— Значит, Белов отправил вам письмо на «стратегический»?

— Именно.

— Жаль, что письмо электронное, — вздохнул Турецкий.

— Вы сомневаетесь, что его написал именно Антон? Думаете, это я сварганил?

— Так ведь электронное письмо на почерковедчес-кую экспертизу не отправишь.

— Но оно пришло из его почтового ящика!

— Ну вы как маленький, ей-богу. Как будто при большом желании и умении туда нельзя было забраться. Задача для хакера средней руки.

Колдин задумался. Потом сказал:

— В письме есть обороты речи, характерные для Антона Феликсовича.

— Это тоже ничего не доказывает, — вздохнул Турецкий. — Ну ладно. Давайте забудем о моих сомнениях и займемся фактами, изложенными в письме. Насколько они соответствуют действительности?

Вместо ответа Колдин подвинул Турецкому следующий лист. Это был ксерокс газетной или журнальной статьи.

«С завидной регулярностью в средствах массовой информации возникает „биолог“ Белов, труды которого не находят понимания среди биологов. Впрочем, ясно почему. Речь идет о совершенно очевидном шарлатанстве. Белов нашел, что лазером является сама ДНК человека. Между тем достаточно владеть физикой в объеме средней школы, чтобы понять очевидную вещь — при поперечном размере ДНК излучение будет дифрагировать в 2 пи стерадиан, так что ни о каком лазере речи быть не может! Теперь он, видите ли, заявил, что стоит на пороге создания биокомпьютера…»

— Нет, дальше я читать не могу! — возмутился Турецкий. — Я и школьной-то физики не помню! Для меня все это — китайская грамота. Может, сжалитесь, переведете? — Турецкий осекся, заметив авторство статьи: С. М. Кубасов, председатель комиссии по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований при президиуме РАН.

Колдин, конечно, отметил его взгляд.

— Чего вы испугались? Да мало ли академиков на земле русской? Кубасов — просто выживший из ума старый сами знаете кто.

— Маразматик?

— Можно и грубее.

Турецкий вспомнил, что нечто подобное говорил и Гордеев.

— Ну-ну, вам виднее, — со скепсисом пробормотал он.

А Колдин продолжал:

— Помнится, в конце сороковых генетику вообще объявили лженаукой и продажной девкой капитализма. И кто это делал среди прочих? «Народный академик» Трофим Лысенко. Слово «ген» тогда стало ругательным в генетике. А мы, русские, в то время лидировали в этой важнейшей области знания! Последствия этого разгрома оказались таковы, что страна лишились многих блестящих научных умов, и мы отстали. А Запад в этом направлении бурно развивается — во-первых, открытие двойной спирали ДНК Уотсоном и Криком в 1953 году и Нобелевская премия им же в 1963 году, затем последовало открытие генетического кода, и Нобелевские премии посыпались как из рога изобилия, но не на наших ученых. В конце пятидесятых президент США Эйзенхауэр в одном из своих выступлений бросил презрительно, что СССР отстал от Запада в молекулярной биологии на двадцать пять лет.

— Спасибо за экскурс в историю. Объясните мне вот что. Ведь, как я понимаю, всякий научно-исследовательский институт или лаборатория находятся в ведомстве Академии наук, того или иного ее направления. Верно? Что вы молчите?

— Верно-то верно, да не совсем, — неохотно сказал Колдин.

— То есть фактически вы сами по себе? Частная лавочка?

— Мне не нравится такое определение.

— И все же. Кому принадлежит ваша Лаборатория? Государству? Частным лицам?

— А что такое? — обозлился вдруг Колдин. — Это в советские времена Академия наук, как и все прочие научные и учебные учреждения, была поставлена под жесткий партийно-административный контроль! Директору нужно было иметь специфические таланты, чтобы в этих условиях обеспечивать сколько-нибудь продуктивную научную работу своим сотрудникам. Нужно было уметь взаимодействовать с партийными инстанциями и КГБ!

— Я жду ответ, — напомнил Турецкий.

— Вас интересует материально-техническая база?

— Да.

— Вы наивный человек. Она чего-то стоит, конечно, но это меркнет по сравнению с теми возможностями, которые давали открытия! Вы ждете ответ? Пожалуйста! Да, наше имущество принадлежит, точнее, принадлежало одному человеку.

— Белову?

— Белову.

— Как это произошло?

— В советские времена Антон Феликсович работал в Серпухове, в НИИ биофизики. Этот институт Академии наук СССР был замечательным учреждением. Он отличался от многих других институтов широтой тематики. Это объяснялось самим характером науки — биофизики, включающей все: от математической теории изменения численности биологических популяций и принципов работы мозга до рентгенографического исследования структуры мышечных белков. Это была большая — около тысячи сотрудников — научная республика. Государство! Институт биофизики отличался от большинства других академических институтов именно этим республиканским демократизмом. А потом… Потом все рухнуло.

— Когда именно?

— В начале девяностых. Да и не только у нас. Белов ушел из Серпухова и создал свою Лабораторию. По камешку, по кирпичику. Это целиком и полностью его детище. Нашел и увлек компетентных сотрудников. И деньги на оборудование доставал сам. Между прочим, явление само по себе уникальное. Его в Японию постоянно звали. В Европу…

— Но он был патриот, — продолжил мысль Турецкий.

— Что, в такое трудно поверить?

— Почему же? Пока все так и выглядит.

— Оно не только так выглядит, оно так и было. И тем более Лаборатория Белова — уникальное явление, а нынешние ученые — либо седобородые маразматики, либо молодые шарлатаны.

— Хотите сказать, фундаментальной науки в России больше нет?

— Александр Борисович, задавайте конкретные вопросы.

— Задаю. Что такого замечательного создал лично профессор Белов и его институт в частности?

Колдин помолчал, вид у него был несколько удивленный.

— Вы действительно не знаете?

— А должен? — уже скрывая раздражение, спросил Турецкий.

Колдин укоризненно покачал головой:

— Я думал, вы как-то подготовитесь… В советские времена органы разбирались в нашей работе. Ну да ладно. Белов создал паперфторан.