— Но она выживет?

— Вы же знаете, гарантии никто не дает. Но шансы довольно крепкие.

Впервые за это долгое утро Слава Грязнов почувствовал нечто вроде облегчения. Но в ту же секунду вспомнил про Сашку, про старинного друга Турецкого, оставшегося один на один с террористом, вооруженным смертоносным тротилом. И вдруг с такой убийственной остротой ощутил собственную беспомощность, что едва не зарычал, словно от боли. От него сейчас ничего уже не зависело: он даже не мог переговариваться по рации с группой захвата, ведь они в эту минуту уже, возможно, лежали, притаившись, на главной лестнице, не дыша, не шевелясь, не привлекая к себе внимание преступника. Грязнов не знал, где они, но предполагал, что уже вышли на условленную позицию.

Теперь оставалось выжидать, а это было труднее всего. Нет, разумеется, его не волновало, кому достанутся лавры, кто будет считаться руководителем операции — он, майор Соколов или Турецкий.

Просто очень хотелось помочь другу в беде. А вместо этого приходилось ждать.

Гигантские щипцы бесшумно перекусили навесной амбарный замок, словно садовые ножницы черенок хризантемы. Маскированный боец всунул под дверь фомку и сделал легкое, уверенное движение, подобное тому, каким ловкий дантист снимает с зуба коронку. Дверь негромко хрустнула и отворилась.

Майор Соколов махнул рукой, и «маски-шоу» ринулись в дверной проем. Отныне все разговоры закончены, единственным средством для обмена информацией становится язык жестов — скупых, четких, отточенных за годы совместной работы.

Фигуры в камуфляжной форме двигались легко, стремительно, точно следуя плану здания. Миновав несколько залов музея, они вышли к центральной лестнице. Отсюда уже были слышны голоса — Турецкого, Виктора Жаворонкова, заложников. Здесь они замрут, сольются со ступенями, с ковром, покрывающим парадную лестницу, с каменными перилами и затаятся, подобно дюжине маленьких смертоносных пружин, в ожидании магического слова — «фортуна».

Елена Станиславовна Смирнова угрюмо молчала, рисуя пальцем некий узор на обивке сиденья патрульной машины. Сидевшая рядом с ней оперуполномоченная Галина Романова объяснила ей, что ее сын Виктор захватил здание музея, где она работает, и взял в заложники ее коллег. Чудо, что она сама еще не вышла на работу, хотя больничный и закончился: ее подружка Инга дала ей несколько лишних деньков и этим, возможно, спасла ей жизнь.

Спасут ли теперь саму Ингу? Милиция попросила ее приехать к месту происшествия — на всякий случай. Конечно, никто не собирается выдавать ее террористу, как он этого требует, но лучше, если она будет поблизости.

Террорист… Ее единственный сын — террорист и убийца. Возможно ли в это поверить? Вот к чему пришла ее жизнь.

Дорогой Елена Станиславовна молчала. Опер Романова тоже не навязывала ей разговоров. Да и о чем тут говорить?

— Ну здравствуй, Виктор! Знаешь, давай зови меня просто на «ты». Меня зовут Саша Турецкий, как я уже тебе говорил.

Виктор хмуро молчал. В его странно толстой фигуре было что-то неестественное. Левой рукой он судорожно сжимал плоскую панельку, напоминавшую пульт от телевизора. Турецкий догадался, что это и есть та самая кнопка взрывателя, от которой сейчас зависит… Ах, черт возьми, от нее сейчас так много зависит! А если у этого психа рука дернется?

«Вот оно яйцо, а в том яйце — смерть Кощеева», — пронеслось почему-то совершенно неуместное воспоминание. У него выходной, и он с дочкой пошел в кино на фильм… как же он назывался? Не вспомнить сейчас, но определенно что-то очень сказочное, с Кощеем, яйцом, иглой… Саша вдруг почти физически вспомнил ощущение маленькой детской ладошки в своей руке.

«Что это вас на сентиментальности пробило, Александр Борисович? Неужели и вправду конец? Однако, довольно обидно! И угораздило же вас ввязаться в это дело. Надо по крайней мере увести его подальше от заложников — может, хотя бы их спасете».

— Виктор, ты позволишь, я хочу сказать несколько слов твоим… э-э-э, пленникам. Господа, меня зовут Александр Борисович Турецкий, я пришел сюда… э-э, поговорить с Виктором и, возможно, помочь ему разрешить эту непростую ситуацию, в которой мы все оказались. Я прошу вас сохранять полное спокойствие и проявить максимум терпения.

Он проговорил эти слова настолько спокойным тоном, насколько был в состоянии.

Бугай-охранник еле заметно подмигнул ему, видно, сам тертый калач, понимает, что тут какой-то трюк. Полная дама казалась на грани истерики. Старушка — божий одуванчик была непроницаема, как сфинкс.

«Соколов с командой уже должен быть на лестнице», — подумал Александр.

— Виктор, друг мой, давай сядем и просто спокойно поговорим, — начал он. — Я хочу поговорить с тобой о твоем отце.

— Вы с ним вместе работали? — впервые отреагировал собеседник. Голос его звучал хрипло и тонко. — Вы тоже из «конторы»?

— Зови меня на «ты», мы же договорились. Просто Саша и на «ты». Нет, я не из «конторы», как ты их называешь, — усмехнулся Турецкий.

— Тогда откуда вы знаете… ты знаешь моего отца?