Шрифт:
Но Ленка, забыв о конспирации, гнула свое.
– А ты тоже хорош: «Призрак Леонардо да Винчи!» – передразнила она Сашку, но тут же осеклась: – Ну да, действительно похож…
Жозя еще раз глянула на снимок и оценила:
– Это наш сосьед. Он двьойник великьий худьожьник.
Тонкий закивал:
– Знаем. Он звал к себе после завтрака. Пойдем?
Жозе-фу сразу согласилась.
Дедушка-непризрак обрадовался Жозефе и Ленке как родным. На Тонкого поначалу косился и, по глазам было видно, мысленно примерял на него винни-пуховскую пижамку. Но Сашка показал свои рисунки, спросил что-то о Леонардо да Винчи, и ледок был сломан. Заказав в номер чаю с крекерами, непризрак стал рассказывать о первых годах эмиграции и о своем сходстве с Леонардо.
История смахивала на бестселлер из серии «Приключения шизиков за границей».
– Мы в Москве жили на Баррикадной, – рассказывал дедушка. – Просыпаемся ночью – стреляют. – Он многозначительно посмотрел на гостей и разъяснил: – Осенью девяносто третьего, когда путч начался. Одна очередь к нам в окно влетела – пять пуль, хватило бы на всю семью. Хорошо, мы были в другой комнате. Я и говорю Петькиным родителям: «Вы как хотите, а внука я спасу». У него тогда голос был, думали, прилетим в Париж, сделаем из Петюни поп-звезду…
– Трудно было? – спросила Ленка.
Дедушка кивнул:
– Я посуду мыл в ресторане. Как-то поехали мы в Амбуаз, а тут, как волшебник из сказки, подбегает ко мне менеджер и приглашает на работу. «Вам, – говорит, – только волосы и бороду подлиннее отпустить, будете у нас Леонардо да Винчи. Туристов будем с вами фотографировать на память». Я подумал, а что? У нас ведь по Красной площади ходят всякие Ленины, Сталины. Что я, хуже?
– Значит, вы в Амбуазе работаете! – понял Тонкий.
– Работал, – поправил Леонардо. – Уволили недавно. Да не очень-то и хотелось, – непонятно добавил он.
– Вы лучше расскажите, что в Москве делается, – перевел разговор Петька.
Тонкий не очень-то интересовался политикой и стал рассказывать, какую музыку слушают, какие книжки читают, как ходят в школу без формы и так далее. Но Петька был в восторге. Он все время перебивал, вскрикивая: «Надо же! А в мое время…» И, как столетний дед, рассказывал, что читали и слушали в его время. Тонкий подумал, что, наверное, нелегко так отстать от жизни родной страны. Для этого надо жить на облаке. Или во Франции.
С Ленкой Патрик не то чтобы помирился, но и ругаться не стал. Под присмотром Жози и дедушки не очень-то поругаешься, да и мириться – приятного мало.
Но день прошел не зря: начинающий сыщик Александр Уткин убедился, что призрак – на самом деле не призрак, а дедушка Патрика, что дедушка работал в Амбуазе, что сейчас уволен, но продолжает ошиваться рядом и не хочет рассказывать историю своего увольнения. И в ту ночь они с Ленкой видели его у Амбуаза. А наутро по ящику показали порезанную койку. Есть у Тонкого этот недостаток, чуть что – сразу начинает подозревать всех подряд. И все же… Дедулю видели в нужное время в нужном месте. И с администрацией у него нелады… Вполне по-русски – тебя уволили, а ты что-нибудь сопрешь или попортишь на бывшем месте работы, и сразу на душе полегчает.
Глава XXVII
Что резал вандал?
Они проторчали у Патрика и его деда до вечера. Жозе-фу велела воспитанникам идти в номер, а сама пошла зачем-то вниз. Тонкий с Ленкой плюхнулись на диван и стали зевать. До ужина еще целый час, делать решительно нечего. Пользуясь паузой, Тонкий вытряхнул на свет верного крыса (пусть побегает, пока Жозя не видит). Вслед за крысом вытряхнулось и его гнездо. Очередная партия визиток, платки, тряпки… так, минуточку! Тонкий вынул из общей кучи кусок желтой тряпки и повертел в руках. Знакомая тряпочка! Нет, не может быть… Но во всей гостинице – ни одной занавески, только жалюзи. И цвет… Тонкий достал газету с репортажем о вандализме и уставился на фотографию – оно! Точно оно! На крупной, четкой фотке были видны мельчайшие ворсинки ткани и ваты. Да, тряпка из гнезда верного крыса оторвана от королевской койки!
Тонкий вспомнил, как поехал в Амбуаз в то самое утро, когда Франция только узнала о вандале. Замок был оцеплен, за ограждением стояла эта кровать, ее снимали для телевидения, а потом утащили обратно в замок. Туристов за ограждение, конечно, не пустили, но к крысам человеческие запреты не относятся. Толстый тогда еще не был обнаружен и скорее всего сидел в рюкзаке. То есть, получается, выпрыгнул из рюкзака, откусил себе тряпочку и в рюкзак же запихал.
– Вандал ты, Толстый! – сказал Сашка и щелкнул верного крыса по носу.
Ленка забилась в свою комнату и разглядывала какой-то модный журнал (Жозе-фу натащила вместе с газетами), и Тонкому было не с кем разделить свое открытие. Он положил тряпочку перед собой и рассматривал. Перевернул другой стороной и… нет, господа, это уж слишком. Сколько там лет этой ткани, были тогда чернила или нет, Тонкий не знал. Но цифры на штампе гласили – 1999! Может, это, конечно, и номер (Тонкий не мог прочесть надпись по-французски на том же штампе), но почему-то казалось, что не номер это, а год! Ткань эта выпущена в 1999 году какой-то французской ткацкой фабрикой. Значит, либо он ошибся (что вряд ли) и ткань не с кровати, ЛИБО КРОВАТЬ, КОТОРУЮ В ТОТ ДЕНЬ ПОКАЗЫВАЛИ ЖУРНАЛИСТАМ, БЫЛА КОПИЕЙ!