— Он честный, а честных не любят. С первого дня дон Блаз объявил войну казнокрадам, и, кстати, в Пуэрто-Круцеро ехал не просто так. О продажности тамошнего губернатора ходят легенды. Естественно, отношения с доном Блазом у него не заладились. Есть шепоток, что капитан-генерал собрал доказательства преступлений чиновника и ехал в Пуэрто-Круцеро уличить негодяя.

А это значило, устало подумал Шарп, что дон Блаз был обречён вести войну на два фронта: против мерзавцев в собственных рядах и против мятежников, занявших Сантьяго и оттяпавших у короля южную половину страны. Без сомнения, граф Моуроморто обладал талантом военачальника, достаточным, чтобы прищемить хвост бунтовщикам; но тот дон Блаз, которого знал Шарп, был слишком порядочен, чтобы успешно противостоять спевшейся шайке казнокрадов и интриганов.

— Не может ли статься, — осторожно начал Шарп, — что на дона Блаза покушался кто-то из своих?

Донна Луиза поняла его:

— Не просто «возможно». Всё указывает на это, но доказательств нет.

Шарп крякнул. То, что логически вытекало из слов донны Луизы, не утешало:

— Если дона Блаза убили свои, они не заинтересованы в том, чтобы обстоятельства его гибели стали известны. Скорее всего, вы никогда не узнаете, что произошло с вашим мужем.

Донна Луиза, похоже, пропустила фразу Шарпа мимо ушей. Основа веры — чувства, веру не поколебать доводами разума.

— Хотите, я напишу испанским властям? — предложил Шарп, — А лучше, попрошу герцога Веллингтона. У него есть связи при испанском дворе.

— И что? — с вызовом осведомилась донна Луиза, — По-вашему, у испанской фамилии Моуроморто связей меньше, чем у британского герцога?! Результат вам известен. Мне не нужны связи. Мне нужна правда.

Она помолчала и, глубоко вдохнув, выпалила:

— Я хочу просить вас поехать в Чили и найти мне эту правду!

Глаза Люсиль широко распахнулись от удивления, а Шарп на миг онемел. В ветвях вязов, росших на краю сада за рвом, шумно ссорились грачи. Между сыроварней и конским каштаном взмыла ласточка, рассекая воздух крыльями-саблями.

Стрелок прокашлялся и мягко спросил:

— Мне кажется, что разыскать дона Блаза удобнее и проще кому-то из его друзей или соратников, находящихся в Чили?

Люсиль, согласная с мужем, кивнула.

— Помощников моего мужа отослали в Испанию или разогнали по глухим гарнизонам. Те, кто зовут себя «друзьями» моего мужа, с удовольствием берут у меня деньги и кормят взамен заведомой ложью, лишь бы не иссякал золотой ручеёк. Кроме того, ни с первыми, ни со вторыми мятежники не станут говорить.

— А со мной станут?

— Вы — не испанец. От вас им нет смысла таиться, и, по крайней мере, если засада — их рук дело, вам о ней поведают с гордостью.

В свете сказанного ранее причастность повстанцев к исчезновению дона Блаза вызывала у Шарпа сомнения.

— О человеке, грешки которого собирался разоблачать дон Блаз, вам что-нибудь известно, кроме того, что он губернатор этого…

— Пуэрто-Круцеро. Но Мигель Батиста — не губернатор Пуэрто-Круцеро. Он — новый капитан-генерал Чили. — в голосе гостьи звучали горечь и отвращение, — Он прислал мне письмо, полное соболезнований, очень уж витиеватых, чтобы быть искренними. Батиста ненавидел дона Блаза и в помощь мне пальцем не шевельнёт.

Для очистки совести Шарп уточнил:

— Есть конкретные причины для ненависти, помимо слухов?

— Дон Блаз честный, Батиста — нет. Какие ещё нужны причины?

— Нечестный достаточно, чтобы убить?

— Мой муж не мёртв! — отчаяние и горе прорвались сквозь маску снежной королевы, — Он скрывается, он ранен… Может, он у дикарей, но он жив! Я чувствую это, как почувствовала бы, умри он. Вы — женщина, вы должны меня понять!

Она рывком повернулась к Люсиль:

— Мы, женщины, всегда чувствуем, когда любимый гибнет. Моя подруга проснулась среди ночи с криком на устах, а потом пришло известие, что корабль её мужа затонул в ту самую ночь, в то самое время! И я знаю: дон Блаз жив!

Дверь амбара была открыта, и Шарп рассеянно наблюдал, как его сыновья ищут в соломе свежеснесённые яйца. Он не хотел ехать в Чили. Он остепенился. Теперь даже поездка в Кан была для него далёким и малоприятным путешествием. Всё, что его волновало — деньги и погода. Всё, что обычно волнует крестьянина. Мысленно стрелок проклинал миг, когда карета донны Луизы въехала во двор шато. Засады, взятки, армии — это осталось в прошлом, как Шарп надеялся, навек. Ему нравилось беспокоиться не о вылазках вражеской кавалерии, а о щуке, что завелась у мельницы и грозила проредить только-только расплодившуюся форель; не о пушках, которые никак не пробьют брешь в стене крепости, а о плотине, что вот-вот прохудится, затопив заливной луг. Заморские края, продажные чиновники, сгинувшие солдаты — хватит с него всей этой кутерьмы!

Донна Луиза проследила взгляд Шарпа и догадалась, о чём он думает.

— Я искала помощи везде, — сказала она скорее для Люсиль, нежели для Шарпа, — Испанские власти умыли руки, и я поехала в Лондон.

Без сомнения, не последнюю роль сыграла впитанная с молоком матери детская убеждённость в справедливость и великодушие родины, хотя свои резоны обратиться к английским политиканам имелись: купцы из Лондона активно налаживали торговлю с повстанческим правительством, и у чилийского побережья курсировала британская эскадра. Официальный запрос Лондона ни Мадрид, ни Сантьяго игнорировать бы не смогли.