Ничего этого могло бы не быть, если бы не тетушка, заправлявшая делами вместе с мисс Коллинз. Без тетушки я бы никогда так хорошо не устроилась. Все ее строгости с детьми я одобряла, потому что она старалась не допустить всякой ерунды. Я могла видеть на себе результаты ее усилий и желала того же и для детей. Времена на Ямайке постепенно — очень медленно — менялись, в том числе для женщин. Хотя дети и жаловались на мое отсутствие, они восхищались тем, что я делаю. Моя работа расширяла их жизнь. Они во всем равнялись на меня: «Мамочка говорит то-то и то-то, она делает так-то и так-то». Мои сорванцы уже подросли — все, кроме Стефани, которая была еще малышкой, ходили в школу. Я считала, что для них важно знать, чем мамочка занимается. Иногда они напоминали мне: «Мамочка, уже пятница, ты разве не едешь на ферму? Папочка тоже поедет? А можно и мы с тобой?» И мы их брали, чтобы провести время вместе. Боб любил эти выходные, потому что любил детей. Они были его настоящими друзьями, так он всегда говорил.

Когда я отсутствовала, были люди, которые за меня следили за рестораном «Царица Савская». Особенно Минни. Когда же мы были дома на Ямайке и работали в студии, она приходила на репетиции, чтобы составить нам компанию, приносила соки или еду, всегда делилась мнениями о музыке: «Из этой песни вряд ли получится хит, а вот из этой — наверняка». Оттого, что мы с ней были очень близки и обе по характеру воительницы, о нас ходило много слухов. Мы обе — «жаворонки», и тогда мы любили вместе бегать по утрам. Проснемся, бывало, в четыре утра, и давай друг другу звонить. Дети на нас злились, потому что они знали: если телефон трещит в такую рань — это либо Минни мне звонит, либо наоборот. Боб слухам не верил (они касались нашей сексуальной ориентации), но не верил и в то, что я действительно бегала с Минни в пять утра вокруг местного пруда (пруд был мили четыре в поперечнике, и мы, бывало, делали два или три круга). Однажды утром Боб приехал неожиданно и, конечно, застал нас возле пруда. Но он хотя бы продемонстрировал свою добрую волю и подготовку — пробежался с нами, правда, только один круг. Ему не верилось, что мы легко можем сделать три!

Люди часто принимали Минни за сестру Боба, потому что у них был похожий цвет кожи и, по словам Боба, лоб и щеки тоже были похожи. Где бы мы ни оказывались вместе, ее сразу замечали и спрашивали, не сестра ли она ему, и Боб этого не отрицал. Он признавался мне, что «некоторые братья рассказывают мне разное о вас с Минни», но ей он говорил: «Я знаю, что ты не такая, ты моя сестра, и ты — раста».

Многие люди боялись Боба, когда он выходил из себя, потому что, как Минни говорит, он мог быть очень грубым и жестким. Я помню, как-то Минни спросили:

— Это твой брат?

Она постеснялась ответить, что да, брат, потому что чувствовала, что он суперзвезда, а она так — на подхвате в группе поддержки. Вместо этого она ответила:

— Он мой брат в растафари.

Боб огляделся по сторонам и сказал громко и внятно:

— Что еще, к такой-то матери, за «брат в растафари»? Человек спросил, сестра ли ты мне, отвечай «да» или «нет»!

Минни защищала и утешала меня, всегда была мне другом, которому можно обо всем рассказать и который в любую минуту утешит: «Не бери в голову…» Через нее я познакомилась с Анджелой Мельхадо, еще одной бегуньей. Втроем мы бегаем по Ямайке уже лет тридцать. Анджи и Минни выросли по разные стороны одной дороги в Кингстоне — Минни говорит, что богатые родители Анджи были для нее как Санта-Клаус. Многие годы спустя они столкнулись случайно на дорожке вокруг пруда, и с тех пор мы бегаем втроем. Еще мы плаваем. До сегодняшнего дня мы любим речки, и где бы ни пряталась вода на острове Ямайка — в буше, в горах, — мы ее находим и там купаемся. Мы изъездили эту страну вдоль и поперек, потому что знаем — она красивая и особенная. И мы любим одно и то же — любим молиться, любим помогать людям. Анджи и Минни занимаются рисованием в центрах, где лечат от наркомании, и других подобных местах.

Тогда Анджи жила за городом на своем участке земли в горах. Как и я, она любила выращивать фрукты-овощи. В тот день, когда Минни привела ее на Хоуп-роуд познакомиться с Бобом, Анджи принесла с собой красивую соломенную корзину, наполненную плодами из ее сада. Она поставила корзину на землю, когда Боб вышел из дома, и в процессе знакомства сказала:

— Вот, я тут кое-что принесла.

Боб посмотрел на корзинку и поинтересовался:

— А что там?

И Анджи сказала:

— Да вот, я вырастила эти овощи и хотела вас угостить.

Боб чуть не сел прямо там, где стоял. Он был очень тронут, потому что он всю жизнь что-то отдавал людям, а ему самому люди редко что-нибудь давали. Так что он, я думаю, очень удивился и просто стоял, склонив голову слегка набок, глядел на Анджи и повторял:

— Здорово, здорово, большое спасибо.

Когда Минни ездила с нами в турне, она помогала мне с одеждой и прочими вещами, но особенно с едой. Набравшись опыта, она открыла ресторан здоровой пищи, тоже на Хоуп-роуд, с кухней, развивающей идеи, которые мы опробовали в «Царице Савской». Все там собирались на ланч, обмениваясь слухами над тарелками с самой замечательной пищей из лучших свежих продуктов, какие только можно себе представить, потому что Минни всегда вставала рано и была первой на рынке. Ни одна из нас не занималась ресторанным делом только ради денег, мы пытались показать бедным людям стиль жизни, одновременно простой и здоровый. Это было не так сложно, но очень эффективно. На Ямайке есть поговорка, что человек должен превратить горечь в сладость. А мы превращали ее в лимонад!

В 1975-м Минни помогла мне устроить первый день рождения Боба. Мы приготовили множество угощений в «Царице Савской». За всю его предыдущую жизнь — тридцать лет! — Боб ни разу не праздновал дня рождения! Он даже немножко всплакнул на празднике, хотя и без него там было кому плакать — дети Минни и мои, другие малыши: Джуди Моватт привела своих детей, другие члены группы тоже. Боб всем рассказал, что это его самый-самый первый день рождения. Он прошел отлично, и на Ямайке с 1981 года 6 февраля отмечается как День Боба Марли.

Многие тексты песен Боба отражают нашу частную жизнь, от «Nice Time» и «Chances Are» до «Stir It Up», которую он сочинил, когда я вернулась из Делавэра. И, конечно же, «No Woman No Cry». Иногда в турне, если мы ссорились перед концертом и он хотел извиниться, во время исполнения этой песни он пользовался случаем и подходил ко мне на сцене, приобнимал за плечи, целовал либо шептал «я тебя люблю» мне на ухо.

Я могла бы много говорить о значении этой песни, потому что обычно Боб писал не в одиночестве — иногда с Банни, или Питером, или Дримом, с кем-нибудь из друзей. Рядом обязательно кто-нибудь постукивал по барабанам или что-нибудь мурлыкал. Под конец дня Боб спрашивал у меня совета, мог позвать и спросить: «Ты читала то, что я написал прошлой ночью? Вон там, на столе», или «Ну, как это звучит?», или «Я правильно здесь написал?», или «Так это говорится?» Большинство текстов, особенно ранних, произрастали из нашей общей жизни. Не подумайте, что я на что-то претендую, но мы многое делали вместе. Иногда мы брали тексты из Библии или псалмов. Наша маленькая подвальная студия в Булл-Бэй — вот где Боб достигал глубин своей души. Он стремился, чтобы его тексты несли позитивные вибрации — мира, любви и единства. На следующий день он появлялся со словами «Ух, мы могли бы еще вот это попробовать» — и развивал уже начатое, делал следующий шаг.