Они сели в тенечке.

— Ну что, живой, Егорыч? Не кашляешь? Прошлое твое о себе не напоминает?

— Да будь оно неладно, это прошлое, — сразу нахмурился и даже заметно насторожился Зиберов. — А ты ради этого и приехал, что ли? Или просто так навестить? Только, вижу, вряд ли. Опять же и без формы.

— Правильно видишь. Это удачно, что твоей хозяйки сейчас нет, разговор мне нужен с тобой откровенный.

— Господи, да что ж ты все никак не успокоишься? Вон времени сколько прошло! Я уж и думать забыл…

— А ты не переживай за меня, друг Егорыч, когда надо будет, тогда и успокоюсь, а пока дела не дают. И если мне что требуется для этих дел, тебя придется потормошить. И ты, я уверен, окажешь мне любезность вспомнить кое-что, голову на отсечение даю.

— Ну, твоя голова тебе еще поди самому наверняка понадобится, так что давай, не томи, что опять случилось?

— А вспомнить тебе придется, Егорыч, аж сорок первый год.

— Дак я ж в ту пору под стол пешком ходил!

— А ты не про себя, а про то, что, наверняка слышал от коллег. Нужно мне, прямо кровь из носу, найти свидетеля закладки взрывчатки в Москве, в октябре сорок первого, когда немец у ворот стоял, и Сталин отдал приказ о минировании важнейших зданий и сооружений. Приказ о «Ста объектах» знаком?

— Погоди-ка… — Зиберов задумался, достал из кармана пачку сигарет без фильтра, вытянул одну для себя, протянул пачку Грязнову, угощая, но Вячеслав Иванович отрицательно покачал головой, и тогда хозяин стал с озабоченным видом закуривать. — Не торопи меня… Что-то было, точно помню. Но когда и кто говорил, хоть убей…

— Вспомни, Егорыч, — почти взмолился Грязнов, и Зиберов даже с удивлением уставился на него — такой интонации, похоже, никогда не слыхал от генерала.

— Вспомнить-то надо бы… Ты погоди, Вячеслав Иванович. А что, это очень важно? Серьезно, да?

— Ты телевизор смотришь? Газеты читаешь?

— Так иногда. Глянешь в него вечером, днем-то все некогда, земля ухода требует, а там то насилуют, то убивают, и такая пакость в душе закипает! Я американские фильмы смотрю, там ведь крови нет, один клюквенный сок, и заранее известно, что наши победят, вот и нет душевного волнения, один здоровый, стало быть, интерес.

— Согласен с тобой. Но дело в том, что днями крепко тряхануло Киевский вокзал. И есть подозрение, что это дело рук террористов, которые прослышали про старые закладки военных времен, понимаешь? Вот мы и ищем хоть кого-нибудь, кто имел бы, пусть малейшее, отношение к тем делам. Ведь, не ровен час, сам понимаешь. У тебя не было в прошлом каких-нибудь контактов с кем-то из тех мужиков, из прошлого? Нет же сомнений, что готовила взрывы ваша «контора».

— Да вот и думаю…

— Ну думай, думай, я торопить тебя не буду. Но от того, когда и что ты вспомнишь, зависит сейчас очень многое, Егорыч. И я очень надеюсь на тебя.

— Слышь, Вячеслав Иванович, — Зиберов хитро сощурился, — а если я чего действительно вспомню, ты… того… не отвяжешься от меня?

Спросил и замер в ожидании ответа. Грязнов тяжелым взглядом внимательно посмотрел на него, потом окинул дом, сад, снова посмотрел в глаза и наконец ответил:

— А я думал, Федот Егорович, что жизнь тебя все-таки чему-то научила. Что значит — отстану? Я что, пристаю к тебе с капризами? — Голос Грязнова стал повышаться, и Зиберов огляделся с испугом. — Я тебя о личном одолжении прошу? Я с тобой о бабах речь веду? Стыдись! Старый ведь уже, а ума так и не нажил… Противно слушать такие речи, ей-богу…

— Да ты меня не так понял, — попытался дать обратный ход Зиберов, суетливо разводя руками.

— Я тебя, мил-друг, прекрасно понял. И обещаю твердо: не отстану, пока… пока сам не поумнеешь, чекист гребаный… А будешь кочевряжиться, дело твое прошлое достану. Ничего, есть такие дела, где срок давности — фигура условная. Быстрей вспоминай. А то супруга твоя вернется, и тебе же будет стыдно, если она узнает, кто ты есть такой на самом деле.

— Ты меня не пугай, Вячеслав Иванович, — примирительным тоном заговорил Зиберов, — я уже на всю жизнь пуганый. А вот если ты с добром, так и я соответственно…

— А я, стало быть, по-твоему, со злом? Там вся Москва на ушах стоит, а ты, извини, про какую-то фигню вспоминаешь! Совсем, что ли, старый стал?

— Так ведь не молодеем, — сделал попытку вывернуться из ситуации, в которую сам же себя и загнал, Зиберов. — Вон и сам совсем пегий стал. А ведь помню, каким рыжим был! Девки, поди, помирали, а? Ты ж ведь наверняка тот еще ходок был! Или я неправ?

— Был, Егорыч, — примирительно вздохнул Грязнов. — Да и ты тогда постройнее казался. Брюшка-то не было, нет… Ну ладно, такими воспоминаниями сыт не будешь. Так что ты мне скажешь по поводу моего вопроса?

— Наверное, Вячеслав Иванович, сумею я тебе помочь. А что я толстый вроде стал, говоришь, так то совсем не от сытой жизни. — Он несколько притворно, как показалось Грязнову, вздохнул. — Пенсия-то сам знаешь какая. На всем экономить приходится, пища простая, можно сказать, деревенская, разносолов никаких. А картошка — она и есть картошка. Бабу иной раз жалко, я-то понятно, а ей за что мука на старости лет?..

Оглядел с усмешкой Грязнов ухоженный садовый участок, но никаких грядок с картошкой не обнаружил — и тут врет бывший полковник, пухнет он от картошки, видите ли! Зато повсюду аккуратные грядки с цветами — на продажу наверняка, для любителя их количество великовато будет. Хотелось ответить порезче, но решил не обострять — дело важнее.