Это был Сергей, в своём мятом костюме от Хьюго Босс и замшевых мокасинах. Невероятно, просто невероятно — тот самый тип, которого он год назад видел в обществе Сесилии Хаммар в самолёте из Висбю в Бромму. Конечно же его звали не Сергеем. Имя Сергей было просто порождением больной кунцельманновской фантазии. На самом деле это был Эмир, старый подельник Хамрелля, тот самый, который собирался выложить миллион за картину Виктора Кунцельманна. Иоаким лихорадочно размышлял, что бы это могло значить в высшем… даже не просто в высшем, а в самом высшем, сверхъестественно высоком смысле.

— Здорово, Эмир! — бодро прорычал Хамрелль и достал из мини-бара сувенирную бутылочку шампанского, — Или пива?

— Не надо, — сказал Эмир совершенно без ожидаемого Иоакимом пригородного акцента. — Я сегодня сам за рулём. Мой шофёр взял отпуск… небольшой инцидент с малокалиберным пистолетом…

Это прямо забавно — бандит с первых слов! Тут же намёки на оружие, насилие… Снова возникла ассоциация с гангстерским фильмом — в реальной жизни такие люди не встречаются.

— Давай прямо к делу, — заявил этот кино-Эмир с интонацией, почерпнутой из малобюджетного кино. — Где у вас картина?

— Сначала познакомься с моим другом, — сказал Хамрелль, отодвигая бутылку. — Вон тот, в кресле. Это Йонни. Собственно, это он и продаёт картину, или, как бы это половчее назвать… он главный посредник. Я-то так, сбоку припёку, просто помогаю ему малость.

Субъект с бычьей шеей, Сергей-Эмир, взял курс к креслу. Больше всего он напоминал русский танк времён зимней войны в Финляндии. Гость был слегка возбуждён, как только что принявший дозу наркоман.

— Вот оно что, — сказал он. — Тогда расскажи всю историю ещё раз. Карстен только прошёлся по поверхности — по телефону всё не расскажешь…

Пути к отступлению отрезаны. Теперь только придерживаться сценария и не раздражать режиссёра.

— Мой приятель хочет от этой картинки избавиться, и я ему предложил…

— Картина краденая, не так ли? В Гётеборге, или что ты там говорил, Хамрелль? Я позвонил по тому номеру на визитке, и некто по имени Эрланд попросил оставить сообщение после сигнала, а ещё там какую-то классику играли… ненавижу классическую музыку! А скажи-ка, Йонни, почему бы твоему приятелю самому не прийти и не объяснить, как к нему попала картина?

— Он хотел бы лечь на дно, пока всё не утрясётся, — сказал Хамрелль спокойно, открыл мини-бар и достал себе апельсиновый сок. — Кончай базар, Эмир… Либо ты мне доверяешь… мне и моему компаньону, либо нет. Если нет, садись, выпей что-нибудь, поговорим о твоих лошадях и последних новостях с Сульваллы и расстанемся друзьями.

В этой напоминающей дешёвый фильм ситуации слова Хамрелля, как ни странно, прозвучали вполне достоверно. Невидимый режиссёр дёргал за ниточки, и они убедительно воспроизводили слова, в любом другом окружении показавшиеся бы попросту немыслимыми. А вот сценаристу делать было больше нечего. Волшебная алхимия искусства позволила превратить этот дикий диалог в нечто вполне реальное, в законченное событие, которое никому бы и в голову не пришло подвергать сомнению. Именно над такого рода сценариями Иоаким с удовольствием издевался в бытность свою студентом киноинститута.

— Покажите наконец, что у вас там, — сказал Эмир-Сергей, ставший заметно более покладистым. — А курить-то здесь можно? Или запрет на курение распространяется и на «Гранд-отель»? Я хочу сказать, здесь же уже почти не шведская территория. Международная, так сказать…

— Мы были бы очень благодарны, если бы ты воздержался от курения, — сказал Хамрелль совершенно непринуждённо, — Могу предложить антиникотиновую жвачку.

На журнальном столике (от «Мио», так себе столик, разочарованно отметил про себя Иоаким, дизайнер пожадничал на реквизите; странно, потому что всё остальное было класса Стенли Кубрика) — на этом так себе столике Хамрелль распаковал украденную картину Кройера.

— Как видишь, далее лейбл галереи сохранился, — спокойно произнёс он, прислоняя картину к столику так, чтобы дневной свет как можно лучше освещал мазки Виктора Кунцельманна. — И два экслибриса предыдущих владельцев. Я не большой специалист, Эмир, но мне кажется, картина классная. Были бы у меня бабки, я бы тоже за неё поторговался.

По берегу в Скагене прогуливается женщина с маленькой собачкой. Зритель смотрит на неё с расстояния метров в десять. На женщине белое платье, в руке — зонтик, тоже белый, по-видимому атласный. Если смотреть на картину как на подлинник Педера Северина Кройера, написанный сто лет назад, можно, конечно, обвинить художника в китче, но, когда речь идёт о подлиннике, эстетические резоны отходят на второй план.

— Слушай, это замечательно, — сказал Эмир, похоже, совершенно серьёзно. — Я обожаю эту старую манеру. Охереть, какие были мастера! Как его? Крюгер? Современное искусство не для меня. Ты когда-нибудь был в музее современного искусства, Хамрелль? А я был. Ни хрена не понял.

Сценарий немного пробуксовывал, несмотря на сенсационно органичную игру Эмира. Следовало бы поработать с наложением звука, чтобы в звукоряде слышалось нечленораздельное бормотание Иоакима… Интересно, а каскадёр предусмотрен? Почему-то Иоакиму представилась получасовая автомобильная погоня по городу.