— Да?

— Уверен. Знаю, что говорю. Так вот, Александр Борисович, насчет рыбки, это вы напрасно. Я ничего не пытаюсь, она сама в рот плывет. Плывет и говорит. А чего это он, вместо того чтобы своим конкретным делом заниматься — искать убийц, которые расправились с уважаемыми людьми, всякой посторонней хренью интересуется? Послушал я рыбку эту и подумал, что, может, самое время указать следаку на то, что он не тем интересуется? Что серьезные люди даже помочь ему готовы поймать и это… изобличить преступников. Потому что если он не бросит свои затеи и будет продолжать совать свой нос в городские дела, то может и сам, как та рыбка, ненароком далеко уплыть по реке. Кверху брюхом.

— То есть я должен так вас понимать, господин Журавлев, что вы мне настоятельно советуете не интересоваться мнением тех, кто пострадал от рук того же Васильчикова, от ваших тоже, от продажных судей и прокуроров, от бандитов в милиции и прочих чиновников, одни из которых уже покинули этот свет, а другие, как я слышал, со страхом ожидают своей очереди? И искать только тех, кто приводит в действие неизвестно кем вынесенные приговоры?

— Все ты правильно понимаешь, следак. Только я добавлю еще вот что. Среди братвы искать тех, кто завалил Роберта, Ваньку и Савенко, тебе не стоит, зря время потеряешь. Братва тут ни при чем, я авторитетно заявляю.

— Ну тогда и ты, Жура, слушай мое слово. Я буду работать так, как привык. И никто мне здесь не указ. Убийц я найду, но также обязательно выясню, за что были убиты те трое, кого ты назвал. Это понятно?

— Делай как хочешь, но только в дела города и области носа своего не суй, отрежем, это я тебе говорю, а мое слово, братва знает, железное. Ну, вижу, ты все понял. Сейчас напишешь мне расписку, что согласен, а потом тебя мои пацаны отвезут в город.

— Не буду я ничего писать.

— Ты чего, не понял?..

Турецкий уже мог смотреть, глаза привыкли. Да и долго стянутые веревкой руки наконец отошли. Он подвигал пальцами, сжал кулаки и поднялся. В комнате они были только двое.

— Ты куда? Сиди, базар не кончен! — грубо рявкнул Журавлев. — Я тебе не разрешал.

Турецкий спокойно ответил, что конкретно он положил на такое разрешение, и направился к двери. Журавлев вскочил и кинулся на него. Но Турецкий успел развернуться и встретить нападающего пахана прямым в челюсть. Тот рухнул на пол. Но немедленно распахнулась дверь, и на Турецкого высыпалась целая куча народу, которая вмиг подмяла его, прижала к полу, а потом посыпались градом, один больнее другого, удары ногами по ребрам, спине, ногам. Лицо он спасал, прижав обе руки к голове, но били и по рукам, причем с каким-то садистским наслаждением. Били до тех пор, пока не послышался злой крик:

— Кончайте! Убьете еще на… Давай его в подвал!

Болезненно охающего Турецкого подтащили по полу к открытому люку и столкнули вниз. Он успел только вытянуть перед собой руки и хоть немного сгруппироваться, но все равно удар о землю был сильный, Александр Борисович не то чтобы отключился, но на какие-то секунды словно потерял ориентацию и понимание того, что с ним происходит. А когда пришел в себя, потолок над ним был уже черным — люк захлопнули.

«И на кой черт, — подумал, — надо было бить этого сукиного сына?.. Ах да, расписка! Получилось бы, что следователь, который никогда не врал, даже зэкам, обманул? А теперь что? Ждать покорно, когда братва решит, что со следаком делать? Убивать его или отпускать с миром? Как же, от них дождешься…»

Он на ощупь отодвинулся к стене — сухой и холодной, прижался спиной, потом лицом, стало легче. Болело все избитое тело. И снова выругал себя за несдержанность — надо было терпеть. Терпеть и выкручиваться, да черт с ней, в конце концов, с той распиской! Ну написал бы, и что из этого? Жизнь кончается? Работы не будет? Чушь собачья… Ах, ну да, мы же честные, мы неподкупные! Вот и сиди теперь, неподкупный ты наш…

Звенело в голове, а в душе Турецкий чувствовал странное опустошение, будто кто-то вывернул его шкуру наизнанку и вытряхнул все, что в ней до того было. Что предпринять?..

От этих мрачных и, главное, не подсказывающих реального исхода мыслей отвлекали бухающие шаги над головой и бубнящие вразнобой голоса. Наверняка господа уголовнички сейчас решали его судьбу и спорили, что для него предпочтительней — застрелить, зарезать или утопить в реке, чтоб поплыл к далекому устью, как та самая рыба? Александр Борисович усмехнулся распухшими, разбитыми губами — смотри-ка, башка еще способна шутить! Наверное, далеко не все потеряно. А рука с саднящими косточками пальцев тут же подсказала, словно подсунула крупицу удовольствия, напомнила мстительно радостное ощущение от резкого удара по чужой челюсти. Вот ведь пустячок вроде, а как стало приятно!

Но слабое чувство удовлетворения сменилось мгновенной тревогой — над головой, даже чуть в стороне, где-то, возможно, рядом с домом, ударила резкая и хлесткая автоматная очередь. И следом за ней загремели беспорядочные выстрелы.

Ноги над головой затопали более громко и резко. Кто-то напал на бандитов? Ура, значит, освобождение рядом! Но эта мысль быстро угасла, поскольку бандитам не было никакого смысла оставлять его в подобной ситуации живым. Всегда можно списать убийство на нападавших. А для этого надо всего лишь поднять люк и…