Вскоре телеведущий заметил пикантную кошечку с медными волосами, не касавшимися обнаженных бледных плеч. Великолепное серое коктейльное платье подчеркивало яркость неистовых зеленых глаз. У Деринга была слабость к рыжим и зеленоглазым.

Она чем-то напоминала его сестру — манерой наклонять голову набок, когда ей что-то нравилось, вот как сейчас, когда она держит бокал шампанского с длинной ножкой и флиртует с мужчиной намного старше себя. Мужчина показался Дерингу смутно знакомым. Кто он?

Ничего, подумал Деринг, снова взглянув на Петру. Она кокетливая, дерзкая, сумасбродная. Его тело сводила сладкая судорога. Посмотрите, как умело она обращается с этим типом, как явно отрепетированные движения удаются ей без усилий, кажутся спонтанными. Кокетливыми. Дерзкими. Сумасбродными.

Словно подслушав его мысли, Петра отвернулась от собеседника, нашла Деринга в толпе и состроила мину, выражавшую такой голод и обещание, что он затрепетал в ожидании новых наслаждений. Помучив его еще мгновение, Петра похлопала ресницами и начала флиртовать с другим. Вскоре она положила руку ему на грудь, засмеялась и, извинившись, удалилась.

Петра подошла к Дерингу, ни разу не взглянув в его сторону. Она взяла еще коктейль и направилась к столу с десертами. Деринг встал сзади, изображая интерес к крем-брюле.

— Он пьян, домой поедет на такси, — промурлыкала Петра с мягким восточным акцентом, орудуя щипцами в уложенных горкой киви. — Пожалуй, нам тоже пора, не так ли, милый?

Деринг взглянул на нее. Сумасбродка с зелеными глазами! Краснея от возбуждения, он прошептал:

— Ну конечно, прощаемся и поедем.

— Не вместе, глупый гусак, — предупредила Петра, положив два ломтика фруктов себе на тарелку. — Мы же не хотим привлечь к себе внимание?

— Нет-нет, конечно, — прошептал Деринг, которому казалось, будто он тайком совершает нечто восхитительно-запретное. — Я подожду тебя у Блумсбери-сквер.

С начала десятого, сразу после появления статьи Карен Поуп на сайте «Сан», лондонские радиостанции начали муссировать новость, всячески подчеркивая точку зрения Кроноса и транслируя злополучную мелодию.

К десяти, вскоре после того как Найт почитал близнецам книгу, сменил Люку подгузник и уложил сына и дочку спать, по Би-би-си пошли сообщения об обвинениях сэра Маршалла, сомнительных результатах тендера на проведение Олимпийских игр и о предсмертном признании Гилдера в том, что аферу организовал он один.

Детскую присыпку Найт собрал пылесосом и тряпкой только к одиннадцати, после чего налил себе пива с виски, принял обезболивающее и лег в постель. Тут позвонил Джек, расстроенный смертью Масколо, и потребовал, чтобы Найт подробно описал перестрелку на Олдвич.

— Джо Масколо вел себя бесстрашно, — сказал Найт. — Сразу кинулся за стрелявшим.

— Такой характер, — печально заметил Джек. — В Бруклине он был одним из лучших, прежде чем я переманил его в наше нью-йоркское отделение. Он приехал в Лондон всего два дня назад.

— Жизнь жестока, — отозвался Найт.

— Сейчас еще жестче будет, — проговорил Джек на прощание. — Мне еще предстоит звонить его жене.

Найт спохватился, что не предупредил владельца «Прайвит» о сбежавшей няньке, но вскоре решил — так даже лучше. У американца и без того руки опускаются.

Он включил телевизор. В новостях и по кабельным каналам во весь экран показывали снимки из дома Маршалла и «Олдвич, 1» и трагическим тоном пространно комментировали сенсационные загадочные убийства и шокирующее обвинение в интригах, называя его пощечиной Лондону и всей Британии накануне Игр.

Хотя Гилдер перед смертью утверждал обратное, французы, как сообщалось, особенно задеты обвинением Олимпийского комитета в коррупции.

Найт выключил телевизор и теперь сидел молча. Взяв бокал с виски, он медленно пил, глядя на фотографию на комоде.

Беременная на позднем сроке и очень красивая, Кейт снялась в профиль на фоне шотландской вересковой пустоши, освещенной июньским закатным солнцем. Чуть повернув голову, она смотрела прямо на Найта, излучая радость и любовь, так жестоко отнятые у него почти три года назад.

— Ну и денек, Кэти-малышка, — прошептал Найт.

— Я весь помятый, кто-то пытается сорвать Олимпиаду, мать в отчаянии, дети выжили очередную няню, и… мне тебя не хватает. Больше, чем когда-либо.