И я вижу опять

Отражения, лёд в отраженьях…

Я бы рад уничтожить

Платочек твой, с синей каймой,

Но ты знаешь сама:

С новым утром придёт продолженье.

Извини, мне пора.

Уходи.

И закрой за собой.

Начала у начал и прочего — начало

Я положил, порвав Дамоклов волосок;

Ты села на окне, ты пела и скучала,

Смотрела в серый день и дождь пила, как сок.

Ты лошадей звала и плакала о ночи,

И прыгнула потом в открытое окно.

Помялась высота, впиталась в позвоночник…

А я не спас тебя, мне было все равно.

Выл ветер по тебе, певец скорбей и славы,

Мне было всё равно, о чем бы он ни выл;

Ведь я из рук своих ковал, ковал оправу —

Для сердца твоего, стеклянной головы.

Я плёл, ковал, паял, весна в окне кипела.

Не всё, что я хотел — но очень много смог,

И хрупкий гематит в оправу после вделал,

Влил кровь свою, как клей, и вышел оберёг.

И этот амулет, что мне вошёл в привычку,

Я подарил тебе; и ты сказала мне:

«Я бросила тебя, а ты был безразличен.

Моя любовь — пуста. Твоя — пуста вдвойне».

Он в каменных джунглях — невидимый жук.

Он воздух взрезает, подобно ножу.

Весь мир полигоном

Назвав по закону,

Он ходит, и я с ним повсюду хожу.

Он любит спускаться на самое дно.

И часто, когда ничего не дано,

Потоком гонимы,

Он — и подсудимый,

Как тени, сливаются в чем-то одном.

И дремлющий в каждом слепой прокурор

Лениво читает ему приговор.

И с этой туфтою,

Враньём, клеветою,

Он спорит — и может не выиграть спор.

Тогда — мой черёд, не по мне западня.

Момент чёрный взгляд на кого-то поднять.

И все замолкают,

И все замолкают,

Когда кобура выпускает меня.

Жив по крайней мере; герман равен Гере.

Сонные тетери нам с тобой равны —

Мы равны тетерям… И плацкартный терем

Мы шагами мерим — сонные слоны.

Выкалены печи. Выклевана печень.

Тамбурная нечисть крутит колесо.

Бредом верхней полки, взглядом снизу колким,

Мы в ЖД-двуколке уезжаем в сон.

Нереальны, невозможны

Утки на реке Москве,

Что сливаются с водою

Как и небо над Москвою —

Только две.

Стены, купола и башни,

Труб разрозненных дымы —

Всё набросано мазками,

Очень грубыми руками.

Так и мы.

Бомбы падали — спереди, сзади,

Окружали, мешали дышать.

Дом трещал и молил о пощаде,

Дом совсем не хотел умирать.

Управляя небесным штурвалом,

Шёл пират по кровавой кривой.

И окно, где ты раньше бывала,

Поражало своей пустотой.

Воздух ожил и сбросил оковы…

Разрывались глаза, провода…

Город выстроят, выстроят снова,

Залатают прорывы. Тогда

Станет город иным, незнакомым;

Но всегда будет передо мной

На стене недобитого дома

Бесконечно пустое окно.

Жара большая. И холод — тоже.

Я в них, а так же среди степей;

Я очень сложен, я очень сложен,

Я очень сложная вещь в тебе.

Ты тратишь время на самоломку,

И в самоволку душой бежишь,

Чтоб всё сцепить словно звенья, скомкать

И вырвать вмиг из законных ниш,

Отправить веру в утилизатор,