Шрифт:
— Где это? — усомнился Славный.
— Не твое дело. Ух, блин, ноги как гудят. — Борис пошевелил пальцами ног, поморщился и поуютней устроился в кресле. — А твои отсосины толк в расслабухе знали. Хотя, по мне, лучше кокс. Или просто наша беленькая. — Борис протянул руку и звучно щелкнул пальцем по бутылке с водкой.
— Ну так давай накатим! — оживился Славный. — Чего мы ждем?
— Закуску-то хоть сообрази. Мы же не свиньи, чтоб без закуси.
— А где ты видел свиней, которые пьют водку?
— Не умничай. Лучше подними задницу и притащи сюда мой пакет. И черного хлеба подрежь, если есть!
Через несколько минут на столе появились колбаса, соленые грузди, маринованные корнишоны и оливки.
— Ну! — Шлегель поднял полную рюмку водки. — Давай за то, чтоб мы не забывали хорошо расслабиться после тяжелой работы!
Мужчины чокнулись и выпили. Шлегель снова взялся за бутылку.
— Между первой и второй перерывчик небольшой!
И они выпили снова.
— Вторая без закуски, а третья — для разгрузки! — продекламировал немец и разлил по третьей.
Мужчины снова выпили. И лишь затем взялись за закуски.
— Как у тебя с работой? — поинтересовался Славный, пожевывая корнишон.
— Да есть тут один… заказик.
— Хороший?
Борис пожал плечами:
— Средний. Деньги не ахти какие, но зато само дело несложное. — Немец прищурился, явно что-то вспомнив, и пьяно улыбнулся своим мыслям. — Там, короче, такая бодяга… Одна плохая девочка решила проучить своего неверного любовника, а заодно уберечь от «экспроприации» все то, что этот старый хрен подарил ей, пока не превратился в жадного скрягу.
— Что ж, я ее понимаю, — кивнул Славный, целясь вилкой в оливку.
— Еще бы! Месть — дело благородное. Да и с деньгами расставаться только дурак захочет. В конце концов, она их заработала своей…
— Не продолжай.
Шлегель ухмыльнулся:
— Я хотел сказать — любовью. А ты что подумал?
— То и подумал. А девочка твоя молодец. Я бы на ее месте сделал то же самое.
— Да ну? — Немец насмешливо прищурился. — А я помню, ты мне как-то впаривал про искренность человеческих отношений. Целую лекцию прочел!
— Ради денег можно через многое переступить, — изрек Славный. Затем поднял палец и назидательно добавил: — Деньги, старик, это величина метафизическая. Как Бог! Это самая постоянная штука на свете. Друзья, знакомые, любовники, коллеги — все это приходит и уходит. Даже Богу люди изменяют с другим Богом, переходя из адвентистов в буддисты, из буддистов — еще в какую-нибудь хрень, и так до бесконечности, пока не подохнут. Но деньги всегда остаются деньгами.
— Это точно, — согласился Шлегель. Он взял со стола сигару, откусил зубами кончик и сплюнул в пепельницу. Затем, пока Славный наполнял рюмки, раскурил ее. Дымя благоухающей сигарой, он откинулся в кресле, хрустнув суставами, и блаженно произнес: — Эх, хорошо-то как. — Выпустив в потолок густое облако дыма, он заговорил снова: — Честно говоря, братан, мотивы этой девахи мне до лампочки. Меня в данном деле интересуют две вещи. Первая — гонорар.
— Это понятно, — согласился Славный. — А второе?
— Второе? — Борис похотливо улыбнулся. — Второе, братан, это девочка по имени Таня. Вернее, упругое, молодое тело этой сучки.
— Да уж… Ради женщины можно на многое пойти. Как и ради денег. Иногда даже не знаешь, что лучше — классная телка или деньги. Как там у поэта?.. — Славный напряг память и продекламировал нараспев:
Помнишь, Боря, у наместника сестрица — Худощавая, но с полными ногами? (Ты с ней спал еще.) Недавно стала жрица. Жрица, Боря! И общается с богами!Славный подергал себя пальцами за жидкую бороденку и продолжил, мечтательно прищурив глаза:
— Помню, лет пять назад снял я у «Метрополя» одну потаскушку…
— Славный, заткнись, — небрежно осадил его Шлегель. — Ты мне эту историю уже раз десять рассказывал. Как нажрешься, так сразу вспоминаешь.
— А может, это другая история, — обиженно сказал Славный.
— Ну да. Конечно. И стихи ты мне эти сто раз читал. Я даже запомнил:
Поезжай на вороной своей кобыле В домик шлюх, под городскую нашу стену. Дай им бабки, за которые любили, Чтоб за ту же и оплакивали цену.Шлегель усмехнулся и добавил:
— Вообще-то там фигурировали гетеры, а не шлюхи. Но в целом верно. За бабки эти твари продажные и похоронят, и оплачут как надо.
Славный взял свою рюмку и, не чокаясь с немцем, залил ее содержимое себе в глотку. Иногда Шлегель становился просто невыносимым. Особенно когда перебивал или коверкал стихи. Сейчас он сделал и первое и второе. Горилла проклятая! Славного так и тянуло обидеться, но, прикинув, какими нехорошими последствиями это может обернуться, он передумал.