Самум протянул две бумажки. Капитан взял, посмотрел на свет, кивнул и спрятал в карман кителя:

– Добро. Если вы за Периметр, то смотрите под ноги, пиндосы там мин понапихали что картошки.

– Кто? – впервые вставил слово Брама, не рискуя вести просторные диалоги с местным населением.

– Натовцы, мать их – сплюнул под ноги капитан – думаешь, с хорошей жизни тут стоим? Думаешь, оно мне надо и кроме денег ничего уже не вижу? А вы знаете, какая у меня зарплата? Эх…

– Не серчай капитан, просто жизнь такая. Не мы ее выбирали, ее выбрали за нас и вместо нас.

Капитан посмотрел на Самума, будто силясь вспомнить:

– Да… рыбак рыбака… давно ушел?

Особист неопределенно пожал плечами, а капитан вырубил надрывающийся магнитофон:

– Хорошие вы мужики, как я погляжу. Только денег вам не верну. Семью тянуть надо, да и их вон подкармливать, на казенной перловке только кожа да кости остались. Посидим, поговорим. А поговорить по душам не с кем: сталкеры смотрят как на прокаженного, для них я вроде бандита, хоть трясу на законной основе. Натовцы свысока поплевывают, за быдло считают, жуйку свою жуют.

– Нам идти надо – пытался увильнуть Брама, поглядывая в сторону сталкерского хуторка.

– Знаю – отмахнулся капитан сгоняя солдат и прутом выгребая из золы картошку – но полосу лучше ночью переходить.

– А ты не выболтал нам военную и государственную тайну? – прошипел путник перебрасывая картошку из руки в руку.

Капитан захохотал:

– Государственная тайна?! Да это такая же тайна, как натовская ПРО в Крыму или по линии Харьковской обороны!

Брама поперхнулся горячей картошкой и начал бить кулаком в грудь, смахнув выступившие слезы.

– Смазывать надо – критически заметил капитан, вытянув начатую бутылку «Хортицы» и щедро плеснул по кружкам. Один из солдат протянул было и свою, но получив свирепый взгляд, поспешил ретироваться за спины товарищей:

– Карпенко ты в наряде! Сталкерам до хуторка рукой подать – дойдут как по ровному и травинки не заденут. А на вас выползи вдруг из кустов хвойда, так вы и без сто грамм ее упустите, мажа в молоко!

Отчитав салагу капитан чокнулся и хукнув в сторону выпил. Водка была хороша, плеснула в желудок приятной волной и рассыпчатая, пахнущая дымом картошка с кусочком сала и зеленым луком была под нее самое то. Выпили еще, и вскоре тот подпер голову и зажурено глядя вдаль затянул «цвiте терен». Поняв, что данный источник информации безнадежно утерян, гости попрощались, и вслед еще долго звучал бархатистый голос капитана.

– Что же за жизнь у них тут такая? Ему бы, с таким голосищем, не в Зоне на КПП торчать, а в опере петь.

Особист пожал плечами и ускорил ход. Здесь аномалии почти отсутствовали, похоже, это привычный порядок вещей. Они просочились среди колышущихся трав и вскоре вступили на хутор. Все так же как и у них - только бурьян повыше, домов побольше, и не было старых, засыпанных землей и остатками кирпича воронок, оставшихся после танковой лавины Кречета. Очевидно, он получал иные приказы, если вообще был в Зоне в момент ее возникновения. Этим объясняется вполне приличный вид хуторка, с неприлично разросшимся бурьяном, который не сжигали лет десять. Подходить к сталкерскому гурту не стали, а сминая толстые, мясистые заросли крапивы направились к бункеру Бирюка. Тут начинались различия: в их мире дверь в бункер приемщика была влита в толщу железобетона и ходила на мощной гидравлике, здесь узкий лаз из рассохшихся досок и ржавого кровельного железа. Сквозь щели тускло светила маломощная лампочка, и, откинув скрипящую створку в крапиву, Брама шагнул в пахнущий лягушачьим духом лаз. Ступени оказались вполне ничего, противно скрипели рассыпаюшимся от сырости бетоном и вели в полутьму витой пригребицы. Пятачок перед дверями был просторнее, но выпрямляться во весь рост они не рискнули, в углах свисала бурая бахрома паутины и стекающих капель. Дверь была заперта, и Брама в сердцах пнул ее ногой.

Из-за двери тут же отозвался сиплый голос приемщика:

– Ну кто там ломится, еп вашу медь? Если по пустякам, то нечего тут шарится. Ценное есть, что на продажу?

– Есть, жабья морда. Открывай, Брама пришел!

– То-то я слышу, сопят как медведь в берлоге. Не ломись, сейчас впущу.

Дверь скрипнула, и они шагнули внутрь, прикрывая глаза от режущего света ртутных ламп.

Бирюк раздобрел, с сизого, с несколькими подбородками лица, свидетельствующего о пристрастии к спиртному, на них пялились бегающие хитроватые глазки. В затасканной бурой жилетке он и впрямь походил на раздутую жабу. Самум окинул добротный каменный склеп. Прорыв, если они тут были, приемщику явно не грозил.

– Брама, если ты по делу, то давай, излагай. У меня дел по горло.

– Знаю я твои дела - бидон самогона, да банка с огурцами.

Бирюк бросил взгляд на банку, скривился и откинулся в кресле, переплетя пальцы на объемном животе:

– Ты тоже не ландышем не пахнешь.

– Нужна гражданская одежда для меня и друга. Найдется?

Тот какое то время изучал путника, о чем-то размышляя, и кивнул:

– Для него найду без проблем, а с твоими габаритами будет сложнее. Тысяча.

– Чего?
– вытаращил глаза путник – какая тысяча, совсем мозги в сивухе растворил?

– Долгу на тебе тысяча – проскрипел приемщик – ломанетесь к ночи за Периметр, не дай Бог на мину напоретесь или на натовскую пулю, а мне потом убытки считать?

– Не помню я такого долга! – гаркнул Брама, сверкая глазами.

– Зря – покивал приемщик – а еще говорят, ты щедрый, когда под мухой. И забывчивый. Ладно, будет одежда.

– У нас цинки лишние. Не возьмешь? – спросил Самум вдогонку.