В предпоследний год войны Гафур Гулям с семьей поселился в двухэтажном доме с просторным садом, что на улице Арпа-Пая — как раз там, где былой «старый» город соприкасался с «новым». В просторечии район этот до сего дня именуют по названию ворот в городской стене, давно уже срытой: Беш-Агач. Здесь-то и принимал поэт в последние два десятилетия жизни многочисленных гостей — не только из соседних кварталов и пригородных кишлаков, но теперь уже чуть ли не со всех концов света [1] . Рассказывают — а гулямовский «фольклор» богат и красочен — калитка в дом поэта всегда, для знакомых и незнакомых, оставалась незапертой. Подобно тому как была всегда открытой навстречу людям душа Гуляма, — черта, одна из доминирующих в его натуре:

(«К нам приезжайте погостить, друзья!»)

Сам хозяин, однако, не засиживался дома; невзирая на возраст и слабеющее здоровье, в круг его поездок теперь включились не только Москва, Баку или Казань, но и Прага, Каир, Герат. Всюду — на трибуне ли международного форума борцов за мир, в заводском цеху, в беседе с дотошными репортерами с Запада — Гафур Гулям оставался «полпредом» поэзии родного Узбекистана, глашатаем культуры великой Советской страны. Поездки в пределах Союза и особенно за рубеж давали богатую пищу для размышлений на тему об интернациональной дружбе народов.

Гафур Гулям скончался 10 июля 1966 года, едва перешагнув свой шестидесятитрехлетний рубеж. Это были тяжелые дни — Ташкент все еще сотрясали толчки разразившегося весной землетрясения, ставшего бедствием для города и тысяч его жителей. Поэт, превозмогая уже подступавший роковой недуг, неустанно обращался к согражданам со словами ободрения. Не только со страниц газет или по радио — пешком ходил по разрушенному городу, приветливым словом поддерживая пострадавших друзей либо просто первых встречных. Многим помогли в эти горькие минуты теплое участие поэта, его несокрушимый оптимизм, его неиссякаемый — гулямовский — юмор.

…Таким и запомнили его сограждане. И таким он оживает перед читателем на страницах книг, которые сегодня трудно счесть и назвать, изданных в разных концах мира на десятках языков.

Жизнь поэта запечатлена в его творениях. Справедливо и обратное: все, что вышло из-под его пера, так или иначе порождено и продиктовано действительностью, участием поэта в жизни народа, своей эпохи.

Гафур Гулям — плоть от плоти трудовых слоев узбекского народа, каким этот народ был в период решающего перелома его жизненных судеб. Большой художник слова, наделенный прозорливостью и глубиной исторического мышления, он сумел увидеть и с громадной впечатляющею силой отобразить то, что было главным, характерным именно в этот период для народа, чье прошлое и настоящее он постиг в совершенстве.

Оттого-то, по сути, во всем, что создал в поэзии Гафур Гулям, заложено как бы смысловое ядро, первооснова, из которой вырастает система образов произведения, пучки мыслей и чувств, которыми поэт вдохновляется и которыми он стремится взволновать, воодушевить, «заразить» читателя. Такой первоосновой является антитеза: «прежде и теперь», «старое и новое», что для поэта (и в сознании его, и в сфере эмоциональной) почти всегда синонимично понятиям «рабство и свобода», «зло и добро», «темное и светлое», даже так: «мертвое и живое». Ясно, что в жизни — а значит, и в поэзии, если она ее порождение и образное продолжение, — далеко не все определяется такой двучленной формулой-схемой. И однако же, правдиво отображая сложнейшие, подчас причудливые переплетения нового и старого, доброго и злого, светлого и темного, живого (хотя идущего из глубины веков) и мертвого (но притворяющегося новым) в реальной жизни и в человеческой психике, Гафур Гулям никогда не путал эти коренные нравственно-исторические категории, всегда ясно определял свою собственную позицию в противоборстве между ними. Органичная, всепроникающая гражданственность, идейность, преданность целям революции, гуманизма и раскрепощения человеческой личности — таковы основополагающие черты поэтического творчества Гафура Гуляма.

В детские годы он пытался подражать поэтам прошлого. Очень рано ощутив потребность выразить в стихах то, чем жил народ сегодня, он почти сразу понял: старые, привычные поэтические формы для этого не годятся. Гафур Гулям был в узбекской литературе не первым, кто пришел к такому выводу. Традиция обновления формы и содержания узбекской поэзии к началу XX века уже складывалась: назовем социально-политическую и бытовую сатиру Мукими, публицистические стихотворения Фурката, наконец новаторские стихи Хамзы — пламенного революционера в жизни и в литературе. Прямыми продолжателями прежде всего Хамзы были Гафур Гулям [2] и его сверстники — Айбек, Хамид Алимджан, Уйгун. Заслуга этой плеяды поэтов состоит в том, что они пошли дальше своих учителей, на чей опыт, особенно вначале, неизменно опирались, значительно расширили тематику узбекской поэзии, обогатили ее новыми формами, которые вырабатывались сплошь и рядом под влиянием современной им русской поэтики. Вот почему они, наряду с Хамзой и вслед за ним, по праву считаются основоположниками, зачинателями узбекской советской поэзии.

Отказ от старого, утверждение нового в тематике и приемах стихосложения здесь, как это нередко бывает, принимали полемический характер. Возьмем первое же опубликованное стихотворение Гафура Гуляма — «В чем красота?». Внешне оно ничем не напоминает, скажем, газель — образец классического малого жанра старой поэзии. По содержанию же это — утверждение эстетического кредо тех, кто отверг традиционные понятия о красоте и убежден: прекрасно то, что на пользу человеку, народу, строящему новую жизнь:

Обратим внимание, во-первых, на структуру этого короткого, но характерного для поэта стихотворения. Оно строится как диалог с воображаемым оппонентом. В дальнейшем Гафур Гулям широко и многообразно использует такой прием. Почти в каждом его произведении присутствует «я» — он сам; нередко за этим «я» стоит образ целого народа на протяжении веков своего исторического существования. Не менее часто «я» — конкретный живой человек, иногда носящий имя самого поэта, в реальной бытовой обстановке; порой он и обращается к себе же («…точку ставь, Гафур Гулям»). Много раз используется диалогическая форма — в стихах беседуют, спорят «я» и «он», «я» и «ты». Бывает, что присутствует только лишь второе лицо диалога: «ты» (абстрактный оппонент, читатель или же — что совсем не исключение — реально существующий герой, названный по имени, со своим конкретным «адресом»); значит, «я» — тут же рядом. Такая манера сообщает авторской речи особую доверительность, создает у читателя — или слушателя в ту пору, когда грамотность еще не распространилась достаточно широко, — впечатление достоверности и убедительности того, что поэт утверждает либо опровергает. В этом и отражение той близости к своей читательской аудитории, органической слитности с нею, которые так характерны для Гафура Гуляма, выходца из трудовой массы, всегда ощущавшего с ней крепчайшую связь. И еще одно существенно: «я» в его стихах никогда не сужается до партикулярной обыденности или чисто индивидуальных переживаний. В малом, частном поэт неизменно видит и вскрывает проявление общего, важного для многих, для народа и целой страны. Такова еще одна грань его творческого своеобразия.