Если Маркс значительно расширил пределы экономической науки, показав с ее помощью необходимость социальных перемен, если Плеханов расчистил учению Маркса путь в Россию, создал наперекор всему русскую социал-демократию и второе десятилетие питает ее из-за границы литературой, то Ульянов, похоже, намерен расширить марксизм, и прежде всего российский, стратегически.

Ну не поразительно ли: даже у самых радикальных марксистов нет пока единого мнения о прямом участии в экономической борьбе рабочих, о руководящей роли пролетариата в этой борьбе, а Ульянов уже заявляет о ней как о деле решенном, торопит к сознательному классовому противостоянию…

Его буйный бойцовский темперамент не может не удивлять. Его мысль и упорство неистощимы. Постоянно пишет, ездит. Рабочие кружки взял себе и в Гавани на Васильевском острове, и на Выборгской стороне, и на Петербургской, но больше всего — за Невской заставой, где учительствует Крупская. Кружков у него около десяти. И во всех появляется с отменной точностью, без перерывов. Не считает в убыль, когда слушателей соберется всего два-три. Для него и один важен, если этот один способен повести за собой других. Того же Василия Шелгунова взять. Ульянов ему лично книгу Бруно Шёнланка «Промышленные синдикаты и тресты» с немецкого на русский переложил и тут же сделал исчерпывающие пояснения. При таком отношении как его не ценить? Как не стремиться к пониманию того, что он сам понимает?..

Вот и готово первое воззвание. Петр полюбовался на дело рук своих. Буквы получились ровные, крупные. Красные строки Петр сделал с большими отставками, украсил добавочными завитушками, будто в летописи. Непросохшие чернила в конце страницы еще светились. Пропускную бумагу на них класть не стоит — размажутся, пусть просыхают без клякс-папира.

— Очень хорошо, Петр Кузьмич, — похвалил Владимир Ильич. — Да вы прирожденный рясовальщик!

Одобрение Ульянова приятно Петру. Он молча положил перед собой новый лист и стал переписывать воззвание во второй раз.

…В рабочих кружках Ульянова знают как Николая Петровича. Более подробные сведения о нем имеют лишь Бабушкин, Шелгунов и еще несколько проверенных товарищей. Владимир Князев, двадцатидвухлетний слесарь, добрался до истины случайно. Долгое время Старик вел занятия у него в доме на пересечении Съезжинской улицы и Большой Пушкарской. Кружковцы не раз допытывались у Князева: «Из каких людей Николай Петрович? Очень уж складно говорит и без тумана!» Князев отвечал: «Точно не скажу, а только из ученых!»

Родни у Князева не было, кроме бабушки. Жила она в своем полудомике, нажитом в услужении у отставного генерала, в нем и померла. И надо же такому случиться — объявил генерал права на все ее накопления! Обидно сделалось Князеву, решил он войти с генералом в тяжбу. В адвокаты ему посоветовали Ульянова Владимира Ильича, помощника присяжного поверенного. Как же удивился Князев, когда в квартире на Большом Казачьем переулке встретился с… Николаем Петровичем!

Выслушав посетителя, Ульянов составил прошение для получения ревизских сказок, то бишь нужного места из переписи податного населения, обнадежив, что дело выигрышное. Потом сказал:

— А теперь перейдем к другому вопросу. Как дела в кружке? Что на заводах? Вот вы сорганизовали товарищей. Ваша задача теперь — стать выше их по знанию, чтобы руководить. Вы должны больше читать, развиваться и развивать других. Я слышал, вы любите ходить на танцы, но это бросьте — надо работать вовсю. Вы должны развиваться политически, и тогда ваша работа в кружке будет для вас наслаждением…

Дня через два после той встречи Князев признался Петру:

— Не по себе мне что-то. Слишком уж много Николай Петрович требует. Справлюсь ли?

— Ничего, ничего, — засмеялся Петр. — Берите с него пример: он и сам много работает. Надо же помогать ему…

Жизнь у Владимира Ильича трудная, но он сумел перешагнуть немоту мысли в юном возрасте, в отрочестве преодолел притяжение заученных истин, отрешился от мелочной суеты и соблазнов. И оказалось, что повседневный каторжный труд дарит теперь ему особое наслаждение — наслаждение творчества…

Как человек, он прост и доступен, но достигнуть того, что подвластно его разуму, не по силам другим. Можно только желать, стремиться к этому всеми способами.

Петр стремился.

Он сразу почувствовал, что воззвание, над которым они в усердии склонялись сейчас, лишь одной, видимой, стороной обращено к семянниковцам. Другой — оно должно дать понять тем из группы «стариков», кто не считает пока возможным выходить к рабочим с практическими задачами, что пора сделать решительный шаг в нужном направлении. Это вызов, знаменующий начало далеко идущих перемен…

Соня Невзорова рассказывала: недели две назад возвращались они со Стариком из Публичной библиотеки. Торопились: где пройдут, а где и пробегут. У Аничкова дворца на Невском Владимир Ильич неожиданно остановился: «Вот бы сюда хороший апельсинчик бросить!» И это опытный марксист, враг терроризма…