— Здравствуйте, вы, наверное, Наташа, Идкина знакомая? Как вы добрались, замерзли, наверное?

Женщина подошла близко — и сразу стало понятно, что внутренне она вся замерла. Синяки разглядела, догадалась Наташка. Хоть бы сразу не прогнала, подумаешь, синяки, может, она упала просто…

— Проходите, пожалуйста, — сказала женщина.

Пока они шли по рукотворному снежному ущелью, хозяйка молчала. Так же молча вошли в дом. Дом начинался не с коридора, как привыкла Наташка, а с довольно большого и почти пустого помещения. На полу — светлый пушистый ковер, а стены голые, ни ковра, ни картин, ни фотографий. Не обжились еще, подумала Наташка, Ираида говорила, что недавно переехали. Возле огромного зеркала стоял карликовый диванчик, а по всему периметру — кадки с большими разлапистыми цветами. И даже не кадки, а керамические вазы, двухведерные, а то и больше. Красиво.

— Пойдемте… На кухню, что ли… — сказала хозяйка.

Наташка сбросила ботинки, слава богу, носки не дырявые, пооглядывалась, куда бы положить куртку, не нашла — и пристроила на пол, в уголок между стеной и диванчиком. Дверей было четыре, но открытой была только одна, та, в которую ушла женщина. Наташка пошла следом.

Кухня поражала воображение. Здесь без труда разместился бы десяток поваров, да и всякие приборы — такие, как по телевизору показывают, блестящие, невиданной формы, — тоже наличествовали. Впрочем, здесь же располагалась и столовая: овальный стол и шесть стульев с высокими спинками. На двух широченных подоконниках — опять цветы. Все это Наташка разглядела только потому, что хозяйка продолжала молчать.

— Присаживайтесь. Может, расскажете немного о себе? — Хозяйка наконец нарушила затянувшуюся паузу.

Вот этого Наташка не ожидала. Ираида должна была рассказать, она же сказала, что обо всем договорилась.

— Да, я же не представилась. Меня зовут Людмила.

Людмила. Интересное дело: что ж — ее просто так, по имени звать? Наташка растерялась совсем. Хозяйка ждала, надо было что-то говорить. В двух словах, решила Наташка, без подробностей. Родилась в деревне, образование не закончила, в городе работала уборщицей, с Ираидой познакомилась в больнице. Все. Немного помолчав, зачем-то добавила — не замужем. Людмила смотрела на свои руки, изящные, без маникюра, но с парой колечек, и молчала. Не возьмет, ни за что не возьмет, отчетливо поняла Наташка. И куда ей теперь? Ладно, Гать эта километрах в восьми от города, дойдет, не барыня. А в городе-то что? Пойти удавиться? И то некуда, не на улице же. Отчаяние, тщательно скрываемое даже от себя самой, захлестнуло ее с головой:

— Возьмите меня… Христом Богом прошу — вы не пожалеете! Я все-все делать буду, никакой работы не боюсь, честное слово! Мне некуда идти, только в петлю…

Наташка бросилась перед женщиной на колени и в ту же секунду поняла, что сделала нечто немыслимое, невозможное, отвратительное. Что так нельзя ни при каких обстоятельствах. Людмила, кажется, тоже это поняла. Она быстро опустилась на колени рядом с Наташкой, обняла ее за плечи и торопливо заговорила:

— Ну что ты, что ты… Вставай! Конечно, будешь делать, я тебе все покажу, все объясню, вставай, — и уже спокойней добавила: — Никогда так больше не поступай. В этом нет никакой необходимости, ты очень хорошая, я сразу поняла. Успокойся, давай лучше чаю попьем, а потом я тебе комнату твою покажу.

Больше всего на свете Людмиле хотелось сказать: не плачь. Но Наташка и не плакала, только вздрагивала всем телом, как от сильной боли.

Как они пили чай, Наташка почти не запомнила. Старалась, чтобы руки не тряслись, а то скатерть зальет. Людмила рассказывала про сына: мальчик во втором классе, а уже и в музыкальной школе учится, и в художественной, три дня в неделю там, три — там. По вечерам его дома практически не бывает, часов в восемь муж или его сестра из города привозят. Андрюшка ребенок очень одаренный и во всех школах одни пятерки получает…

Хозяйка явно гордилась мальчиком. А Наташка слушала и думала: когда же он играть-то успевает, на улице гулять? Рисовать — ладно, дело нехитрое, да и какой спрос с восьмилетки. А вот музыка… Она искренне не понимала: как это музыке можно научиться? Или ты умеешь петь, например, или не умеешь. А инструмент — вообще темный лес, как же можно запомнить, куда надо пальцы ставить или какие струны перебирать? Но мнения своего не высказала — вдруг Людмила обидится?

— А как вас по отчеству? — решилась наконец спросить хозяйку Наташка в нечаянной паузе. — А то я не могу так.

— Чепуха, Наташа. Не надо по отчеству. По-моему, и выкать ни к чему. Вот тебе сколько лет?

— Двадцать три… — Наташка отчего-то опять смутилась.

— А мне двадцать восемь. Скоро будет. Так что будем мы с тобой просто Люда и просто Наташа, ладно? Пойдем устраивать тебя на новом месте.

Людмила тоже отчаянно смущалась. То, что произошло между ними час назад, совершенно не вписывалось в ее представления о жизни. До какой невероятной степени отчаянья нужно было довести несчастную девочку, чтобы она сделала то, что сделала? Что Наташка не играет, не истерит на публику — это Людмила поняла сразу. Для себя она решила две вещи: во-первых, в ее доме девочку больше никто никогда не обидит, а во-вторых, никто и никогда о том, что случилось, не узнает.

Хотя вопросов, конечно, не избежать.

Например, муж. Он знает, что она ищет помощницу по хозяйству. И знает, что ищет вяло, все пытаясь привыкнуть к новому большому дому, надеясь, что справится сама. Рекомендация Ираиды, лучшей и единственной на все времена подруги, для него ничего не значит, они друг друга не сильно жалуют. Да бог с ним, с Володькой, пусть думает что хочет. Вот сын у нее не сразу воспринимает новых людей, особенно дома. Он и сам дом поначалу не любил, норовил уроки в кухне делать, пока она с ужином возится. А ведь детскую оформляли с особым пристрастием, она из мастеров всю душу вынула, чтобы только Андрюшке комната понравилась. С ним придется поговорить вдумчиво, объяснить, что тетя Наташа хорошая.