Он поставил «вольво» рядом со «сьеррой». Ждал, что «сьерра» заверещит – ах, отодвиньтесь, я на сигнализации! «Сьерра» промолчала. Это какой же «зонтик» над собой надо ощущать, чтобы «сьерру» оставлять без сигнализации, чтобы, имея на дому факс, компьютер (непременно!), х-а-арошую аппаратуру (а как же!), будучи сама по себе весьма-весьма (еще бы!), – полагаться на марлечку в форточке – никто не покусится, не посмеет. Знают… А кто вдруг не знает – мгновенно узна-а-ает.

Он влез через ложный балкончик. Неслышно ступая. Неслышно содрал марлечку – вот и влез. Неслышно прошел мимо обширной тахты (о! сексодром! н-нет – подушка одна, вмятина одна, скрученная винтом простынь, одеяло на полу, ой-ей, нас еще и кошмары мучают!). Постоял на выходе из спальни – вслушивался. Да нет никого! Никого постороннего. Если вслушаться СПЕЦИАЛЬНО, то всегда определишь, есть ли кто НЕ ОДИН. Один способен быть незаметным-незамечаемым. Двое – никогда. Если, разумеется, они не поставили такую задачу. Перед кем? Перед ним? Его ведь нет. Он не существует, он в Баку – похороны сегодня. Или завтра? В общем, похороны.

Тихохонько тронул дверь спальни (хрен ее, дверь, знает, вдруг как зано-о-оет!). Нет. Бесшумно. В прихожей – шкаф, факс, зеркало на стене – ого! занавешено шалью. Никак его здесь всерьез хоронят? Не надо игры, ребятки! Вы же не знаете, что я, Ломакин, способен глянуть с того света: как тут у вас? чтите? ну то-то! а то! А ведь… способен. Вот он я. Вы че, ребятки, ЗНАЕТЕ, на что я способен?!

Не было никаких «ребяток». Одна была Антонина.

Он даже не проверился, не сунулся в комнату-гостиную – и не потому, что дверь-стекло туда. Нет там никого. Нет.

Антонина сидела на кухне. Была она не одна. С ней был… дракоша-марионетка. На ниточках. Знаете, такая игрушка. Домашнее животное, которое ни кормить-поить не надо. А ласковый какой, ежели как надо пластмассовой крестовиной пошевелить. Ластится, как живой. Как теплый. На углу Невского и Думской линии таких – навалом. Кыс-кыс-кыс.

Дракоша что-то шептал на ухо Антонине. Она стряхивала наваждение: уйди, дурашка! Дракоша шептал, ластился.

Уйди, дурашка!

Нин! – ПЕРЕСОХЛО позвал Ломакин…

Идите к хренам собачьим, онанисты и прочие обожатели «пентахуазов»-«плейбоев»-«секси». Не для вас. Потому что идите вы именно к хренам, именно к собачьим. Питайтесь эммануэлями – во сне и наяву. Это и есть по-собачьи. Отстаньте! Занавес! Маэстро, занавес! Да занавес же, моп твою ять!

… Ты меня предала, да?

Молчи!

Молчу. Ты меня предала.

Молчи. Бестолочь. Живой, господи, живо-ой.

А ты думала?! Думала, нет? Ты сука.

Я сука, сука. Я твоя сука.

Чья «сьерра» там стоит?

Моя.

Клянусь, значит, говорить правду, одну, значит, правду, и ничего, значит, кроме правды, да?

Да. Моя. Это подарок.

Чей? Нин, чей?!

Ревнуешь?

Так! Только без вульгарно… Погоди. Я спросил, чей?!

Живой. Живо-ой. У меня никого нет, кроме тебя. Никого!

Слой?

Ка-акой Слой?! Сбрендил?! Слой! Тоже… скажешь!

Кто?! И зачем?! А я?

Ты – бестолочь. Я, кажется, люблю тебя.

А я – тебя. Если не Слой, то кто?

Ты хоть знаешь, что это такое?! Это сейчас на меня клюют – полукровка, мулатка! О-о! Ты учился в школе, в хваленой советской школе?! Ты был негром?! Они даже не осознают, что негр – это оскорбительно. Слово само. Не понимают.

Перестань! Ты – это ты.

Перестань. Я – это не я. О, господи! Кто я!

Кто ты?

Я сука. Стой, погоди. Не так. Значит, пойми. Никакого Слоя не было и быть не могло. Его уже нет. Реально.

Стой! Теперь ты погоди. Чья «сьерра»?

Не вникай. Лучше не вникай.

Я уже вник. Слушай меня, слушай. Я уже не бестолочь. Он – кто? Слой – рядовой сотрудник, он сам сказал. Тогда кто – не рядовой сотрудник?! И кто – ты?!

Ну-ка, пусти. Ну пусти. Мне НАДО. Я сейчас. Скоро. Сформулируй пока.

Ты вернешься?

Дурачок! Куда я денусь?!

Не знаю…

Шум душа. Шуммм душшша. Шумдушашумдуша- Шумдушашумдуша-ш…

Ну?

Кхм. Хочешь чего-нибудь?

Да-а… м-м…

Погоди! Значит, так… Это… Пудрэ?… (Наугад, между прочим!). Кто тебя То-о-оней зовет?

Это не Пудрэ. Все-таки ты бестолочь.

Я бестолочь, ладно, кто?

Скорее, падре! Тогда уж…

Отец?

О-о! Мы зна-аем латынь!

Прекрати. Отец?

Тогда уж крестный. Читал? Крестный отец.

А ты?

Я… Ну что тебе сказать, чтоб ты поверил?! Если я скажу, что втрескалась в тебя по уши прям тогда в Доме кино, ты поверишь?! Ведь нет!

Нет.

Ты был, между прочим, грубым и… грубым ты был.

Ты тоже – не подарок.

Уж какой я подарок… Да, так что? Еще какие вопросы?

Ты сейчас кто? Ты сейчас ты, или ты главный бухгалтер?

Я всегда главный бухгалтер. Я всегда считаю, считаю.

Объяснись.

Ты все-таки беспросветная бестолочь. Давай эмоции побоку?