Шрифт:
– Мы должны их впустить! – неожиданно разрушил тишину громкий рык воеводы.
– Ворота замка не откроются. Только не ночью, – ответил владетель.
– Ты совсем свихнулся в своей глуши, Огин. Снаружи мои солдаты, которые сейчас воюют с небесным огнем и мрут ни за что, а ты отказываешься открыть ворота из-за соображений какой-то мнимой безопасности, – тихим, но от этого даже более зловещим голосом говорил Глухарь.
Чувствовалось, что он был на грани и вот-вот взорвется, и тогда владетелю мало не покажется. Надо будет, замок по камушку разнесет, а сотники его поддержат.
Серега выглянул и увидел поле, озаренное небесным пожаром. Множество человеческих фигурок, мечущихся из стороны в сторону, стараясь разминуться со смертью. Горящие шатры. На земле царил полный хаос. Как там у классика пелось: «смешались в кучу кони, люди…». Они нигде не могли найти укрытия от падающих с неба огненных бомб. Все, кто находился на поляне перед замком, были обречены, если только небо не потухнет в ближайшие несколько минут. Но на это не стоило надеяться.
«Там же мои ребята, – озарило Серегу. – Там Дорин, Черноус, Бобер, Лодий… Там весь мой Волчий отряд, там вся моя Волчья сотня. Я тут в тепле и безопасности, а они под непрерывным огнем гибнут»
Одинцов бросил на владетеля свирепый взгляд и процедил сквозь зубы:
– Открывай ворота, старая перечница, или я тебе кишки на колонну намотаю.
– Да что ты себе позволяешь, щенок… – презрительно скривив губы, ответил Сорборо.
В Сереге проснулся Волк. Никто и опомниться не успел, как он кинулся к владетелю, сгреб его за грудки, шмякнул изо всех сил об колонну и приставил к горлу клинок.
– Открывай! – взревел Волк.
Ближние рыцари владетеля загомонили, обнажили мечи и двинулись было на помощь господину, но воевода Глухарь, сотники и Игнат стали плечом к плечу, загораживая Одинцова.
– А ну назад! – взревел воевода.
– Отец, открой немедленно ворота. Твоя глупость и жадность тебя погубит… – раздался повелительный женский окрик.
Между ближними рыцарями и вестлавтцами встала Кристи. Ее слова остудили горячие головы.
Серега смотрел в глаза владетелю и видел, как волна неуверенности всколыхнула их.
Сорборо качнул головой, словно соглашаясь со своей участью, и громко приказал:
– Открыть ворота. Немедленно!
Рыцари бросились выполнять приказание, а Серега убрал меч от толстого пуза владетеля и отпустил его. Сорборо встряхнулся, поправляя помятую одежду. В глаза Одинцову он старался не смотреть.
– Хотелось бы верить, что это последние разногласия между нами, – сквозь зубы процедил воевода Глухарь, тоже избегавший смотреть на Одинцова.
Серега понимал, что, может, он где-то и переборщил, но только по-другому поступить не мог. Пока они тут играли в словесные игры, спорили до хрипоты, там внизу гибли люди. Его люди. А за своих людей он готов был весь этот замок в булыжники разметать.
Глава 6 Дерзость
Огненный дождь закончился лишь к утру. Замок Двенадцати Башен выглядел изрядно потрепанным. Проломленные крыши хозяйственных построек, сгоревшая баня и казарма, полуразрушенные крепостные стены, уничтоженный продовольственный склад с зимним запасом провианта. На взгляд Сергея, замок было проще построить заново, чем отремонтировать.
Владетель замка Огин Сорборо выглядел подавленным. Сразу после того как закончился огненный дождь и земля прекратила гореть, он отправился в обход владений. Когда он вернулся, казалось, его лицо превратилось в сплошную морщинистую складку. Сорборо, не говоря ни слова, проследовал к себе в кабинет, где заперся, и до самого вечера никого к себе не пускал. Слуги шептались между собой, что «старик это не переживет», «у него в кабинете есть запас рома, так что пока все не выпьет, на свободу не выйдет».
Жалеть владетеля ни у воеводы Глухаря, ни у Сергея Одинцова не было никакого желания. Да и времени свободного не осталось. Крепость превратилась в походный лазарет. Во время огненного дождя многие из вестлавтцев пострадали, а многие остались лежать на поле боя с остекленевшими мертвыми глазами, уставленными в проклятое небо. Пришла пора считать потери и зализывать раны.
Лех Шустрик не хотел оставаться в постели, когда вокруг творится такой разброд. Он выехал на носилках из своей комнаты и тут же забрался в седло. Игнат и Слива были отпущены на волю. Каждые рабочие руки в сотне теперь были на счету. Шустрик направил коня в сторону Одинцова, стоявшего возле лазаретной палатки и разговаривавшего с Дорином. Полог палатки откинулся и на свежий воздух выскользнул десятник Черноус. Вид у него был изрядно утомленный.
– Что тут у нас? – спросил Лех.
– Все плохо, – сказал потухшим голосом Серега. – Два десятка мертвецов и еще десятка три раненых. От Волчьей сотни такими темпами скоро останется одно только воспоминание.
– Из наших кто-нибудь? – спросил Лех, имея в виду Волчий отряд.
Одинцов его понял.
– Нет. Слава творцу, все целы. Только Бобра немного поломало, но жить и бегать будет.
– Командир, мы вернемся к солдатам? – спросил Черноус.
Серега махнул рукой, и десятники разбрелись по больничным палаткам.