Когда я проснулась, то поняла, что от наших планов на сегодня остались клочки. Время близилось к полудню, ни о какой морской прогулке на далекие острова и думать не приходилось. Да и не хотелось, если честно. Я сладко потянулась и задела локтем стоявший на тумбочке колокольчик, который ответил мне мелодичным звоном.

Горничная с подносом появилась так быстро, что похоже, давно караулила под дверью. На подносе помимо кофейника, чашки и корзинки с круассанами была еще невероятно красивая роза какого-то кремово-палевого оттенка и записка. Конечно, я тут же вцепилась именно в нее.

«Дорогая Фэриде! Такой сладкий сон я не решаюсь нарушить, так что яхта на сегодня отменяется. Вы позволите мне разделить ваш утренний кофе с вами? Ваш Исмаил».

Чем хорош английский, это отсутствием обращения «ты» вообще. Поэтому, в отличие от русскоязычных аналогичных случаев, не приходилось мучительно соображать, являются ли совместно проведенная ночь, а затем и совместный завтрак поводом для фамильярности. Поэтому я, ничтоже сумняшеся, написала внизу все той же записки: «Буду счастлива видеть Вас через четверть часа», вручила горничной и сказала, кому это передать. На это моих познаний в турецком уже хватало.

А сама, накинув собственный легкий халатик, а не вчерашний невероятный пеньюар, кинулась в ванную комнату приводить себя в относительно божеский вид, то есть хотя бы умыться и почистить зубы. В критических ситуациях мне, как правило, удается делать все молниеносно и одновременно правильно. Так что на террасу у спальни, где меня поджидал Исмаил-бей, я вышла свежей «как роза в утро битвы». Не помню, откуда я стащила это сравнение, но оно мне ужасно нравится, несмотря на некоторую абстрактность.

— А так вы нравитесь мне еще больше, — заметил Исмаил-бей, поднимаясь из-за столика, на котором уже был сервирован завтрак на двоих.

Контраст со вчерашним образом действительно имел место. Собираясь чуть ли не впервые в жизни на заграничный курорт, да еще с любовником, я купила вещь, в Москве сугубо бессмысленную из-за климата. «Вещь» представляла собой шелковую рубашку-мини персикового цвета на бретельках. А сверх этого надевался еще халатик, тоже мини, но черный с какими-то персиковыми цветками.

Я представляла себе, как будет поражен Олег, увидев меня в совершенно новом имидже. Но, оказывается, во-первых, Олег вообще не собирался меня видеть, а во-вторых, имидж у меня вообще изменился в прямом смысле слова до неузнаваемости.

— Спасибо за комплимент, — улыбнулась я. — До вчерашнего дня я, пожалуй, не рискнула бы надеть столь смелую вещь.

— Значит, ночь была проведена правильно, — сделал вывод Исмаил-бей. — Впрочем, мне кажется, для вас она прошла неплохо, вы просто светитесь изнутри.

— Благодарить за это нужно вас, — кажется, мне даже удалось слегка покраснеть. — Могу я в свою очередь спросить: вы не разочарованы?

— Дорогая моя! Такой ночью может быть разочарован только человек, лишенный всех пяти чувств одновременно. Это было божественно!

— Тогда все прекрасно, — подвела я итог. — Давайте завтракать, иначе я умру от голода прямо здесь на ваших глазах.

— А кто-то вчера собирался не есть целую неделю, — поддел меня Исмаил-бей.

— Ситуация изменилась, — деланно вздохнула я. — Знаете, Исмаил-бей, мне все время кажется, что это сон. Настолько все волшебно и нереально.

— Вы счастливы?

— Вы еще спрашиваете! Между прочим, до сих пор для меня существовало только одно четкое обозначение понятия «счастье». Это — когда я утром с наслаждением завтракаю. Значит, вчера все было прекрасно и в ближайшее время особых неприятностей не предвидится. Но, похоже, рамки расширились. И завтрак сегодня просто великолепен.

— Я очень рад, — просто ответил Исмаил-бей.

— На море уже поздно, понимаю, но я спала, как в раю. Какие планы на сегодня?

— А вы не хотите еще немного побыть в состоянии абсолютного счастья? — осведомился Исмаил-бей. — Планы, если вы не передумали со вчерашнего вечера, оптимизма могут не добавить.

— Вечно счастливыми могут быть только идиоты, — философски вздохнула я. — В вашем городе убили двух человек, чего, как вы говорите, не наблюдалось уже лет десять. Оба человека связаны только одним — какими-то бумагами, из-за которых идет охота. Поскольку косвенно я к этому все-таки причастна…