Тут… Великовозрастная комната, старый фонд. Пустовато, да. Топчан, шкаф-ампир, три убогих стула, печь-голландка с изразцами. Все возможное вынесено и перевезено куда подальше в какие-нибудь долгоозерные новостройки. Странное дело, шкаф оставили новому жильцу Мерджаняну! Грандиозный шкаф. Пустой. Или потому и оставили – грандиозный… При современных потолках – 240-270 см – эдакое натурально-деревянное вместилище на полметра всяко превосходит любой современный потолок. Или просто возни с ним много – пробовали кантовать, сдвинули от стены на шаг и плюнули: себе дороже! Еще холодильник Морозко – то уже привнесенный Гургеном самолично. Обживаться надо.

Кстати, Алескерыч, о прописке! – вроде бы вспомнил мелочь Гурген в ночь долгих проводов. – Если позвонят, сразу посылай!

Куда?

Туда! Остонадоели!

Кто?

A-а… Ры… Ре… Литры хреновы!

Риэлтеры? – догадливо уточнил Ломакин.

A-а, какие они риэлтеры! Бандиты, слушай, Алескерыч! Настоящие бандиты!

Не было печали! Отыскал Ломакин тихое убежище! Лег на топчаны! Из огня – в полымя. Впрочем…

Куда ни кинь. Бандитов за каждым углом – как раньше милиционеров на каждом углу. Разница лишь в том, что, если ты должен конкретным бандитам, они с тебя получат, ибо ты им конкретно должен. А милиция получит с тебя по определению – есть ли за тобой должок, нет ли. По определению. Это кто? Определи. Вон, на углу. Мент. Верно определил. Ему- то ты и должен. За что?! Та-ак, повторим пройденное: он мент? Ну?! Вот ты ему и должен. За то, что он мент. Надо же, непонятливый какой!… А бандиты худо-бедно играют в робингудовщину, мы за социальную справедливость! Другое дело, – худо играют, бедно играют, неубедительно. Мол, есть хорошие бандиты, есть плохие бандиты – и хорошие не уважают плохих, которые несправедливые. Станиславского на них нет: Не верю!. Просто у каждого своя сфера влияния-внушения. – На манер анекдотной карликовой Смерти с мини-косой: Не паникуй мужик! Я за твоей канарейкой!.

– Самые настоящие бандиты, Алескерыч! Знаешь, сколько они за эту комнату хотят?!

Гурген! Ты им должен?

Я когда-нибудь кому-нибудь был должен?!

– Серьезно.

Я серьезно.

И чего добиваются?

– Обмен хотят. И я хочу…Но не так, как они хотят.

Ах, ты в этом смысле бандиты, прикинулся дурачком Ломакин. Мол, сделка-торг, непременная аффектация: Грабеж среди бела дня! Бандиты! Разорить меня хотите! Ладно, миллион скину. Ладно, два! Но это мое последнее слово!.

В том самом смысле, Алескерыч, в том самом. На понт, конечно, берут. Но наехать уже пробовали…

Как?

– Как-как! Какэт кэран! Ночью стучат в дверь, уже полпервого. В квартире только я и старушка… у нее дверь зеленая, там, по коридору. Открываю…

– Зачем открываешь?

A-а! Они ведь уже в квартире, у них ключ от общей есть. Опекунство, над старушкой оформляют, ключ от квартиры имеют. Уже мне в комнату стучат. Я еще думаю, может, старушка: ведро поднять, хлеб попросить, доктора вызвать. Открываю. Сам в одних трусах. Вижу: стоят качки в коже. Говорят: Мерджанян?. Говорю: Не-ет, какой я, вам Мерджанян!. Говорят: Паспорт покажи!. Говорю: Какой паспорт?! Не видишь, одни трусы!. Говорят: Если ты не он, что здесь делаешь?. Говорю (слушай, сам не знаю, как в голову пришло!), говорю: А я… у бабы его, понимаешь?. Говорят: Н-ну! Молодец! Давай-давай. Так его!. И ушли. Но еще придут. Или позвонят. Сразу посылай!

– Просто трубку не буду снимать.

Трубку как раз снимай. Моя просьба. Они должны условия менять. Если согласятся, соглашайся… – и Гурген вывел на пачке сигарет жирную цифру, прибавив сбоку знак доллара. Не произнеся вслух. Сглазить боялся? – Если не согласятся, сразу посылай. Моя просьба, Алескерыч, да? Ты все-таки… Мерджанян, Алескерыч. Неделю требуй – срок. Я как раз вернусь. А ты как раз…

Ломакин весьма надеялся, что он за неделю – как раз…

А в лицо если не узнают, не поверят?

Алескерыч! Я с твоим паспортом в Баку лечу. И то об этом не думаю, а ты тут об этом думаешь! И мы с ними всегда по телефону говорили, и в коридоре тогда темно было. Моя просьба, Алескерыч! Трудно? Трудно – тогда не надо.

Надо-надо, лети. Сделаю. Ты точно им ничего не должен, Гурген?

Меня не знаешь?! ОНИ мне должны, слушай!

Тогда пусть. Риэлтеры не столько помеха, сколько своеобразный спортивный раздражитель. Карликовая Смерть с мини-косой, явившаяся не по его душу, – по душу Гургена, да и не по душу вовсе: текущая сделка, где стороны набивают цену. И никто никому ничего не должен. Пока.

В отличие от Гургена Ломакин более чем должен, при всем при том смутно представляя, как же его угораздило. И однокомнатная хибара на Раевского с коллекцией кактусов – малая толика долга, если даже торговаться померджаняновски, выгадывая лишний миллион-другой. Счет на миллиарды. М-мда, КАК же его угораздило? М-мда, разберемся. Антонина нужна.

Нужна Антонина. Самому-одному Ломакину не СДЮЖИТЬ. Воля Гургена полагать: Ломакину – НЕГДЕ. Воля Ломакина: поддерживать заблуждение друга, не посвящая в суть. Ему, Ломакину, – не до глупостей, не до сантиментов.

Олд спайс – для сильных духом мужчин, любящих приключения! – с незавидным упорством продолдонил телевизор.

Силой духа Ломакин отнюдь не обижен. Но ЛЮБИТЬ приключения – увольте. Тем более по собственной инициативе искать их… на задницу. Это удел сопленышей, жаждущих доказать: мол, мы и есть сильные духом мужчины! То-то сильный дух исходил от сопленыша в Генуэзской крепости… когда Ломакин в группе Боголюбова работал. На картине Егора Брадастого, на Серьгах Зульфакара.

Конный трюк: всадник на скаку берет полутораметровую каменную кладку, в высшей точке – выстрел, всадник падает.