Надо сказать, что впоследствии, как и любая легенда, история эта обросла немыслимыми деталями, настолько фантастическими, что я, когда слышал пересказ, порой и сам не узнавал тех событий, которые в действительности произошли зимой восемьдесят пятого. И ни в одном из вариантов почему-то никто не упоминал Веру Донцову. Наверное, потому, что она проработала у нас всего ничего. Так, несколько месяцев.

А я сейчас соберусь с мыслями и попробую рассказать, что же там произошло на самом деле.

Наша новая медсестра Вера Донцова была трехнутая на электрокардиографии. А что тут особенного? У каждого свой бзик, такие люди мне даже более понятны, чем те, у которых нет явных увлечений. Кто-то крючком вяжет, кто-то кошек разводит, кто-то собирает спичечные коробки, кто-то болеет за команду “Ауди”. Вера Донцова приходила на каждое дежурство с толстой общей тетрадкой, куда вклеивала ленты ЭКГ и к каждой писала подробное пояснение. У кого эта кардиограмма снята, когда и с каким диагнозом лежал больной и какова судьба этого больного. Вера сначала пыталась показывать нам свою тетрадку, но она всем была по барабану.

Врачам хватало и так, а медсестры считали подобное поведение блажью и даже не скрывали своего отношения.

– Охота тебе всякой фигней заниматься! Ты че, самая умная? – говорили ей. – Если у тебя время лишнее есть, вот лучше пластырь на подключички нарежь!

А мне стало жалко Веру, я тогда подошел первым и попросил взглянуть на тетрадь. Вера просияла и раскрыла передо мной свое сокровище.

– Вот смотри, Леша, это бигеминия, а это атриовентрикулярная блокада, тут узловой ритм, а здесь мерцание предсердий…

Я перелистывал страницы, а Вера сидела рядом и, как завороженная, шептала названия нарушений проводимости, ритма и прочих состояний, возникающих в сердечной мышце.

– Вера, – спросил я, – а где жемчужина твоей коллекции, покажи!

По тому, как загорелись Верины глаза, я понял, что дал точное определение, это была именно коллекция. Но через минуту тень упала на ее лицо.

– Нет у меня жемчужины этой! Пока нет! Если б ты знал, Леша, – произнесла она с чувством, – о чем я мечтаю! Снять пленку в самый последний момент перед остановкой сердца. Потом еще одну на непрямом массаже, а уже после того как сердце запустят, третью!

Понятно все. Значит, ради этого она и пришла сюда работать. Коллекционеры – люди одержимые. А когда Вера вышла на первые сутки, мы разговорились и даже выяснили, что у нас есть общие знакомые. После седьмого класса я поехал в пионерлагерь “Березка”. В нашем отряде был дико заносчивый и задиристый парень Юрка Донцов. Никому не давал прохода, тиранил всех по кругу, маленький отрядный деспот. Когда очередь дошла до меня, я вывел его за территорию и хорошенько надавал по зубам.

Он сразу стал на удивление кротким, милым и покладистым. Так я нашел к этому сложному подростку подход.

Как выяснилось, Вера доводилась ему старшей сестрой. К тому же она закончила то же училище, что и я, только двумя годами раньше. И мы с ней частенько на дежурствах вспоминали наших преподавателей. Среди них один был вне конкуренции. Учитель фармакологии Георгий Эдуардович.

У меня, как и у Веры, тоже имелось свое медицинское увлечение. Только оно было таким – тихим, без внешних атрибутов типа тетрадки. Все умещалось в голове. Как ни странно, это была фармакология. Почему я так сказал – “как ни странно”? Да все дело в том, что в училище я фармакологию не знал вовсе. То есть абсолютно.

Тому было несколько причин. Первая и, несомненно, главная – личность человека, который этот предмет преподавал, а именно самого Георгия Эдуардовича.

Внешности он был выразительной. Рыжий, с бородой, в тяжелых роговых очках. Необычайно толстый, веса в нем было не менее ста пятидесяти. А еще он всегда таскал огромный портфель из рыжей кожи, в котором была всякая всячина. Диски, книги, банка кофе, початый блок “Мальборо”, лекарства на все случаи жизни и конечно же стерилизатор со шприцами. Георгий Эдуардович страдал сахарным диабетом и постоянно подкалывал себе инсулин.

У него был очень зычный, хрипловатый, густой голос. И он мог сказать что угодно и кому угодно. Причем, сколько я помню, никто и никогда не обижался, а сами просто напрашивались и страшно радовались таким своеобразным знакам внимания. Вот только с Любой Мазутиной у Георгия Эдуардовича не задалось, но тут уж такое дело, чего удивляться.

Надо сказать, что до поступления в училище я был воспитан в строгих школьных стереотипах отношений учителя и ученика. Георгий Эдуардович эту устоявшуюся систему поломал в момент.