Ну и что же мы имеем в итоге? Свипер исчез, его нет, равно как нет и Авигайль. Пивная кружка, завещанная мне бабушкой Тоней, разбилась. Наш барак, прачечная, птичник, шикарный душ в коровнике и сам коровник — все это давным-давно разобрано и снесено. Модели сельскохозяйственных орудий, сделанные дядей Ицхаком и переданные в местный музей, погибли там во время пожара. Бабушкин дом арендовали новые жильцы, и я с тех пор не заходил в него ни разу. А металлическое изголовье бабушкиной двуспальной кровати стало перегородкой в загоне для новорожденных телят. Так это у нас, у мошавников. Не выбрасывают ничего.

Многие из героев этой истории умерли. Бабушки Тони уже нету и дедушки Арона уже нету, а его особенный цитрус давно уже выкорчеван. Уже нету Иа и Уайти, как нету и моей мамы, и моего отца, и моих дядей — Моше, Ицхака, Якова, Бени и Итамара, а также Менахема. Он умер последним. Начало моей работы над нынешней книгой совпало с первой годовщиной его смерти. Многие говорили, что его поминовение было даже более мрачным, чем похороны, и слез и рыданий было куда больше. Шел проливной дождь, и от этого настроение людей, собравшихся на кладбище, было еще более подавленным. Но тут старший брат покойного, дядя Миха, припомнил колыбельную, которую дедушка Арон пел Менахему, когда тот был младенцем, а тетя Батшева сразу же поправила его, решительно заявив: «Это было не так!» — и все мы с облегчением улыбнулись под зонтиками. Несмотря на все смерти, наша семья живет и даже разрастается: вот у нас все еще рождаются новые версии.

И на этом мой рассказ заканчивается. Дело было так, и каждая версия правдива по-своему. Потому что так уж у нас принято: мы пользуемся языком и выражениями семьи, и храним ее воспоминания, и никогда не идем с пустыми руками, и всегда захватываем обратно, и едим хвост селедки, а самые строгие блюстители семейных традиций — даже холодец. Ибо именно это и важно: быть верным правде, даже если она не верна тебе, и выкручивать ее как следует быть, то есть не так, как выкручивают мужчины, а как выкручивают женщины, и пересказывать эту правду в своих рассказах, и хорошенько-хорошенько рассматривать эти свои рассказы против света, еще и еще раз, пока они не станут, как следует быть, — абсолютно прозрачными, ясными и чистыми.