— Кто такой Полищук?
— Полищук? — На угрюмом лице Михайлюка впервые отразилось удивление. — Постой… не тот ли, что с хутора? Неужто вернулся? Что-то я его не видел.
— И не увидишь, — сказал Семенцов.
Михайлюк повернул ухо к двери, прислушался и, стуча костылями, быстро вышел.
Семенцов и Костя остались одни. Семенцов сидел, крепко обхватив руками колени, и что-то соображал. Костя с надеждой смотрел на него. В глазах Кости этот человек способен был на все, даже спасти комиссара.
Вдруг с улицы донесся громкий окрик:
— С кем разговариваешь!
— Да бог с вами, — степенно отвечал Михайлюк.
— Я за тобой давно присматриваю, — продолжал первый голос. — Думаешь, не знаю, что ты за птица? А ну поворачивай оглобли!
Послышались шаги возле калитки, потом во дворе. Не оставалось сомнений: кто-то задержал Михайлюка и шел сюда. Семенцов сдвинул в сторону сундук, под которым был ход в подпол, погасил лампочку, столкнул Костю в подпол, а сам шагнул к двери, нащупывая в кармане наган. Шаги приближались. Он приоткрыл дверь в сени, недоумевая, почему сцепился Михайлюк с этим крикуном. Или тот караулил под домом?
— Пожалуйте, окажите уважение, — говорил между тем Михайлюк, все повышая голос, очевидно, чтобы предупредить Семенцова. — Погода собачья, и служба ваша, правду сказать, тоже… собачья.
— Что-о? В морду захотел? Отворяй, хромой черт!
— Так смотрите… не оступитесь, — уже не скрывая насмешки, ответил Михайлюк и толкнул костылем дверь.
Семенцов отступил за дверь, готовый встретить неизвестного, с которым, видимо, не без умысла так дерзко разговаривал Михайлюк.
Дверь шумно распахнулась. В комнату вошли двое. Михайлюк, чуть задев Семенцова плечом, но не подав виду, принялся шарить по столу, разыскивая спички и бормоча: «Сей момент… извиняюсь». Неожиданно он повернулся, костыль скрипнул в его руках, послышался удар.
— Хватай его! — крикнул Михайлюк, зная, что Семенцов здесь.
И не успел спутник Михайлюка опомниться от удара костылем, как железные руки Семенцова нашли его в темноте и сдавили его горло, а Михайлюк забил ему рот тряпкой.