— К агитации мы уже перешли, согласуясь при этом прежде всего с социальными задачами обездоленных, — вновь бросил реплику Кржижановский. — Так что фокусов у нас хватает!

— Тем лучше, — одобрительно взглянул на него Цедербаум, давая понять, что ценит остроумие и не желает углублять спор. — Но те фокусы, о которых вы говорите, сделаны от руки или па гектографе. А мы имеем мимеограф — благодетельное изобретение последнего времени. Он дает не пятьдесят, а до восьми сотен оттисков! Можем использовать его вместе.

— Не откажемся, — после некоторого раздумья кивнул Ульянов.

— Есть что-нибудь интересное? — тотчас ухватился за ниточку некрепкого еще соглашения Цедербаум.

— Есть. Скажем, перевод работы Энгельса «К жилищному вопросу». Очень важно его издать! Антипрудонистские доводы Энгельса бьют и по народничеству.

— Извините, но мы вовсе не намерены печатать литературу, которую будут читать главным образом студенты и небольшая верхушка рабочих. Конечно, издавать Энгельса полезно, но, по-моему, лучше выпустить десяток прокламаций.

— Зачем же десяток? — шутливо удивился Владимир Ильич. — Восемьсот! На полную мощность! — И добавил, посерьезнев: — Есть и другая возможность использовать мимеограф: наладить листковую газету.

— Листковую — плохо, — покачал головой Цедербаум. — Не будет ни вида, ни широты. Тут нужна типография — с хорошей бумагой, со шрифтом наподобие заграничного. Чтобы производила солидное впечатление, а не так…

— У вас есть что-нибудь на примете?

— Ищем. И, надо полагать, небезуспешно. А вы?

— И мы ищем.

Разговор шел то спокойно, то накаляясь. Стоило Ульянову уступить в чем-нибудь, тотчас уступал и Цедербаум. В конце концов договорились и по Михайлову, и по совместному использованию мимеографа, и по тому, что при условии более четких теоретических и практических установок возможно слияние групп.

— Мы и сами заинтересованы в четкости установок, — удовлетворенно заключил Цедербаум. — Так что можете считать ваши условия принятыми. Осталось оформить наш союз. Где и когда проведем конституционное собрание?

— Это вы узнаете в свое время, — охладил его Ульянов. — Мы хотели бы еще раз все обсудить и взвесить.

— Разумно, — неискренне похвалил Цедербаум. — Прежде чем говорить о важном, важно помолчать, подготовиться. Не так ли?

— Вот именно, — ответил за Владимира Ильича Кржижановский. — Лишь вдумчивое молчание может возбудить вкус к созревающей беседе…

Долгое время Петр был знаком не с самим Цедербаумомг, а лишь с рассказами о нем. Они рисовали человека деятельного, обладающего острым умом, способностью быстро собирать вокруг себя нужных людей, и вместе с тем честолюбивого, склонного к революционной фразе, броской и уклончивой одновременно. Любопытно узнать, каков Юлий Осипович в непосредственном общении?

Шагая во второй половине октября на Выборгскую сторону к Радченко, Петр невольно думал об этом. Еще он думал: символично, что «конституционное» собрание пройдет у Степана, на Симбирской улице. Симбирск — родина Ульянова…

Поднимаясь на этаж к Радченко, Петр поравнялся с невысоким человеком своих лет. Отметил, что тот прихрамывает, что у него приятное узкое лицо с небольшими темными глазами и длинная, будто наклеенная бородка.

К удивлению Петра, они направились к одной и той же двери.

Открыла им Любовь Николаевна.

Спутник Петра снял шляпу и галантно поцеловал Баранской руку. Зачесанные на лоб волосы при этом повисли — будто отклеились.

— Вы не знакомы? — спросила Любовь Николаевна.

— Были бы хоромцы, будут и знакомцы, — ответил Петр, переступая порог. — Я полагаю — Юлий Осипович?

— А я полагаю — Петр Кузьмич?

Они обменялись оценивающим рукопожатием. Узкая ладонь Цедербаума утонула в огромной ладони Петра и, когда он ее сжал, будто растеклась, стала бескостной, легко меняющей форму, но в какой-то миг ответно напряглась, сделавшись цепкой и твердой.

— Владимир Ильич владеет даром не просто говорить, но и живописать, — доверительно улыбнулся Цедербаум.. — Могу поручиться, что своей прозорливостью мы оба обязаны ему. Нет?

— У нас много живописцев.

— Очень верное наблюдение. Но, как я успел заметить, Ульянов имеет особые краски…

С этими словами Цедербаум снял пальто, огладил на лбу волосы. Дружески кивнул Петру, вошел в комнату, с милой непринужденностью поцеловал руку годовалой дочурке Радченко, забавной глазастой Женечке, затем Якубовой, Зинаиде Павловне Невзоровой. С подчеркнутым уважением поприветствовал Радченко, Ульянова, Старкова, Кржижановского. Начал знакомиться с Ванеевым, Сильвиным, Малченко и студентом Технологического института Яковом Пономаревым…