— И что, она действительно существует? — поразился Курбатов. — В таком виде — да. Опытный образец и чертежи у меня, а второй экземпляр был у Жбановского. Все же он ведущий специалист в области ракетных двигателей и все расчеты проводил сам, — ответил Степанов. — Вы представляете, что значит такое оружие в руках к-киллера? — заикаясь, воскликнул следователь. — Он просто узнает распорядок дня жертвы и, проезжая по соседней улице, делает выстрел ввверх. А пуля, влетев в окно, находит его в своем рабочем кресле во время заседания. Или спокойного сна. Да где угодно. Правильно я понял? — Да, — подтвердил Степанов. — Но оно разрабатывалось не для криминала. Мечта была расправиться с терроризмом. Представляете, там, в Буденновске, каждому бандиту — персональная пуля. Один залп — и несколько человек получают по пуле. Проблема сейчас только в системе наведения и поиска. Видите, как лучик гоняется за зайчиком? Мы разработали несколько вариантов… Один весьма забавный. Тело человека содержит некие вещества — порфирины. Под воздействием лазерного облучения они начинают светиться сами. Причем спектр излучения значительно отличается от того, каким облучали. Это дает возможность создания самонаводящейся системы. Такой образец уже существовал, но разобран. Если в укрытии один или несколько человек, которых необходимо уничтожить, то они просто не имеют шансов на спасение. Мало того, уже были опыты по избирательному прицеливанию. Существуют такие соединения, называемые сансибилизаторами. В принципе они разрабатывались как одно из направлений борьбы с раковыми опухолями. Так называемая фотодинамическая терапия. Там принцип прост. Вводят в опухоль фоточувствительное вещество. Оно проникает внутрь раковых клеток. Затем облучают лазером. Вещество вспыхивает, и клетка взрывается изнутри. Проблема в том, что свет видимого спектра не способен проникнуть глубже нескольких миллиметров в ткани. Так вот, если дать человеку принять, допустим, с бокалом виски, например, родехлорин, то при облучении его светом длиной волны в пятьсот тридцать нанометров отклик будет на порядок сильнее и длиной пятьсот шестьдесят нанометров. Уловил? — Да, но лучше продолжай разжевывать, как для слабо соображающего, — пожелал Курбатов. — Пуля найдет жертву даже на балу по случаю приема английской королевы, — образно разъяснил ученый. — Ах, твою мать! — выругался Курбатов. — Остается только напоить бандитов виски. — Ну, это не проблема. Отдельные результаты есть. Жбановский уже вел переговоры по пробным испытаниям. Через два месяца оружие должно было пройти апробацию в Чечне. Выбирается наиболее неспокойный район. Проблема в чем? Днем все мирные жители. Эдакие овечки трудолюбивые. Ночью несколько человек устраивают нападение на федералов. Потери несутся в первые секунды боя. Дальнейшая перестрелка ничего не дает. Поутру начинается зачистка. Ищутся опаленные брови, ороговевшие указательные пальцы. Как правило, страдают те же мирные жители, которые в эту ночь просто спали. Достигнут второй результат. Недовольство народа. А теперь представим: вводим каждому мужчине сансибилизатор. Притом что он абсолютно безвреден, выводится в течение двух недель. Обстрел. В ответ выпускается несколько пуль. И если там есть меченый, они найдут его. — Научная фантастика! — сделал вывод Курбатов. — Вот-вот. Мы тут сотрудничаем с одним медицинским институтом для идентификации конкретной личности. — Как называется учреждение? — вспотев от информации, спросил Курбатов. — Институт медицинских и биологических препаратов имени Марасевича. — Е..! — вновь выругался Курбатов. — Имя профессора Волобуева ни о чем не говорит? — Это научный руководитель разработок по нашей тематике, — подтвердил Степанов. — Его убили, — проинформировал Курбатов. — Что? — оглядываясь, спросил Степанов. — Застрелили в лифте, — уточнил следователь. — Я с вами. Сейчас соберу документацию. А отпроситься в отпуск смогу и по телефону. — И образец ружьишка прихвати, — напомнил пораженный открывшейся информацией Курбатов. Через несколько минут раздался призывный крик. Александр подбежал и обнаружил Степанова стоящим перед пустым помещением. — Еще утром стояло здесь… На том столе… А устройство для программирования пули осталось. — Оно в единственном варианте? — Да. — Что из себя представляет оружие без него? — задал вопрос Курбатов. — Детская игрушка, — ответил Степанов. — А по «мозгам» пули невозможно «крякнуть» принцип ее программирования? — Хорошему хакеру по зубам, — почесывая пятерней заросшую шею, произнес Степанов, — однако без наших данных о баллистике, диаграмм изменения параметров с расходом горючего и других результатов, установленных исключительно в ходе многомесячных расчетов, поверяемых бесконечными опытами, это ни к чему не приведет. — Ну немного успокоил. Где данные? — выдохнул Курбатов. Вскрыв сейф, Степанов вынул несколько лазерных дисков. Затем схватил отвертку и, вскрыв компьютер, вытащил винчестер. Вместе с Курбатовым они отправились к выходу. Следователь подошел к женщине, сидевшей в будке с надписью: «Диспетчер». И спросил: — Не подскажете, сколько автомобилей сегодня покинуло склады? — Сегодня? Да ни одного не было. — Точно? — Так у нас отчетность строгая. Вот сколько надо всего оформить. — Она показала толстую тетрадь. — А вы не отлучались? — дал ей шанс Курбатов. — Нет, не отлучалась. А ты, собственно, кто? Предъяви документы и пропуск в закрытую зону! — грозно перешла в наступление женщина. — Пожалуйста, — Александр протянул ей раскрытое удостоверение. — Вы все поняли? А теперь, если не скажете правду, мы вас будем вынуждены арестовать как соучастницу. На этом КамАЗе был вывезен похищенный опытный образец стоимостью два миллиона долларов. И суду надо будет доказать, что вам дали за соучастие тысячу долларов, а не тридцать тысяч. Ведь это совсем другая статья. Женщина вспыхнула: — Что? Тысячу? Да мне ни рубля не заплатили! Ничего себе, сразу в тюрьму! За что? — За преступную халатность при исполнении служебных обязанностей, — сформулировал Курбатов. Она внезапно обмякла, раскисла и залилась слезами. — Приказали мне пропустить. — Кто? — Начальство, — оттягивала неприятный момент женщина. — Не виляйте. Кто это мог заставить вас? — Профессор Чабанов. Лично. Он еще предупредил, чтобы никому ни под каким предлогом не рассказывала. Что теперь будет? Он выкинет меня? — Ничего не будет. Вы нас не видели. Мы вас не спрашивали. Хорошо запомнили? — Да, — ответила она. — Номерок не помните? — Четыреста пятьдесят НЮ, а первую букву забыла. — Ну и ладно. А насчет миллионов не волнуйтесь. Я пошутил. Ничего ценного не пропало, — попытался успокоить ее Курбатов. Вышли из мастерских и направились к автомобилю следователя. Уже в нем Курбатов достал мобильный телефон и, выбрав из памяти фамилию Турецкий, позвонил. — Александр Борисович. Попробуйте через ваших знакомых с Петровки пробить КамАЗ четыреста пятьдесят НЮ. Может, где застрял? Похоже, игрушку вывезли на нем.

Елагин сидел рядом с водителем и рассматривал пролетавшие пейзажи. Перед ним стояла практически невыполнимая задача: разыскать в Туле мастера, о котором было известно только его отчество — Анатольич. И то оно могло быть псевдонимом. Информация о военнослужащих, оказывавших военную помощь Эритрее в семидесятых годах, была настолько засекречена и запутана, что ответ на запрос Генеральной прокуратуры мог и вовсе не прийти. Фамилии и имена, под которыми регистрировались и проходили службу, были вымышленными. И только на отчество такой запрет не распространялся. Потому и молодой лейтенант мог быть Петровичем или Анатольичем. Для поездки Рюрику выделили служебную «девятку» с шофером. Трасса была одной из немногих, содержавшихся в идеальном состоянии. Поэтому водитель не стеснялся давить педаль газа. Елагин отметил, что через каждый километр стоит синяя палатка с надписью: «Тульские пряники» и поделился с водителем: — Странный бизнес… Похоже, держит одна фирма. Однако к чему столько точек с копеечным однотипным товаром, не пользующимся спросом? У них что, задача просто занять людей? — Да нет, — ответил опытный шофер. — У них, похоже, бизнес как раз процветает. После такого намека Рюрик взглянул на палатки под несколько другим углом и наконец понял, что ему в них показалось с самого начала странным. Продавщицы, все как на подбор, были молодыми, раскрашенными девицами в коротких юбчонках. Одна из палаток была закрыта. Рядом стоял автомобиль с московскими номерами. — Это что? Публичный дом? — догадался Рюрик. — Причем самый длинный и самый дешевый. Все знают, но сделать ничего не могут. Любовь отдельно, наценка на пряники отдельно. Добравшись до города, Елагин прежде всего направился в военкомат. Пенсионный отдел располагался в старом, насквозь пропитавшемся влагой строении начала прошлого века. Он нашел отделение учета и, раскрыв скрипящую дверь, заглянул в комнату. Увидев нескольких пожилых женщин, спросил: — Скажите, могу я как-нибудь узнать адрес военного пенсионера, если известно только отчество Анатольич и то, что он умелец? — А ты кто сам-то будешь? — Я из Москвы, из прокуратуры, — тряхнув кудрями, произнес Елагин. — Нужна его консультация. — Да здесь, милок, почитай, весь город умельцы. — Скажите, а база компьютерного учета имеется? — Подымись на второй этаж. Ежели начальник разрешит, копайся скока душе угодно. Елагин, пообщавшись с военкомом, был допущен к компьютеру. Вскоре он вышел с распечаткой из ста пятнадцати имен, подходивших под временные условия и имевших нужное отчество. Теперь все зависело от оперативности местных оперативных служб. — Ну как, получилось? — поинтересовалась одна из женщин. — Да как сказать? — произнес Рюрик. — Вот список на сто пятнадцать человек. Теперь буду бегать по городу. А вы не взглянете, быть может, знакомый попадется, так вычеркнем за ненадобностью? Женщины, обрадовавшись появлению небольшого развлечения, сгрудились над списком. Действительно, многих они знали. Пошла в ход авторучка. Вычеркивали инвалидов и тех, у кого руки растут не из того места. И тут одна из них закричала, тыкая пальцем в конец списка: — Степановна, ему же этот нужен! Рыбак, блин, теоретик. — Рыбак-теоретик? — заинтересованно переспросил Елагин. — Ну да. Он — Анатольич. Мы тут так одного прозвали. Умный. Все знает. Но ленивый. Видишь, дверь скрипит. Так как зайдет, рассказывать начинает, почему скрипит и каким маслицем надо смазать и из какого дерева сделана. Или, скажем, пылесос сломается. Все объяснит, как устроен, какие системы пылесосов бывают, что с ним надо делать. А сам не берется. Занятой слишком. Щас, дам. Вот, улица Красноармейская, дом семнадцать. Я здесь на листочке все написала. — Молодой человек, а вы женаты? — Да, — соврал Рюрик, заранее зная, что сейчас последует. — Жаль. Дочка у меня… …Приобретать карту города водителю показалось неразумной тратой денег. Поэтому до улицы Красноармейской добирались, расспрашивая местных жителей. Автомобиль затормозил у частного дома, украшенного странным механизмом, напоминающим вечный двигатель. Рюрик вошел в распахнутую калитку. Постоял у двери. Толкнул. Она открылась без скрипа. Спиной к Елагину за заваленным хламом столом сидел мужчина в авиационных наушниках. Перед ним по девятнадцатидюймовому монитору проносились горящие «юнкерсы» со свастиками. В верхнем углу экрана были изображены три большие красные звезды, что, вероятно, свидетельствовало о высоком рейтинге игравшего. Рядом стояла глубоко несчастная женщина. — Да иди ты со своей доской, Степановна! Я трижды Герой Советского Союза. На столе погладишься. — Извините, я из Москвы, от Прохорова, — громко произнес Елагин. Женщина толкнула игрока в бок. Мужик встрепенулся. Снял наушники и обернулся. — Я из Москвы, от Прохорова, — повторил Елагин. — Мечтал об истребительной, — как бы объясняя свое увлечение, произнес Анатольич. — Да ты присаживайся. Не получилось. Давление. Служил в дальней авиации. Летать пришлось побольше иных пилотов. А вот до штурвала дорвался только сейчас. Хорошая игра. Все натурально. Я же, как только выдавалась возможность, сразу на место второго пилота. Вот и воюю на старости лет то со старухой, то с фашистами виртуальными. Надо бы еще памяти докупить да процессор раскачать… Так, говоришь, Прохоров? Помню такого. Толковый парнишка был. Все железом «иховым» интересовался. Вот «клондайк» где! Представляешь: пустыня. На расстоянии ну ста метров друг от друга штук тридцать единиц разбитой бронетехники. Соляру высосут, аккумуляторы снимут, карманы выпотрошат и все. Оружие, шикарнейшея оптика, приборы ночного видения, радиостанции никому не нужны. Им вообще ничего не надо! Головой у нас бомж работает больше. — Что, на самом деле? Второй раз слышу эту характеристику. — Места там райские. Работать не надо. Все само родит. Наблюдаю такую картину. Идет баба. А они хоть и черные, но не негры, ближе к евреям, но красивые, высокие. Девки попадаются, это надо видеть. Трахаться любят. Наши пытались вывозить, но климат. Приучить голую с рождения одеваться просто невозможно. Это как лечить женский алкоголизм… Так вот. Идет, здоровая такая, в одной юбке. Груди, как узбекские дыни, огромные, стоят. Представляешь? Плывет, они колыхаются. А сзади привязаны в каком-то мешке два младенца. Проходит, поворачивается на углу дома, и один со всей дури хрясть… головкой об кирпичный угол. Реакция? Малой молчит, мамаша не обращает внимания. А ты спрашиваешь, тупые? Откуда там мозги вообще?.. Ну кое-что удалось вывезти, а так все добро на тысячи баксов наверняка в ящиках так и лежит. Вот электроотверточка оттедова. Планетарка, таскала авиационную пушечку. Попробуй удержи! Я один раз вкручивал болты да зазевался. Через себя кувыркнула. — Вот это вам ни о чем не говорит? — произнес Рюрик, показывая фотографию орудия убийства академика Жбановского. — Как же! Моя работа! Кузьмин Николай привел одного. Сталь шикарную приволок СРМ-15. Американская. У нас не делают. Какие присадки! Углерода содержание самое большое три и пятьдесят пять сотых процента. Режущая кромка практически не тупится. Почти алмаз. Много хрома — пять двадцать пять. Он увеличивает твердость и прочность на растяжение. И молибден — один и три. Это антикоррозийная устойчивость. Немного хрупковата и без марганца и кремния теряет вязкость. Главная же слабость: быстро происходит кристаллизация, но зато топориком из нее бриться можно, после рубки дубов. И заметь, заточки повторной не требуется на всю жизнь. Заказал десять ножей. Я ему каталог дал. Форму выбрать. Он всяческого дерьма навыбирал. Но я ему затем все пересчитал и сделал по-своему. Слабость у меня к ятаганским мотивам. Да, еще комплект для резьбы по дереву. — Вас послушаешь, мечта, а не ножичек. — Ладно, гони рубль. Для хорошего человека сэкономил. Анатольич нырнул в кучу хлама и вытянул оттуда завернутый в тряпицу охотничий нож. Рубанул им пару раз по стоявшему рядом металлическому сейфу. На нем остались глубокие зарубки. Затем размотал рулон туалетной бумаги и на весу провел лезвием. Бумага разрезалась, словно провели опасной бритвой. Рюрик принял оружие и, поймав режущей кромкой лучик света, пробежался им по лезвию. На нем не было ни одной зазубрины. — Вот спасибо! — растерялся он. — Да не за что. Будешь вспоминать Анатольича на рыбалке-охоте. Какие вопросы еще остались? — Кузьмина как найти? — Работал когда-то на заводе, общались, а теперь? В основном от меня что-то нужно. Даже не знаю. Он, кажется, сейчас в Алексине живет. Наверное, через милицию. Он же сидел несколько раз. Да, а затем заказчик сам приезжал. Еще пяток ножей я ему отковал. Он подозрительно так взвесил все тесаки, словно законов физики не знает. Да если надо, я ему сталь бы поменял, и он не заметил бы. И если вам интересно, любопытный разговор у нас произошел. Почему-то он затронул тему механики. Способен ли я собрать некое устройство по чертежам. Ну я и рассказал одну историю. Там же, в Африке, все готовили на примусах. А о керосине и не слыхали. Ну от соляры, естественно, сопла и засерались. Насмотревшись однажды на мучения одного аборигена, я проявил оплошность. Разобрал примус. Почистил сопло, промыл иглу, расправил поршень насоса. Когда после сборки аппарат заработал, да еще как новенький, мне показалось, что бедуин слегка тронулся. Вел себя, словно встретился с живым божеством. На следующее утро я проснулся знаменитым. Весть мгновенно разлетелась по стране. Выйдя из своего вагончика отлить, увидел очередь, конец которой терялся за горизонтом. Все свободное время, проклиная себя за слабость, я ублажал местное население. — А послать их нельзя было? — спросил Рюрик. — Нет. Таковы тамошние законы. Если ты никчемный человек, то валяйся всю жизнь под деревом. Если хоть раз вскопал грядку, будешь пахать землю, пока не загнешься. Запел? Будешь петь и день и ночь по просьбе каждого, пока не сорвешь голос. Поэтому таланты стараются не раскрывать как можно дольше. Но, в конце концов, человек не выдерживает безделья и начинает шить обувь или водить автомобиль. Лодыри там почитаются как самые стойкие… Поначалу замполит сгоряча выговор мне вкатил. Затем начальство даже освободило от служебных обязанностей. Оказалось, что с американской стороны такого мастера не было, и начались массовые переходы через линию фронта… Америкосы срочно вызвали своих инженеров, которые растерянно пытались разобраться в устройстве и принципе действия примуса. У них ничего не получалось. Они вообще не могли понять, зачем такое сложное устройство, когда можно пользоваться баллонным газом, электричеством или сухим топливом. Проведенные расчеты показывали, что данное устройство вообще не приспособлено для работы на солярке. Короче, паника была еще та… Ну так вот, однажды у местного начальства сбили последний вертолет и ему не на чем стало летать в родовое селение за молоком. И тут вождю поведали о русском, который умеет чинить примусы. Ко мне явилась делегация во главе с шаманом местного племени, одновременно исполняющим обязанности секретаря райкома коммунистической партии. Меня попросили из трех разбитых вертолетов собрать один! Мало того, один был французский, другой американ—ский, а третий наш Ми-8. И что? Собрал. Представляешь, что творилось в стане врага, когда пошла весть о летающих примусах! — Как же? — изумился Елагин. — Там ведь полно электроники. — Так я, прежде всего, электронщик. А механика — это хобби. Вот поэтому и посылаю старушек с прохудившимися кастрюлями. А этот обещал большие деньги за интересную работу. Но, как понимаю, серьезно проштрафился. — Да уж. Украл особой важности разработку нового оружия и хочет бандитам толкнуть. — Ежели так, готов к сотрудничеству. Вы мне мобильник оставьте. Как приедет, нажму на вызов и дверь оставлю не запертой. А там как успеете. — В Алексин знаешь дорогу? — спросил Елагин. — Найдем, — потянувшись, произнес водитель. Через полчаса, проехав табличку с надписью «Алексин», автомобиль затормозил. То место, где он остановился, на город походило менее всего. Пустырь с непонятными строениями. Вдалеке виднелись жилые кварталы. Рюрик высунулся и спросил у стоявших на остановке: — В центр как проехать? — А какой микрорайон нужен? — не поняли заданного вопроса люди. — Где управление милиции? — уточнил Елагин. — А так это тут, по улице Героев… Несмотря на красивое название, город на берегу живописной Оки оказался странным конгломератом, состоящим из осколков тяжелой, легкой, химической и оборонной промышленности с расположившимися вокруг них поселениями. Они и назывались районами. Каждый район благоухал своим, одному ему присущим, ароматом. Имел свой оттенок серого цвета. Лишь центр представлял собой стандартный провинциальный вариант. Почта, бывший горком, ныне мэрия, гостиница, городское управление милиции. Рюрик, приметив скопление милицейских автомобилей, указал водителю, где припарковаться. В принципе, он понимал, что значит визит представителя Генеральной прокуратуры в провинциальную ментовку. Обычно возникает острая необходимость бросить все и выслуживаться, словно от него зависит их судьба. Он вошел в здание и спросил у сержанта: — Где я могу найти оперативного дежурного? — Подождите. Сегодня капитан Лаврушкин. Сейчас спустится. Через несколько минут после звонка сержанта по лестнице сошел капитан милиции с черными, кудрявыми, как у цыгана, волосами и огромными бровями. Он подошел к Елагину и произнес: — Документы есть? Елагин протянул ему удостоверение. Капитан его рассмотрел и вернул обратно, не проявив никаких эмоций. Рюрик отбросил с глаз непослушную прядь и спросил: — Где я могу раздобыть информацию о ранее не—однократно судимом Николае Кузьмине? — Может, у его участкового? Хотя вряд ли. — А как насчет директивы регулярно обходить всех бывших? — У меня тысяча триста таких. Если в день буду обходить хотя бы четырех, времени на писанину не останется. А вы там все отчеты требуете. А есть еще и оперативные мероприятия и дежурства. — Почему так много? — удивился Елагин. — Про сто первый километр слыхал? — спросил Лаврушкин. — Ну да. — Так вот, он здесь. — Но ведь здесь почти двухсотый! — Сто первый — просто линия. А живут они здесь. Елагин по натуре был человеком мягким и предпочитал идти на компромиссы. Но когда того требовало дело, внезапно становился жестким, как стальной трос. Многие отступали, чувствуя силу несокрушимую. Вот и сейчас, видя, что этот заросший цыган в погонах давал понять, что разговор закончен, напрягся. Он поднялся и, глядя в черные мохнатые глаза, твердым голосом произнес: — Товарищ капитан, вы внимательно изучили предписание? Перед вами не корреспондент «Московского комсомольца», а старший следователь по особо важным делам. И для вас сейчас нет дела важнее, чем содействие следствию. — Нет, значит? — зло переспросил милиционер. — Ну прошу, господин сыщик из столицы, прокатиться со мной и решить: есть оно или нет. С этими словами Лаврушкин направился к двери. Рюрику не оставалось ничего, как последовать за ним. Сели в милицейского «козла» и через двадцать минут неимоверной тряски остановились на разбитой улице частного сектора. На асфальте лежало тело молодой женщины со следами крови в области живота. Рядом с трупом стоял младший сержант. Поодаль — толпа зевак. Лаврушкин и Елагин вышли и подошли к телу. Рюрик остановился и стал наблюдать.

Капитан несколько раз обошел вокруг убитой. По его поведению было понятно, что он толком не знает, что делать. Немного потоптавшись, спросил: — Ничего не трогали? — Все на месте, — ответил младший сержант. — А бригаду давно вызвали? — снова спросил Лаврушкин. — Какую бригаду? — удивленно переспросил милиционер. — Криминалиста, прокуратуру, — объяснил капитан. — Я думаю, что дежурный по рации вызвал, — предположил милиционер. Капитан оглянулся на Елагина и прокомментировал: — Это вам не столица. Пока из города приедут, стемнеет. Рюрик подошел к телу. Присел. Рукоятку ножа он узнал сразу, но решил пока подождать с подозрениями. Как бы для себя произнес: — Крови мало. Удар поставлен. — Заметив заинтересованный взгляд Лаврушкина, разъяснил: — При ножевом ранении в область живота обычно сильнейшее кровоизлияние. А здесь — сразу печень. — Потом обратился к младшему сержанту: — Сумочку вы вскрывали? — Да. — Кто разрешил? Что за самодеятельность? — вскрикнул капитан. — Думал, может, родственников вызвать или кто убийца узнать, — начал лепетать в свое оправдание парень. — Ладно, капитан, — примирительно произнес Елагин. — Паспорт положили на место? — Да. — Американский? — Да. Наверное. Он какой-то импортный, — произнес виновато младший сержант. — Блин! — с досадой выругался Лаврушкин. — Не хватало еще и этого дерьма! Сейчас начнется. А деньги? Деньги были? — Нет, — ответил покрасневший милиционер, — я при свидетелях проверял. — Думаю, если мы тоже в паспорт взглянем, ничего страшного не случится? — обращаясь к капитану, произнес Елагин. — А, после этого любопытного идиота, — махнул, давая добро, оперативник. Рюрик приоткрыл свой чемоданчик. Вынул из него белоснежные тонкие хлопчатобумажные перчатки и, расстегнув замок сумочки, выудил паспорт. — Так, гражданка США Маргарет Стингер, — прочитал Елагин. Снова присел. Осмотрел лицо и задумчиво произнес: — Капитан, она такая же американка, как ваш сержант — китаец. То есть достаточно большой срок прожила в англосаксонской стране. Скорей всего в Штатах. Лет восемь, не больше. — Откуда такие сведения? — недоверчиво спросил Лаврушкин. — Ну, это азы. Любой начинающий физиономист вам расскажет. Знаете, из-за чего у людей, разговаривающих на различных языках, появляется акцент? Каждый язык требует напряжения определенных групп мышц. В результате они влияют на формирование челюстно-лицевого аппарата. Почему славянки симпатичнее скандинавок? У тех техника речи ведет к жесткой челюсти. Если человек попадает в чуждую языковую среду до шестнадцати лет, он способен освоить произношение. С шестнадцати до двадцати четырех частично, в зависимости от индивидуальной предрасположенности, усидчивости, степени созревания. После двадцати четырех обречен на пожизненный акцент. Вспомните актеров, выходцев с Кавказа или из Прибалтики. Попадаются, конечно, исключения, но, как правило, не чаще, чем артисты пародийного жанра… Итак, женщине, судя по паспорту, тридцать два года. Англиканская челюсть не сформирована, несмотря на значительное увеличение продольных мышц. Как правило, в Америке людям, не владеющим в совершенстве речью, успешная карьера не светит. Их участь — домработницы, официантки, проститутки, маляры и плиточники. Кстати, грубоватые и загоревшие руки и лицо свидетельствуют скорей об официантке открытого кафе, но не в южных штатах. Имея низкий социальный статус, подобного рода личности испытывают сильнейшую потребность в его поднятии через информирование о своей успешной карьере на родине. Они тщательно продумывают, кому необходимо сообщить весточку, чтобы достичь максимального охвата друзей и знакомых. Проверьте, из этого района лет восемь назад никто не эмигрировал? — Петров, задачу уловил? Вперед, по дворам! — Далее. Ничего, что я рассуждаю вслух? Не люблю шерлокхолмскую театральность. Как правило, убийца, назначая свидание, прибывает на него раньше жертвы. Обычно много курит. Даже лежа со снайперской винтовкой на крыше, оставляет горы окурков. Бороться с приливом адреналина в таких случаях способны только суперпрофессионалы. Я знавал одного, сосавшего никотиносодержащие конфетки. Его взяли по фантикам. Елагин быстро оглядел пространство и обошел несколько кустов. — Здесь! — он позвал капитана. — Здесь он поджидал ее. Место необходимо огородить. Смотрите, лепесток розы. Срочно необходимо опросить всех продавцов цветов в округе. Это было свидание. Местный не стал бы таскаться с цветами по всему городу, а купил бы в ближайшей к встрече точке. Кстати, недалеко должен найтись и весь букет. Хотя не обязательно. — Откуда такое знание провинциальной психологии? — ехидно полюбопытствовал Лаврушкин. — Я в Москве всего три дня, а до этого служил в такой же дыре. — Вообще, так, к сведению, цветы здесь не покупаются. Обычно они косятся в саду у соседа. — Но продаются! Я, проезжая мимо рынка, видел кавказцев с импортными цветами. Роза привозная. Голландская, чайная. — Не забывайте. У меня в распоряжении три человека. — Отлично. И нас двое. Двоих можете уже посылать. И еще. Тело надо накрыть. Теперь, выбор места. Убийство явно готовилось, но как заставить жертву прийти? Оно должно быть чем-то примечательно. Чем? Может, память. Тогда здесь должен жить общий знакомый. Через пятнадцать минут Петров привел полную конопатую женщину. Она, немного запинаясь, начала рассказывать: — Люська Степанцова жила вон в том доме. А Колька Кузьмин в этом. Лаврушкин и Елагин переглянулись, однако у них хватило выдержки не прерывать рассказчицу. Она продолжала: — Любовь у них была с детства. За одной партой сидели. Но девки раньше зреют. Пока он на мотоциклах гонял, она замуж и выскочила за Генку. Здоровый был. Морда, как у бандита, огромная, волосы ежиком. Ну что-то у них не заладилось. Бить он ее начал. А Колька все слышал и переживал. Не забыл, видно. Однажды пришел и подрался. Генка ему тогда руку сломал. А Люська успокоилась. В обнимку со своим ходить стала. Она так всем и говорила, что силу уважает. Только Колька, оправившись, собрал ребят и так отделал Генку, что он попал на два месяца в больницу. Николай на два года сел. Люська ему на суде сказала, что он неудачник, и осталась с Генкой. Вот Колька, когда вышел, Генку и порезал. Сам сел еще на восемь, а она осталась жить у его родителей. Но, не дождавшись, сбежала в Москву, а потом в Америку. Родители померли, ухаживать за ними некому, брат у Кольки был, тот угорел в бане пьяный. Колька вышел — никого нет. Поклялся отомстить. Поначалу бесился, гулял, хулиганил, еще сидел. А потом ничего, человеком стал. Деньги появились. Живет неплохо. Соседи за помощью на операцию обращаются. Или у кого машину угонят, к нему идут жаловаться. И если в милицию заявления не писал, обязательно вернет. — Слыхал о процветании такого рода услуг? — спросил Елагин. — Разберемся, — проглотил Лаврушкин. — Ну, продолжайте. — А че? — развела руками женщина. — Все. — Одна просьба. Сейчас вам покажут тело. Она? — произнес милиционер, приподнимая простыню. — Не. Не она, — уверенно ответила женщина. — Люську я бы сразу признала. Молодая. Это что ж творится? Выходит, и на улицу не выйти! Лаврушкин махнул рукой, мол, свободна. Однако Рюрик вновь обратился к свидетельнице: — Опишите, пожалуйста, Степанцову. — Ну, роста примерно с нее, — кивнула головой свидетельница. — Помоложе тогда была. Чернявая. Нос у этой как-то поострее, а брови у Людки погуще. О! А колечко… Людкино! Лаврушкин, обращаясь к Рюрику, произнес: — Мы за Кузьминым. Он, не он… Разберемся. Подъезжай к дежурной части. Капитан, забрав одного из двоих милиционеров, вскочил в свое подобие джипа и умчался. Вскоре появился милиционер, посланный на опрос торговцев цветами. Он оглядел толпу в поисках Лаврушкина. Не обнаружив, подошел к Елагину. Взяв его за локоть, отвел к забору и произнес: — Букет чайных роз покупал сегодня только Сеня Шарко. — Кто он? — Известен в городе. Ничего хорошего о нем сказать невозможно. — Ну поехали в дежурную часть, — предложил Рюрик. Кузьмина взяли тепленьким в постели. Капитан успел с ним пообщаться во время ареста. Ожидать, что бывалый рецидивист расколется в ходе предварительного допроса, было бы верхом наивности, но Лаврушкин радостно потирал руки. Увидев Елагина, произнес: — Все. Спекся, голубчик. — Знаешь, я хочу побеседовать с ним с глазу на глаз, — задумчиво произнес Елагин. — Валяй, но я должен присутствовать, — заупрямился капитан. — Пойми. Случай тяжелый. При тебе он не раскроется. Ты же уже беседовал с ним? — Ну? — неопределенно ответил Лаврушкин. — Я даже не спрашиваю о результатах, — теребя волосы, произнес Рюрик. — Ничего. У нас есть такие улики, против которых ему не устоять, — похвастался капитан, забыв, кому он обязан раскрытием преступления. — Ты имеешь в виду нож? — зевнул Рюрик. — Да, — растерялся опер. — Но откуда?.. — Я приехал за ним. И нужные показания я у него добуду, — пообещал Елагин. — А ты поразмысли. Зачем опытному рецидивисту оставлять на месте преступления такую улику, как всем известный нож? — Только для того, чтобы его взяли, — предположил Лаврушкин. — А может, ревность глаза залила? Может, у него свидание с цветами, а она ничего в жизни не поняла, и он внезапно решил, что не должна она больше землю топтать? А знаешь, сколько убийств просто по дури происходит? — Ты лучше скажи мне, кто такой Сеня Шарко? — спросил Елагин. — Сеня? — Лаврушкин растерялся. — Есть такой отморозок. — Его надо срочно проверить. — Слушай, перестань умничать! — разозлился милиционер. — Да ты не дал договорить. Сержант твой вернулся и доложил, что тот покупал цветы. — Ладно, — задумчиво сказал Лаврушкин, — болтай. Рюрик вошел в комнату без окон. Вмонтированные в потолок лампочки, стол, два стула. Несколько листов бумаги, пластмассовая авторучка. Со стороны следователя — кнопка вызова и встроенный магнитофон. Он нажал на кнопку. Ввели задержанного. Елагин кивнул на стул. Кузьмина посадили. Сняли наручники. — Сержант, подожди за дверью, — произнес «важняк». — Есть. Человек должен иметь свое персональное пространство. Обычно оно определяется расстоянием вытянутой руки. Многие люди очень ревностно относятся к физическому вторжению в свое персональное пространство. Они выходят из общественного транспорта морально изнасилованными и долгое время приходят в себя. Им легче стоять часами в пробках, чем проехать несколько минут в метро. Все, что за пределами этой зоны, человека не касается. А вот на самой границе наступают чудеса психологии. Рюрик взял стул и сел за стол напротив преступника на расстоянии вытянутой руки. Тот настороженно начал присматриваться. Елагин вытащил корочку и произнес: — Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Елагин. Заключенный лишь слегка приподнял и тут же опустил левую бровь. — Не стоит удивляться. Я здесь не по твоему делу. Ничего, что на «ты»? Мы ведь одногодки. — Мобай [4 — Мобать — говорить (жарг.). ] начальник. — С тобой, в принципе, все ясно. Любовь, предательство, наказание. Доказательства неоспоримы, а тяжесть наказания будет зависеть от судьи и адвоката. Я занимаюсь проверкой работы местной милиции. Слишком много нареканий. Не просыхают, вымогают взятки, избивают и калечат задержанных. Поэтому хочу задать вопрос относительно условий содержания, корректности задержания, не нарушаются ли конституционные права и свободы. — Ну ты загнул, начальник! На зоне расскажу — ржать будут. Хотя взяли аккуратно и условия ничего. Может, тебе спасибо надо сказать, что зубы целы? — А вообще, на работу местной милиции жалобы есть? — Ты что хочешь, чтобы я дал раскладку [5 — Дать раскладку — все рассказать (жарг.). ] — Так ведь на ментов, — подмигнул Рюрик. — Или ты с ними сотрудничаешь? Так получается? — Блин, совсем зафаловал [6 — Зафаловать — запутать, обмануть (жарг.). ] — растерялся Кузьмин. — Скажу — стукач, а промолчу — ссучусь [7 — Ссучиться — пойти на сговор с милицией (жарг.). ] — Ладно, хрен с тобой, — смилостивился Елагин. — Если так трудно переступить свои принципы, считай, что я не задавал этого вопроса. Только вот просто как человеку скажи, для собственного понимания. Как же ты, такой правильный, у человека жизнь посмел отнять? Рюрик впервые внимательно посмотрел в глаза собеседнику. Он знал, что творится на душе у преступника. Людей обычно тяготит молчание, внезапно наступающее среди напряженного разговора. Кузьмину просто некуда было деваться. Перед ним находился последний «живой» собеседник. Далее потянутся сухие казенные допросы скучающих следователей, мечтающих поскорей закончить формальности и закатиться к любовнице, рвануть попить пива с друзьями или собирать колорадских жуков на огороде. На зоне тоже сильно не пооткровенничаешь. Это не в чести. Он не вынес игры в молчанку и, театрально раздирая рубаху, заорал: — Она ж, падла, жизнь мне переломала! — Затем, видя, что спектакль должного впечатления не производит, перешел на пониженный тон: — Сама жаловалась на издевательства. Поучить просила. А когда сел, жила у моих предков. Соблазнила отца и брата. Один грохнул другого, и я потерял обоих. Мать не выдержала, умерла. Стерва, еще и у сестры мужа увела. Узнав, что выхожу, исчезла на десять лет. Жизнь поломана. Три ходки… Веришь? Не трогал я ее. Не знал даже, что объ—явилась. А выходит, роковая она для меня, за собой в могилу тащит. А может, она сама себя того?.. — А как нож к ней попал? — Потерял я его. — Николай напряг лоб. — Когда не помню. Давно. Все его знали. Если бы у кого объ—явился, мне бы сразу стукнули. — Сталь шикарная, — похвалил Елагин. — Звенит, как струна. Жаль — вещдок. Я ж охотник. А там знаешь, что главное? Ножом похвалиться. Не подскажешь, где такие делают? — Один с Москвы сталюку притаранил. Ему тут умелец отковал пару штук. Он мне и подарил. — Блин, а у него как-нибудь можно достать металл? — с досадой воскликнул следователь. — Ну и как ты это представляешь? Привет, Коромысло, я, «важняк» Елагин, по наводке Кузьмы. Где у тебя сталь хранится? — Похоже, ты парень догадливый. — Я почему его сдаю? Зверье. А ты еще на человека похож. Но уходи из системы. Говном станешь быстро, — дал совет от души рецидивист. — А мастер? — вспомнил Елагин. — Он, к сожалению, умер в прошлом году. — Ответ неверный, — вздохнув, проговорил Рюрик. — Анатольича мы вычислили по почерку. И тво—его другана возьмем рано или поздно. Он же без тебя регулярно его навещает. Вот только правильно ты сказал: зверь. Людей невинных почем зря режет. И я с тебя не слезу, пока не узнаю все! Пойми, мне насрать на тебя с твоими соплями! Но чтоб сберечь еще одну невинную душу, я готов на все! Клянусь, когда возьмут, первое, что он узнает, что это ты его сдал. А тебя до тех пор подержат в нашем изоляторе, где никакая почта не работает. Кузьмин напряженно молчал, вглядываясь в покрасневшее, внезапно покрывшееся многочисленными белыми шрамами лицо следователя. — Я верю, что это не ты убил Степанцову. И могу это доказать. Сегодня же будешь спать в своей кровати. Но если не услышу то, за чем приехал, нары в три смены… — Ну и чем ты отличаешься от нас тогда? — Не волнуйся. Совесть меня мучить не будет. Я же тебя не от сохи отнял? — улыбаясь, произнес Елагин. — Под твой нынешний бизнес тоже статью подобрать можно. — Знаешь, что такое сдать друга, с которым пять лет баланду хавал? — выдавил Кузьмин. — Знаю. У нас половина «воров в законе» на окладе в МУРе состоит в качестве официальных осведомителей. Ну что, дальше будем строить девочку? А может, это он тебя подставил? — Он бы не стал умничать, — произнес Кузьмин. — Ножом по горлу, как говорится, и в колодец. — Значит, боишься? Слово даю, никто не узнает, — пообещал Елагин. — Вынь из магнитофона пленку, — откинувшись назад, произнес Кузьмин. Рюрик вытащил кассету и положил ее на стол. Задержанный взял ее. Начал вертеть в руках. Затем разломил пополам. Секунду молча смотрел на пластмассовые обломки. Неожиданно резко полоснул себя по горлу острым куском. Медлительный Елагин в минуты опасности преображался. Ящерицей он метнулся на рецидивиста. Свалил на пол. Вырвал из рук осколок. В открывшуюся дверь ворвались два милиционера. Замотали горло бинтом из аптечки и, надев наручники, потащили его к автомобилю. Через сорок минут к ожидавшему у двери перевязочной Елагину подошел долговязый хирург в темно-синем операционном костюме и произнес: — Ну, молодой человек, можете смело продолжать свой допрос. Попытки суицида не было. Этим перерезать горло невозможно. У него слегка подрана шея. Елагин вошел. Кузьмин, показав на горло, что-то невнятно прохрипел. Тогда Рюрик вынул блокнот. Вырвал лист и протянул его вместе с авторучкой. «Атаман, Копылов Сергей Иванович», — написал Кузьмин. Затем, оглянувшись, начал быстро рвать бумагу на мелкие кусочки. После чего засунул их в рот и, разжевав, проглотил. — Где его можно найти? — спросил Елагин. — Не знаю, — шепотом произнес Кузьмин. — В Подмосковье у него тренировочный лагерь. Я там был один раз. Пьяный. Привозили ночью. Дорогу не помню. — Кого он там тренирует? — Малолетних киллеров… — Еще два вопроса можно? — спросил изрядно уставший за сумасшедший день Рюрик. Николай кивнул. — Зачем спектакль? — В ментовке жучков напихано до самой ж… — А за что Шарко мог пришить Люську и подставить тебя, знаешь? — Знаю. Но это другая история. Семейная, и тебя она не касается! — Блин, ну и наворотили вы в своей деревне. Шекспир в гробу от зависти переворачивается.

Профессор Чабанов чувствовал себя уверенно до того момента, как позвонил Маркиз. Тоном, не терпящим возражений, он распорядился: — Сейчас подъедет от меня КамАЗ с номером четыреста пятьдесят. Дашь распоряжение пропустить на территорию. Он въедет в помещение производственного цеха. Затем выедет. Нигде не фиксировать. Разрешить вывоз без досмотра. — А могу я узнать, как хозяин, что в нем? — Нет. Это не твое дело. Сам же знаешь, ничего ценного в производственных цехах нет. Гарантирую, что это не станок и не товар со склада учтенной продукции. — Хорошо, но я сам должен убедиться. — Ребятам дано указание пристрелить всякого, кто попытается приблизиться к грузу. Сиди на месте. Профессор понял, что в этой игре он разменная пешка, которой вряд ли суждено не только стать ферзем, но и дожить до конца партии. Он выполнил все указания. Чабанов всегда считал себя неплохим игроком, старательно избегая слова «интриган». Он твердо верил, что интеллекта каждому человеку отпущено примерно одинаково. Просто одному дано глубоко уйти в дебри науки, другому предписано всестороннее развитие. «Ботаники», как правило, имели весьма примитивные взгляды на реальную жизнь. Ими легко было манипулировать, и на этом поприще Чабанов чувствовал себя, как санитар среди душевнобольных. Не имея никаких природных задатков, он сделал блестящую научную карьеру и теперь мечтал лишь о больших деньгах. Он рано понял, что не желает трудиться, не имеет талантов, чтобы жить, не сильно напрягаясь, боится криминала. Выход был один. Он поступил в танковое военное училище. В армии в те времена неплохо платили. Однако для карьерного роста надо было заканчивать академию. Оказавшись в другом мире, он внезапно понял, что можно восемь часов провести, занимаясь дуракавалянием и пойти вечером в театр или ресторан. А его по окончании академии опять ждали недельные полевые учения, после которых от вибрации танка не ощущаешь разницы между женщиной и батареей отопления, грохот и лязг поселяются в голове навсегда, легкие становятся существенно тяжелее от килограммов проглоченной пыли. Он женился на уродливой дочке начальника одной из кафедр. Остался в адъюнктуре. Защитил диссертацию. Но времена изменились. Все, что творил до этого, относилось к разряду уголовно не наказуемого. Теперь же правили бал иные. Пришло твердое убеждение в безнаказанности большого капитала. Ни одного из крупных махинаторов и откровенных воров нового времени, пойманных с поличным, не наказали. Он даже смог эмпирически вывести сумму, начиная с которой человек становился неподсуден. И эта сумма имелась в активах его предприятия. Однако, ввиду высокой степени секретности, приватизации и продаже оно не подлежало. Можно было немного приторговывать товаром и производственным оборудованием. Чабанов проводил бесконечные маркетинговые исследования среди фирм, поставляющих оборудование за рубеж. Его товар интересовал лишь крупные государственные объединения, сжиравшие всю прибыль. Однажды на одном из совещаний-фуршетов сошелся с помощником депутата по прозвищу Маркиз, который жил явно не по средствам. Тот понял все с ходу. Они сделали несколько тайных поставок. Появились хорошие деньги. Доллары пьянили. Чабанов уже подсчитывал, сколько можно получать, развернув производство на полную мощность. Единственным камнем преткновения был шеф. Чабанов начал собирать на него досье. И тут выяснил, что у Жбановского есть племянник, ненавидящий дядю. Он подбросил идею, зная, что помощнику приходится общаться и с криминалом тоже. Через некоторое время в доверительной беседе Чабанов узнал, что неуравновешенный наркоман Виктор Тур уже «заказал» дядю. Выждав некоторое время, профессор побежал вниз. Подскочив к учетчице, прокричал: — КамАЗ был? — Был. — Груз вывез? — Вывез. Вы же сами распорядились. — Номер хоть записала? — Запомнила я его. — А что за груз был? — Степанов что-то с Марком Борисовичем ваяли последнее время. Ружье какое-то. У рабочих можно узнать. — Что? — удивился Чабанов. — А где сам Степанов? — Так его этот, жирный, из «плекуратуры», увез. Чабанов почувствовал себя немцем в сорок пятом: русские вывезли заводы, американцы — чертежи и ученых. Вернувшись в кабинет, набрал номер. Ответил голос пожилой женщины. Профессор произнес:

— Пятьдесят второй. Жду звонка тринадцатого. Это был единственный способ связи с Маркизом. Несколько минут Чабанов походил по кабинету. Босс мог перезвонить и к вечеру, однако он среагировал оперативно. — Ну чего тебе еще? — раздался встревоженный голос. — Ты мне не скажешь, что вывез? — Я и сам не знаю. — А хочешь знать? — Нет, — ответил Маркиз. — Я жить хочу, поэтому лишние тайны мне ни к чему. — Придется все же кое-что выслушать. Едва твои орлы вывезли новое суперружье, как следователь из прокуратуры, я говорил, Курбатов, увез в неизвестном направлении соавтора проекта Степанова! — Вот черт! — выругался Маркиз. — Меня надо было ставить в известность! — вставил Чабанов. — Ладно, как-нибудь выкрутимся. Вот что, попытайся выяснить осторожно, где он может быть, квартира там, дача, друзья-подруги? А следователя я беру на себя. Как появится, звони мне. Есть одна идея по этому поводу… Турецкий задумчиво вошел в кабинет. Несколько раз обошел вокруг стола, словно не замечая сидевшего на его краю Елагина. — Рюрик, а почему я никогда не вижу тебя сидящим за столом? Всегда на нем. — По большому счету, это условность, как сидеть. В Риме было принято возлежать вокруг бассейнов. Я думаю, здесь дело, скорей всего, в подсознательной привычке копировать привычки лидера, — ответил Елагин, тем не менее слезая со стола и слегка краснея. — Ничего нового о Володьке, Александр Борисович? — Нет. — А по делу? Ну, по этому дерьму, кое-что… Дверь распахнулась. Шумно ворвался Курбатов и начал вытворять нечто. Турецкий и Елагин невольно уселись практически симметрично на противоположные концы стола, изумленно созерцая танцующего Курбатова. Впрочем, его странные телодвижения с таким же успехом можно было назвать и эпилептическим припадком с потерей контроля над двигательными центрами. — Грандиозно. Ничего подобного не видел, — не выдержал Турецкий. — Это как называется? — Вероятно, танец живота, — предположил Елагин. — Намекаешь, что я весь — сплошной живот? — задыхаясь, но не прекращая трясти избыточными жирами, произнес сын профессора. — Но готовьтесь морально, ибо вам предстоит лицезреть еще более потрясающее зрелище, и я провожу подготовку, опасаясь за вашу психику. — Ты начнешь медленно раздеваться? — предположил Рюрик. — Вот уж не знал о ваших наклонностях! — парировал Курбатов. — Но, но порнографити! — произнес он с сильным итальянским акцентом, сделав ряд ритмичных движений тазом. — Сексуале! — томно прошептал, начав круговые движения. — Александр, тебе никто не говорил, что у тебя совершенно отсутствует понятие о координации движений? — заметил Турецкий. — Борисович, вы жертва банальной закомплексованности. Набор заученных движений под музыку никакого отношения к танцам не имеет, — ответил разгоряченный Курбатов. Затем, упав в кресло, продолжил мысль: — Аргентинское танго принципиально ничем не отличается от прохода войск торжественным маршем под духовой оркестр. Танец — это единственная возможность физической реализации душевного состояния. И горе тем, кто под грузом собственной значимости теряет непосредственность. Его ждут страшные неврозы и полная импотенция. — Ладно, вождь Тумбу-Юмбу, колись, как на допросе, — предложил Турецкий. — Предположение о том, что человеку просто захотелось поднять настроение двум мизантропам, не прокатывает? — спросил Курбатов. — Нет, — твердо ответил Рюрик. — Ладно, посмотрим, способны ли вы радоваться за ближнего. Вот. Курбатов вынул из заднего кармана смятую бумажку и положил на стол. Елагин и Турецкий склонились. Мгновенно все стало на свои места. Телеграмма оповещала гражданина Курбатова, что контейнер на его имя с грузом «автомобиль» прибыл на станцию Павелецкая-Товарная. И от него требовалось забрать его в течение трех дней. — Я понял глубокий смысл языка танца, — догадался Турецкий. — Сегодня вечером ужинаем в «Узбекистане»! — Наконец-то! — обрадовался Елагин. — Ладно. Ближе к вечеру созвонимся. — Взглянув на часы, Турецкий перешел к делу. — Сейчас двенадцать. Информацию о Копылове, Атамане, мне должны накопать в МУРе в течение часа. Рюрик, берешь авто — и к своему умельцу. Оставишь ему этот аппарат. Он должен его замаскировать. Как только Атаман появится, пусть дважды жмет на эту кнопку и все. Вторую трубку держишь у себя. Проведи несколько раз тренировку на месте, затем с дороги и из Москвы. Осечки в этом случае мы допустить не должны. Сашок, тебе выделили «наружку»? Получаешь свое сокровище — и вжиком в Мытищи. Напротив окон объекта, у соседнего дома, тонированный фургон. Капитан Бочкин поступает в твое распоряжение. Поставишь ему задачу — и заканчивай свой институт. — Я Рюрика на часок задействую? — попросил Курбатов. — Не терпится похвастаться? — Ну могу я иметь небольшой недостаток при таком объеме достоинств? — Курбатов погладил себя по животу. — А вообще, я же на «Таврии». Получу «тойоту». Извините, даже с моим задом на двух автомобилях никак не уехать. Тем более «таврюшу» я Елагину или Володьке отдаю, пока не созреют до чего-нибудь приличного. Мобильность нашей группы возрастает вдвое. Курбатов еще раз посмотрел на Турецкого. Затем произнес: — Александр Борисович, какой-то вы сам не свой. Может, поделитесь думами? Легче станет. — Поремский из головы не выходит. Тут еще девчонка зеленая в гонках сделала. — Ого! Ну вы даете! А мы вас чуть в утиль не списали! — удивленно воскликнул Рюрик. — Лично я такого просто представить не могу, — произнес Курбатов. — А ты вызывай всех подряд на гонки и рисуй на автомобиле звезды, — посоветовал Турецкий. Елагин с Курбатовым вышли из здания прокуратуры. За нестройными рядами иномарок разглядеть шедевр отечественного автопрома «Таврию», ставший, впрочем, также иномаркой, было практически невозможно. — Что-то не видно, — произнес Курбатов. — Может, угнали? — предположил Елагин. — Она давно перешла в разряд неугоняемых, — ответил Александр, направляясь вдоль автомобилей. Вскоре «Таврия» цвета металлик, «мокрый асфальт», была найдена. Она несколько отличалась от привычных моделей грузовым вариантом задней дверцы. Елагин оглядел ее размеры и не без интереса уставился на Курбатова. Создавалось впечатление, что Александр больше автомобиля, и было интересно понаблюдать, как он в него поместится. Курбатов не спеша открыл дверцу. Отодвинул сиденье назад до упора. Затем, надавив на живот руками, втиснулся сам, заняв практически все свободное пространство. Рыдающий от смеха Рюрик сел рядом. — Саша, ты не туда пошел, деньги за это брать нужно. — Плати! — раскрыл пепельницу Курбатов. — Руль у тебя какой-то маленький? — перевел разговор Елагин. — А это по спецзаказу делали. Чтобы в грудь не упирался! Между прочим, экспортный вариант, — начал нахваливать авто хозяин. — Движок фиатовский. — Не знал, что такие делали, — удивился Рюрик. — Был эксперимент на заводе. Так что моща бешеная, а вес почти как мой. Со светофора делаю всех. Потом, конечно, догоняют, но поздно. Быстренько проскочили по Люсиновской. Повернули налево. Курбатов просто не умел ездить молча. Он вообще не умел ничего делать молча. — Ну теперь мы этим сучкам покажем! Представляешь, еду вчера. Стоят две такие цацы. Голосуют. Торможу. Куда, говорю, красавицы? Типа, бесплатно домчу. Они так презрительно смерили взглядом и отвечают: «Мы на таком не поедем!» Представляешь. Я им, можно сказать, душу нараспашку, а мне туда насрали. Злой был, полночи гонял. Во, а это театр клоунады Терезы Дуровой. Ты был там? — Нет, — ответил Елагин, — мне цирка в жизни хватает. — Здесь клоунесса есть. Вместе на физмате учились. Хочешь познакомлю? — Ты же знаешь, у меня повышенные запросы. Обостренное чувство красоты. — Она Бабу-ягу без грима играет, — описал девицу Курбатов. — После такой любая за королеву красоты прокатит. Автомобиль резко затормозил напротив металличе—ских ворот. Друзья вышли и размяли затекшие мышцы. — Рюрик, ты мне на самом деле вот зачем нужен, — обращаясь к Елагину, начал объяснение Александр. — На станции ведь можно проковыряться весь день. Смотри, очередь — человек двадцать. Я не могу пользоваться своим служебным положением. А ты сможешь. Сейчас подойдешь к начальнику контейнерной, предъявишь удостоверение и скажешь: я — подозреваемый, в интересах следствия необходимо быстро получить вещественное доказательство. — Курбатов, тебе не стыдно? — Нет. Потому что у нас с тобой труп мирового светила и исчезновение супероружия. А для чего добывают оружие? Может, одного из них уже «заказали»? — А, так мы это делаем для их же блага! — радостно протянул Елагин. — Пойдем! Руки за спину! Курбатов распахнул двери контейнера, с трудом протиснулся внутрь и выгнал машину серебристого цвета «Марк-2», универсал. — Ну, как? — потребовал оваций Александр. — Такого не видел! — восхитился Елагин. — Их и в Японии двадцать штук всего! Эксклюзив. Три литра движок. «Марковник»! Знаешь анекдот про мужика, гоняющего из Японии автомобили? «Как живешь?» — «Ничего, трое детей — сын Марк и дочери, Королла и Карина». — А как с правым рулем? — полюбопытствовал Рюрик. — Удобно? — Ты что?! Правый руль — это круто! Во-первых, качество. Для себя делают. Во-вторых, парковка. С моей комплекцией обходить по улице автомобиль… Представляешь, заторы возникают на дороге. И главное, обратил внимание, сколько роскошных женщин в Москве за рулем? И все с левой стороны. Я раньше в пробках нервничал, переживал. От нервов знаешь как вес набирается? Потом полюбил. Сидишь, на девушек смотришь, автомобилями любуешься. Только на «таврюше» чувствуешь себя люмпен-пролетариатом. Ну а тут опустил стеклышко — и болтай. Да через две недели весь бардачок визитками будет забит. А сейчас надо засыпать резины побольше. — Ладно, размечтался! А джип не потянул? — Джип? Был у меня джип «исузу». Но я его перед отлетом поменял. — И можно узнать мотивацию? — Как говорит брат Фрейд, все поступки можно свести к двум движущим факторам: страху и сексуальным побуждениям. — Ты боишься женщин на джипах? — предположил Рюрик. — Не тот темперамент. Чем автомобиль спортивнее, тем женщина страстнее. Понимаешь, с моим весом активные физические упражнения просто жизненно необходимы. Но я настолько презираю спорт, зарядку и вообще любые бессмысленные движения, что это единственное спасение. Елагин сел в «Таврию». Завел двигатель и, несколько раз дернувшись, тронулся. Курбатов следом за ним выехал на извилистую дорогу. Вдавил педаль газа и, легко обойдя Елагина, по—мчался в Мытищи, испытывая удовольствие от слегка забытой мощи движка. Приятно управлять аппаратом, который не знает предела. Сколько притопишь, столько и выдаст. Он не смог отказать себе в слабости позаниматься немного слаломом на дороге. Проезжая мимо девушек на автомобилях, весело подмигивал и получал в свой адрес милые улыбки. А один раз даже обозвали дураком. Александр был практически счастлив. Подъехав к дому Чабанова, обнаружил синий фургончик на колесах и дернул дверь. Она не открывалась. Тогда Курбатов постучал. Никакой реакции. Тогда предпринял последнее средство. Начал долбить кулаком. Из недр кузова послышались звуки. Курбатов приложил еще больше усилий. Отбив кулаки, опустил руки. Огляделся в поисках кирпича. Из-за угла дома вышел человек. Приблизившись, мужчина спросил: — Тебе чего? — Я Курбатов, — произнес Александр, проверяя осведомленность мужика. — А я Бочкин, — расплылся в улыбке мужчина, вставляя ключ в дверцу фургона. — По нужде отходил. Когда он ее открыл, обнаружил еще двоих операторов с ужасными выражениями лиц, едва сдерживающихся, чтобы не броситься в драку. Курбатову не надо было объяснять причину. С трудом втиснувшись в фургон, он произнес слегка заикающейся скороговоркой: — Я следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам К-курбатов. К-курирую операцию. Цель — сканирование внутреннего пространства квартиры профессора Чабанова. Вот эти четыре окна, — произнес Александр, вынимая из кармана и обводя на фотографии фломастером объект наблюдения. — Завтра в девять я буду здесь. Надеюсь, какая-то информация появится? — Не волнуйтесь, — успокоил его Бочкин, — как стемнеет, никакие шторы не смогут стать помехой. — И еще. Будьте готовы к сильным потрясениям, — посчитал своим долгом предупредить «наружку» Курбатов, выскакивая и пожимая руки на прощание. Александр заскочил в институт за бумагами. Поднявшись в кабинет, он забрал свою папку. Секретный волосок на ней был оборван. Это обстоятельство его устраивало. Обложка прежде была абсолютно стерильна, а теперь хранила информацию о любопытных пальчиках… Профессор Чабанов выслушал доклад вахтерши. Схватил мобильный телефон и начал непослушными пальцами набирать номер. Он сильно волновался. Очки запотели, и обстановка кабинета стала таять в дымке. Борясь с комком в горле, он произнес: — Обстоятельства меняются! Следователь не на «Таврии». Серебристая «тойота», номер еще бумажный на стекле семьсот сорок пять УЕ. Только что выехал… Курбатов вышел и, сев в автомобиль, поехал, предвкушая обильное застолье с обильными же возлияниями. Следом немедленно двинулась неприметная серая «нексия». Сидевший рядом с водителем человек не отрывал от уха телефонный аппарат. Одновременно тронулся фиолетовый «мицубиси»-купе. Сидевшая за его рулем молодая женщина также безостановочно вела телефонный разговор. Ей было важно оказаться в нужном месте в нужное время. Северянинский мост ремонтировался. Поэтому движение происходило в два ряда, черепашьими темпами. Курбатов шел в крайнем правом, где воздух был почище. На съезде с моста по правую руку, с улицы летчика Бабушкина, втекало еще два ряда. И тут Александр увидел ее. За рулем фиолетового спортивного автомобиля. Точеный вздернутый носик, аккуратные губки, нижнюю немедленно хотелось слегка прикусить, невероятно длинная шея. Резко очерченная линия скул придавала идеальному личику неповторимое очарование. На плечи спадали в тон автомобилю фиолетового оттенка волосы. Создавалось впечатление, что цвет машины она выбрала исключительно под прическу. Сначала он ее услышал. Она вылетела с боковой улицы, сопровождаемая грохотом музыки. Девушка старательно подпевала Земфире. Внезапно они оказались на расстоянии нескольких сантиметров. Александр невольно заглянул в соседний салон. Ноги привели его в такой восторг, что он чуть не наделал глупостей. Втянув запах, одурманенный самец едва не чмокнул девушку в щечку. «Эх, раскрутить бы ее на гонки. Вот утереть можно было бы нос Турецкому!» — размечтался Курбатов. Она повернула голову и испуганно заморгала, обнаружив постороннего мужчину практически в своей машине. Затем воскликнула: — О господи! — Выключила музыку и недовольно добавила: — Ездят на чем попало. Такого оскорбления Александр перенести не мог. — Смеется над конем тот, кто не осмеливается посмеяться над его хозяином, — процитировал Курбатов французского тезку. — Ого! — удивилась она. — Звучит как вызов. Уточняю: ездит что попало на чем попало. Впереди пробка рассасывалась. Девица резко нажала на педаль газа и рванула вперед. Однако оторваться от Курбатова было непросто. На эстакаде он ее настиг. Некоторое время шел наравне, со скоростью сто двадцать. Затем резко рванул и обошел. Но вскоре сбавил, испугавшись, что она может навсегда уйти направо на Сущевский вал. Подождал, и к светофору после «Риж—ской» подкатили одновременно. Там опять скопилась пробка. Александр решил продолжить: — Для женщины вообще-то создана «Ока». Но не расстраивайтесь, ваша, по скоростным параметрам, недалеко ушла. — Молодой человек, вы нахал и будете наказаны. А посему предлагаю поиграть в игру под названием: «Догони меня, если сможешь». — На что заключаем пари? — Естественно, на раздевание, — произнесла она, повернув хорошенькое личико. — Мне это начинает нравиться. Место встречи? — У памятника Пушкину. — Идет. — И запомните: приходит первым тот, у кого не здесь больше, — она показала на капот его автомобиля, — а здесь, — прикоснулась рукой к маленькому ушку. Загорелся зеленый, и автомобили ринулись наперегонки. Курбатов, с двенадцати лет сидевший за рулем отцовской «восьмерки», быстро ушел вперед. Трехлитровый движок, знание Москвы до мельчайших переулков, опыт езды по сахалинским дорогам, вернее, их отсутствию что-то значили. А еще он бывал неоднократно участником команды МГУ по ночным гонкам. Правда, в те библейские времена носились исключительно парни. А девушки были призом победителю. Сейчас же феминизм, рванувшийся с американского экрана в жизнь, завоевал прочные позиции. И похоже, навсегда. Но приз остался прежним. Курбатов выскочил на улицу Дурова, затем через Цветной бульвар повернул на Петровский. Неожиданно перед ним джип ублюдочного красного цвета не поделил дорогу с «пятеркой». Задержка была не больше чем на пять минут. Водитель иномарки просто вышел и начал отсчитывать доллары. Хозяин уничтоженных «Жигулей» из испуганного превращался с каждой бумажкой в очень счастливого человека. Автомобиль, несмотря на то что практически переломился пополам, смог продолжить движение в свой последний путь. Курбатов выехал на финишную прямую. В этот миг он заметил, как с Тверской подкатывает на небольшую стояночку фиолетовое чудо. Ему не хватило нескольких секунд. Когда Курбатов подъехал, она уже ждала. Александр вздохнул и, расстегнув рубаху, кинул ее на заднее сиденье. Девушка сделала вид, что получила огромное удовольствие от созерцания дребезжащих наслоений. Курбатов предложил: — Может, еще? — Ты что, эксгибиционист? — Нет, скорей гурман. — Я люблю японскую кухню, — намекнула красотка. — По японским блюдам я могу работать дегустатором, — похвалился Курбатов. Зашли в ближайший ресторанчик. Саня проявил себя большим знатоком, заказав несколько блюд, приведших в замешательство обслуживавшую их одетую в кимоно калмычку. Получив же заказ, понял, что сильно проголодался и вдобавок соскучился по дальневосточной кухне. Она завороженно смотрела, как он, легко управляясь двумя палочками, отправлял в рот блюдо за блюдом. Затем произнесла: — Знаешь, понимаю, что все это глупо, но испытываю какое-то дикое матриархальное удовольствие при виде хорошо кушающего мужчины. Иногда мне кажется, что ничего в жизни не надо, а только вот так сидеть и смотреть, как мужчина кушает. — А мне тоже ужасно нравится, когда ты так смотришь. Я получаю двойное удовольствие. Это инстинкты патриархальных времен, когда мужчина был всем. Вы, девочки, слишком резко рванули со старта. Природа за вами не поспевает. — Нет. Я же чувствую. Матриархат. Он гораздо древнее. И то, что происходит, это просто попытка природы вернуться в естественное русло. — И что, униженных мужчин специально откармливали? — съязвил Курбатов. — Конечно. Правда, не всегда. Когда появлялась неизвестная пища, мужчин, как наименее ценных членов племени, заставляли есть поганки, белену, жаб. А затем ждали. Если выживал, ело все племя. А ты думаешь откуда этот дух экспериментирования, жажды новых ощущений, первопроходства? Мы дали вам свободу прокладывать дорогу через терновые заросли и минные поля. Теперь вы нам нужны только для развлечения и размножения. — Хорошо. Находитесь в самообмане относительно великого заговора по половому признаку. Но мы-то знаем, что женщинам еще долго догонять. — И даже на трассе? — не преминула уколоть собеседница. — Ты сколько за баранкой? — спросил, поднимая руки вверх, Александр. — Года четыре. Раньше я тоже осторожно ездила. А застраховавшись, перестала бояться. Начала устраивать гонки. Ставить на место самодовольных хамов. Наверное, это жестоко. Но разве не жестоко считать женщину низшим существом, красивой продажной игрушкой, предназначенной только для утоления своей грязной похоти? Хотя, если честно, женщины сами виноваты. Мы заслужили такое отношение. За это я сама ненавижу баб. И еще больше ненавижу мужиков, которые ставят меня в ряд с этими дурами, думающими исключительно задницами. Когда вышли из ресторанчика, Курбатов оглядел автомобиль новой знакомой и произнес: — Так говоришь, застрахована? Прокатиться можно? — Без проблем, — ответила она, протягивая висевшие на пальчике ключи. Александр сел за руль. Она рядом. Минуту он смотрел на коленки и неожиданно резко сорвался с места. Светофор уже моргал. Вылетел на Тверскую, когда погас желтый. Со скрипом тормозов развернулся, оказавшись на встречной полосе. Она завизжала. Протанцевал мимо нескольких автомобилей. Опять, разогнавшись, затормозил, крутанув руль. Медленно повернул и припарковался. — Хорошая машинка, — похвалил Курбатов. — Резвая. — Дурак! — вскрикнула попутчица. — Меня Сашей зовут. — Даша, — ответила она, вылезая. — Знаешь, я люблю острые ощущения, но только когда контролирую ситуацию. Мне больше понравилось, как ты раздеваешься и ешь. Ладно, для первого раза достаточно. — Мы увидимся? — Вот мой мобильный. Соскучишься, звони. — Я уже скучаю, — записывая номер в память своего аппарата, произнес Александр. — Ты не понял. Я девушка, которой надо все и сразу. Я даю тебе время разобраться с той, которая у тебя сейчас. К моменту моего появления ничего не должно напоминать о ней. Особенно запахи. У меня очень тонкий нюх. Расставшись с чудом природы, основательно подорвавшим его финансовую независимость в японском баре, Курбатов решил провести разведку боем. Он подъехал к ресторану «Узбекистан» на Неглинной. Едва он остановился, выскочил услужливый парковщик. Александр терпеть не мог навязчивого сервиса. Если уж совсем деваться было некуда, принимал правила игры, затем предъявляя служебную корочку. Сейчас был вариант компромисса. Он прокатился тридцать метров вперед и спокойно стал на бесплатной стоянке. Вернувшись, не без интереса оглядел вылепленные желтые башни с венчающими их голубыми куполами. Справа арабской вязью было выведено: «Белое солнце». Вероятно, также ресторан. Вошел, хлопнув по горбу деревянного верблюда, в полумрак застланного коврами и украшенного восточными орнаментами зала. Его встретила миловидная девушка в наряде а-ля принцесса Будур. — Вам отдельный столик? — пропела она. — У нас есть зал. Там работают кондиционеры. Есть отдельные кабинеты, это там. — А на улице это тоже ваш загончик? — спросил Курбатов.

— Да. Места на открытом воздухе. Это у нас общее с «Белым солнцем». — Я сяду на воздухе. Девушка проводила Курбатова на улицу. Посетителей было немного. Он сел напротив небольшого фонтана. Открыл лежавшее меню. Пробежался по нему взглядом. Плавно положил и, поднявшись, незаметно вышел через соседний ресторан. По пути вынул мобильный телефон. Набрал номер Турецкого. — Александр Борисович, — с ходу начал Курбатов, — я понимаю, что такое дело надо отметить. Но, как бы это выразиться? Я слегка поиздержался. И такое шикарное место просто не потяну финансово. Может, где-нибудь соберемся на природе? — Сашок, не парься. Однажды известными тебе личностями Турецким и Грязновым хозяину «Узбекистана», уважаемому Рустаму Алиевичу, была оказана услуга, стоившая самого ресторанчика. А еще было спасение сына. Это восточные люди оценивают обычно в размерах пожизненного долга. И единственное, что мы согласились принять от него в подарок, иногда посещать сие заведение с друзьями в качестве дорогих гостей. — Тогда несколько успокаивает. Во сколько сбор? — Подтягивайся к восемнадцати. Скажешь, что от меня. Тебя проводят.

Турецкий приоткрыл дверь в коридор и внезапно увидел пробегающего мимо человека. Он резко выбросил руку вперед и, схватив его за плечо, остановил. А через секунду втащил в кабинет и захлопнул дверь. Перед помощником генерального прокурора стоял начальник Следственного управления Казанский. В свое время Турецкому пришлось достаточно натерпеться от его интриг. Сейчас же, когда он стал над Казанским, тот, оказывается, не прекратил своих делишек. Лицо у задержанного было таким, словно ему собирались набить морду. Несмотря на то что Турецкому именно этого и хотелось больше всего, он подавил желание и произнес: — Чтобы завтра Ямпишева и Сухоглинкина близко не было в следственной части. А тебя, если еще раз за какой-нибудь гадостью поймаю, просто размажу по стене. В этот момент зазвонил местный телефон. Александр Борисович поднял трубку и сделал жест рукой. Обрадовавшись, что его уже отпускают, Казанский выскользнул за дверь. Докладывал дежурный с проходной: — К вам ломится посетитель бомжеподобного вида, без документов. Смеет утверждать, что вы будете ему рады. Спуститесь или вызвать наряд? — Бегу! Увидев осунувшегося, небритого, с разбитыми губами и синяками под глазами Поремского, Турецкий едва не задохнулся. Обнял его и поволок с собой. — Ну, рассказывай! — произнес Турецкий, наливая в стакан чай… Курбатов издалека увидел, что бесплатно припарковаться, как днем, возможности нет. Несколько свободных мест были у желтых стен ресторана. Он поставил автомобиль. Мужчина в зеленом костюме подскочил и, записав время на бумажку, просунул ее под дворник. Александр вошел. Его встретила насмешливым взглядом та же девица. Она решительно подошла и произнесла: — Если вы ходите по ресторанам для того, чтобы, просмотрев меню, сбежать, то у нас вы сегодня уже были. — У вас хорошая память! Просто утром была тренировка. Теперь я собираюсь, — наклонившись, Курбатов перешел на шепот: — Заказать, поесть, а уже после — исчезнуть. — У нас такое не проходит, — серьезно ответила девушка. — Вас немедленно задержит охрана. — Вы меня плохо знаете, — улыбнулся Курбатов. — Я смогу. — Даже не пытайтесь, — прозвучал совет. — Давайте поспорим, я напою и накормлю трех человек, при этом не заплатив ни копейки? — На что спорим? — осторожно поинтересовалась девушка. — Вас как зовут? — спросил Курбатов. — Эльвира. — Эльвирочка, танец живота в прейскурант входит? — Нет. — Вы его для меня станцуете? — Если вам такое удастся? — улыбнулась она. — Я сделаю стриптиз на столе! — Тогда выбираю кабинет, — сказал Курбатов. — Такое зрелище не для всего зала. Александр прошел зал. За ним располагались отдельные кабинеты. Навстречу ему вышел мужчина. Слегка поклонившись, предложил: — Вам кабинет? — Я с Турецким. — А, тогда пойдемте. Для вас всегда есть свободный. Расположившись в кабинете, Курбатов откинулся на спинку удобного кресла. Появился официант: — Заказывать будете? — Я подожду друзей. А пока принесите мне апельсинового сока. Граммов шестьсот. Официант исчез. Но через минуту возник с графином, наполненным желтой жидкостью, и со стаканом с соломинкой. Поставил все на стол. Александр, подивившись такой метеоритной быстроте исполнения желаний клиента, не смог не пошутить: — Ты что, бегал собирать апельсины, а затем сам выдавливал? Растерявшийся официант с подобострастием поглядел на недовольного господина и произнес: — Я больше не буду. Не жалуйтесь администратору. Курбатов его благосклонно отпустил. Вскоре подтянулся Елагин. Александр обрадовался новой жертве. Рюрик, осматривая интерьер, произнес: — Мне здесь нравится. Классное место. Словно апартаменты какого-нибудь бухарского эмира. — Я здесь обычно ужинаю со своей девушкой, а красотка на входе исполняет на столе танец живота, постепенно снимая одежду, — похвалился Курбатов. — Надо как-нибудь тоже заехать, — произнес Елагин, раскрывая меню. — Мы решили отметить в крутом месте, — сказал Курбатов, изучая реакцию друга. — Выпивка моя. А закуску каждый оплачивает сам. Улыбка на лице Рюрика куда-то исчезла. Он растерянно посмотрел на собеседника и попросил: — Саш, ты мне денег можешь одолжить немного? — И остаться в такой день голодным? — Блин, может, у Борисыча перехвачу? — расстроился Рюрик. В этот момент появился Турецкий, рядом с ним был сам Володя Поремский, со слегка разукрашенным синяками и царапинами лицом, но отпаренный и выспавшийся. Курбатов с Елагиным радостно бросились его обнимать. — Володька! Ну как ты, рассказывай! — Потом, — хлопнув в ладони, произнес Турецкий. На звук мгновенно появился официант. Он подобострастно наклонился и уставился на Курбатова. — Тебя как зовут? — спросил Турецкий. — Махмуд. — Вот скажи, Махмуд, что ты так смотришь? Ты здесь недавно? — Да. — Откуда родом будешь? — Ахангаран. Почти Ташкент. — Знаешь, сходи к Ашурали Ибрагимовичу и скажи, что клиент пришел. Турецкий, почти Путин. Когда официант удалился, Турецкий объяснил: — Ашурали — это типа старший менеджер. Сейчас увидите разряд обслуживания. Здесь даже старина Питер забывает о своих бутербродах. Раньше старшим зала был Мухтар из Самарканда, с ним на подхвате две московские девочки Машка и Лилька. Так вот однажды у Мухтара случился день рождения, и девочки решили его поздравить. Скажите, что можно подарить человеку по имени Мухтар? — Что угодно, кроме собаки, — произнес Порем—ский. — Именно. Девочки фильма не видели. А он был постарше и вырос под постоянные насмешки. Когда они приволокли овчаренка, Мухтар чуть инсульт не получил. Потом все бегали, пытались пристроить щенка. Вот был душа компании. Рот не давал открыть. — А сейчас он где? — Кафе свое на ВДНХ открыл, «Ласточка». — А девочки? — Где-то учатся, работают. Переросли. Неожиданно циновка откинулась, и официанты начали вносить и расставлять блюда. Затем появился низкорослый упитанный человек в смокинге и тюбетейке. — Вай, кого я вижу! Александр Борисович, вас так давно не было! — Рад тебя видеть, Ашурали Ибрагимович. Как дела? Как здоровье? Как жена? Как дети? Сын сестры поступил? — Спасибо, хорошо. Нет, бестолковый он. Пусть на рынке торгует. Вам как обычно? — Конечно. Самса, как на Алайском, есть? — Для тебя всегда есть! Узбек убежал. Иронично настроенный Курбатов развернулся вполоборота к Турецкому и произнес: — Вы забыли справиться о здоровье осла его племянника и упомянуть о мудрости пророка! — Саша, мы понимаем твое настроение, но надо знать меру. Не забывай, что мы в гостях. Появился Махмуд. Он быстренько расставил пиалы и кейсайки. Поставил распространяющий запах полынной свежести чайник. Турецкий с видом знатока уверенно плеснул всем по полчашки зеленого напитка и первым пригубил: — Если хочешь, чтобы завтра желудок не жаловался на сегодняшнее чрезмерное возлияние и чревоугодие, попользуй его сначала горячим зеленым чаем. Проверено веками. — Александр Борисович, — произнес Поремский, — мусульмане не пили спиртного. — Между прочим, узбеки были крещеными к тому времени, не буду загружать вас датами, когда хан Узбек увел часть татарского племени в Среднюю Азию, — счел нужным внести историческую справку Рюрик. — И в ислам они переходили чуть ли не два столетия. Это единственный восточный народ, у которого национальная одежда с открытым глубоким вырезом. Для того чтобы было видно, не носит ли крестик. Наконец стол был сервирован. Турецкий потер руки и произнес: — Сашок, давай за твою «ласточку». Чтобы скорей на корпусе появилась первая звезда. — Знаешь, Борисович, а меня сегодня сделали. — Что? В самом деле? Баба? — обрадовался Турецкий. — Ощущение, будто девственность потерял, — понуро констатировал свое состояние Курбатов. — Не грусти. Иногда маленькое поражение приносит большую победу. Она сейчас небось локти кусает от того, как тебя унизила, и готова на все, чтоб загладить рубец на твоем сердце. Выпили. Курбатов подхватил самсу. Откусил половину. Пару раз прожевав, проглотил. Затем другую. Ее он смаковал немного дольше. Задумался и спросил: — Борисыч, я что-то съел. Но никак не могу понять что? — Вай, дорогой! — воскликнул Турецкий. — Это был кусочек курдюка. — Дай-ка еще. Он схватил очередной пирожок. И снова изобразил удивление и восторг. — Странное ощущение. Ничего подобного не испытывал. — Ты не останавливайся, — посоветовал Турецкий. — Сейчас Ашурали исполнит для тебя «Песнь о курдюке». Ашурали! — Он не может, — ответил стоявший в ожидании приказаний человек. — В банк отъехал. — Тогда ты. Знаешь ли, брат Махмуд, что такое курдюк? — Курдюк? — протянул узбек. — Бараний жоп! — Иди мой свои тарельки! — махнув рукой, воскликнул Турецкий. — Или нет. Тащи сюда дутар и тюбетейку. Сам исполню. Махмуд с удивлением поглядел на голубоглазого Турецкого и побежал за реквизитом. Через пару минут принес. Протягивая головной убор и инструмент, произнес: — Дутар не оказалось. Домбра! — А нам после третьей все равно! Турецкий надел на макушку тюбетейку. Прижал у груди народный инструмент и, начав отбивать ритм по струнам, запел: — Ты-тыр-ты-тыр-дын ты-тыр дын. О-о-о! Описать курдючного барана невозможно. Его надо видеть! — перешел он на тягучую прозу под монотонный аккомпанемент. — Представь, баран, у которого сзади больше, чем впереди. Некоторые так отъедают курдюк, что не в силах передвигаться. Тогда ему приспосабливают самокат на подшипниках. Курдючный баран по сво—ему строению ближе не к барану, а скорей к верблюду. В курдюке он делает запас питательных веществ на долгие переходы. Баран может питаться содержимым курдюка два месяца. Его кладут во все блюда. Шашлык. Лагман. Манты. Узбечата сосут вместо соски. Однажды поехал на рыбалку в предгорья. Резко похолодало. Выпал снег. Бегают детишки с голыми писюнами босиком по снегу, а на шее кусочек курдюка болтается на нитке. И не болеют. — Еще в восьмидесятые годы девятнадцатого столетия слово «баран» было девизом освоения земель Туркестана. Баран с курдюком в два пуда стоил рубль, в то время как машинист паровоза получал восемьдесят, а кондуктор шестьдесят рублей в месяц, — поделился исторической справкой Рюрик. — Я еще подумал, в каком это месте он находится. — Тогда за курдюк! — предложил Поремский. Выпили. Закусили треугольными пирожками из слоеного теста. Но теперь все были в курсе относительно полезных свойств курдючного жира. Ели не спеша, основательно пережевывая и многозначительно улыбаясь. — Ну, мужики, видел бы кто вас сейчас! Просто тайная вечеря! — произнес Турецкий. — Картина Ван Гога: «Едоки бараньева жопа», — опять вставил Курбатов. — Ладно, есть предложение, — произнес Турецкий. — Обсудить предварительные результаты на трезвую голову, — догадался Рюрик. — Выпить, пока не остыла закусь! — парировал Турецкий. — Запомни, к делу мы перейдем все равно. — Володя, а ты пьешь? — растерянно спросил Курбатов. — Может, не стоит переводить продукты? — Да я лучше завтра весь день болеть буду, но сегодня душа погреется. На столе появилось новое дымящееся блюдо. — Махмуд, скажи, как это называется? — проэкзаменовал официанта Александр. — Манты. — Это типа большого пельменя? — высказал догадку Курбатов. — Типа большого пельменя это у тебя уши, — снова взял инициативу Турецкий. — А манты? Махмуд, расскажи нам про манты. — Едят их руками. — Иди, Махмуд. Иди. Нет в тебе любви к своему делу. Рассказывать буду я. Ртом их едят. А еще ртом рассказывают байки, чтоб девушки слушали. Тут одну водил через день сюда и каждый раз повторял одну и ту же историю. Она каждый раз так удивлялась, что убила меня окончательно. Я понял, что ничего мы о них, о женщинах, не знаем. — Борисович, такое ощущение, что ты отвлекся. Начал с мантов, а сбился на женщин, — произнес начавший приходить в себя после пережитого кошмара Поремский. — Ну молодежь! Ничего вы не понимаете. Я плавно подвожу к тому, что настоящие манты может делать только мужчина. — Странные ассоциации возникают в связи с услышанным, — усомнился Курбатов. — Он чем их делает? — Так вот, если ты мужчина, — не обратив внимания на реплику, продолжал Турецкий, — то сначала совершаешь намаз. Затем снимаешь головной убор и повязываешь на голову бандану. Затем идешь в стадо и выбираешь самого жирного барашка. — Борисович, давай сразу к мясу. Я же знаю, сколько длится разделка, — перебил начальника Курбатов. — Уболтал. Итак, берешь вырезку свежего белого барашка. Придерживаешь мясо нежно, как чужую невесту. В другую руку берешь нож печак. Держишь его так твердо, словно собираешься делать себе обрезание. Настоящий печак режет шелк на весу после того, как им порубили моток колючей проволоки. Затем режешь мясо на ровные квадратики по полсантиметра. Затем много лука, тоже на квадратики. И наконец, курдюк! — Опять курдюк?! — Его кладут даже в чай. Затем все посыпаешь специями, солишь и мешаешь. Тесто, как на пельмени, но замешивается на весу. Это надо видеть. Описать невозможно. Можно попытаться станцевать балет, но не стоит. Тонким блином раскатал и порезал. Все. Лепи — и в мантышницу, на пар. А ты говоришь — пельмень! — И этим произведением искусства мы будем сейчас закусывать? — удивился Елагин. Наконец, когда блюдо и графинчик с водкой были практически опустошены, а следователи довольно откинулись на удобных креслах, Турецкий произнес: — Вот теперь, Рюрик, давай. Какие у тебя выводы? — Оружие убийства академика изготовлено из редкой стали американского производства СРМ-15. Суперпрочная, но недолговечная. Клинок режет практически все, кроме алмаза. Однако процесс кристаллизации наступает незамедлительно, и через пять лет клинок внезапно рассыпается. Ранее она считалась неактуальной и существовала лишь теоретически. Лабораторные образцы оказались недолговечными. В Штатах только в этом году было принято решение о выпуске. Кортиками из нее решили оснащать морпех. Современные технологии позволяют быстро производить значительное количество ножей, которые после окончания контракта можно оставлять как сувениры… Каким-то образом несколько килограммов ее попали к нам. Тульский умелец Анатольич, по заказу некоего Копылова Сергея Ивановича, погонялово Атаман, сделал несколько ножей. Атаман же интересовался, способен ли самородок собрать некое техническое устройство по чертежам. Анатольич пошел на контакт. При появлении Атамана сбросит мне на мобильник сообщение. Относительно пистолета в арсенале начата негласная ревизия. Но там сам черт ногу сломит. Такой бардак. Результатов можно и не дождаться… Племянник Жбановского, люто ненавидевший дядюшку, исчез. На картине изображен академик со смертью. Форма клинка косы красноречиво говорит о том, что он знал орудие убийства. В его мастерской я обнаружил комплект инструмента по дереву из той же стали. Моя версия: племянник «заказал» дядюшку. Атаман опасная личность и, по некоторым данным, содержит лагерь, где тренирует малолетних киллеров. — Владимир, давай теперь ты, — предложил Турецкий. — Пошел снимать показания у госпожи Жбанов—ской. Однако ее не оказалось. Там проходила веселая вечеринка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся наркотическим притоном в классическом виде. Правил балом, естественно, племянничек, которому неожиданно свалились хорошие деньги. Я тоже обратил внимание на необычную косу. Но главное, этот клинок я видел. Помните нашу встречу в аэропорту? — обратился к Турецкому Владимир. — Интересно! Такого поворота я не ожидал. Что же ты не сказал раньше? Парень сидит, дожидается, когда его попросят вывести на Атамана… — Нигде он не сидит. Это он меня на вечеринке и узнал. Всадили мне какой-то дряни. Затем в бессознательном виде был доставлен в лагерь, замаскированный под дачи. В первый день на мне отрабатывали удары ногами. А вчера устроили игру «Бегущий человек» с боевыми игрушками типа ТТ и армейских минометов. — Ничего себе! — воскликнул Рюрик. — Как же ты выбрался? — Я быстро бегаю. Короче, устроил пожар и смотался. Не знаю, там ли они еще. Вряд ли. Старшой у них хитер. Морду мы с Борисычем воспроизвели. Вот. Поремский вынул листок с фотороботом. — Я связывался с Грязновым, — произнес Турецкий, выкладывая на стол фотографии. — Копылов Сергей Иванович, судим за преднамеренное убийство. А вчера километров десять западнее Чехова выгорел дачный поселок. Естественно, все обитатели исчезли. Вдоль забора уже найдено несколько захоронений. Сейчас там работает бригада местной прокуратуры. Если что нароют, нам сообщат немедленно. — Так ведь разные люди! — воскликнул Курбатов. — Этот ваш Атаман вылитый китаец, а здесь рязанская морда! — Быть может, действительно произошла подмена. Такое не раз случалось, — кивнул Турецкий. — Теперь ваша очередь, Александр-второй. — Предварительные результаты таковы: в институте в режиме совершеннейшей секретности, такой, что даже грифа секретности не присваивалось, практически на факультативной основе разрабатывалось новейшее оружие. Пуля, способная передвигаться по заранее прописанной траектории, а при определенных условиях находить цель сама. Чертежи были только в двух экземплярах. Один из них пропал вместе с чемоданчиком академика. Другой был у соавтора разработки Степанова. Сейчас ученый на нашей служебной квартире, под охраной, чертежи и лазерные диски, вместе с устройством для программирования пули, в сейфе у Александра Борисовича. Профессор Чабанов о разработке не знал, однако тоже нечист на руку. В блокноте академика последняя запись знаете какая? «Дал Чабанову двести долларов США, до понедельника», дата и время девятнадцать ноль-ноль. Когда же я попросил описать последний день Жбановского, как-то про долг стыдливо забыл. Нехорошо, правда? А быть может, он и не собирался отдавать? Тогда серьезнее. Далее, вчера с территории был похищен опытный образец оружия. Правда, без мозгов Степанова и программ он недее—способен, но основной мотив налицо. А в режимную зону автомобиль был запущен по команде Чабанова! И еще. Профессор Волобуев курировал разработку вещества, на которое реагировала пуля. — По Волобуеву предварительные результаты такие, — произнес Турецкий. — Стрелял низкорослый человек: карлик или ребенок. Три пули вошли в ногу прямо, две в живот и три в грудь, когда профессор упал на колени. Рост метр сорок. Вероятно, жертва узнала убийцу либо догадалась о намерениях. Между ними завязалась драка. Правая рука профессора обильно полита кровью второй группы со следами ушной серы и несколькими волосами рыжего цвета. Похоже, Волобуев смог нанести убийце серьезную травму. Искать надо рыжего карлика или подростка с наполовину оторванным ухом. Володя, такого не встречал? — Нет. — Теперь я еще кое-что расскажу, — произнес Турецкий. — Саша, час назад на меня с информацией вы—шли ребята с «наружки». Я вообще давно живу, много видел, но не перестаю каждый раз поражаться разнообразию человеческих отношений. Удивительно, как это людям удается договариваться. — Александр Борисович, философствования на нетрезвую голову вредны для пищеварения, — сказал Курбатов. — Некоторым, для поддержания тела в форме, они, наоборот, показаны. Наш уважаемый заслуженный профессор Чабанов, хотя это его право, живет с… — Обезьяной! — воскликнул Курбатов. Поремский сделал красноречивый жест, повертев пальцем у виска. — Какой обезьяной? — недоумевая, спросил Турецкий. — Для гориллы мелковато. Пожалуй, орангутанг, — уверенно сделал прикидку Курбатов. — Саш, не нравится мне твое сегодняшнее перевозбуждение. Как-то неадекватно ты сегодня воспринимаешь действительность, — произнес Турецкий. — Наблюдение зафиксировало гомосексуальный контакт между профессором Чабановым и Туром! — А это кто? — полюбопытствовал Курбатов. — Шимпанзе? — Родной племянник убиенного академика Жбановского! — пояснил Поремский. — Ох е..! — не сдержавшись, воскликнул Курбатов. — Дайте переварить, слишком много эмоций! — Предварительно картина выглядит следующим образом, — начал рассуждения Елагин. — Чабанов и Тур входят в сговор и «заказывают» некоему Атаману, имеющему банду киллеров, убийство академика Жбановского. — А мне больше по душе версия о том, что про разработку нового оружия узнает некая сила, — возразил Поремский. — Она ведет охоту за образцом, материалами и убирает изобретателей. Тогда сюда вписывается и Волобуев. Не цэрэушные ли шалости? — Ладно, с тонкостями разберемся после, — предложил Турецкий. — Сейчас действуем так: Сашок, ты с утра в Мытищи и организуешь со знакомыми тебе ребятами полную прослушку квартиры Чабанова и его кабинета. — А ордерок на это имеется? — поинтересовался Курбатов.

Турецкий вздохнул, посмотрел на него своими голубыми глазами и, вынув из портфеля папку, молча раскрыл ее. Вытащил бланк ордера с печатью и начал заполнять его. — Что ордер? — прокомментировал Курбатов, слегка переиначив крылатую фразу графа Монте-Кристо. — У меня всегда с собой есть ордер! — А что вы еще умеете? — задал вопрос Поремский. — Все, — многозначительно произнес Турецкий. — Продаю индульгенции, отпускаю грехи прелюбодеяния, спаиваю жаждущих, только мертвых не берусь воскрешать… Рюрик, давай сюда аппарат. Я уже дал задание Грязнову. Для нас в пятнадцатиминутной готовности вертолет и группа захвата. Возьмешь все материалы по Волобуеву и попытайся выяснить, кто мог проявлять интерес к его работам. Володя, с утра давай в Шере—метьево. Выясни, как ушли те двое, нами задержанные, кто хлопотал и так далее. И еще один момент. Помнишь бумагомараку? А ведь он не в первый раз с ними встречался! Когда основные направления были определены, у Турецкого зазвонил телефон. — Саня, интересная для твоего дела информация поступила, — радостно оповестил Грязнов. — В Филатовскую доставили рыжего, мальчонку, покусанного крысенком. Парнишку раздуло словно бочку. А когда медики сделали анализ, у него обнаружилась аллергия на вещество, находящееся еще в стадии испытания в Институте медицинских и биологических препаратов имени Марасевича. Курировал испытания и разработку зверски убиенный низкорослым преступником профессор Волобуев! — Слава! Целую тебя в твою светлую тонзуру! — радостно вскричал Турецкий. Когда застолье подходило к концу, Курбатов вынул телефон и, выйдя из кабинета, произнес несколько слов. Попрощавшись с хозяевами ресторана, следователи, слегка пошатываясь, вышли. Оглядевшись, Курбатов быстро попрощался и пошел к дороге. Возле него резко затормозила сиреневая иномарка. Сидевшая за рулем девица приоткрыла дверцу. Александр сел и умчался. — Во дает! — восторженно произнес Рюрик. Турецкий за его спиной вынул из бумажника купюру и незаметно отдал подошедшему Ашурали. Играть они в эту игру стали еще в стародавние времена, когда хитрый узбек предложил существенную скидку взамен подпольной расплаты. Криминальные структуры, выяснив, что ресторанчик под «крышей» прокуратуры, рэкетом его обкладывать побоялись.