— Почему?

— Человек станет жизнь свою спасать, ему уже не до карьеры, да и возраст его для пожизненного заключения не годится. Он и двадцатника не вытянет. Вот и будет вас всех закладывать направо и налево.

— А когда вы меня отпустите, чтоб я мог явиться с повинной к себе на службу?

— Вас только этот вопрос волнует? — холодно осведомился Грязнов.

— Это вопрос моей жизни.

— А мы вас отпускать пока не собираемся. А чтоб у вас не возникло каких-то посторонних мыслей, что вы сможете убежать куда-то, смыться, залечь на дно, хочу сразу разочаровать: мы вас, когда надо будет, доставим прямо к дверям Главного управления собственной безопасности. Чтоб лишить соблазна передумать. В последнюю минуту. Либо к кабинету начальника вашего управления. Поверьте, для вас это вообще единственный выход.

— А как же вы говорили?..

— Как говорили, так и сделаем. Оправдания придумаете для себя сами. Нам своих забот хватает. Ну так что будем делать? Сидеть дальше на цепи или говорить, ускоряя тем самым решение своей собственной судьбы?

— А без показаний Ивана все равно моим словам у вас веры не будет — подтверждения-то никакого!

— Я не пойму, вы о нас заботитесь или о себе?

— Мне показалось, — попытался улыбнуться, но снова поморщился от боли полковник, — что мы с вами будем какое-то время как попугаи-неразлучники.

— Не тешьте себя надеждой, это вам только кажется. Так кто дал команду убить доктора Артемову? Вам же это известно!

— Я могу назвать только цепочку. Якобы Баранов попросил об этом одолжении Грицмана, ну Додика, тот вышел на Жеребцова. Об этом узнали… Ну, короче, Исламбек велел мне проконтролировать встречу Жеребцова и Додика, а дальше они договаривались об оплате и прочем сами. Но Ислам Баранова запомнил.

— А с Барановым, с его бомбой, как получилось?

— Это уже личная инициатива Додика. Ислам, когда узнал, разгневался. Он считает, что без его разрешения ничего не должно происходить в нашем административном округе.

— Такой важный? А Вахтанг что же?

— Они оба бакинцы, у них свой договор.

— А вы, значит, у них на подхвате?

Вспыхнул было полковник, дернулся, чтобы резко возразить, но быстро опомнился и покорно склонил голову. Да, ему лучше проходить в качестве жертвы шантажа, нежели прямого подельника.

— А последняя бомба, в квартире Грицманов?

— Я уже говорил, это приказ Вахтанга. Он имел виды на Еву, а потом ее следовало убрать.

— Чего ж вы кинулись бомбу-то ставить? Могли бы и подождать, пока ваш Вахтанг натешился бы с женщиной и своему окружению предложил? Не поторопились?

— Так ведь ее дома давно не было. Ничем не рисковали. А вот ваши наблюдатели, если бы они захотели устроить там засаду, определенно нарвались бы. Но это не мое предположение, так сказал Вахтанг. Он должен был прямо с поминок забрать ее к себе. Но, как я понял, ваши не позволили. Воображаю, что сейчас творится у Вахтанга! И ее нигде нет, и я пропал, о Ване уж и не говорю.

— Хорошо. Давайте все координаты своих паханов — Караева и Гуцерии. Где живут, где офисы, где бывают, — все называйте, и подробно, как привыкли давать информацию у себя на службе…

Полковник поколебался минуту-другую, потом решительно протянул руку за бумагой и авторучкой и стал писать.

3

Адрес родителей Жеребцова Турецкий получил в архиве отдела кадров МЧС.

Постепенно вымирающая деревня Шелепиха расположилась на речке Овсянке, впадающей в Горьковское водохранилище ниже районного центра Пучеж. Зимняя дорога вдоль замерзшей реки привела Голованова с Агеевым в это ветхое село, где сохранилось не больше десятка старых, видавших лучшие времена изб. В одном из подворий, бывшем родительском, от которого остались рожки да ножки — одна изба, да погреб на заросшем бурьяном огороде, а добротный сарай соседи давно растащили на дрова, — и поселился беглый минер.

Сотрудники «Глории» приехали на обычной «Ниве», не привлекавшей внимания по причине затрапезного и неухоженного вида. У соседки-старухи справились о том, где мог остановиться Ванька Жеребцов. Никакой другой власти в деревне, которая могла быть в курсе, не было. А в пяток также пустых изб мог вселиться любой прохожий, всякий пришлый бомж, кабы он знал, на что здесь существовать.

Затем они огляделись и решили подойти к Ивановой избе попозже, в темноте, чтобы он заранее их не увидел и не сбежал. Но не угадали.

Иван в тот час сидел у окна и пил чай, глядя на проезжую дорогу. Его хата стояла не как другие, у самой дороги, а в глубине усадьбы…

Голованов вспомнил, как однажды рассказывал Александр Борисович относительно вот этого обычая в российских деревнях строить дома у самой дороги, где и пыль, и грязь, и суета. И ведь никто не хочет отгородиться от нее, скажем, садом, огородом или просто палисадничком с густым кустарником — ну чтоб дорожная пыль окна не застилала. Нет, дом должен выходить фасадом именно на проезжую часть.