Первые же январские дни показали, что, как и семнадцатый, восемнадцатый год будет богат сюрпризами далеко не приятного свойства. Айвазоглу, помощник, позвонил Яхонтову по внутреннему телефону и сказал, что на прием просится прибывший из Китая ротмистр Тарханов. Фамилия ничего не сказала Яхонтову, но, едва посетитель переступил порог, Виктор Александрович узнал его. Узнал и содрогнулся. Это был тот самый красавчик ротмистр из Харбина, которому Яхонтов выдал на растерзание задиристого солдата. Ну что ж, твоя была инициатива, Виктор Александрович, в знакомстве с этим садистом в облике херувима. «Сволочь ты… а еще генерал!» — вспыхнули в мозгу слова схваченного солдата… Надев на лицо маску радушия (служба есть служба), Яхонтов вышел из-за стола, протянул руку:

— Евгений Илларионович, если не ошибаюсь.

— Восхищен вашей памятью, ваше превосходительство, — почтительно склонил голову гость.

— Какими судьбами, чем могу служить? — Яхонтов был убежден, что сейчас последует просьба пристроиться на работу в атташате или нечто вроде, но ошибся. Перед ним был не дезертир, а борец.

Тарханов прибыл в посольство как эмиссар атамана Семенова, в отряд которого он вступил, желая лично принять участие в очищении отечества от большевиков. В Токио уже доходили вести о том, как Семенов начал свою «освободительную миссию». Источники, далекие от симпатий к большевизму, к революции, к России вообще, сообщали, что деяния Семенова можно описать одним словом: резня. Деревни, население которых объявлялось «сочувствующим большевикам», уничтожали целиком, то есть строения сжигались, а жители предавались смерти самыми варварскими способами.

Собственно, этого не отрицал и ротмистр Тарханов.

— Я демократ, — чуточку грассируя, говорил он. — И поверьте, ваше превосходительство, лишен сословных предрассудков. Я рассуждаю так: основа государства — крепкий хозяин, будь он князь, купец, мужик или даже, простите, жид. Те, кто грабит крепких хозяев — преступники. Мы с ними и поступаем соответственно. Не скрою, мы хотим добиться и некоторого, так сказать, педагогического эффекта. Мы рассчитываем, что рассказы об экзекуциях должны удержать колеблющихся от совершения преступлений. Знаете, когда по деревням идет молва, что такого-то большевика обмазали смолой и подожгли, это действует, действует…

Из рассказа ротмистра Яхонтов понял, что Семенов, так же как Калмыков, Гамов и другие атаманы, действует самостоятельно, они не желают признавать официально существующей в зоне КВЖД власти генерала Хорвата. Японцы признавали его и не хотели с ним ссориться, помогая через голову Хорвата семеновцам. Вот если бы о помощи атаману попросило русское посольство… Японцы хотели придать своему сотрудничеству с бандитом «законный», «дипломатически оговоренный» характер. В этом и состояла миссия ротмистра Тарханова.

Яхонтов как можно мягче объяснил, что не сможет выполнить просьбу гостя. Формально посольство представляет в Японии Временное правительство России, чьим комиссаром в зоне КВЖД является генерал Хорват. Кроме того, ходят слухи, что в Сибири образуется местное правительство, которое будет действовать от имени Временного правительства, временно низложенного большевиками. Тем более на днях «Нью-Йорк таймс» сообщила, что большевистский режим, по-видимому, рухнет в ближайшие 48 часов… Ротмистр Тарханов принял отказ с дипломатической невозмутимостью. Соображения его превосходительства ему безусловно понятны. Он сам перевел разговор на другие темы. Поддерживая беседу, Яхонтов все искал повода спросить о том, что так мучило его последние недели. Но Тарханов сам заговорил об этом:

— Да, кстати, — сказал он, — помните того большевичка, которому я обязан знакомством с вами, ваше превосходительство?

Собрав все душевные силы, Яхонтов кивнул, стараясь не выдать своих чувств.

— Сбежал, каналья!

— Как сбежал?! — воскликнул Яхонтов.

— Сыпанул табаком в глаза Пилипенке — помните, был у меня такой верзила вахмистр, царство ему небесное, — и сбежал. Так и не успели его наказать.

Яхонтов сделал озабоченное лицо:

— А что с вахмистром? Вы сказали…

— Увы, увы, — вздохнул Тарханов. — Убили моего Пилипенку, когда мы в одной деревне порядок наводили. И кто убил? Учитель, мозгляк, вахмистр бы его мизинцем перерубил. Ну что ж, устроили возле учительского дома римскую аллею…

— Что-что?

— А это мы, ваше превосходительство, такое наказание придумали. Берем голого большевика, а еще лучше — большевичку, ставим на морозе и обливаем водой. Получается статуя. И не велим трогать до весны. Так и стоят, канальи!

Расставшись с ротмистром, Яхонтов зашел к послу. Господин Крупенский понимающе вздыхал, слушая о рассказах семеновца, согласно кивал головой. На следующий день Виктор Александрович узнал, что после его ухода Крупенский позвонил в японский МИД и от имени Российской республики просил оказать атаману Семенову максимально возможную помощь.

В дипломатических кругах Токио начали поговаривать, что русская революция чревата угрозой не только для России. Под угрозой все цивилизованные нации. Все громче звучали голоса, что в стране большевиков под угрозой жизнь, достоинство и имущество иностранцев. Говорили о необходимости быть готовым к оказанию им помощи. Яхонтов понимал, что это — «идеологическая артподготовка» перед интервенцией.

Особенно зловеще прозвучал в этом хоре меморандум британского министра иностранных дел Бальфура о том, что союзники должны оказывать содействие «местным правительствам и их армиям». Меморандум был одобрен правительствами стран Антанты. Таким образом, с точки зрения «международной общественности» (из которой, «естественно», исключалась Россия) помощь тех же японцев тому же Семенову выглядела вполне респектабельно. Выходит, не Яхонтов, а Крупенский действовал «в рамках международного права». Яхонтов вдруг вспомнил «своего» чудом спасшегося солдата из экспресса Петроград — Владивосток, его слова о том, что это буржуйские международные законы и большевики не обязаны их признавать. Звучало чудовищно, но вот конкретный пример: меморандум Бальфура. Разве это, в сущности, не нарушение международного права? Разве его обязано признавать центральное российское правительство, из кого бы оно ни состояло? Но с другой стороны, большевики сами демонстративно нарушают международные законы, чего стоит беспрецедентная акция с публикацией тайных договоров.