– Вот ты представь на секунду, Степаныч, – неожиданно произнес он, – что вы проиграли ту войну…

27.04.1962 г.

Рейхскомиссариат

«Уральский хребет».

Железнодорожный полустанок блока «Сычи».

Их везли в неизвестном направлении вот уже третьи сутки. Сквозь многочисленные щели в продуваемый всеми ветрами старый вагон залетали колючие снежинки. Петька поерзал, стараясь поглубже ввинтиться в тюк прессованной прелой соломы, заменяющий ему матрас. Старое, протертое практически до дыр одеяло, выданное Петьке на станции толстой рабыней-прачкой с изъеденными язвой руками, не спасало от холода. Оставалось уповать лишь на то, что морозы скоро кончатся и весна полноправной хозяйкой вступит в свои права. Помимо Петьки в вагоне находилось еще десятка два таких же замерзших, испуганных и голодных пацанов. На каждой остановке количество пассажиров старого вагона увеличивалось. Примерно раз в сутки на какой-нибудь станции молчаливый кухонный раб приносил большой бидон чуть теплой похлебки, похожей на помои. С непроницаемым обрюзгшим лицом он разливал баланду по мятым оловянным тарелкам, давал в одни руки по куску черного хлеба и удалялся восвояси. Мальчишки, словно голодные волчата, накидывались на еду, а затем вновь забивались каждый в свою щель в жалких попытках согреться. Они почти не разговаривали друг с другом – не было ни сил, ни желания. Правда, некоторые сбивались в стайки, человека по два-три, закапывались в солому с головой, укрывшись общими одеялами. Петька прекрасно их понимал – так было легче согреться. Но сам он до сих пор еще ни с кем не сошелся. Петька перевернулся на другой бок, засунул озябшие руки под мышки, закрыл глаза и попытался заснуть. Ослабленный организм быстро скользнул в спасительную дрему. Ему приснились мать с отцом, которых он не видел пять долгих лет и уже начал забывать их лица. Приснился добрый улыбающийся начхоз интерната, всегда угощавший Петьку леденцами, и престарелая рабыня-посудомойка баба Глаша, которая ночью шепотом рассказывала детям чудесные сказки о старых временах, когда никто не имел права забирать детей у их родителей. Паровоз, слегка сбросив ход, резко остановился. Тягуче запели тормоза. Вагон взбрыкнул, лязгнул железом и замер. Петькина голова дернулась на расслабленной шее, и он испуганно проснулся. Вытерев тыльной стороной ладони ниточку слюны, стекавшей по подбородку, мальчишка поднял голову и огляделся. Из-за беспорядочно сваленных на пол тюков сена то тут, то там выглядывали взъерошенные мальчишеские головы. Дверь мерзко скрипнула и отворилась. Яркий солнечный свет, ворвавшийся в темный вагон, заставил Петьку прикрыть глаза рукой.

– Давай, ублюдок, лезь в теплушку! – донесся до мальчишки хриплый мужской голос. – Наконец-то я от тебя избавлюсь!

– Да, повезло тебе, дяденька! – с издевкой ответил незнакомый мальчишка. – Я б тебя, падлу полицайскую…

– Ах ты, паскуда! – заревел мужик. – Я тебе сейчас уши оторву!

Петька, наконец проморгавшись, успел увидеть, как мужик в форме воспитателя-наставника интерната для унтерменшей попытался ухватить короткими волосатыми пальцам за ухо невысокого крепкого паренька. Паренек играючи увернулся от воспитателя, а затем неожиданно сам кинулся на него.

– А-а-а! – завопил мужик, размахивая в воздухе окровавленной кистью. – До самой кости прокусил! Убью!

Мальчишка стремительно метнулся в вагон. Воспитатель дернулся за ним, но его остановил грубый окрик конвоира-немца:

– Хальт! Назад!

Воспитатель униженно склонил голову и попятился от дверей.

– Яволь, герр… Яволь… – испуганно забормотал он.

Немец презрительно сплюнул на землю:

– Руссишьвайн! Проваливайт! Бистро-бистро!

Мальчишка в вагоне нарочито громко заржал, показал правой рукой кулак, а левой хлопнул себя по локтевому сгибу и обидно крикнул вдогонку мужику:

– Имел я тебя!

Дверь с лязгом закрылась, и вагон вновь погрузился в привычную темноту.

– Ну че, – развязно произнес мальчишка, – здорово, пацаны!

– Ловко ты его! – с трудом сдерживая восхищение, произнес Петька, вспоминая издевательства собственного наставника-воспитателя.

– А то! – отозвался новенький. – Не хрен руки распускать! Меня, кстати, Вовкой зовут. – Мальчишка подошел к Петьке и протянул ему руку.

Петька с удивлением смотрел на раскрытую ладонь новенького, не зная, что предпринять.

– Ты чего? – не понял Вовка. – Никогда за руку не здоровался?

Петька мотнул головой.

– Ну ты даешь! – мальчишка громко рассмеялся. – Это же… обычай такой… Ну, как тебе объяснить? Разве никто больше за руку не здоровался?

В вагоне воцарилась гробовая тишина.

– Ну вы, блин, даете! – вновь произнес мальчишка. – Откуда вы все такие взялись?

– Ты откуда такой взялся? – крикнул кто-то из темного угла. – Из леса, что ли?

– Точно, из леса! – неожиданно согласился мальчишка. – Я в интернате всего неделю…

– А в лесу чего делал? – крикнули из того же угла.

– Да так, жил, – уклончиво ответил Вовка. – Разве не ясно?

– Ты из Сопротивления? – чуть слышно прошептал Петька. – Партизан?

Весь вагон изумленно притих. За такие слова можно было легко поплатиться головой.

– Тихо ты, – прошипел мальчишка, приложив указательный палец к губам. – С ума сошел!

И нарочито громко, чтобы слышали остальные, произнес:

– Да не-е-е… Какой из меня партизан? Наша деревня в тайге, и найти ее не так просто… А я за солью пошел да и попался. А через неделю вышел указ, и от меня сразу избавились. Теперь вместе будем!

Паровоз басовито загудел, вагон дернулся и покатился по рельсам, постепенно набирая скорость. Мальчишки поспешили залезть в свои норы: как только паровоз разгонится, в вагоне резко похолодает.

– Ты не против, если я устроюсь рядом? – спросил Петьку мальчишка.

– Давай, – радостно согласился Петька, – вдвоем теплее будет!

Они зарылись в сено. Немного согревшись, мальчишка спросил шепотом нового приятеля:

– А ты действительно их видел?

– Кого? – зевнув, уточнил Вовка.

– Партизан.

– Видел, – сонно отозвался пацан. – Только ты никому…

– Могила, – прошептал Петька.

Авторитет нового приятеля взлетел до небес.