Если вы осознаете механизм этого процесса, старого как мир, можете считать себя великими политтехнологами, ибо все политтехнологии базируются на умелом возбуждении алчности у толпы (электората, пролетарских масс, народа, быдла). Причем, не важно, кто является манипулятором — буржуи или борцы с буржуями, ибо политические технологии, отличаясь внешним антуражем, абсолютно одинаковы по принципу воздействия и у либералов, и у нацистов, и у коммунистов, и у националистов. В утрированном виде это выглядит так. Коммунисты кричат: «Прогоним буржуев и будем сытно жить при социализме!». Националисты вопят: «Прогоним чурок с жидами и будем счастливы в национальном государстве!» Объединив эти концепции, получим новый лозунг: «Прогоним буржуев-жидов — станем сытно и счастливо жить при национал-социализме!».

Основной изъян капитализма заложен в самой его конструкции. Капитализм — это не два класса эксплуататоров и эксплуатируемых. Капитализм — это иерархическая пирамида, где всякий прямо или косвенно эксплуатирует нижестоящих и эксплуатируется вышестоящими, каждый одновременно является в разных соотношениях и вампиром и донором. Зачастую это происходит опосредованно. Например, пролетариат Северной Америки и Западной Европы имеет сегодня более чем высокий уровень жизни, но не благодаря высокой производительности своего труда. Как раз наоборот, производительность труда азиатов значительно выше по причине более развитой производственной культуры, дисциплинированности и неприхотливости. Но западный капитал делится со «своими» рабочими частью прибылей (овеществленным трудом рабочих из стран Третьего мира) через высокую заработную плату и развитую систему социальных гарантий. Зачем? Исключительно потому что у себя дома хозяева мира желают жить в комфортных условиях, не опасаясь жакерии, голодных бунтов, преступности и массовых эпидемий.

Принятое в классическом марксизме деление на два класса — эксплуататоров и эксплуатируемых — абстракция, совершенно оторванная от жизни. Пролетарий Германии и Франции, каких бы левых политических взглядов он не придерживался, косвенно является эксплуататором для своего латиноамериканского, африканского и азиатского собрата. Так, например, рабочий сборочных конвейеров заводов «Форд» в Европе, производя продукции на 100 условных единиц, в среднем получает зарплату 116 условных единиц, а рабочий на грязном и тяжелом шинном производстве в Бразилии имеет 18 условных единиц зарплаты, произведя продукции на ту же сотню. Поскольку в собранном автомобиле 80 % труда принадлежат китайским, бразильским и индийским рабочим, то владельцы автоконцерна извлекают прибыль даже не смотря на то, что сборочные заводы в Европе нерентабельны. Если же учитывать, что европейский рабочий зачастую владеет акциями своего концерна или иными ценными бумагами, то по этому формальному признаку его можно отнести к буржуазии, поскольку он de ure является собственником средств производства. Да, ткое старина Маркс даже представить себе, наверное, не мог.

Помимо собственно заработной платы низы так называемого «золотого миллиарда» получают неслыханно много благ через систему общественных фондов и потребительский рынок. Общество потребления построено на парадигме, что потребителем является абсолютно каждый, а значит, потребительские товары должны быть дешевы, чтобы быть доступны всем. Даже бедный европеец считает автомобиль предметом первой необходимости, и он легко может его приобрести. 10 тысяч евро — это не такие уж великие деньги даже для безработного, получающего пособие. Но дешев этот автомобиль лишь потому, что 80–90 % труда в нем — это труд нищих и голодных рабочих Азии и Латинской Америки, которые своим горбом поддерживают благополучие потребительского рая в Североатлантическом центре капиталистической миросистемы.

Я бы не стал умиляться росту левого движения в Европе, поскольку оно служит не уничтожению, а стабилизации мировой капиталистической системы. Ведь европейские левые требуют от «своих» капиталистов лишь больше социальных благ для себя, они не хотят уничтожения капитализма, как такового. Они уже сегодня живут не по средствам, хотя, возможно, и не понимают этого. По сути низы европейского общества требуют сильнее грабить Третий мир, дабы поддерживать в исправности привычную систему социальных гарантий и высокий уровень жизни, обещая взамен свою лояльность и поддержку политики верхов, направленную на угнетение остальных стран планеты.

Опять ловлю себя на мысли, что не совсем оригинален в своих рассуждениях. Примерно то же писал и Маркс еще полтора века назад. Правда, не совсем то же. Его умозрительная концепция двухклассового антагонистического общества слишком примитивна, искусственна, и имеет мало общего с многослойно-пирамидальной структурой капитализма с его гибкой системой противовесов, обеспечивающей внутреннюю стабильность. Глобальное разделение труда возникло отнюдь не сегодня, оно существовало и в те годы, когда Маркс строчил «Капитал». Но тогда оно еще не привело столь явно к ситуации, при которой европейский пролетарий становился эксплуататором по отношению к своим собратьям по классу с капиталистической периферии, хотя тенденции к этому обозначились весьма явно.

Не стоит осуждать бородатого классика за его промах, ведь очень сложно заглянуть в будущее хотя бы на месяц или на год. Но сегодняшним марксистам следует четко определиться, в чем Маркс ошибся, иначе они снова окажутся в пролете. Практика напрочь разбила многие догматы марксизма, например, постулат о ведущей роли промышленного пролетариата в переходе от капиталистического общества к социалистическому. Самой большой, на мой взгляд, ошибкой Маркса стала его концепция последовательной смены формаций, по которой к социализму должны переходить именно наиболее развитые капиталистические страны посредством восстания сознательного пролетариата, который сознательным становится в результате длительной борьбы за свои права.

В XX в. абсолютно все революции, которые принято именовать социалистическими, имели место быть не в промышленно развитых странах, а на аграрной периферии капиталистической системы. Даже в самой развитой из числа этих стран — Российской империи, 85 % населения составляло крестьянство, которое и стало основным двигателем (точнее — топливом) революции. Испанская революция второй половины 30-х годов хоть и оказалась неуспешной, но произошла в самой крестьянской стране Западной Европы, и ключевым вопросом ее был аграрный вопрос.