Шрифт:
Пришлось Петру рассказать о себе.
— Отец из крестьян. Все умеет — и сеять, и строить… Сейчас лесным смотрителем служит. Кроме меня, в семье пять сыновей и две дочки. Я старший. Три года обучался в Томском реальном училище, остальные классы прошел в Киеве. Дополнительно занимался на механико-техническом отделении. Теперь там братья мои учатся — Виктор и Павло. В Технологическом сначала был вольнослушателем, подрабатывал в кузнечном на Путиловском. А теперь только учусь. Вот, собственно, и все.
— Ну что ж, — сказал Щукин. — Коротко, конечно, во ведь и жизнь у вас еще не длинная, милый друг. Всему свое время.
Петр испытал облегчение и в то же время будто о порожек споткнулся: не очень-то любопытен профессор.
А не мешало бы ему знать о студентах побольше, тогда и понять их легче.
Степана Радченко взять. По бумагам отец у него купеческого сословия. В Конотопе какую-никакую, а лесопильню имел. Хозяин. Задумал ее в заводик переоборудовать. Жил этим. Батрачил сам на себя. А на иждивений у него одиннадцать детей да слабая здоровьем жена. Заработанного едва на жизнь хватало, однако надумал Радченко-старший образование детям дать. Когда Степану минуло десять лет, отправил его учиться в Ростов-на-Дону, затем в Киев… Трудно возрастать одному в людях, а что поделаешь? Если близкие совета дать не могут, ищи его в книгах! И Степан искал. Хорошо, дед с розовых ногтей приохотил его к книгам, научил небыль дополнять былью. Это он поведал мальцу о «замечательных преступниках», уроженцах той же, что и они, Радченки, Черниговской губернии, — Николае Кибальчиче и Дмитрии Лизогубе. Это он рассказал о писателях демократических устремлений, с которыми переписывался многие годы. Трудным оказался путь Степана в Технологический институт. Уже в Петербурге настигла его горькая весть: отец сорвался с крыши. Насмерть. Сорока пяти лет от роду. Семья осталась почти без средств. Пришлось Степану впрягаться в лямку основного кормильца. И до сих пор делает он по ночам чертежные работы…
Василий Старков лишился родителей еще в младенчестве. Хорошо, дядя его, чиновник Вольского уезда Саратовской губернии, на попечение взял. Доходов больших дядя не имел, у самого дыра на дыре. Лишним ртом тяготился. Вот и пришлось Василию самому о себе думать. Счастливый случай помог: одна из Вольских барынь — в то время Старков учился в пятом классе реального училища — пригласила его в репетиторы к сыну, ученику четвертого класса. Тот начал выказывать успехи, и тогда Василия стали приглашать на частные уроки в другие дома…
Глеб Кржижановский, земляк, а теперь и ближайший друг Старкова, потерял отца дважды. Первый раз — в метрической записи. Случилось так, что Максимилиан Николаевич до встречи с Эльвирой Розенберг уже был женат. Узаконить их отношения обычным порядком не удалось. Рождение сына — тоже. Пришлось пойти на хитрость: чтобы дать Глебу свою фамилию, отец на крещении записался крестным отцом. А через шесть лет он провалился под лед, заболел чахоткой и умер. Оренбургский аптекарь, надворный советник Эрнст Розенберг, принял беглую дочь с двумя детьми сурово, водворил к прислуге — в темный угол, на топчан с износками. Не хотел оставить при себе незаконнорожденных внуков, боялся испортить репутацию, оттого и унижал. Не сразу, но своего добился: сбыл их от себя. Начались мытарства и этой семьи…
Анатолий Ванеев родился в Архангельске, вырос в Нижнем Новгороде. Отец, делопроизводитель нотариального архива окружного суда, тянулся изо всех сил, чтобы дети приобщились к грамоте. С аттестатом уездного училища Анатолий был принят писцом в нотариат, где работал отец. В темных, сырых хранилищах Ванеев просквозил грудь, начал мучиться кашлем, но себя превозмог, подготовился и сдал при реальном училище экзамены для поступления в Технологический институт.
С Малченко и Красиным — примерно та же история. Общая судьба, потому и устремления общие…
— Похвально, — с приязнью сказал Щукин Петру. — Похвально, что вы далее своего отца пошли. Очень похвально! Он преуспел в ремесле, вы будете разумом его сильнее, подъемными мускулами машин. И вы, и сотоварищи ваши. Смотрю я на вас, молодых, статных, напористых, и вижу то, чего не замечаете вы. Назначение ваше вижу, главное место. Со всех уголков отчизны собрались вы под этим кровом, дабы воспринять новое, невиданное, освоить знания, понести их в жизнь сел и городов. Инженер — это прогрессист, ломающий старые представления, созидатель нового. Ему суждено упразднить надсадный труд, проникнуть в тайны, сокрытые от человека, соединить пространства…
— А людей? — не удержался Ванеев.
Профессор недоуменно замер:
— То есть как — людей? Разве они не соединены?
— Соединены. Цепью, которая надета на большинство!
— Надеюсь, мое отношение к цепи, о которой вы изволили упомянуть, не является тайной? — горделиво спросил Щукин. — Однако почитаю более правильным для себя не вторгаться в политику прямо, а делать ее на поприще инженера, создателя новых машнн. Обучателя, наконец. И вам того же настоятельно советую. Усовершенствование человеческого рода есть дело, к сожалению, не быстрое. В нашей власти воздействовать на прогресс естественным образом.
Петр хотел было возразить, но профессор с подъемом заговорил о тяжком и одновременно сладком труде создателя новых машин, о модели еще более мощного паровоза, чем его «Щука»…
Потом Глеб Кржижановский, несколько смущаясь, декламировал собственные стихи:
Есть в мире два закона неизменных, Они всегда твою судьбу решают. Один из них: всегда презренен Тот, кто корысти страсти подчиняет. Другой гласит: пускай ты одарен, По-фарисейски не кичись судьбою. Ты, как все люди, женщиной рожден, Всего превыше — счастие земное…