Шрифт:
— О человеке, который сказал мне.
— Каком человеке?
— Который сказал тебе что, Клэр?
— Ну, вы знаете. Тот самый человек.
И тогда — общее, глубокое понимание. Она видела его на лицах подруг. Тише, чем капли дождя. Тише, чем лист на ветру.
— Ах-хха, — говорит Глория.
Только тогда лица остальных немного смягчаются.
— Мой явился в четверг.
— А про Майка-младшего я узнала в понедельник.
— Мой Кларенс тоже был в понедельник. Джейсон в субботу. А Брэндон во вторник.
— А я получила паршивую телеграмму. В шесть тринадцать. Двенадцатого июля. Насчет Пита.
Насчет Пита. Ради всего святого.
Тут все согласны, правильно, именно этого ей и хотелось добиться; она подносит ко рту кусочек рогалика, но не может откусить; она вернула их на надежные рельсы, они возвращаются к прежним утрам у кофейника, все вместе, они не отойдут от заведенных правил, именно это и нужно, и да, им уютно здесь, даже Глория тянется за пончиком с глазурью и в сахарной пудре, вежливо и робко кусает его, кивает Клэр, словно говоря; давай, расскажи.
— Нам позвонили снизу. Мне и Соломону. Мы как раз сидели за столом, ужинали. Свет был погашен. Он еврей, знаете ли…
И этот вопрос так легко разрешился.
— У нас повсюду горели свечи. Он не правоверный, но любит изредка следовать ритуалам. Иногда он зовет меня своей маленькой пчелкой. Однажды мы поругались, и он обозвал меня осой, [75] с тех пор и повелось. Можете в это поверить?
Ее легкие благополучно изливают этот поток воздуха. Вокруг улыбки, слегка озадаченные, но дружелюбные, и внимающее безмолвие.
75
WASP (англ.) — буквально «оса», аббревиатура от «белый протестант англосаксонского происхождения», т. е. потомок первых поселенцев, «белая кость».
— И тогда я открываю дверь. Он был в чине сержанта. Такой предупредительный. То есть он был со мною учтив. Я сразу все поняла, прочитала по лицу. Оно было как у новых манекенов. Такие дешевые пластиковые маски, и его лицо, оно словно вмерзло в одну из них. Карие глаза и пышные усы. Я говорю: «Входите». И он снял фуражку. Такая короткая прическа, с пробором посредине. Немного седины на висках. Он уселся прямо здесь.
Она кивает в сторону Глории и сразу жалеет, не следовало этого говорить, но вылетевшего слова назад не вернуть.
Глория проводит рукой по софе, словно пытаясь смахнуть тень незваного гостя. Оставляет еле заметную дорожку сахарной пудры.
— Все вокруг было таким ярким, мне казалось, я стою как на картине.
— Верно, верно.
— А он все крутил на колене фуражку.
— Мой тоже.
— Ш-ш-ш.
— И тогда он просто сказал мне: «Ваш сын ушел, мэм». А я еще думаю: ушел? Куда ушел? Что вы хотите сказать, сержант? Что значит «ушел»? Он не писал мне, что ходит в самоволку.
— Боже всемилостивый.
— Я улыбалась ему. Не могла ничего поделать с лицом.
— Ну а я попросту разревелась, — говорит Дженет.
— Ш-ш-ш, — обрывает ее Жаклин.
— Меня будто изнутри окатило горячим паром, прямо вверх по спине. Я чувствовала, как он шипит в мозгах.
— В точности как я.
— И тогда я просто говорю: «Да». Только это и сказала, с той же улыбкой. Пар шипит и жжется, а я говорю: «Да, сержант. Спасибо вам».
— Боже, боже.
— Он допил чай.
Все опускают взгляды к чашкам.
— И я проводила его до двери. Вот и все.
— Да.
— Соломон спустился с ним в лифте. И я никому еще не говорила. Потом у меня все лицо болело, так я улыбалась. Разве не жуть?
— Нет, нет.
— Конечно, нет.
— Кажется, я всю свою жизнь ждала, чтобы рассказать вам эту историю.
— О, Клэр.
— Я до сих пор не понимаю, как можно было улыбаться.
Она сознает, что не открыла подругам множество важных деталей — не рассказала, как трезвонил интерком, как заикался швейцар, и в каком ступоре она ждала появления гостя, и как его стук в дверь прозвучал, словно удары в крышку гроба, как он снял фуражку и выдавил: «Мэм», а затем: «Сэр», и они ответили: «Входите, входите», и что сержант никогда не бывал в подобных квартирах — это стало ясно уже по тому, какими глазами он оглядывал меблировку, одновременно нервничая и восторгаясь.
В другое время он, возможно, был бы рад, что попал сюда, — ну как же, Парк-авеню, картины и статуэтки, свечи и ритуалы. Она наблюдала за тем, как он наткнулся на собственное отражение в зеркале, и в тот момент он, возможно, мог бы даже показаться ей симпатичным, особенно после того, как вежливо кашлянул в пустоту кулака. Он держал руку у рта, похожий на фокусника, который вот-вот вытащит алый платок. Оглядывался по сторонам — так, словно уже намеревался уйти, искал пути к отступлению, но она вновь усадила его. Вышла на кухню и вернулась с ломтиком фруктового пирога. Чтобы сгладить напряжение. Он съел его, а в глазах мелькнула вина. Крошки летели на пол. Потом она едва смогла заставить себя пропылесосить ковер.