Когда мы оба вернулись в институт, я стала встречаться с ним чаще. Мы подолгу занимались вместе, и я всегда чувствовала его теплое, ласковое отношение к себе. Даже мамуле он, несмотря на грузинское происхождение, казалось, начал нравиться.

Так продолжалось полтора года. На третьем курсе мы поженились. Теперь-то я понимаю, что никогда не любила его, но в то время мне казалось, что это — любовь.

Мы поженились в январе, перед самой сессией, поэтому никакого медового месяца у нас не было. Из-за свадебного стола мы сразу перебрались в мамулину квартиру, где и началась наша совместная жизнь. Муж с женой и мать одного из новобрачных в двухкомнатной квартире — не самое лучшее решение, но у нас не было выбора. Я была прописана в этой квартире, и нам ничего не оставалось, как наилучшим образом приспособиться к новой жизни.

С самого начала эти обстоятельства внесли дисгармонию в наши сексуальные отношения. Никогда нельзя было предугадать, когда в нашу комнату решит заглянуть мамуля. Отсюда то постоянное нервное напряжение, которое отмечало наши интимные отношения, и, если мы не сгорали от желания, легче было отложить любовь до следующего дня. Наши попытки найти выход в отсутствие мамули тоже не привели ни к чему хорошему. Акт любви превращался в какое-то трусливое, а потому обесцененное действо, как будто мы занимались чем-то недозволенным. Очень скоро секс и вовсе ушел из нашего брака.

А потом я поняла, что мы еще не доросли до брака. Мы были студентами и должны были думать об открывавшейся нам карьере. Брак — это созидание семейной жизни, а мы к этому были совершенно не готовы. Не знаю, чувствовал ли это Ираклий, но я чувствовала.

К тому же очень скоро я поняла и другое: мне не хватает столь необходимой мне заинтересованности, внимания и моральной поддержки мужа. Когда я обращалась к нему за помощью в трудные минуты, он растерянно, а порой и с досадой смотрел на меня и было ясно, что я ему помешала. Оторвавшись на мгновение от дел, он тут же принимался гладить меня по спине, словно домашнюю собачонку, от которой надо поскорее отделаться.

Ираклий был спокойным и умным, но в его жилах текла горячая грузинская кровь. Впервые я осознала это, когда мы однажды пошли играть в карты к одному из наших друзей. Пока мы играли, принесли вино, но мне и в голову не могло прийти, что Ираклий может напиться. Не помню, что вывело его из себя, но он вдруг схватил за горлышко пустую бутылку и разбил ее, швырнув назад через плечо. При этом он не спускал с меня глаз, и я поняла, что в моем лице он прочел именно то, что хотел увидеть. Я была ошеломлена и смущена. Он схватил еще одну пустую бутылку и повторил свою нелепую выходку. Вскоре мы ушли.

По дороге домой я не могла сдержать возмущения.

— Зачем ты швырнул бутылку? Что взбрело тебе в голову?

Он поднял на меня глаза, ничего не ответив. Но этот случай стал началом многочисленных странных, совершенно необъяснимых поступков. Я чувствовала, что этот человек, которого я называла своим мужем, но воспринимала как какого-то непонятного мне ребенка, в полном смысле слова отталкивает меня от себя.

Я пришла к выводу, что подобные приступы необузданной ярости случаются всякий раз, стоит мне поговорить подольше с кем-нибудь из наших друзей-мужчин. Однажды я спросила Ираклия, не ревность ли заставляет его выставлять себя на всеобщее посмешище. Он не ответил.

Конечно же, я ни словом не обмолвилась об этом мамуле. Уж очень не хотелось еще раз выслушивать то, что она думает о грузинах.

Мы были женаты уже около полугода, когда Ираклий выкинул очередной фортель. Произошло это у нас дома, когда в гости к нам пришли наши сокурсники. Мамули не было, она уехала из Москвы куда-то на съемки. На столе стояли бутылки с вином и водкой, все предвещало приятный вечер. Если бы не поведение Ираклия. Чем дальше, тем он все больше мрачнел. Наконец я не выдержала, подошла к нему и тихонько, чтобы никто не слышал, спросила:

— Что с тобой? У нас же гости. Почему ты держишься особняком?

Он бросил на меня обиженный взгляд.

— По-моему, я тебе не нужен. Тебе приятней общество наших друзей, чем мое.

Мне до чертиков надоела его ребяческая обидчивость.

— Если все дело в этом, то почему бы тебе не пойти туда, где ты чувствуешь себя нужным?

Он коротко кивнул, всем своим видом показывая: «Ты еще пожалеешь!» — и вышел в соседнюю, мамулину, комнату. Я вернулась к гостям, исполненная решимости не допустить, чтобы Ираклий испортил своими детскими выходками еще один вечер.

Минут через пятнадцать в мамулину комнату зашел один из гостей.

— Вика! — крикнул он мне.

Я вбежала в комнату. Ираклий сидел на мамулиной кровати. На полу валялась опасная бритва. С обоих запястий в коробку из-под обуви, которую он поставил между ног, капала кровь. Когда я окликнула его, он взглянул на меня тусклым безжизненным взглядом.

Я отвезла его в больницу, где ему наложили швы на запястья. Порезы оказались не очень глубокими. На вопрос, почему он решился на этот ужасный поступок, он ответил: