Виктор, не откладывая, взял такси и поехал в контору Рюландера в Васастане. Он догадывался, о чём пойдёт речь. Фамилия Рюландера была ему известна — тот возглавлял группу экспертов, получивших задание разработать новые методы выявления фальшивок.

— Хочу, чтобы вы посмотрели на картину, приписываемую Рубенсу, — сказал Рюландер, пока они, стоя на улице, ждали его персональную машину с личным шофёром. — Некий зарубежный эксперт утверждает, что это подделка, но я не так уверен. Полотно находится в государственном владении с восемнадцатого века, и никто никогда никаких сомнений не высказывал.

Они поехали куда-то на запад — как догадался Виктор, адрес был засекречен.

— Вы оказались правы, Кунцельманн, насчёт подделки Пило в Копенгагене. И Хольмстрём рассказывал мне историю с Менделем — как вы отсоветовали ему покупать картину. Надеюсь, ваш критический взгляд поможет нам и в этом случае.

Водитель свернул в какую-то промышленную зону в северном пригороде Стокгольма. В двух подземных этажах хранились самые драгоценные национальные сокровища.

— Речь идёт о небольшой работе, — сказал Рюландер, пока они шли по асфальтированному двору. — Было бы интересно услышать ещё одно мнение, прежде чем мы приступим к химическому анализу.

Он показал пропуск, и они спустились на лифте в подвальное помещение. Картины хранились в пожаробезопасных подземных запасниках, специально выстроенных для тех произведений искусства, которые по каким-то причинам не выставлены в музеях. Отличный случай узнать, как работает Рюландер и его компания, подумал Виктор.

В хранилище, где была к тому же хорошо оборудованная мастерская, их уже ожидала группа экспертов. Ему показали Рубенса, чья подлинность была под вопросом — довольно банальный натюрморт, хотя возраст никаких сомнений не вызывал.

— Какие пробы уже сделаны? — спросил Рюландер.

— Пока ничего особенного, — сказал один из реставраторов. — Рентген подмалёвка… Как будто всё в порядке.

— А пробы на возраст?

— Нам не хочется трогать краску на работе, которую мы считаем подлинной.

Здесь же присутствовал и независимый эксперт из Голландии, облачённый в лабораторный халат. Он по-немецки изложил свои соображения. У голландца вызывал сомнения стиль, использование пергаментного клея и промежуточного лака.

— Это мне ни о чём не говорит, — сказал Рюландер.

— А должно бы, — возразил голландец, — потому что здесь поверхностный слой — сандарак [167] , а Рубенс его избегал.

— А рама из какого дерева?

— Красное дерево. Это ещё одна проблема. Рубенс использовал обычно розовый бук или дуб. Он не особенно доверял колониальным породам.

Пожилой реставратор, чьё имя Виктор не расслышал, перенёс картину на рабочий стол и включил лабораторную лампу.

— Браковать они мастера, — произнёс он сварливо. — Несколько лет назад они чуть не зарезали нам ещё одну работу Рубенса. Подозревали фальшивку той же эпохи. Химическое исследование показало, что это подлинник, но мы лишились почти десяти квадратных сантиметров холста… Очень уж не хочется повторять ошибку. Пожалуйста, подойдите поближе, Кунцельманн. Нам нужен ваш голос в хоре.

Виктор не стал долго рассматривать картину — он уже знал, что скажет.

— Я займу промежуточную позицию. Не буду вдаваться ни в ту, ни в другую крайность, — сказал он. — Картина может оказаться подлинной, но может быть и ловкой подделкой, если это слово вообще применимо к тому времени. Возможно, она написана небезызвестным Яном Питерсом. Меня не удивит, что работа написана в Антверпене по заказу одного английского дельца. Господам, разумеется, известно про английских торговцев картинами, которые в семнадцатом веке заказывали в голландских мастерских подделки. Если вам кажется варварством брать пробы красок и смол, предлагаю послать детальные фотографии в институт Курто, у них большой опыт по этой части.

Так и поступили. Через месяц из Лондона пришёл сертификат, подтверждающий точку зрения голландца: с девяностопроцентной уверенностью речь идёт о подделке Рубенса, выполненной второразрядным фламандским художником по заказу известного проходимца Готфрида Келльнера.

Последние недели лета Виктор и Георг посвятили созданию достоверного провинанса для трёх картин Эренштраля, которые скоро должны были покинуть Швецию. В мастерской нашлись все нужные им образцы. Они подделали сертификат подлинности и клейма коллекционеров девятнадцатого века, разыскали квитанцию об оплате столетней давности. Чем ближе они приближались к современности, тем труднее и кропотливее становилась работа — увеличивался риск разоблачения. Но благодаря войне, так щедро уничтожавшей людей и их собственность, подписи и справки, им в конце концов удалось состряпать вполне правдоподобную генеалогию — она простиралась от шведского дворянского, ныне вымершего, рода до Прибалтики. Последним владельцем картин был берлинский торговец произведениями искусства, некий Роберт Броннен, приобретший их у отбывающего в Канаду начинать новую жизнь эстонского беженца.

Виктор ещё раз прошёлся по картинам, вернее, даже не по самим картинам, а по рамам. Им удалось, правда задорого, купить подлинные барочные рамы у антиквара в Кларе. Виктор взял в руки оставленный Тугласом старинный рубанок и постарался, чтобы на дереве остались следы, словно бы средневековый мастер, отстругивающий раму, слегка снебрежничал. Закончив, он взял картины и прислонил их к стене напротив окна. Холсты буквально купались в ярком августовском свете.

Совершенство — вот единственное слово, которое приходило ему в голову. Не было ни одного слабого пункта, ни одной детали, могущей вызвать хоть какие-то подозрения экспертов, если, конечно, не принимать во внимание факт, что вновь открытые работы старых мастеров сами по себе подозрительны.