Шрифт:
— Можешь ты видеть дно в глубоком колодце? — спросил Уленшпигель.
— Горе мне, — стонал Ламме, — я скоро умру.
И, бледный и возбуждённый, он остался на палубе.
Между тем приблизились люди Симонен-Боля с сильной артиллерией.
Они обстреливали корабль, который отвечал им. И ядра их разбили весь лёд кругом. Вечером пошёл тёплый дождь.
Ветер дул с запада, море бурлило подо льдом и поднимало здоровенные льдины, которые сталкивались, поднимались, падали, громоздились друг на друга: и это было небезопасно для корабля, который, едва заря разогнала ночные тучи, поднял свои полотняные крылья, как вольная птица, и поплыл навстречу открытому морю.
Здесь они присоединились к флоту господина де Люме де ла Марк [168] , адмирала Голландии и Зеландии, в качестве главнокомандующего, несшего фонарь на мачте своего корабля.
— Посмотри на него хорошенько, сын мой, — сказал Уленшпигель, — этот тебя не пощадит, если ты вздумаешь, вопреки приказу, уйти с корабля. Слышишь, точно гром, гремит его голос. Смотри, какой он громадный, широкоплечий. Обрати внимание на его длинные руки с крючковатыми ногтями. Посмотри на его глаза, круглые, холодные орлиные глаза, посмотри на его длинную остроконечную бороду, которую он не будет стричь до тех пор, пока не перевешает всех попов и монахов, чтобы отомстить за обоих казнённых графов. Смотри, — он страшен и жесток; он без долгих слов повесит тебя, если ты будешь вечно ныть и визжать: «жена моя».
— Сын мой, — сказал Ламме, — бывает, что о верёвке для ближнего говорит тот, у кого шея уже обвита пеньковым воротником.
— Ты первый его наденешь: таково моё дружеское пожелание, — сказал Уленшпигель.
— Я увижу, как ты, вися на верёвке, высунешь на аршин из пасти твой ядовитый язык.
И им обоим казалось, что они шутят.
В этот день корабль Трелона захватил бискайское судно, нагружённое ртутью, золотым песком, винами и пряностями. И оно было вышелушено и очищено от экипажа и груза, как бычья кость под зубами льва.
В это же время герцог Альба наложил на Нидерланды гнусные и жестокие налоги [169] , обязав всех обывателей, продающих своё движимое и недвижимое имущество, платить тысячу флоринов с десяти тысяч. И налог этот стал постоянным. Все продавцы и покупатели чего бы то ни было вынуждены были платить королю десятую долю продажной цены. И в народе говорили, что товар, перепроданный десять раз в течение недели, целиком достаётся королю.
Так шли к гибели и разрушению торговля и промышленность.
И гёзы взяли Бриль, морскую крепость, которая была названа рассадником свободы.
II
В первые дни мая под ясным небом гордо несся корабль по волнам. Уленшпигель пел:
Пепел Клааса стучит в моё сердце... В нашу страну ворвались палачи. Силу, меч и огонь против нас обратили. Подлых шпионов купили они. Там, где царили мир и любовь, Сеют доносы они, недоверье... Смерть живодёрам! Бей, барабан, Бей, барабан войны! Да здравствуют гёзы! Бей, барабан! Крепость Бриль — в наших руках! Взят и Флиссинген, к Шельде ключ! Милостив бог, — и Камп-Вере наш! Что ж молчали зеландские пушки?.. — Есть у нас порох и пули, Есть и ядра из чугуна... С нами господь! Кто ж устоит против нас? Бей, барабан — барабан войны и победы! Да здравствуют гёзы! Бей, барабан! Меч обнажён. Будь бесстрашным, сердце, Твёрдой, рука! Меч обнажён. Долой десятину — разоренье народа! Смерть палачу! Петлю ворам! Клятвопреступному королю — мятеж! Мы подняли меч за наши права. За очаг наш, за жён и детей Меч обнажён... Бей, барабан! Сердце бесстрашно, рука тверда. Долой десятину! Долой позорную милость! Бей, барабан войны! Бей, барабан, бей!— Да, друзья и братцы, — говорил Уленшпигель, — да, в Антверпене перед ратушей они соорудили великолепный помост, покрытый красным сукном; на нём, точно король, восседает герцог Альба на троне, окружённый своими солдатами и челядью. Когда он хочет благосклонно улыбнуться, он делает кислую рожу. Бей в барабан, зови на войну!
...Вот он дарует милость и прошение. Молчите и слушайте. Его золочёный панцырь сверкает на солнце, главный профос верхом на коне рядом с балдахином; вот глашатай со своими литаврщиками; он читает: прощение всем, за кем нет греха, прочие будут наказаны без пощады.
...Слушайте, братцы: он читает указ, коим предписывается, под страхом обвинения в мятеже, уплата десятины и двадцатины.
И Уленшпигель запел:
Герцог! Слышишь ли голос народа, Грозный ропот его? Он растёт, как прибой В час, когда надвигается буря. Довольно денег, довольно крови! Довольно поборов!.. Бей, барабан! Меч обнажён. Бей, барабан погребальный! Ты вонзаешь свой коготь в кровоточащую рану. Грабишь убитых тобой... Иль чтоб кровь нашу пить Надо тебе растворить в ней все золото наше?! Шли мы правой стезёю: верность хранили Мы королю. Но — клятвопреступник король, Так свободны и мы от присяги!.. Бей, барабан войны! Герцог Альба, герцог кровавый! Посмотри: на замке все ларьки и лавчонки. Посмотри: пивовар, бакалейщик и пекарь Торговать перестали, платить не желая налогов. Ты идёшь — поклонился тебе по дороге Хоть один человек?.. Видишь сам, как дыханье чумы, Ненависть и презренье народа тебя окружают... Земли цветущие Фландрии, Полный веселья и жизни Брабант Стали унылыми, словно кладбище. Где недавно ещё, в дни свободы, Лютня звенела и свиристела свирель — Там теперь молчанье и смерть. Вместо весёлых гуляк И распевающих песни влюблённых. Видны повсюду бледные лица людей, Ждуших покорно, когда их сразит Неправосудия меч... Бей, барабан войны! Больше не слышно уже Ни звяканья кружек в трактирах, Ни звонкого голоса девушек, С песней бродящих по улицам. Брабант и Фландрия, радости страны, Стали страною печали и слёз... Бей, барабан погребальный! Край мой родной, страдалец любимый! Не склоняй головы перед подлым убийцей! Трудолюбивые пчёлы! Густыми роями Риньтесь на трутней Испании! Трупы зарытых живыми жён и сестёр, Взывайте к Христу: «Отмщенье!» Ночью блуждайте в полях, о несчастные души, Взывайте к богу!.. Рука поднялась для удара, Меч обнажён. Герцог Альба! Мы вырвем кишки у тебя И хлестать по морде будем тебя кишками!.. Бей, барабан! Меч обнажён. Бей, барабан, да здравствуют гёзы!И все солдаты и моряки с корабля Уленшпигеля и прочих кораблей подхватили:
Меч обнажён! Да здравствуют гёзы!И голоса их гремели, как гром освобождения.
III
На дворе стоял январь, жестокий месяц; он может заморозить телёнка во чреве коровы. Шёл снег и тут же смерзался. Мальчишки ловили на клей воробьев, искавших под мёрзлой корой снега какой-нибудь жалкой поживы, и таскали эту дичь домой. На сером и ясном небосклоне чётко выделялись неподвижные костяки деревьев, ветки которых были покрыты снежными пуховиками. Снег лежал также на хижинах и на верхушках заборов, усеянных следами кошачьих лап, ибо и кошки тоже охотились по снегу на воробьев. Вдали луга также были покрыты этим чудным мехом, оберегающим теплоту земли от резкого холода зимней поры. Чёрным столбом поднимался к небу дым над домами и хижинами, и не было слышно ни малейшего шума.