Шрифт:
— Ты наш спаситель?.. Как...
Трактирщик тряс Уленшпигеля за шиворот и потихоньку говорил при этом:
— Семёрка — в помощь тебе... Народ здоровенный... мясники... Я ухожу... я слишком известен в городе. Когда я уйду, скажи громко 't is van te beven de klinkaert (время звенеть бокалами) — всё разгромить...
— Так, — сказал Уленшпигель и, поднявшись, ударил его ногой. Трактирщик ответил тем же.
— Крепко бьёшь, толстяк, — сказал Уленшпигель.
— Как град, — ответил трактирщик и, схватив кошелёк, передал его Уленшпигелю.
— Мошенник, — сказал Ламме, — заплати же за мою выпивку: твои деньги теперь у тебя.
— Будет тебе выпивка, негодяй ты этакий, — ответил Уленшпигель.
— Какой нахал! — вмешалась Стевениха.
— Если я нахал, то ты — красавица, — ответил Уленшпигель.
Стевенихе было уже за шестьдесят, лицо её сморщилось, как печёное яблоко, и пожелтело от злобы. Посредине лица торчал нос, как совиный клюв. В глазах застыла холодная жадность. Два длинных клыка торчали из высохшего рта. На левой щеке расползлось громадное багровое родимое пятно.
Девушки хохотали, издевались над старухой и кричали:
— Красотка, красотка, дай ему вина! — Он за то поцелует тебя. — Сколько лет прошло с твоей первой свадьбы? — Берегись, Уленшпигель, она тебя слопает. — Смотри-ка, её глаза сверкают не злобой, а любовью! — Чего доброго, она тебя искусает до смерти. — Ничего, не бойся, это делают все влюблённые женщины. — Только о твоём добре она думает. — Смотри, как она весела, как смешлива.
И, в самом деле, старуха смеялась и подмигивала Жиллине, распутнице в парчёвом платье.
Хозяин «Пчелы» выпил, расплатился и вышел. Мясники корчили Стевенихе и её сыщикам рожи в знак согласия.
Один из них жестом показал, что он считает Уленшпигеля дураком и разыграет его как следует. Он высунул Стевенихе язык, она расхохоталась, показав при этом свои клыки. Но в это время он шепнул Уленшпигелю на ухо: — 't is van te beven de klinkaert! — И, указывая на сыщиков, он продолжал громко:
— Любезный реформат, все мы на твоей стороне, угости нас закуской и выпивкой.
А старуха хохотала, и, когда Уленшпигель поворачивался к ней спиной, показывала ему язык. То же делала и Жиллина.
Девушки шептались меж собой:
— Посмотри-ка на шпионку. Своей красотой она заманила более двадцати семи реформатов, предала их пытке или страшной смерти. Жиллина изнывает от радости при мысли о плате, которую она получит за донос — о первых ста флоринах из наследства её жертв. Но она не смеётся, так как знает, что придётся делиться со старухой.
Все сыщики, мясники и гулящие девушки показывали Уленшпигелю язык, насмехались над ним. А с Ламме, красного от гнева, как петушиный гребень, градом катился пот, но он не говорил ничего.
— Угощай же нас выпивкой и закуской, — говорили мясники и сыщики.
— Что же, — обратился Уленшпигель к старухе, снова позванивая червонцами, — раскрасавица Стевениха, подай нам вина и закуски.
И снова расхохотались девушки, и снова показала свои клыки старуха.
Однако она спустилась в погреб и в кухню и принесла оттуда ветчины, сосисок, яичницу с кровяной колбасой и звенящие бокалы: они назывались так потому, что стояли на ножках и при толчке звенели, точно колокольчики.
И Уленшпигель сказал:
— Ешьте, кто голоден; у кого жажда — пейте.
Сыщики, девушки, мясники, Жиллина и Стевениха ответили на эту речь одобрительным шопотом и рукоплесканиями. Потом все расселись: Уленшпигель, Ламме и семь мясников вокруг большого почётного стола, девушки и сыщики за двумя столами поменьше. С громким чмоканьем ела и пила компания; обоих сыщиков с улицы тоже пригласили их товарищи принять участие в попойке. Видно было, как из их сумок торчат верёвки и цепи.
Стевениха высунула язык и сказала с усмешкой:
— Не уплатив, никто отсюда не уйдёт.
И она заперла все двери и положила ключи в карман. Жиллина подняла бокал и провозгласила:
— Птичка в клетке! Выпьем!
— Ты опять собралась кого-то предать смерти, злая женщина? — спросили две девушки, Гена и Марго.
— Не знаю, — ответила Жиллина, — выпьем!
Но три девушки не захотели пить с нею.
Жиллина взяла лютню и запела:
Под звуки лютни звонкой Я день и ночь пою. Я шалая девчонка — Любовь я продаю. И плечи мои белы, А бёдра — из огня. Астарта так велела. Как бог, прекрасна я! Ты с золотом блестящим Кошель свой открывай, — Течёт ручьём звенящим У ног моих пускай! Была мне Ева матерь, Отец — сам Сатана. В кольце ночных объятий Блаженство пей до дна! Я буду страстной, нежной. Холодной, жгучей, злой И ласково-небрежной — Как хочешь, милый мой! И душу, и красу я. Смех, слёзы и мечты Продам и смерть, целуя, Когда захочешь ты. Под звуки лютни звонкой Я день и ночь пою. Я шалая девчонка, Любовь я продаю!