В своем стремлении развенчать легенду, уже окружавшую имя Рида, Липпманн пал жертвой собственной иронии. Упрек, брошенный им Риду, был, по существу, признанием его силы: «Он не выступает как судья, он отождествляет себя с борьбой, и все, что он видит, связано с тем, на что он надеется, и когда симпатии его соответствуют фактам, Рид гордится этим».

В редакции «Метрополитен» Рида встретили с явным холодком. Ему говорили комплименты, с интересом расспрашивали о войне, но Джек внутренне чувствовал, что он в этих стенах persona non grata.

Как раз ко времени возвращения Рида в составе редколлегии журнала появился новый, чрезвычайно влиятельный человек. Это был высокий, грузный мужчина с крупным, мясистым лицом и пронизывающим взглядом маленьких серых глаз.

У него была уверенная, хозяйская походка, зычный голос, развязные манеры содержателя бара.

Это был Теодор Рузвельт, бывший президент Соединенных Штатов, человек, которого Рид ненавидел, как никого другого в Америке, человек, олицетворявший самые темные силы в стране.

В февральском номере «Метрополитен» Рузвельт выступил с программной статьей, требуя немедленной интервенции в Мексике. Экс-президент призывал как можно быстрее сколотить двухсоттысячную армию и начать вторжение, чтобы смести с лица земли мексиканских «бандитов», угрожающих основам основ американской цивилизации.

Попутно Рузвельт с яростью обрушился на «хилых, но шумных людишек за-мир-любой-ценой, этих тряпок профессиональных пацифистов».

Как-то Рид в присутствии Рузвельта восторженно отозвался о Панчо Вилье.

— Вилья — убийца и двоеженец, — безапелляционно заявил Рузвельт.

Тогда Джон со своей самой очаровательной улыбкой заметил:

— Отлично, я тоже верю в двоеженство!

Едва сдерживая ярость, Рузвельт пробурчал:

— Рад за вас, Джон Рид, что вы хоть во что-то верите. Молодым людям это необходимо.

Но их встречи далеко не всегда заканчивались так мирно. Однажды, когда Рузвельт самодовольно рассказывал группе сотрудников, как он первым отдал солдатам приказ стрелять во время испано-американской войны, взорвался уже Рид.

Лицо его побелело, он весь дрожал от ненависти и презрения. Голос его, прерывающийся от волнения, звенел на самой высокой ноте.

— Я всегда знал, что вы убийца, полковник!

Присутствовавшие при этой сцене Виган и Хови едва разняли Рида и Рузвельта.

После этого инцидента Джеку стало ясно, что в одной берлоге с воинственным экс-президентом ему делать нечего.

Несмотря на все треволнения, Рид не прекращал ни на один день своей журналистской работы. Он обрабатывал материалы, собранные в Европе, писал очерки и даже нашел время, чтобы расправиться с одним шарлатаном.

Некий Билл Сандэй, евангелистский проповедник, объявился в Филадельфии и провозгласил, что одним лишь «словом божьим» он намерен разрешить все социальные проблемы. Газеты устроили ему шумную рекламу, «отцы города» окружили вниманием и заботой.

Рид уже достаточно хорошо знал деятелей АФТ и Социалистической партии, но с оракулами подобного рода встречался впервые. Он выехал в Филадельфию.

Сандэй оказался упитанным молодым человеком с повадками коммивояжера и елейным выражением лица. Беседа была непродолжительной. В ходе ее Джек выяснил, что евангелист не отличается особенным воображением. Вся его идея сводилась к тому, что люди забыли бога, отчего жизнь их неустроенна и греховна. Чтобы спастись, они должны с его, Сандэя, помощью вернуться к Христу…

Скептически хмыкнув, Рид спросил:

— А когда промышленники станут христианами, они поднимут заработную плату рабочим?

Снисходительно улыбаясь, евангелист ответствовал:

— Это вопрос экономики, а не религии, сын мой…

Рид был в полном восторге.

На другой день, походив по городу и поговорив с людьми, Джек выяснил, что проповедник явился в Филадельфию, отнюдь не повинуясь гласу божьему, но по приглашению комитета граждан, в состав которого входили двенадцать фабрикантов, двенадцать банкиров и трое видных юристов. Тогда Рид отправился к одному из членов комитета — крупному предпринимателю Джонсону. Его заводы славились низкой заработной платой рабочим и частыми несчастными случаями.

Джонсон, красивый благообразный джентльмен, принял Рида в высшей степени любезно. По его словам, он был крайне польщен этим визитом. Не замечая или делая вид, что не замечает иронического внимания Рида, он стал объяснять

— Видите ли, я уже давно пришел к выводу, что наша страна нуждается в моральном пробуждении. Умы людей слишком заняты материальными вещами. Билл Сандэй заставляет людей задуматься о спасении души. Только тогда человек может отказаться от эгоистичного желания стать богатым. Вместо того чтобы агитировать за повышение заработной платы, он начнет заботиться о тех, кто беднее и несчастнее его.