Не успел Тайлер ответить на свой собственный вопрос, Фергюсон подался вперед:

— Поверь мне, мы ничего не могли сделать. Кто-то стукнул Вайсу прежде, чем мы успели получить повестку и арестовать записи. За это время он успел сдунуть дым с дула револьвера, мы не сумели прижать его жалкую задницу. Мы прикрыли бы тебя от любого побочного вреда, но когда у тебя в шкафчике нашли наркотики… Что мы могли сделать? У нас были связаны руки.

— И вы просто смотрели со стороны, как меня спускают в туалет по сфабрикованному обвинению? — Сердце Тайлера стучало в груди как отбойный молоток. Он ударил ладонью по столу и добавил: — А эта работа у Мейнарда? Это все, что я смог найти после реабилитации. Никто не хочет брать на работу врача-наркомана. Это все равно что поселить педофила рядом с детским садиком. — Тайлер повернулся к Фергюсону: — Знаешь, о чем я мечтал, когда шел в нейрохирургию? Стать главврачом в клинике при хорошем университете. А знаешь, сколько у меня теперь шансов этого добиться? — Он поднял руку, сомкнув кончики большого и указательного пальцев. — Ноль. Вы, парни, погубили мою карьеру и мою семью.

С этими словами он начал подниматься из-за стола.

Фергюсон схватил его за руку:

— Сядь и слушай.

Тайлер дернул рукой, но не смог высвободить ее из захвата агента.

— Пусти. Я и так уже услышал больше, чем хотел.

Фергюсон разжал пальцы.

— Да, конечно. Делай как знаешь, крутой парень. Но, прежде чем ты уйдешь, взгляни вот на это. — Агент протянул Тайлеру сложенный листок бумаги.

Тайлер выхватил и развернул листок. Его душил стыд пополам с бешенством.

— Где ты это взял?

Это был дурацкий вопрос, и сам Тайлер тут же это понял. ФБР могло при желании заполучить любую бумажку. Должно быть, они следили за ним уже какое-то время.

— У нас есть все, что ты когда-то выписывал, Мэтьюс, так что сядь и слушай.

Тайлер остался на ногах, не зная, что предпринять.

— Я сказал: сядь.

— Задница!

Фергюсон невесело усмехнулся:

— У меня на работе это считается комплиментом.

— Думаешь, это смешно — то, что вы, парни, со мной сделали?

Тайлер удержался и не сказал ничего о Нэнси. Боялся сглазить возможность воссоединения.

— То было в прошлом. — Фергюсон поднял листок, который Тайлер уронил на стол. — А это — настоящее.

Тайлер почувствовал себя обязанным оправдать рецепт.

— Ты и представить себе не можешь, каково это — когда тебя силой заталкивают в программу реабилитации, а потом от тебя уходит жена. Я не мог спать… все еще не могу… другой врач, мой друг… — Он не договорил. Оправдываться было бесполезно.

— Думаешь, мне не наплевать, зачем ты это сделал? А ты еще подумай. — Злобная ухмылка Фергюсона стала шире. — Но речь идет о федеральном преступлении, и вот уж на это мне совсем не плевать. Потому что тут я могу на тебя надавить. Так что вот тебе сделка. Все просто и ясно. Добудь нам неопровержимое доказательство того, что в системе есть сбой, доставь мне это доказательство за ближайшие семь дней, или я отнесу эту бумажку в УБН с рекомендацией завести на тебя дело за подделку рецепта на лекарство ограниченного доступа.

Тайлер даже не пытался замаскировать свое отвращение.

— Тебе нравится шантаж? Ты на этом кайф ловишь?

— Да плевать я хотел на то, что ты там обо мне думаешь! — засмеялся Фергюсон. — Знаешь врачиху по имени Мишель Лоуренс?

Страшное предчувствие охватило Тайлера. Он забыл позвонить ей.

— Да…

— Ее нашли мертвой вчера утром. Передоз. Есть только одна проблема: это ее первая доза. На теле нет никаких следов злоупотребления в прошлом. — Фергюсон многозначительно пошевелил бровями. — Полиции показалось странным, что передоз произошел на первой пробе, тем более в одиночестве, у нее в спальне, за закрытой дверью. Смекаешь, о чем я?

Тайлер сглотнул подступившую к горлу тошноту. Он вспомнил ногти Мишель, ее моряцкую походку, ее полностью искаженное представление о себе. Настоящая чудачка, но он питал к ней искреннюю симпатию. Примерно представляя себе ответ, он все-таки спросил:

— Какое отношение это имеет ко мне?

— Не знаю. Может, ты мне скажешь?

— Понятия не имею.

— Нет? И тебе ничего не говорит тот факт, что она была твоим анестезиологом у того самого пациента, которому так не повезло? Подумай об этом, Мэтьюс. И, пока думаешь, вспомни еще одну вещь. Отчет комитета ОКАУЗ будет опубликован через две недели. Если они поддержат «Мед-индекс», он де-факто станет эталоном. «Прогнозу» — его единственному конкуренту — придется уйти из бизнеса. Если это произойдет, «Мед-индекс» станет единственным продуктом на рынке. Будет что-то вроде «Майкрософт» по отношению к другим операционным системам. За пять лет этот «софт» внедрят во все крупнейшие больницы страны. Думаешь, у Мейнарда есть проблемы с системой в ее нынешнем виде? А ты представь себе, что будет, если эти проблемы умножить на пару тысяч раз. И еще одно, — добавил Фергюсон, не давая Тайлеру вставить слово. — Наш источник утверждает, что проблемы куда круче, чем кажется на первый взгляд. Ты прекрасно знаешь, что последние двадцать лет медицина все больше сдвигается в сторону амбулаторного лечения. В больницы сейчас кладут только самых тяжелых больных. Наш информатор твердо уверен: из всех ошибок, совершаемых системой, регистрируется не больше трети. А может, и меньше. Проблема в том, что множество смертей просто списывается со счетов. У пациентов были смертельно опасные болезни, вот и все. — Тут Фергюсон настороженно взглянул на Тайлера: — Ты хоть понимаешь, о чем я говорю? До тебя доходит?

— Да.

— Вот и хорошо. У нас есть… ну, может, неделя до того, как доклад комитета будет подписан. После этого… все, что будет после этого, останется на твоей совести, Мэтьюс.

Фергюсон встал и выбрался из кабинки.

— И вот еще что… Небольшой совет. Мы считаем, кое-кто из высшего звена управления Мейнардом прекрасно знает о дефекте и старательно это скрывает. Что я имею в виду? Не доверяй никому. И когда я говорю «никому», я имею в виду — никому. Ни одной живой душе. Пусть смерть твоей подружки послужит тебе уроком, Мэтьюс. Старайся быть умнее. Сейчас ты ведешь себя глупо.