Пытаясь побороть дурные предчувствия, он принялся оттирать раковину, и тут дверь распахнулась. Вошли двое полицейских и скрутили его. Эдди поднял голову и увидел отца. Их взгляды скрестились — и боль была такая, что расцепиться не могли. В этот самый миг (сказал Шмуэль, описывая этот и другие факты) Эдди и окунулся в бездонную пучину депрессии. И на долгие годы отчаяние поглотило его целиком.

Никто уже не мог вступить с ним в контакт, рассказать о случившемся. Знал ли он, что его эксперимент погубил всю отцовскую живность? Погибли даже три черепахи, все до единой рыбки, чтоб им, даже мотыль, заготовленный им на воскресный обед. Птицы валялись в вычищенных клетках лапками кверху.

Ицик Халбфунт впал в кому, из которой не вышел. Он лежал в кровати Эдди, на новом матраце Эдди, на белье Эдди.

— Пусть умрет дома, — сказал мистер Тейтельбаум, — а не со сворой пуделей в собачьем приюте.

Он гладил его по тощему, зудящему, лохматому плечу и причитал:

— Халбфунт, Халбфунт, мой дружок…

И приятели, и врачи бережно и ласково стучались в разум Эдди, но Эдди никому не говорил: «Войдите». Карл Клоп звал громко — несколько раз приезжал издалека, на загородной электричке, все хотел сказать Эдди, что это была его идея — посмотреть, как старый Тейтельбаум выскочит с воплями и обезумевшим Ициком. И, желая насладиться этим зрелищем, Карл просунул резиновые трубки в вентиляционное отверстие между подвалом дома 1436 и зоомагазином. Он ждал на углу и, само собой, дождался, когда выбежали мистер Тейтельбаум с задыхающимся Ициком. Клоп говорил, что главная его, Клопа, беда, что сыну его все нипочем.

Эдди оставили под присмотром доктора Скотта Талли, директора Приюта для мальчиков, на две с лишним недели. Полицейские забрали тетради Шмуэля, но в них были только описания внешности и сексуальных привычек мальчишек-подростков. Нашли также набросок статьи, которую Эдди планировал опубликовать в каком-нибудь издании, выступающем против вивисекции, — там он описывал свои приключения и предлагал себя в качестве испытуемого для экспериментов по переносимости газов. Статья называлась «Я не хуже морской свинки». Идея, любому понятно, бредовая.

В Приюте для мальчиков за Эдди присматривал служащий в белом халате, косоглазый, мускулистый, с наезжавшими на нижнюю губу клыками, аккуратно переломанным и небрежно вправленным носом. Его звали Джимми Сунн, и к Эдди он относился по-доброму.

— Потому что он, мистер Тейтельбаум, никаких беспокойств не доставляет — он хороший мальчик. Когда широко глаза открывает, я понимаю, что ему надо в туалет. Мистер Тейтельбаум, он не псих, ему просто пока что нечего сказать. Я таких много повидал, вы уж не переживайте.

Мистеру Тейтельбауму и самому сказать было особо нечего — это у них с Эдди было общее. Он приходил каждое воскресенье, молча сидел с ним на скамье в садике позади приюта; в плохую погоду они встречались в гостиной, красивой прямоугольной комнате с разбросанными там и сям половичками. Они сидели битый час друг напротив друга, в удобных креслах, сидели мирно, потом Эдди распахивал глаза, и Джим Сунн говорил:

— Ну все, приятель, идем. Царь зверей и тот спит. И медведи в спячку впадают.

Мистер Тейтельбаум вставал на цыпочки и заключал Эдди в объятия.

— Сынок, ты уж так не убивайся, — говорил он и уходил домой.

Так продолжалось два года. Как-то зимой, в холода, мистер Тейтельбаум заболел гриппом и не пришел.

— Куда, черт возьми, подевался мой отец? — рявкнул Эдди.

Это был переломный момент. После этого Эдди стал иногда говорить.

Под конец недели Эдди сказал:

— Джим, мне надоел перец. У меня от него газы.

А еще через неделю спросил:

— Ну, какие новости? Лонг-Айленд еще не затонул?

Доктор Талли никак не ожидал, что Эдди вернется. («Те, кто встал на этот путь, уходят навсегда», — сообщил он журналистам.) Он пригласил консультанта из конкурирующего, но дружественного заведения. И наконец смог проверить Эдди по тесту Роршаха [19] , результаты которого подтвердили его мнение насчет имманентного пессимизма Эдди.

— Пусть он хоть за что-то отвечает, — посоветовал консультант, что и было немедленно исполнено: ему, учитывая его опыт, было позволено посещать зоопарк при Приюте для мальчиков. Ему разрешили возиться с кроликом и дразнить двух коробчатых черепах. Был там и больной олень в клетке. А еще обезьяна — но Эдди и бровью не повел. В ту ночь его вырвало.

— Что там с перцем, Джимми? Этот кретин совсем готовить не умеет? Всюду перец пихает?

Доктор Талли объяснил, что теперь Эдди может помогать в зоопарке. Как только освободится место, ему поручат ухаживать за каким-нибудь животным.

— Слава Б-гу! — сказал мистер Тейтельбаум. — Немое животное — лучший друг.

Наконец один мальчик выздоровел, был отправлен домой к маме, и вакансия освободилась. Доктор Талли считал, что все сложилось на редкость удачно, поскольку выздоровевший мальчик отвечал за самую популярную в зоопарке змею. И из-за популярности этой змеи и сам мальчик стал популярен. Популярность укрепила его уверенность в себе, и он стал вице-президентом Ассамблеи мальчиков; у него появились друзья и подпевалы, он стал счастлив, выздоровел и вернулся в общество.