Коренастый снял ткань с тележки, и Ольга, вздрогнув от неожиданности, увидела набор инструментов.

– Нет, – произнесла девушка каким-то чужим голосом, – не нужно.

Но ее слов как будто никто не слышал. Коренастый деловито раскладывал инструменты, двое в масках плотно завязывали ее руки. Они работали слаженно, словно автоматы. Сергеев сидел с невозмутимым видом. Ольга зажмурила глаза. Через секунду послышался металлический звук, девушка тотчас открыла глаза и увидела, что столик уже находится между нею и коренастым, а те, кто ее связывал, отошли на шаг и остановились позади стула. Во всем этом чувствовался какой-то зловещий ритуал. Но самое страшное было то, что эти люди не шутили.

Они же убьют тебя!

Ольга с ужасом наблюдала, как коренастый медленно надел перчатки и протянул одну руку к инструменту... Того, что в следующую минуту сделала девушка, не ожидал никто, в первую очередь – она сама. Ольга резко подняла ногу и толкнула столик, послышался грохот падающего металла, в глазах у коренастого появилось удивление.

– Что же вы стоите?! – гаркнул он. – Быстрей, быстрей!..

Двое в масках сзади подскочили и схватили девушку за плечи.

– Вяжите ей ноги!

– Чем?

– Какая разница... – Коренастый, не стесняясь, выругался. – Держи! – Он протянул кусок проволоки...

– Сволочи, какие сволочи! – услышала Ольга изменившийся до неузнаваемости свой голос. – Немедленно развяжите меня. Прекратите этот балаган. Фашисты!

– Быстрей! – вновь гаркнул коренастый.

В какую– то минуту девушка почувствовала, что в глазах ее темнеет, к горлу подступила тошнота, и Ольга провалилась в спасительную черноту...

В детстве, примерно класса до пятого или шестого, Славика Сергеева дразнили Мамочкой. Длинные, загибающиеся вверх, белесые ресницы, тонкие кисти рук, огромные глаза... А голос? Разве у мальчишек из Люберец бывает такой голос? Писклявый, ломкий, постоянно срывающийся на «петуха». Хочешь крикнуть басом, наберешь полную грудь воздуха, плечи развернешь пошире, нахмуришься (как же без этого!), крикнешь, в конце концов, что есть силы, – а получается сплошной конфуз. Да нет конечно же Мамочка, какой тут может быть разговор!

Он даже не пробовал сопротивляться. Да и попробуй, например, выскажи свое мнение этим «ледовым амбалам» – так в классе называли ребят, которые занимались хоккеем в местном Дворце пионеров. Враз забьют! Как это было, например, с Валяевым из параллельного класса. Он переехал в Люберцы из Воскресенска этой осенью, а когда пошел в школу, был в первый же день избит старожилами. Избит просто так, без видимых причин. Потому что посмотрел не так. Сказал лишнее. Показался заносчивым... А главное – потому что чужак и плохой пример подает другим. Не помог даже разряд по боксу. Налетели «ледовые амбалы» на беднягу Валяева с разных сторон, словно стая голодных волчат, и все – забили, запинали до крови. Хорошо, что еще не покалечили.

И ходить бы Славику Сергееву вечной мишенью для шуток да довольно болезненных тычков, если бы не встреча с Митрошиным...

Митрошин был местным участковым, и его, естественно, никто не любил. А вы можете назвать хотя бы одного участкового, которого любят? Да просто нет таких. Боятся – да, такие встречаются сплошь и рядом. Уважают – наверное, есть и подобные экземпляры. Но чтобы любили! Нет, это из разряда розовых статеек из газет и передач по «ящику». В России издавна повелось опасаться городовых, приставов и прочих жандармских чинов (если задуматься, то разницы между тем приставом и нынешним участковым нет никакой!). Ну не любят у нас власть в любой форме, в любом проявлении, не любят, и все тут!

Милиционера Митрошина не просто не любили, его ненавидели.

Своей колоритной внешностью он напоминал былинных русских богатырей. Рост два метра и почти четыре сантиметра. Вес соответствующий, килограммов полтораста, не меньше (а если зимой, в тулупе, в валенках, да еще при полной амуниции – и все двести кило потянет!). Вечно насупленные густые брови, гигантский нос-картошка и красный цвет лица. В довершение к портрету можно добавить лопатообразные ручищи. Одним словом, как сказал классик, «руки – крюки, морда – ящиком». И если внешний вид участкового вызывал довольно отталкивающее впечатление, то характер – крайнюю степень человеконенавистничества. Словно он, Митрошин, когда-то давным-давно решил: его не любят – хорошо, посмотрим, он будет платить людям тем же...

Участковый будто мстил окружающим за эту нелюбовь. Например, поймает старушек, торгующих семечками возле магазина, и давай над ними изгаляться:

– Ну что, буржуйки недобитые, попались?

– Да мы, Иваныч, не буржуйки...

– Ха! А кто же?

– Так, стоим просто...

– Ну-ну... Значит, стоите просто. А это что? – В голосе участкового звучит уставной металл. – Ведь торгуете?

А что тут ответишь, раз попались. Вон они, сумки-то проклятые, прямо здесь, под ногами. Как с сумками семидесятитрехлетней убежать? Как же теперь от них отвертишься? Но вертеться нужно, вот ведь жизнь настала, так ее растак!

И начинают пойманные канючить:

– Разве это торговля?

– А что это?

– Всего два кулечка с утра продали...

– Два?!

– Ну три. Или четыре. Кто же считает! Отпустил бы ты нас, Иваныч...

Митрошин бронзовеет прямо на глазах. Теперь это не человек, а буква закона. Того самого противного закона, который никому (никому!) не нравится, но за который все голосуют. Голос участкового густеет, и без того свекольное лицо наливается кровью.

– Так, лицензия есть? А накладные? А расходные ордера?...